Подобно Малербу и Буало для французской литературы, Готшеду - для немецкой, Ломоносов в сфере русской поэзии является, главным образом, чисто формальным реформатором: преобразователем литературного языка и стиха, вводителем новых литературных форм. Он вполне сознает, что литература не может идти вперед без формальной правильности в языке и стихе, без литературных форм. Сюда направлены и чисто ученые труды Ломоносова, относящиеся к области русского литературного языка и русского стихосложения. Важнейшими трудами этого рода Ломоносова были: «Российская Грамматика» (1755-7), «Рассуждение о пользе книги церковных в российском языке» (1757) и «Письмо о правилах российского стихотворства», или «Рассуждение о нашей версификации» (1739).
Чтобы вполне оценить значение этих трудов в истории развития и выработки русского литературного языка, необходимо иметь в виду то общее положение, в каком находился наш литературный язык с XI века по конец XVII-го и особенно с эпохи реформ Петра. В древнерусской письменности с самого начала установилось крайне резкое различие между языком литературным, языком «книги» и живым говором народа, разговорной речью. Это различие удерживается до конца XVII века; в продолжение семи столетий собственно русский язык не имеет права гражданства в литературе, «литературным языком» служит язык церковно-славянский. Только изредка, по оплошности писца, живая речь народа ненароком попадает в книгу, как случайная, бессознательная примесь. Чем дальше, тем сильнее выступает условность грамматических форм, оборотов, крайняя искусственность правописания, стиля и выражений. С XV века в литературе быстро развивается характерное «плетение словес»; в XVI - XVII веках к нему присоединяется ещё пресловутое московское «добрословие» - крайнее многословие, вычурное и напыщенное.С XVI века в литературном языке московской Руси с особой резкостью начинает обнаруживаться влияние языков западнорусского и польского; к полонизмам и прямо заимствованным западнорусским и польским словам примешивается масса латинизмов, которым особенно покровительствуют обе академии, Киевская и Московская; несколько позднее начинают во
множестве проникать слова немецкие, голландские, шведские.
С реформами Петра Великого в русском литературном языке наступает самая пестрая хаотическая смесь, бессвязная масса совершенно необработанных элементов. Это была эпоха полного хаотического брожения; новые элементы представляли богатые зачатки дальнейшего развития, но не было ничего сколько-нибудь стройного, органического. Лишь Ломоносов, со свойственной ему гениальностью сумел разобраться в груде совершенно сырых, необработанных материалов; подметив главные, основные элементы, он выделил
их из хаотической смеси и поставил в те довольно стройные взаимоотношения, которые под его рукой получает наш литературный язык. Его «Российская Грамматика» впервые проводит резкую грань между языками русским и церковно-славянским, между речью разговорной и «славенщизной»; языку церковно-славянскому, языку «церковных книг» впервые противопоставляется язык русский, «гражданский», живой говор народа, или, как выражается Ломоносов, «простой российский язык», «слова простонародные»,
«обыкновенные российские». Признавая близкую взаимную связь обоих языков, Ломоносов устанавливает полную самостоятельность каждого из них и впервые подвергает специальному строго научному изучению законы и формы языка собственно русского. В этом и заключается величайшее значение филологических трудов Ломоносова.
К изучению русской грамматики Ломоносов впервые применил строгие научные приёмы, впервые определенно и точно наметив отношения русского литературного языка к языку церковно-славянскому, с одной стороны, и к языку живой, устной речи, с другой. Этим он положил прочное начало тому преобразованию русского литературного языка, которое круто повернуло его на новую дорогу и обеспечило его дальнейшее развитие. Ломоносов вполне сознает значение так называемой фонетики, необходимость идти в изучении языка от живой речи. Приемы научного исследования, которым следует в своих филологических изучениях русского языка Ломоносов — приемы естествоиспытателя. Выводы свои он основывает на ближайшем, непосредственном обследовании самых фактов языка: он дает длинные списки слов и отдельных выражений русского языка, сравнивает, сопоставляет группы фактов между собой, и лишь на основании таких сличений делает выводы.
Вообще в принципе лингвистические приемы Ломоносова те же, которых наука
держится и в настоящее время.
Изучая живой русский язык, Ломоносов все разнообразие русских наречий и говоров сводит к трем группам или наречиям, «диалектам»: 1) московское, 2) северное (поморское, родное для Ломоносова) и 3) украинское (малороссийское). Решительное предпочтение Ломоносов отдает московскому, «не токмо для важности столичного говора, но и для своей отменной красоты».
