Выход из пещеры оказался таким огромным, что в него свободно могла бы заехать пятитонка, груженная тюками спрессованного сена. И тем не менее снаружи он был почти неприметен. Его маскировали великаны‑осокори, росшие наверху горы. Когда Генка с Иночкиной выбрались из западни, в которую было угодили, на них набросились разбойники в масках. Они прятались в засаде за корнями могучих деревьев. С громкими криками: «Жизнь или кошелек!» – налетели на растерявшихся путешественников и скрутили им руки. Разбойники были в картонных масках. Но рыжие вихры выдали их. Когда предводитель сказал Колькиным голосом, что женщину они берут в плен, а мужчину зажарят на костре, Генка рассмеялся:
– Кончай спектакль! Пьеса провалена, актеры освистаны, зрители ушли домой.
– А кто, кто мы? – продолжал хорохориться второй разбойник.
– Огненные братья! – расхохоталась Нюська.
– Гм, – многозначительно промямлил Петька (ибо это был он), – а как, как ты нас узнала?
– По кудрям...
Петька явно был разочарован. – Зато мы пещеру нашли, – добавил он, не скрывая хвастовства.
– А сундук с браконьерскими снастями видали? – снова съехидничал Генка.
– И про это разнюхали? А мы вот с Колькой лежим, поджидаем голубчиков, когда залетят в свое гнездо.
– Нетрудно сообразить, – подала голос Нюська. – Только вряд ли они сюда до ночи заявятся. Разве чтобы специально доставить вам удовольствие.
– Почему? – возмутился Колька.
– Потому что потому... – Генка даже запрыгал от удовольствия. – Какой же это дурак среди бела дня заявляется в свое логово?
– А мы не подумали, – сокрушенно согласились братья‑разбойники, – тогда айдате в лагерь.
– И то дело, Костя с Таней, наверное, уже все жданки съели, нас высматривая. – И Иночкина первой двинулась по направлению к лагерю. Мальчики последовали за ней. Густая трава, прихваченная поверху жарой, мягко шелестела под ногами. Неподалеку от леска встретилось небольшое озерцо. Хотя погода была безветренной, гладь его морщилась.
– Что это? – остановился Генка.
– Рыбья молодь мечется, – вздохнул Колька, – спасать надо!
– И много здесь рыбы? – повернулась Иночкина.
– Много не много, а миллионов пять малявок наберется. Да вы посмотрите! – И Колька шагнул в воду. – Глядите. – В Колькиной руке трепыхался сазанчик. Спинка его была черной, а бока отливали медью.
– Красавец‑то какой! – восхитилась Нюська. – А ты говорил малявки. Да в этой «крошке» граммов триста, не меньше!..
– А этот хуже?! – заорал Генка, в свою очередь, выхватывая из воды окунька. – Спасать надо!
– Надо, – согласился Колька.
– Так давайте! – закипятился Петька. – Да я сейчас один перетаскаю в реку миллионов сто!..
– Братья‑разбойники становятся членами благотворительного общества, они спасают от гибели рыбьих детишек! – съехидничала Нюська.
– Так пошли быстрее за ведрами, – предложил Колька, – и Кита с Таней мобилизуем!
Кости с Таней на месте не оказалось. «Русалки» тоже.
– Уехали на «Третий Километр»! – сказал Колька, – это название рыбоохранного поста, что находится неподалеку отсюда, раз!.. Костюня...
– Друг Кита, два, – ввернул Генка.
– Точно! – опешил Колька. – Откуда знаешь?
– Сам сказал. Три! – продолжал дурачиться Генка. Колька сделал вид, что разобиделся.
– Ну, если вы все такие «вумные», я помолчу...
– А дядя Проша? – продолжал Генка.
– Что «дядя Проша»? – опять клюнул Колька.
– Не «что», а «кто»? – поправил Муха под всеобщий хохот.
– Шкипер с пристани... Кудрявый, помните? вяло отозвался Колька. С Генкой он решил теперь держать ухо востро. Не говорит, а бреет. Посадит в калошу, вся Лужа потом потешаться будет до скончания жизни.
– Но при чем тут дядя Проша? – опасливо осведомился он, когда смех попригас.
– А я и сам не знаю, – сознался Генка.
– Теперь все‑таки кое‑что прояснилось. – Вступила в разговор Иночкина. – А скоро Кит возвратится из гостей, как ты думаешь, Коля?
– Через часок, не больше, – заверил Колька. – Кит знает, что бригада его проголодалась...
– А может, пока работнем? – неуверенно предложил Петька. – Как вы считаете, ребята?
– Я считаю, надо подождать Кита. – Колька наотмашь рубанул воздух ладонью. – Да вот, кажется, и разговор его «Русалочки».
Все прислушались. За поворотом реки знакомо затарахтела моторная лодка.
