АЛОЭ ПО ПЯТНИЦАМ
Я работаю, Агроманта валим на кладбе, в пати — нубы…
Трезвонит смартфон. Пикник, «телефон ноль-ноль…». Постирония.
Раньше любил трек, сейчас бесит.
С работы?!
Я на удаленке.
Все на удаленке.
— Алло?
-…замигало, — хрипит в ухо. — Ишь, постой… Алоэ?!
Шум, треск. Спамеры достали…
— Я слушаю!
— Мать честная… Алоэ! Крути!! Слушаю вас?!
Пятница время для приколов.
— Пранкуем? Сорри, некогда.
— Мальцов, крути…
Допустим, я — Мальцов. Фамилию пробили, шутнички?
Молча отключаюсь.
На удаленке время летит быстро. Через неделю по видео объясняю Котырю почему так редко видимся...
Незнакомый номер.
— Да?
— Алоэ!!! Второй Уртынский Коммунистический полк, зажаты беляками в Рыковке, держимся… СНАРЯДЫ!
Я ужасно смеюсь:
— Опять?!
— Товарищ, время… Мальцов…
И тут связь прерывается.
Обнаглели? Базы у них просроченные. Уртынский это…
Обсуждали, когда фотки грузил на «Бессмертный полк». Уртынка. Наша, типа, Родина.
Поехал к родителям. Фотоальбом. Антресоли. Инфы мало. Дед родился в Уртынке. Похоронен, вероятно, в Синявино, в братской. Про прадеда не знаем.
Через неделю звонок, сразу ор:
— УЧРЕДИЛКА ЗАЖАЛА!! СНАРЯДЫ??? ПАТРОНЫ…
— Мальцов?
Всегда бесила фамилия, путали в школе, в МФЦ. В ПФР тоже будут.
— Я!!! Где чапайская кавалерия? Мать за ногу с уездисполкомами… Сынок, алоэ?!
Какой я сынок, хочу сказать.
Нет связи.
Я правнук.
Погуглил форумы по генеалогии, тлг-чаты, сообщества ВК. Проникся.
— Алоэ?!
— Помощь будет, работаем.
«По Уртынскому на послезавтра? Это восемнадцатый фонд…» «Алло, здрасьте, по Уртынке…» «После двадцатого?! Понял, окей»
— У нас тут штука, отбили, рычаг слева и труба. Вроде граммофона. Студент настроил, из грамотных. Убило час назад.
— Держитесь. У меня уже пропуск в РГВА.
— Ты какого лешего лепишь?!
Время бежит. Мы говорим. Ты с Империалистической? Унтером. Православный? Старого обряда. Держитесь! Батарею потеряли. А ты жену любишь? СНАРЯДЫГДЕ, ТВОЮ МАТЬ?
— А степь какая? Я ж городской…
Он, сквозь грохот разрывов и треск винтовок:
— Звезды крутятся как пьяные. Как черемуховый цвет.
И матом: «зубы заговаривать, хорек штабной? СНАРЯДЫ?!»
Хочу описать ночной город. Мириады звезд, но светят снизу вверх. Желтые, сиреневые, голубые — окна. Все яркое, всё горит.
Нашел Фонд Полка и рапорты уездисполкома. Я близко.
— Алоэ?! Трое осталось. Будет вам город-сад. Чем порадуешь?
Новостройка, 23-й. Рядом парк. Котырь игнорит в личке, но инсту обновляет. Долго объяснять.
У меня стена: фотки, наклейки, нитки. 18-й год, Рыковка. Мальцов.
— Нормально, — говорю. — Мы тоже… в космос летаем. Балет. Хоккей. Крым наш.
— Вынесли Антанту? Ишь! А тут, кажись, хана…
«Мой телефон ноль…»
Снова люблю этот трек.
Рейс Москва-Саратов, дальше на такси.
Задворки «Магнита» в ПГТ Рыковка. Крапива и борщевик. Замшелая плита.
Угадываются буквы: М, А… Ц.