Начало, которое должно объединять различные русские говоры, Ломоносов видит в языке церковно-славянском. Язык церковных книг должен служить главнейшим средством очищения русского литературного языка от наплыва слов иностранных, иноземных терминов и выражений, чуждых русскому языку, этих «диких и странных слова нелепостей, входящих к нам из чужих языков». Вопрос об иностранных словах справедливо кажется Ломоносову особенно важным в виду страшного наплыва в русский язык, за период петровских реформ, иностранных слов. Этим вызывается специальное исследование Ломоносова: «О пользе книг церковных в российском языке». Оно, главным
образом, посвящено вопросу о взаимных отношениях элементов церковно-славянского и русского в языке литературном, - известному учению о «штилях». От степени влияния на русский литературный язык элемента церковно-славянского получается, по взгляду Ломоносова, тот или другой оттенок в языке, так называемой «слог» или «штиль». Ломоносов намечает три таких оттенка или «штиля»: «высокий», «средний» и «низкий». Введение «штилей» отчасти было практически необходимо. Прямо перейти к живому языку было невозможно не только потому, что это было бы слишком резким нововведением, слишком большой «ересью», но и потому, - и это главное, - что тогдашний живой русский язык еще не был настолько развит, чтобы стать достаточным орудием для выражения новых понятий. Исход из затруднения Ломоносов нашел в средней мере: в простом соединении славянского и русского элементов, в введении штилей, а также в прямых заимствованиях из иностранных языков. Видимое предпочтение Ломоносов отдал
церковно-славянскому языку, как языку уже выработанному, приспособленному и к «высокому» стилю, между тем как в живом русском языке не находилось «средств для передачи отвлеченно научных понятий, какие были необходимы для новой литературы».
Языки русский и церковно-славянский Ломоносов поставил в слишком близкую связь, русский язык даже как бы подчинялся церковно-славянскому; этим была обусловлена реформа в языке, произведенная Карамзиным. Наша новейшая орфография в наиболее существенных чертах создана Ломоносовым. Развивая, совершенно самостоятельно, мысль Тредьяковского о тоническом стихосложении, Ломоносов внес в это дело поэтическое дарование, которого совершенно был лишен Тредьяковский. «Русская Грамматика» Ломоносова, его «Рассуждение о пользе книг церковных», «Письмо о правилах российского стихотворства», вместе с практическим осуществлением этих правил в собственном «стихотворстве» Ломоносова, раз навсегда решили важнейший для нашей литературы вопрос, вопрос, можно сказать, самого ее существования - о средствах к широкому и свободному развитию, тот вопрос, который в итальянской литературе был решен еще в XIV веке, во французской в XV-XVI веках, в английской и немецкой в XVI веке.
Жена Ломоносова
Помните письмо И.Генкеля в Россию? Он писал, что Ломоносов состоит в подозрительной переписке с девушкой из Марбурга. На самом деле молодой Ломоносов, проживая в Германии, близко сошелся со своей прачкой, а затем решил узаконить эти отношения с ней как порядочный мужчина. Запись в церковной книге реформатской церкви города Марбурга гласит: “6 июня 1740 года обвенчаны: Михаил Ломоносов, кандидат медицины, сын архангельского торговца Василия Ломоносова, и Елизавета-Христина Цильх, дочь умершего члена городской думы и церковного старшины Генриха Цильха”. Не надо забывать, что Ломоносов был вынужден скрывать, что он сын крестьянина-помора. А Елизавета-Христина была двадцатилетней приличной, набожной девушкой.
1 января 1742 года в Марбурге крестили сына Ломоносова - Ивана. Однако уже 7 февраля, прожив немногим больше месяца, мальчик умер, а отец даже не подозревал о его существовании. Почему так получилось? Помните, в 1739 году Ломоносов отправился в город Фрейберг к бергфизику Генкелю изучать горное дело? Там он и проживал, переписываясь с любимой, а в 1740 году, съездив в Марбург, обвенчался с ней. Когда у Ломоносова с Генкелем произошел скандал и разрыв их отношений, Михаил срочно покинул Фрейберг и уехал в Марбург. Судя по времени рождения его сына Ивана, Ломоносов был в Марбурге и встретился с Елизаветой-Христиной в конце марта - начале апреля 1741 года. Он сообщил ей, что во избежание неприятностей ему нужно спешно покинуть Германию и вернуться в Россию. Ломоносов обещал жене, что как только он там устроится, то даст ей весть о себе. Попрощавшись с женой, он отбыл в Россию.
Кстати, когда родился его сын Иван в Марбурге, Ломоносов в январе 1742 года был зачислен адъюнктом по кафедре физики Академии наук Петербурга.
Прошло два года после расставания Ломоносова с женой, но по каким-то причинам ни одного письма от мужа она не получила. Тогда в 1743 году 23-летняя Елизавета-Христина начала поиски мужа. В это время имя Ломоносова уже приобрело известность, и вскоре Петербург облетела скандальная новость: оказывается, российский борец за правду и справедливость не только скрывал, что он женат, но и бросил свою жену и не заботился о ней. Злопыхателей особенно обрадовало то, что у самого защитника русской науки от ее немецких притеснителей в Академии жена оказалась немкой.