– Она, – уточнил Колька. – Разжигай костер! Костя пустым не вернется, ушицу варганить будем!
Колька не ошибся. Костя подвел «Русалку» к берегу и крикнул:
– Эй, люди джунглей, принимайте на обед осетрину!.. У браконьеров забрана. Но вкусовых качеств она от этого не потеряла, могу вас уверить. – И Костя выбросил на траву осетра, пропоротого в нескольких местах крючьями.
– А браконьер? – поинтересовался Колька. – Пойман?
– Утек... Костюня говорит, «как сквозь землю провалился!». А уж Костюню обвести не всякому дано! – Кит вытащил нос лодки на берег, обернул цепь с якорьком дважды вокруг ветлы и добавил тихо: – Сегодня ночью пойдем в засаду. Милиция приедет. Костюня считает, что тут орудует целая банда. Как, ребята, поможем?
– Поможем! – завопили парни.
– А девочек в лагере оставим, – изрек Колька, хитровато прищуривая правый глаз.
– Как бы не так! – возмутилась Нюська. – Мы не кисейные барышни, а комсомолки и от вас не отстанем.
– Если вопрос поставлен ребром, – Колька аж руки потер от удовольствия, – то забирайте осетра и варганьте уху!
– Смотрите, испугал! И сварганим! – Иночкина подхватила осетра и тут же растерянно обратилась к Косте: – Вы его только сначала разделайте...
Кит молча взял рыбину под жабры и стал распластывать ее прямо на траве. Девочки заварили уху, а ребята, забрав ведра и марлевый бредешок, отправились на озерцо. Они решили до еды поавралить. Кольке и Косте работа по спасению рыбьего молодняка не в новинку, а для Генки с Петькой – в диковину. Они‑то и настояли на немедленном аврале. На этот раз девочки отпустили ребят, не обронив ни единого слова против. Пусть постараются!.. Мальков и на их долю хватит...
Озерцо формой напоминает куриное яйцо, шагов сто в длину и шестьдесят в ширину. Сбросив одежонку на траву, ребята полезли с бредешком в водоем. Право первого заброда выговорили себе Генка с Петькой. Костя с Колькой оспаривать этого не стали: как‑никак, а гости... Пусть будут первыми. Кит и Колька, зачерпнув в ведра свежей воды, нырнули в траву и, лежа на боку, стали подбадривать «спасателей» советами. Особенно усердствовал Килька.
– Ровней, салажата! Ровнее идите! Не наклоняйте бредешка!.. Так... – орал он. И спасатели советы его воспринимали без обиды. С бреднем ходить, как и во всяком деле, нужна сноровка, навык, без которых и ложкой в рот не попадешь...
И все же, когда озерцо было протралено в первый раз, в бредешке оказалось не меньше пятисот штук рыбьей мелюзги. Сазанчики и судачки, окуньки и таранька бились в марлевом пузыре. Их тут же ссыпали в ведра. Петька с Генкой пошли на второй заход, а Костя с Колькой двинулись к реке, чтобы выпустить молодняк на волю.
Второй заброд, третий... Хотя воды в озерце в самом глубоком месте по пояс, а все‑таки работа не из легких. Нижний край бредня надо волочить по дну, поэтому приходится идти, согнувшись в три Погибели. Начала ныть поясница. Первым почувствовал это Генка, но он вида не подал: неужели же он, Муха, слабее костлявого Петьки Петуха? Нет, Генка скорее умрет, а не сдастся! Вот если бы Петька пожаловался на усталость, тогда бы Генка нашелся, как выйти достойно из трудного положения. Он бы небрежно бросил Кольке и Косте: мол, идите, покажите теперь вы свою удаль, а то мы всех мальков выловим, вам не останется. А так... тот же Петька может поднять его на смех: что, мол, старые косточки заныли? Бросит такое, а потом доказывай, что ты не верблюд! Генка сцепил зубы, и поясницу вроде бы отпустило. Чудеса!
У Петьки спина тоже исполняла «Девятую симфонию Шостаковича*, по его собственному определению, но, глядя на Муху, он крепился.
«Дьявол двужильный, – ругал он Генку, – хоть бы отдохнуть предложил... Еще улыбается!.. Догадывается, наверное, что вот‑вот пардону попрошу. Да только не дождется!»
Петька доподлинно не знал, что такое «попросить пардону», но догадывался, что это что‑то вроде проигранного, сражения. Мудреное выраженьице ему нравилось по своему звучанию, и он к месту и не к месту вставлял его то в мыслях, то в разговоре.
А боль в спине не проходила. «Что же делать? – ломал голову Петька. – Какой дипломатический ход придумать?»
Выручила Таня.
– Мальчики! – закричала она, выныривая из леска. – Ужинать!..
– Кончай работу! – подал команду Кит.
