А дни шли. Съ восхода и до заката сидѣла Катюшка во дворикѣ подъ солнцемъ. Всегда одна. Чужiе шли и шли мимо, шумные, пестрые. Разъ какъ-то подошла къ бочкѣ чужая тетя и вдругъ
- 22 -
стала маленька-маленькая. Взяла за руку и спросила:
– Дѣточка, тебя какъ звать?
У тети на пальцахъ что-то сверкало, какъ кусочки стекла во дворикѣ. И пахло цвѣтами.
– А? У тебя нѣтъ язычка?
На голую ногу сѣла большая голубая муха и ползла, и щекотала. Но почему-то было страшно при тетѣ прогнать ее. И стало совсѣмъ страшно, когда тетя подняла съ голыхъ ногъ рубашонку и стала вытирать носикъ. И тогда совсѣмъ близко передъ глазами заиграли блестящiе камешки на пальцахъ тети.
Только краемъ глаза рѣшилась Катюшка взглянуть въ лицо. Красивая тетя смѣялась. Потомъ качнула головкой и пошла. А за ней зашумѣло что-то – шур-шур-шур… Потомъ еще разъ проходила тетя и подарила большое мягкое яблоко, такое мягкое, что можно было протыкать его пальцемъ, и изъ дырокъ текла сладкая вода.
Нѣсколько разъ прибѣгалъ мальчикъ съ голыми ногами, прыгалъ передъ бочкой, размахивая палкой, показывалъ языкъ и разѣвалъ ротъ. Хлопалъ палкой по бочкѣ и убѣгалъ. Потомъ какъ-то подошла толстая барыня съ красной крышей надъ головой, назвала умницей и надѣла ей на голову бѣлую шляпу, такую большую, что стало темновато вокругъ и ничего не было видно, кромѣ ногъ. А когда Катюшка потащила ее съ головы, толстая барыня погрозила пальцемъ и сказала:
– Нельзя! Не надо снимать!...
И куда-то дѣлась. А въ шляпу можно было на
- 23 -
сыпать песок и возить за тесемочку. Но тутъ пришла мать, выбросила песокъ, и опять стало темновато вокругъ и ничего не видно.
Кругомъ на землѣ было много блестящихъ кусочковъ, камешковъ и громкихъ свѣтлыхъ коробокъ, которыя такъ хорошо постукивали. Было много гусиныхъ перьевъ и бѣлыхъ пушинокъ. Онѣ, какъ живыя, начинали подпрыгивать выше и выше и, наконецъ, улетали совсѣмъ, когда набѣгало что-то невидимое и начинало щекотать по лицу и сбрасывало шляпу. Это могъ дѣлать бѣлый гусакъ, когда вытягивалъ шею, шипѣлъ и потомъ начиналъ размахивать крыльями. Должно быть, и тамъ, внизу, гдѣ было синее небо, плавали огромные гуси и махали, махали крыльями. Вотъ они.
И слѣдила, какъ по синему морю тянули куда-то большiя бѣлокрылыя птицы – паруса.
Иногда въ бочку съ утра забирался котъ и шипѣлъ, когда Катюшка пробовала дергать его за хвостъ. И не уходилъ. Оставалось искать холодка въ другомъ мѣстѣ и проходилось переползать къ сараю. Тамъ можно было позвать изъ уголка собаку…
А у Норки были свои заботы. Щенята росли и ихъ пискъ становился громче и громче. Все еще было страшно людей, и приходилось выходить по ночамъ, подъѣдать въ кормушкахъ и искать по канавамъ. Иногда удавалось выхватить изъ-подъ курицы теплое яйцо.
Наконецъ, какъ-то утромъ, Норка замѣтила, что щенята стали глядѣть. Съ радостнымъ чувствомъ
- 24 -
всматривалась она въ слабые, еще мутные голубые глаза ихъ, а они поворачивали круглыя головы: ихъ манило то свѣтлое, что стояло у входа въ сарай – солнце. И разъ въ полдень, когда она задремала, щенята одинъ за другимъ, помахивая короткими хвостиками, выбирались къ свѣту. Постояли, потягивая носами, охваченные чѣмъ-то огромнымъ, ослѣпленные яркимъ. И одинъ за другимъ перевалились за порожекъ.
Громкiй разговоръ у сарая встревожилъ Норку. Кричали. Она услыхала знакомый пискъ. И не могла выйти. Робко, крадучись, выступила она и остановилась на порожкѣ. Щенятъ обступили чужiе. Они увидали ее. Тыкали пальцами и подымали руки. Смѣялись. Черные неуклюжiе комочки тыкались носами въ ноги, скулили, призывали. Но Норка стояла поодаль, виновато помахивая хвотсомъ и поглядывая исподлобья. Спрашивала покорно:
– Можно?..