Выше: «…за Революцию… 18 февраля 1918».
Я не математик. Контент-менеджер на удаленке.
Если не путаю, прадед, у нас осталось семь пятниц. И минут пятнадцать.
Это много.
НИТИ
Весь день Лёшка слышал слабый треск, как от электрического разряда. Значит, скоро он увидит брата. Скорее бы ночь! Когда за окном стемнело[Ф1], и родители уснули, Лёшка закрыл дверь в свою комнату. Не включая свет, осмотрелся вокруг в поисках важного. Вот она, искорка! Значит, здесь начало.
Лёшка поддел пальцами воздух. Потянул за уголок по диагонали вниз. Аккуратно и медленно, как отрывают наклейку, чтобы не порвать. В тёмную комнату заструился свет. Там всегда летний день? Бывает ли ночь? А дождь? Надо спросить. Надо спросить так много, но времени всегда так мало…
Пласт воздуха, большой, но лёгкий упал к ногам. В залитой солнцем комнате по ту сторону, смеясь от радости, ждал брат.
— Санька!
Лёшка уткнулся в грудь брата. Обнял, крепко сдавливая худыми руками, стараясь передать, как же сильно он скучал.
— Ты задушишь меня, малой! — Сстарший и такой родной брат хлопал его по спине, но вырваться не пытался.
Каждая секунда на вес золота. Встречи редки и коротки. Так многое нужно сказать, так многое хочется услышать.
— Санька… Санька… — заготовленные слова, как всегда, встали комом в горле — Санька… Санька…
— Знаю. Я тоже скучал., — Санька гладил братика по голове, надеясь успокоить. — Всё нормально. Ты же знаешь, я всегда рядом.
Лёшка почувствовал, что начал таять. Почему всегда так мало времени? С трудом заставил себя разомкнуть объятия, заглянул в глаза брата.
— Прости меня, Санька. Если бы я тогда не убежал…
Брат изменился в лице. Ни следа от улыбки.
— Не смей винить себя, слышишь?
Лёшкино тело стало полупрозрачным. Медлить нельзя. Санька легонько толкнул брата в грудь, возвращая из солнечной половины комнаты в ночную. Пространство восстановило равновесие, затянуло проделанную Лёшкой прореху. Братья снова оказались по разные стороны.
— Ты ни в чём не виноват, братишка, — шептал Санька. — Чем бы ты помог? Тебе было всего десять лет.
Так случается, что пьяные и наглые ищут повод подраться. Так случается, что они видят крепкого парня, играющего в футбол с мелким пацаном. Так случается, что четверо на одного — не зазорно по их мнению. Бить так, чтоб не встал. До смерти. Не зазорно. По их мнению. Лёшка тогда вовремя убежал.
Санька достал из воздуха тонкую тёмно-серую нить. Четыре года назад, когда он только попал сюда, эта нить была чернее бездны. Но за последний год посветлела чуть. Это хорошо. Это значит, что Лёшка пытается найти в себе силы смириться.
Санька знал, как помочь брату. Но торопиться нельзя: не дай бог дров наломать — чужие судьбы хрупки. Он осторожно вытянул из воздуха ещё одну нить: светлую, искристую. Давно искал такую. Аккуратно соединил обе нити и стал не спеша их перекручивать.
***
Лёшка стоял на школьном крыльце. Дождь лил как из ведра.
— Ты чего домой не идёшь? Зонтик забыл? — новенькая из параллельного класса. — Айда со мной!
Девчонка ухватила Лёшку под локоть и потянула к себе под большой цветастый зонт. От её волос пахло ромашками, а веснушки на носу напоминали о лете. Лёшка неожиданно для себя улыбнулся:
— Айда!
ЧЕРТА, ПЕРЕСЕКАЮЩАЯ ЧЕРТА
— Проспись, говорю!
Майор Ступин бряцнул телефонной трубкой. Зашуршали отложенные «Известия».
— Что там? — Младший лейтенант Федотов оторвался от бумажек, в которых битый час крючкотворил.