– Сейчас. – Петька разогнул спину, они уже достигли середины озерца. – Дотралим в последний раз. – И он снова налег на бредешок. В тот же миг Петух слабо ойкнул: ступню правой ноги обожгло, словно она попала на раскаленное железо.
– Что ты? – всполошился Генка.
– Наверное, ногу порезал. – Петька нагнулся и вытащил из ила половинку донышка от бутылки. С одной стороны ее поблескивало три острых зуба, с другой один...
Петьке стало дурно. Генка взял у него донышко и хотел зашвырнуть на берег, но вовремя спохватился.
– Костя! – крикнул он. – Иди сюда! Петька ногу располосовал. Помоги!..
Кит в несколько прыжков оказался возле Петьки.
– А ну, покажь! – скомандовал он.
Петух, придерживаясь за плечо Кости, поднял правую ногу.
– Эге! Да тут дело не шуточное, – объявил Кит. И, подхватив Петьку на руки, он вынес его на берег. – Ничего, – успокоил Костя, – в лагере промоем марганцовочкой и зальем йодом. Обойдется. Я сам однажды так же вот попался. Зажило за неделю... И какой только гад такой вот пакостью занимается, засоряет битым стеклом водоемы? Попадись он мне под горячую руку, голову оторвал бы и сказал, что так и было.
Кровь лилась из раны так обильно, что Костя вынужден был тут же перевязать ногу. На бинты пустили Генкину рубаху.
– Берите, – предложил Муха, – у меня в лагере еще есть.
Костя понес раненого в лагерь, а Генка с Колькой решили завершить траление до конца. Теперь они ступали более осторожно. И не зря. Вскоре Колька нащупал в иле остальные части разбитой бутылки – горлышко и другие более мелкие осколки. Их аккуратно извлекли и отнесли на берег. Улов перекочевал сначала в ведра, а потом – в реку.
– Как ты думаешь, – спросил Колька, зябко поведя костлявыми плечами, – заражения не будет?
– Думаю, что нет, – авторитетно ответил Генка, – промоем марганцовочкой, зальем йодом, и адью! Всем микробам амба – конец!..
– И надо же такому случиться, и именно сегодня, накануне ответственнейшей операции, в которой Петька непременно бы отличился, – сетовал Колька. – Уж он‑то браконьера бы унюхал.
– Это точно, – согласился Генка, – нюх у Петьки удивительный. Бывало, спрячу пирожок в карман, иду мимо Петьки как ни в чем не бывало, и что ты думаешь? Поведет Петух носом и говорит: «А ну, выкладывай свой пирожок, жадоба!» А какой я жадоба? Я бы с ним и так поделился, но мне интересно Петькин нюх проверить.
– Да, но как же нам быть с Петькой? Придется его одного оставлять в лагере?
– Ну и что? Не маленький, – нахмурился Генка. Он испугался, как бы ему не предложили составить Петуху компанию, как‑никак, а друзья. Но Колька рассудил по‑другому:
– Одного бросать не дело. Скучно, да и мало ли чего еще может приключиться, тем более, когда поблизости всякие подонки шныряют. Останусь‑ка я с ним...
– Правильно, Колька! – Генка бросился пожимать своему спутнику руку. – Это очень благородно! Я бы и сам, но, понимаешь, Иночкина... А ты Петьке вроде брата.
Колька даже зарделся от смущения. Генкины похвалы окончательно укрепили его решение: остаться с Петькой охранять лагерь.
Когда о мужественном решении Кольки было доложено остальным членам экспедиции, по команде Иночкиной все дружно трижды гаркнули «ура», воздавая должное его благородству. Петьку это растрогало чуть ли не до слез. «Да, – подумал он, – здорово это – иметь настоящих друзей. Таких, как Колька или Кит. Да и остальные им под стать!»
НОЧНЫЕ БДЕНИЯ
Потрескивает костер, лихо приплясывают языки пламени. О чем‑то таинственном шепчется с берегом вода. В ее темной глади те же самые оранжевые языки, что и в костре на берегу. И те же самые мальчишки, только запрокинувшись вниз головой, сидят у огня и горячо о чем‑то спорят, яростно жестикулируя.
– Ты не подумай, что я заболел Генкиной болезнью, – кипятится Петька, – мне личная слава как рыбе зонтик! Я за ребят беспокоюсь. Они сейчас, может, жизнями рискуют, подстерегая браконьеров возле пещеры, а мы тут отлеживаемся...
Колька улыбается.
– И нечего лыбиться! – взрывается Петька. – Сам понимаешь, охранять лагерь не от кого и не для чего. Для нас игрушку придумали, чтобы не скучно было.
– Как сказать, – возражает Колька. Он снова вслушивается в шорохи ночи. – Пока спокойно...
– Спать надо ложиться, – безнадежно махнув рукой, решает Петька.