Хозяйка размахивала руками и такъ стрекотала по-своему, что всѣ смѣялись. Изъ-за забора выставилъ голову сосѣдъ Аристидисъ, торговавшiй старыми шляпами на базарѣ, и строилъ рожи. Онъ вѣчно переругивался изъ-за забора. И теперь, пользуясь общимъ вниманiемъ, показывалъ свое остроумiе.
– Цто, Марфинъ? Кость пришелъ? Ницего, бокатiй будешь!
Марфинъ въ присутствiи своихъ постояльцевъ конечно, не могла оставаться въ долгу.
– Тибѣ бери… Съ цеснокъ кушай…
- 25 -
– Зацѣмъ мнѣ! Костямъ зареный подавай. Руски все кусалъ… Хе-хе…
И потомъ стали по своему сводить старые сосѣдскiе счеты.
Публика веселилась. Щенятъ разобрали по рукамъ, встряхивали, восхищались.
– Прелестные! У-ти, маленькiе… Они смотрятъ! Бѣдные!..
– Какъ они дрожатъ! Смотрите, они фыркаютъ…
– Зѣваеъ, зѣваетъ! Мама!
Норка соображала все, заглядывала въ лица и виляла хвостомъ. Спрашивала взглядомъ: можно?
И по глазамъ, и по крикамъ знала, что можно. Никто не ударилъ ее. Никто не крикнулъ – пошла! Ей уже швырнули кусокъ хлѣба. Кто-то совалъ ей въ ротъ сахаръ. Но она не смѣла прикоснуться и вглядывалась, и ждала. Не гонятъ? И у спокоилась только тогда, когда всѣ разошлись. Тогда она сейчасъ же перетаскала въ уголъ щенятъ и трусливо похватывала куски.
Теперь она могла жить здѣсь. Два знакомыхъ глаза такъ хорошо смотрѣли на нее, и тихiй голосокъ звалъ отъ двери:
– Тц…а! Абатьки! Саликъ!..
Съ этого дня она уже не укрывалась въ сараѣ. Съ этого дня она стала „своя“ здѣсь, какъ пѣтухъ, котъ и гуси. И съ этого же дня она стала лаять. По ночамъ съ дѣловымъ видомъ пробѣгала она по дворику, слушала и громко отзывалась на лай подъ горкой.
Она сторожила.
Съ лаемъ кидалась она на мальчишекъ, кото-
- 26 -
рые выглядывали изъ-за забора и хотѣли взять у хозяйки бочку, сарай, гусей, все. Съ яростнымъ лаемъ встрѣчала чужихъ и хвостомъ привѣтствовала своихъ.
Она покорно шла изъ угла за щенятами, которые полюбили солнце. Въ полномъ покоѣ разваливалась она возлѣ Катюшки, отмахиваясь отъ надоѣдныхъ щенятъ, тихо стонала, когда тѣ прихватывали ее зубами, и лѣниво помахивала хвостомъ на тихiй призывъ:
– Са-ликъ!
Начиналась новая жизнь на новомъ мѣстѣ.
_________
V. – Страшное.
А дни шли и шли.
Попрежнему проходили черезъ дворъ незнакомые люди съ большими бѣлыми платками въ рукахъ, а приходили назадъ съ бумажками, изъ которыхъ все что-то вытаскивали и ѣли. Посвистывали и напѣвали, вертѣли тросточками, смѣялись и держали надъ головой крыши на палочкахъ. Проходила красивая тетя, но не подходила больше и не блестѣла стеклышками. Толстая барыня подходила, вытряхивала изъ шляпы камни и надѣвала на голову. Да еще мальчикъ прибѣгалъ иногда и швырялъ камнемъ въ бочку, а бочка кричала: гук! Садился на корточки и дѣлалъ страшное лицо. Тогда Катюшка начинала призывать Норку. Она уже поняла, что мальчикъ не прибѣгалъ, когда Саликъ лежалъ около бочки.
- 27 -
И мать была все такая же, какъ всегда. Гремѣла тарелками, плескала водой, бѣгала по двору и кричала:
– Сейчасъ!
И подходила рѣдко-рѣдко. Совала въ руку кусокъ и уходила.
Но зато теперь были Салики. Они карабкались по голымъ ногамъ и щекотали, принимались лизать и покусывать пальцы на ногахъ, ворчали и кувыркались. Съ ранняго утра выкатывались они изъ сарая за большимъ Саликомъ, чихали на солнце, подымали тупые носы и тявкали: вяк-вякъ… вяк-вякъ…
Потомъ залѣзали въ птичьи корытца. Подползала сюда и Катюшка и дѣлал то же, что – щенята: вытаскивала кро шки и обсасывала пальцы. И тутъ же Саликъ, самый большой Саликъ, стоялъ и махалъ хвостомъ. Да, это была дружная компанiя.
Какъ-то по утру зашелъ во дворъ грекъ-тряпичникъ.