По свидетельству современника, Ломоносов, получив письмо от супруги, воскликнул: “Боже мой! Могу ли я ее покинуть? Обстоятельства мешали мне до сего времени не только вывезть ее сюда, но и писать к ней. Теперь же пусть она приедет. Завтре же пошлю ей 100 рублев на дорогу”.
В чем же причина двухлетнего молчания Ломоносова, даже не написавшего ни одного письма жене в Германию? Просто был грех молодости? Но Ломоносов сочетался там с женой церковным браком! Вынужден был жениться? Но в 1740 году о беременности Елизаветы-Христины не было и речи! Или все-таки любовь? Вопросы, вопросы...
Не будем забывать, что, даже спешно покидая Германию, Ломоносов заехал к жене в Марбург.
Сами же обстоятельства, из-за которых семья несколько лет не могла воссоединиться, да и причины “забывчивости” Ломоносова о жене остались тайной. Может быть, этому мешали стесненные условия жизни Ломоносова? Ведь годовой оклад адъюнкта составлял 360 рублей, но и эти деньги то задерживали, то урезали вдвое. Правда, подарки и денежные награды за торжественные оды (однажды ему привезли целую повозку мелких медных монет) позволяли Ломоносову сносно жить, но содержать семью на случайные заработки не представлялось возможным.
Может быть, Ломоносов, борющийся за русскую науку и таланты против немецкого засилья в стенах Академии наук, не хотел пока вызывать в Россию свою жену-немку, чтобы не дать повода врагам позубоскалить над ним: вот, мол, борец за русский народ, русскую науку и культуру, великий патриот, а женился именно на немке? Может быть, понимал Михаил Васильевич, что и жену он сразу подставит под удар недоброжелателей, да и с ним - человеком выпивающим, крутого нрава - ей трудно придется?
А может быть, думал, что она сможет найти счастье у себя в Германии? Вот и оттягивал вызов ее к себе в Россию. Может быть, ждал быстрого улучшения своего материального обеспечения вследствие карьерного роста в Академии наук? Как бы то ни было, Елизавета-Христина прибыла в Петербург к Ломоносову, своему мужу. Здесь ее стали звать Елизавета Андреевна. Супруги Ломоносовы прожили вместе 20 лет - до самой кончины Михаила Васильевича. Так что разговоры о супружеском предательстве Ломоносова, о его попытке убежать от жены и скрыться в России - безосновательны. Зная пьянство Ломоносова, его сложный, взрывной характер, мы можем только удивляться терпению, кротости и, конечно, стойкости его супруги. Она зачастую просто не понимала своего великого мужа, а он, будучи озлоблен засильем в русской науке немцев, их высокомерием и притеснениями русских талантов, бывало, видел в своей жене именно немку, перенося свое раздражение немецкими проходимцами на супругу. А ведь ей пришлось пережить выпадов и оскорблений не меньше, чем мужу. Невероятно трудно, особенно, если говорить о тех далеких временах, простой женщине быть супругой великого, да еще с тяжелым характером человека!
Сплетни окружали Елизавету Андреевну всю ее жизнь. Ее называли немецкой любовницей молодого Ломоносова, который вызвал ее в Россию, а когда поборница нравственности Елизавета Петровна запретила содержать наложниц, тогда, дескать, Ломоносов женился на своей любовнице, не прекращая отношений с другой, уже русской любовницей, в которой души не чаял.
Эти грязные сплетни иногда повторяются и сегодня. На самом деле не было другого человека, более близкого и преданного Ломоносову, чем его жена Елизавета Андреевна.
Дети Ломоносова
В феврале 1739-го, Михаил Ломоносов женился на Елизавете-Христине Цильх.
8 ноября 1739 года у них родилась дочь, получившая при крещении имя Екатерина-Елизавета.
Сын Ломоносовых, родившийся в Германии 22 декабря 1741 года, и получивший при крещении имя Иван, умер в Марбурге в январе 1742 года.
Первая дочь Ломоносовых умерла в 1743 году (о третьем их ребёнке, якобы также умершем, сведения недостоверны).
21 февраля 1749 года в Санкт-Петербурге у них родилась дочь Елена. Так как Михаил Васильевич не имел сыновей, линия рода Ломоносовых, которую он представлял, пресеклась.
Единственная оставшаяся в живых дочь Елена Михайловна Ломоносова (1749—1772) вышла замуж за Алексея Алексеевича Константинова, домашнего библиотекаря императрицы Екатерины II.
От брака Елены Ломоносовой и Алексея Константинова родился сын Алексей (ок. 1767—1814) и три дочери Софья (1769—1844), Екатерина (ок. 1771—1846) и Анна (ок. 1772—1864). Софья Алексеевна Константинова вышла замуж за Николая Николаевича Раевского-старшего, генерала, героя Отечественной войны 1812 года.