– Ложись, – Колька покосился на Петькину ногу, – во сне все раны заживают быстрее.
– А‑а, – поморщился Петух, ныряя под полог. – А ты?
– Я малость посижу.
– Посиди. Может, курочку высидишь. – И Петька тут же нарочито захрапел.
А спать ему не хотелось. Всеми помыслами он был сейчас с теми, кто находился в засаде возле пещеры. – И надо же!.. Петька от досады даже зубами скрипнул. Ему привиделось, что в пещеру крадется разбойник, усатый, ротастый, с саблей в руке. Он похож на Бармалея из мультипликационного фильма. И даже поет тем же хриплым голосом ту же бессмысленную песенку: «Шавандары, шавандары...». Разбойник ничего не подозревает о засаде. Вот он, подбоченясь, заливается во все горло, а в это время Генка – везет же этому счастливчику! – дает Бармалею подножку.
Ротастый падает, сабля его отлетает в сторону, к ногам Иночкиной – и все... Трубят фанфары. Разбойник под судом. Героям вручают ордена и медали. А он, Петька, опять в стороне.
Проскрипел коростель. Колька почему‑то отодвинулся от костра в тень. По‑пластунски пополз к дереву. Петька усмехнулся: «Тоже мне храбрец! Птичка чирикнула, а он уже в кустах!» Смежил веки: «А может, и правда усну?»
В перелеске захрустели ветки. «Кабан, наверное, – подумал Петька, – вот бы подстрелить!..»
Снова тишина. Колька совершенно не подает признаков жизни. «Окликнуть, что ли? – думает Петька, – а то он со страху еще богу душу отдаст, отвечать придется!» Петух уже было раскрыл рот, но не крикнул: из перелеска вынырнул носатый смуглолицый человечек. Он, крадучись, приблизился к костру.
– Никого. Странно! Куда они все подевались? – Носатый хихикнул. – Наверное, у нашего логова крутятся. Преступников словить удумали... А преступники не дураки. Они – вот они, в лагере самих «пинкертонов» хозяйствуют. – Носатый заглянул в рюкзак, забытый Петькой возле костра. – Ого, даже полопать есть чего!
– А ну, положь! – вывалился Петька из полога.
– Ха, а ты что за цаца! – рассмеялся носатый. – Один или с мамой?
– Положь, тебе говорят! – Петька, припадая на одну ногу, двинулся на незваного гостя.
Носатый нехорошо усмехнулся:
– Крошке жить наскучило? Что ж, мы ему поможем! – Носатый выхватил из‑за пазухи нож.
– Руки вверх, бросай свою резанку! – вывернулся из‑за дерева Колька. В руке его воронено поблескивал пистолет.
– А это еще что? – выдохнул носатый, поворачиваясь на Колькин крик, и тут же осекся. – Чур меня, чур! – закрестился он. – Говорил же пахан, что на острове нечисть всякая водится, не поверил... Чур меня, проклятый!..
– Бросай нож! – в свою очередь крикнул Петька. «Не иначе как за чертей нас принял!» – усмехнулся он про себя.
И, как бы подтверждая это предположение, носатый прохрипел:
– Наваждение! Два рыжих чертенка глаза отводят! – И, бросив ножик, побежал. Но тут перед ним выросли два рыбоохранника и милиционер. Они вели, со связанными за спиной руками, бравого шкипера с лужинской пристани. Под глазом у него лиловел, огромный синяк, рубашка на спине порвана. В одном из рыбоохранников ребята признали Кита. Он им подмигнул:
– Так я и знал, что этот субчик к вам подастся! Ну, да теперь отбегался... А дядя Проша‑то какой! – кивнул он на шкипера. – А еще в дальних родственничках ходил...
Носатый, наткнувшись на процессию, не дожидаясь приказа, покорно поднял руки вверх.
– Сдаюсь. Сдаюсь добровольно. Прошу это отметить в протоколе, – заюлил он глазами. Нос вздрагивал всякий раз, когда глаза его натыкались на двойников.
К лагерю юных путешественников подкатил милицейский катер. Начальник районного отделения милиции, принимавший непосредственное участие в поимке опасных преступников, поблагодарил ребят за оказанную помощь.
– О вашей самоотверженности будет доложено командованию, – приложил он руку к козырьку, – вы храбрые ребята и настоящие комсомольцы. Особое спасибо вам, Константин Иванович, – кивнул майор на прощание Киту. – Счастливого отдыха!.. – И катер, набрав крейсерскую скорость, полетел вверх по Волге.
– Однако Генку с девчатами надо, наверное, из засады снимать, – сказал Петька.
– Пора, – согласился Кит.
– Тогда я предупрежу их, – подхватился Колька. – Я мигом!.. – И он исчез в темноте.
– А ты, Петь, бай‑бай! – приказал Костя Петуху. Но рыжий забияка отказался наотрез.