– Баньки-бутильки! Костины-таряпки… Кароши-хозяйки…
Весело пѣлъ тряпичникъ, постукивая палкой въ ведро. Но сейчасъ же пришлось спасаться отъ норки; потерялъ туфлю, швырнулъ ведро и всполошилъ дворъ. Изъ кухни выбѣжала Матрена.
– Ну, тебя, съ твоими костями! Красть только ходите!
– Давай туфля! Сапирай собаку! – кричалъ грекъ, отмахиваясь палкой.
– Капи его! – кричала хозяйка. – Зуликъ!.
- 28 -
Грека выпроводили и швырнули ему туфлю съ ведромъ. Большими глазами смотрѣла на все это Катюшка. Черный оборванный человѣкъ съ палкой казался ей тѣмъ страшнымъ старикомъ, который всѣхъ сажаетъ въ мѣшокъ и уноситъ. Хорошо, что его прогнали.
– Послюшь, Матренъ! Позови сюда! – сказала хозяйка.
Грека вернули.
Начался разговоръ. Грекъ моталъ головой, кричалъ, уходилъ и опять возвращался. Хозяйка показывала ему пятачокъ, потомъ махнула рукой и ушла въ кухню. Потомъ грекъ плюнулъ и сказалъ Матренѣ.
– Ну, цего? Сапирай сабакъ… Савсѣмъ самашедшiй…
– Проходи, проходи!
– А тэбэ карашо, онъ минэ нога сакусалъ. Сапирай…
Вышла опять хозяйка.
– Сапирай! – сказала она Матренѣ. – Собакъ взялъ.
Норку убрали въ сарай. Катюшка видѣла, что страшный человѣкъ вынулъ изъ-подъ рванаго кафтана мѣшокъ и подошелъ къ ней.
– Садысь мэшокъ… маленьки дэвочки сапирай… хе-хе…
Она спрятала голову за бочку и заплакала.
– Ну, чего ты! – сказала Матрена. – А ты не прохлаждайся… Лови, чего сталъ-то… Носитъ чертей!
Катюшка изъ-за бочки смотрѣла, какъ страш-
иллюстрация
- 30 -
ный человѣкъ захватилъ рукой пару щенятъ и кинулъ въ мѣшокъ. Услыхала жалобный пискъ. Потомъ и вторая пара потонула въ мѣшкѣ. Грекъ взвалилъ мѣшокъ на спину и ушелъ.
– Кости-тарапки… кароши-козяйки… баньки-бутильки!..
Катюшка смотрѣла. Вотъ уже черный человѣкъ ушелъ за заборъ. Нѣтъ его. И щенятъ нѣтъ. Она заморгала часто-часто, перекосила ротъ.
– Ма-а-а-а-ма-а…
– Ну, чего! Сиди!
Сухая ладонь провела по глазамъ, погладила по головѣ. Опять отъ шляпы ничего не стало видно.
Норку выпустили. Ей сразу показалось, что дворъ сталъ, какъ-будто, другой. Осмотрѣлась. Обнюхала пыль, сдѣлала два-три круга и опять осмотрѣлась. Послушала. Подбѣжала къ корытцамъ, фыркнула и побѣжала въ сарай. Но сейчасъ же выбѣжала во дворъ.
Не было щенятъ.
Поглядѣла на окна дома. Выглянула за рѣшетку въ садикъ, гдѣ дѣти играли въ мячь. И тамъ не было. Коротко вякнула раза два и послушала. Поставила уши. Метнулась къ калиткѣ. Подняла морду и втягивала жаркiй воздухъ. Съ тихимъ, нетерпѣливымъ повизгиваньемъ заметалась она вдоль забора. Опять кинулась къ бочкѣ и стала противъ Катюшки, точно спрашивая глазами:
…Да гдѣ же, гдѣ?
– Саликъ… – отвѣтилъ ей тихiй голосокъ, – Т…ца…
- 31 -
Опять метнулась къ забору, отыскала дыру и побѣжала подъ горку.
На дню она нѣсколько разъ убѣгала со двора и возвращал ась. Заглядывала въ лица, обнюхивала углы и щели. Звала тихимъ повизгиваньемъ. Къ вечеру успокоилась и залегла у забора, слушая что-то.
Пали сумерки. Матрена взяла Катюшку, чтобы отнести на кухню. Норка терлась у ногъ.
– Что, ищешь?
Норка вытянулась и положила морду въ лапы. Смотрѣла въ глаза.
Тихая безлунная ночь была на землѣ, а въ небѣ горѣли яркiя звѣзды. Все спало, но какая-то тѣнь шуршала по дворику, и слышалось тревожное фырканье. Въ слабомъ мерцаньи звѣздъ видно было, какъ тѣнь усѣлась на самой серединѣ двора, вытянула морду къ небу и протяжно завыла.
Изъ-подъ горы отозвались собаки.
_________