– Сначала послушаем рассказ о том, как были выслежены и задержаны эти гаврики, – буркнул Петька. – Ты же, Кит, ведь будешь сейчас докладывать об этом девчонкам. Так почему бы и мне не послушать?
– А нога? Болит небось?
– А‑а, до свадьбы заживет, – отшутился Петька. – Так как же, Китяша, рапорт будет или нет? – И сам же ответил: – Будет! Тогда я жду... – И он поудобней улегся у костра.
С озера донеслась песня об отважном Орленке.
– Наши топают, – усмехнулся Петька. – Ну, Генка, держись! Нынче тебе лопаться от зависти!
Генкина дивизия подошла, лихо колотя каблуками землю и отчаянно размахивая руками.
– Дивизия, – скомандовал Муха, – стой, ать‑два!..
Руки и ноги марширующих замерли. На полуслове оборвалась песня.
– Сильно, – похвалил Петька. – Здравия желаю, товарищи бойцы!
– Здрав жлам, товарищ Герой! – послышалось в ответ.
Петька довольно хихикнул:
– И откуда вы чего взяли?
– Сорока на хвосте принесла, – хмыкнул Генка.
Петька подозрительно посмотрел на Кольку: «Успел уже растрепаться, болтун несчастный!»
– А про Китовы подвиги она вам ничего не рассказывала? – Петька скосил хитрющие глаза в сторону Кости.
– Не рассказывала, – вздохнул Генка, – не очень болтливая, видно, попалась.
– Кость, а что‑нибудь интересное было? – дернула Кита за рукав рубашки Таня, – расскажи!
Кит не стал отнекиваться.
– Было, – просто сказал он. – Дядя Проша инспектора рыбоохраны чуть на тот свет не отправил. Хорошо, что мы с майором милиции на него вовремя навалились, топор вырвали.
– А ты все по порядочку, обстоятельно обскажи, – вмешался Колька, – правильно я говорю, девочки?
– Правильно! – гаркнул Генка.
– Простите, барышня, а вас как зовут‑величают? – сладенько пропел Килька.
Генка смутился. Девочки рассмеялись. Генка пошлепал губами, собираясь ответить на остроту товарища, но так ничего и не нашел.
– Слушайте, – поспешил ему на выручку Костя, – в Кривой протоке, на яме, вот уже два месяца кто‑то промышлял снастями красную рыбу. Но сколько мы засад ни устраивали, преступники не попадались. Кто‑то, как видно, предупреждал их. Но кто? Вопрос этот до последнего времени оставался открытым. Правда, однажды Алексей Александрович, начальник милиции, высказался с подозрением о дяде Проше, но я тогда яро восстал против этого: нет, мол, не может бывший партизанский разведчик пойти на такое преступление. Ан, оказалось – может. Подсекли‑таки дядю Проню, выследили, что он черной икрой промышляет. А откуда берет ее – сразу не установили. А сегодня накрыли голубчика, как перепела сетью.
И Костя со всеми подробностями рассказал о том, как дядя Проша и Нос были задержаны на месте преступления.
– А было это так. Вчера, перед тем как нам отправиться в путешествие, я завернул на пристань и поделился с дядей Прошей своими планами о поездке.
«А как же охота за браконьерами? – сказал он. – Я слышал, рыбоохранники вместе с милицией собираются на ямы».
«Брехня, – ответил я, – до субботы никаких облав не будет. Алексей Александрович собирается с дружинниками трехдневный семинар проводить... Ну а мне вроде увольнительную дали».
«И то правильно, – похвалил шкипер. – Ворюги, чай, одними разговорами об облаве напуганы, в норах поди отсиживаются, дохнуть боятся... Так что, крестничек, двигай со своей бригадой к морю в полном спокое – ничего худого в наших краях в эти дни не свершится!» – И так недобро зыркнул глазами, что у меня мороз по коже катком прокатился. «Э‑ге‑е, думаю, да тут и впрямь Дело нечисто!..» И к Алексею Александровичу. Так, мол, и так, кажись, и вправду начинает припахивать жареным. А он мне: «У нас, Костя, не ошибаются, ошибаться нельзя, большой вред человеку этим нанести можно. Не зря ведь я тебя предупреждал о Прохоре. Да ты еще и сам убедишься». И познакомил он тут меня с одним занятным планчиком, по которому выходило одно: конец ворюгам, если решатся завернуть в запретную зону. Не спасет их и двухмоторный катер. Так умно были все пути отхода шкодников заранее перекрыты... Ну, а остальное вам известно: задержали голубчиков на яме, когда они белугу вспарывать начали. Дядя Проша в драку полез. А напарник его, воспользовавшись суматохой, в воду сиганул и на остров подался. Но и здесь для побега лазейки не отыскалось...
– А волчина, видать, матерый, – внушительно произнес Колька.
– Что и говорить, – подтвердил Костя, – в Морянске столько нашкодил, что на пятерых хватило бы. Да ускользнул он там от нас с Генкой.
– Так это напарник золотозубого? – привскочил Генка, – а я‑то ломаю голову, откуда мне столь мерзостная физиономия знакома!
– Ой, мальчики, до чего же все получается запутанно и интересно! – воскликнула Иночкина. – Да я об этом повесть приключенческую сочиню.
– А кто в ней главным героем будет? – не без ехидства поинтересовался Петька. – Не Генка ли?
– А если и Генка! – и Нюська вызывающе тряхнула волосами.
Генка приятно порозовел:
– Ладно вам, чего завелись. Человек дело говорит. А вы на шуточки переводите... Вот что, братва, – перешел он на таинственный шепот, – я вам сейчас такое открою – ахнете все! – Глаза у Мухи округлились, брови скобочками взлетели вверх.
– Ну, – не вытерпел Петька, – говори же!..
– Я... – Муха сделал паузу, – нашел... – снова пауза, – клад Степана Разина!
– Фи! Еще чего придумай! – свистнул Колька, – тут кладокопателей и до тебя бывало‑перебывало, а нашли шиш да кулыш и еще на закуску фигу.
– Капитан Флинт, а где вы спрятали ваш клад? – Петька встал во фрунт, изобразив на лице почтение и страх... Даже Таня и та не удержалась от насмешки.
– Ну что вы смеетесь, – хихикнула она, – может, человек действительно нашел... японские купальники!.. Ген, мне нужен полосатенький, сорок четвертого размера.
– Остряки! Посмотрим, что вы завтра скажете, когда я вас приведу к таинственной двери в подземную кладовую Степана Тимофеевича. – Генка говорил спокойно, но убежденно, и все поверили в невероятное. Первым подал голос Кит:
– А что, разве такого не бывало: сто человек пройдут по одной и той же дороге и ничего не заметят, а сто первый нагнется и что‑то поднимет?
– Сто рублей, – ввернул Колька.
– Пусть сто рублей, – согласился Кит, – сейчас разговор идет не о том, что найдено, а о том, что это возможно.
– Аксиома, – отрезала Иночкина, – и с этим спорить просто глупо! Я тоже кое‑что заметила, когда мы с Генкой плутали в пещере.
– И ты? – обрадовался Генка. – Значит, тогда все в порядке. А где?
– Во второй пещере, там, где обвалилась стена.
– Точно! – Генка пожал Нюське руку. – Там и замаскирована резная дверка. А куда она ведет, догадаться, по‑моему, нетрудно. К сокровищам Степана Тимофеевича Разина.
– Тем более в преданиях сказано, что «зарыл он клад несказанной цены в сердце горы. На долгие годы, сказал он. И дастся этот клад в руки лишь хорошим людям...» – отчеканил Колька. – Все правильно: и центр горы. И многие годы. И хорошие люди.
– Однако, – Костя посмотрел на звезды, – пора «по коням», до утра. Подъем на заре. Купание. Завтрак, и...
– В пещеру! – завопил Генка. – Туда, где нас ждут чудеса прошлого!
– Пиастры! Пиастры! – в тон ему откликнулся Петька. – Пиратских снов тебе, капитан Флинт!
КЛАД
Крепко спится на свежем воздухе, когда под щекой пахучая трава, в головах великолепная подушка – алая волжская заря, в ногах же плещется веселая речка Кисинка – младшая дочка Волги. Вот уже на гребешке леса отгорела сиренево‑розовая полоска и из‑за дальнего бугра выкатилось солнце. А горожане все еще спят.
«Пора будить, – думает Костя, делая разминку возле самой воды, – разве в городе они такую благодать увидят!»
Подошел Колька и пропел, имитируя горн:
– Тру‑ру‑ру‑ру, тру‑ру‑ру!
Под пологами послышались вздохи, ленивое потягивание. Тогда Колька загремел ложками и тарелками. И горожане почувствовали зверский голод.
– Что? Завтракать? – Генка неловко вывалился из полога. Он усиленно тер глаза кулаками, стараясь раскрыть слипающиеся веки.
– Про меня не забудьте. – На мгновение показалась рыжая Петькина голова, понюхала воздух острым подвижным носом и скрылась. – Инвалидам труда в первую очередь и самое вкусное!
Девичья республика молчала.
– Алло, королевы, вы живы? – Колька приблизился к девичьей крепости бочком, пряча за спиной ведерко с водой. Девочки тоненько хихикнули.
– Считаю до трех, – объявил Колька, – потом буду убеждать другими аргументами!..
Снова хихиканье.
– Раз!
– Хи‑хи.
– Два!
– Хи‑хи‑хи.
– Три! Если враг не сдается, его... – И Колька окатил водой крышу девичьего «терема». Послышался отчаянный визг, и Таня с Нюсей, угрожающе размахивая кулачками, бросились к обидчику. Колька попятился к реке. Девочки за ним.
– Кар‑раул! – заорал Колька, шлепаясь в реку спиной. – Наших бьют!..
Вскоре весь лагерь плескался в Кисинке, время от времени ребята выбегали поразмяться на песчаный пляж. Набегавшись, наплававшись, наконец угомонились. Закусили вчерашней ухой, попили чай, припахивающий дымком и стали собираться в экспедицию за кладом. Мальчики вооружились лопатами, девочки мешками «для бриллиантов», «для золота» и «для серебра».
Ребята где‑то в глубине души верили в свою удачу, но вида не подавали. Наоборот, они подшучивали над собой и друг над другом. Зато Генка к кладоискательству относился вполне серьезно.
– Вот увидите, – уверял он, – столько всего отыщем – на новую ракету хватит. Представляете, отправляется на Луну космический корабль, а имя ему...
– «Геннадий Титов», – сказал невинно Колька.
– Можно и «Геннадий Титов» – согласился Генка, – но лучше – три буквы – Кит и... через тире – рыба кусачая!
– А что, – согласился Колька, – проходит! А как считают синьорины?
– Синьорины в восторге! – тряхнула головой Иночкина. – Однако пора в путь.
– Диви‑зи‑я, становись! – скомандовал Колька. – Товарищ генерал, – доложил он Косте, – дивизия имени Степана Разина построена. Разрешите подать команду о наступлении?
– Разрешаю, – поддался Костя начатой игре.
– Ди‑ви‑зия! – пропел Колька во всю мочь своего луженого горла, – по направлению к пещере Степана Разина шагом а‑а‑рш!
И отряд во главе с Генкой Мухой двинулся в указанном направлении. Шли, по‑солдатски построившись по два в ряд, размахивая руками и высоко поднимая колени. В первом ряду оказались Генка с Колькой, во втором – Таня с Нюсей, замыкали шествие прыгающий с костылем, как кузнечик, Петька Петух и Костя. Здоровенный Кит рядом с охромевшим товарищем чувствовал себя весьма неловко. Он стеснялся своей силы, своего здоровья.
– Песню! – сказала Нюська.
И Генка неожиданно запел всеми забытую песню отцов:
Все пушки, пушки грохотали,
Трещал наш пулемет...
С песней пошагалось веселее. Застрекотали кузнечики, зазвенели чижи, вливаясь в отчаянный ребячий хор. «Фотоаппарата не хватает, – подумал Генка, – вот бы сфотографироваться да в газету...»
Трава, не успевшая еще просохнуть от росы, приятно холодила ноги.
Одну песню сменила другая. Обогнули озеро. Тропинка повернула влево, а Генка взял вправо.
– Куда ты? – удивился Колька.
– На кудыкину гору, – вступилась Иночкина, – мышей ловить да тебя кормить.
– Не остроумно, – обиделся Колька.
– Я же вам обещал открыть тайну. Вот открываю в пещеру новый ход, – снизошел Генка до объяснения, – со мной не пропадете. – И затянул «Орленка»:
Орленок, орленок!
Взлети выше солнца,
– Ай да орленок! – вскричал Петька, – вон куда забрался, выше облака!
– Где? – зыркнул Колька вверх.
– Да вон же!
– Это?
– Ага...
– Так какой же это орленок! – Рожица у Кольки стала ехидно‑насмешливой.
– А кто? Может, курица? – и Петька хохотнул.
– Не курица, а ястреб. – В спор пришлось вмешаться Косте. – Ястреб, – уточнил он.
– Здесь! – остановился Генка.
– Что – здесь? г– не понял Костя.
– Лаз в пещеру, – улыбнулась Нюська, – ищите!
Строй рассыпался. Ребята разбрелись по шапке бугра, поросшего кустарником и сорной травой. То и дело слышались вскрики:
– Есть! – И тотчас же следовало разочарованное: – Нора суслика... Есть!.. Барсучье логово...
Наконец Тане повезло.
– Я, кажется, нашла, – не очень уверенно сообщила она.
– Если кажется, перекрестись, – сострил Петька.
– Честное слово, нашла! – стояла на своем девочка. – Нюсь, я не ошиблась?
– Нисколечко. Молодец, Татьянка! – похвалила Иночкина. – Давай, Генка, показывай свои владения!
И Муха без лишних объяснений нырнул в неширокий лаз, прикрытый ветками дикого шиповника.
– Следующий! – послышалось из подземелья.
– Я! – ринулся Колька. Но Иночкина осадила его. – Сперва – девушки! – И спрыгнула Генке на руки. Муха не удержался и вместе с Иночкиной шлепнулся на глинистую осыпь.
– Ты понимаешь, – стал он оправдываться, – нога подвернулась. А так бы я...
– Понимаю, – поднялась Нюська, – конечно, нога... Эй, Татьянка, прыгай! – скомандовала она подружке. – Опускай сначала ноги. Так. А теперь – прыгай!
– Таня прыгнула, и подружки ткнулись носом в землю.
– Понимаешь, – сквозь смех объяснила Нюська, – нога подвернулась... – и снова расхохоталась.
– Нога? – испугалась Таня, – надо позвать Костю.
– Не надо. – Иночкина с трудом справилась с душившим ее хохотом. – Видишь, все в порядке. – И она топнула сначала одной, потом другой ногой.
Спустились ребята, включили фонарики, и начался осмотр пещеры.
Резную дверь отыскали перед входом во второй зал. Она была сработана из мореного дуба. Ни годы, ни сырость не смогли с ней ничего поделать. Дерево оставалось гладким и твердым. Зато медная скоба прозеленела чуть ли не насквозь. Генка легонько дернул за нее. Дверь даже не дрогнула. К Мухе присоединились Колька с Петькой. Рванули втроем. Тот же результат.
– Теперь ты, Костя, – сказала Таня.
– Ребята, разрешите, – попросил Кит. Мальчишки молча отошли от двери. Костя тряхнул ручку, пробуя, крепко ли она держится, и лишь потом рванул дверь на себя что было силы. Подалась.
– Еще! – вырвался дружный крик.
Кит рванул еще раз и отлетел вместе с разломившейся ручкой в глубь пещеры. Но и дверь с жалобным скрипом приоткрылась. В образовавшуюся щель протиснулся Генка.
– Братцы! И до чего же нам повезло! – завопил он. – Ай да Степан Тимофеевич!
– Брильянты! – охнул Петька. – Мешок! Давайте мешок! – И он, позабыв про больную ногу, обдираясь, полез в довольно узкую щель. Подоспел Кит, приналег на дверь, и вся компания уже свободно вошла в таинственную кладовую знаменитого атамана. Фонарики осветили небольшую квадратную комнатку, вырытую чьими‑то трудолюбивыми руками. Посредине комнаты стоял ручной печатный станок, слева от него – наборная касса со шрифтом, справа – небольшой столик, на котором лежала стопка отпечатанных листовок, призывающих ко всеобщей стачке.
– Подпольная типография, – благоговейно произнесла Иночкина, – это вам поценнее бриллиантов!
– А я что? Я знал разве? – стал оправдываться Петька. – Ведь пещера‑то Степана Разина... А Разин был вождем стихийных масс.
– Конечно, марксизм он не изучал, – поддакнула Нюська и передразнила Петьку: – Пиастры!..
– Вот это находка! – ликовал Генка. – Да о нас теперь весь мир узнает. – Стойте, а это что? – И он вытянул из тайничка, устроенного в стене, позади наборных касс, никелированную коробочку‑портсигар. С трудом открыв ее, обнаружил записку. В ней значилось печатными буквами:
«Дорогие товарищи, опешу в город предупредить Зубова: Мирон – предатель. Второй месяц, как он работает на охранку. Весь комитет арестован по его доносу. Радуюсь, что не сообщил ему о местонахождении типографий!
Бакенщик.
Апрель, год 1907...»
Ребята и два, и три раза перечли записку, но яснее от этого она не стала. Кто такой Бакенщик? И кто такой предатель Мирон?
– Будем искать их, – раздумчиво сказал Кит, – правильно я говорю?
– Будем! – подтвердили Колька с Петькой.
– И найдем, чего бы это нам ни стоило! – Генка прижал находку к сердцу. – Всю жизнь этому посвятим, а докопаемся до истины.
– Герои получат свое, а предателя предадим анафеме! – торжественно поклялась Нюська. И все с Иночкиной согласились.
– Предателя – анафеме! – повторили ребята.
– Оставим все как есть, только записку возьмем с собой в город, к ученым, – предложил Генка. – Пошли!
...Вскоре о «Разинском кладе» узнали не только в Морянске, но и во многих городах Советского Союза. Находкой ребят заинтересовались ученые Москвы. Имена отважных следопытов стали не менее популярными, чем имена модных киноартистов. Но это не волновало даже Генку. Исследование, настоящее большое дело захватило друзей целиком. А слава?
– Слава приятна на первых порах и обременительна всегда, – сказал Генка на одном пионерском сборе в родной школе, – в этом я убедился сам. От одних автографов с ума сойдешь! А тут еще и учиться надо соответственно.
– Ну и как же? – кто‑то робко задал наивный вопрос.
– Ничего. Даже по физкультуре у меня теперь пятерка. А это, поверьте мне, гораздо труднее, чем отыскать клад или задержать опасного преступника...