— Да так. Товарищ из Жуково нарезался и в лесу бесовщину увидел.
Федотов насторожился.
— Какую бесовщину?
Ступин обдал его колючим взглядом матерого опера.
— Да пошел по грибы и нашел в лесу дом. А в доме — черт.
Если в прошлый раз мамлей просто подобрался на стуле, то теперь с круглыми глазами заледенел.
— На опушке, заросший?
— На опушке.
Не шевелился Федотов. Одна только рубашка в районе сердца запрыгала.
Майор еще пожег его прищуром и опять принялся за газету, да не тут-то было: лейтенант встал и с глазами полутрупа зашагал… Нет, неподходящее слово. Первый-то шаг еще был шагом, второй уже тянул на трусцу, а третий — на рывок спринтера-рекордсмена.
— Куда! — Ступин бросился следом.
Вскоре оба уже неслись по грунтовке в служебной «Волге», и мамлей без толку жег предложенную «Приму». Уставившись на торпеду, он бубнил на манер горячечного:
— Я говорил же… Ульяну он, что ли? Олух старый…
— Федотов, кого поносишь?
Лейтенант так и тянул свою мантру под нос.
— Знаешь ты его, а? — искал подход майор.
— Кого знаю? Нет, не знаю… Здесь направо.
— А выглядит как? — подловил Ступин.
— Старик, в очках. У него шрам через весь лоб, реторта как-то взорва… — Тут Федотов подскочил сантиметров на пять и съехал коленями в бардачок. Сболтнул-таки лишнего!
Впереди в низине показался домик. То ли мокрота сеялась в воздухе, то ли тень так крыла волокнами дом, да только казался он весь замшелымй и осклизлымй.
Едва остановились, Федотов бросился к двери и хозяйски рванул на себя. Мрак прихожей его скрал. Отставший майор задержался перевести дух и оглядел участок — красноречивый почище слов: гнилые качели, ржавый остов детского велосипеда с шелухой розовой краски. И бугорок земли с крестом, на котором красовалось: «Ульяна. Любимая дочь».
В брюхе дома грохнуло. Ступин бросился внутрь, да на пороге оцепенел. Предстало ему зрелище, достойное звания не то эпатажа, не то ужаса — предстал пентакль со свечами на полу и старинный фолиант рядом, над которым трясся Федотов с блеском умопомешательства в глазах. В руке же он сжимал непонятного вида животинку в локоть ростом, с рогатой головкой, хвостом и копытцами. Все брыкалась, брыкалась животинка в его хватке.
— Говорил же я, не воскресишь мою сестру, только дров наломаешь… — шептал Федотов.
Вечером, спустя полбутылки, Ступин не без стыда вспоминал дальнейшее. Закаленная годами сыскной игры выдержка впервые за много лет дала трещину. Выхватив табельный макаров, он под вопли лейтенанта выпустил в тварь три пули, едва не разорвав пополам.
И тут случилась странная метаморфоза. Конечности животинки стали расти, тело обрело человеческие черты. Спустя секунду в пентакле лежал мертвый старик с тремя сквозными и страшным шрамом на лбу
Майор глянул на Федотова. Тот со слезами подполз к старику и прошептал:
— Отец...
МАСТЕРИЦЫ
Вызов пришёл утром, без пятнадцати семь. Марла возвращалась с пробежки.
Выслушав диспетчера, она вздохнула. Не такие планы были у неё на первый рабочий день после отпуска, но долг мастерицы обязывал.
Ещё по дороге к дому Марла позвонила своему стажёру. Когда, переодевшись, она выходила из парадной в строгом костюме и с кожаным саквояжем в руке, Лаша уже подъехала. Марла закинула саквояж в багажник старенького «Фольцвагена Битл» — к лежавшему там чемоданчику — и села рядом с девушкой. Разные, но обе мастерицы: русая, со взглядом учительницы Марла и вечный подросток с хвостиком-фейерверком Лаша.
— Куда вызов? — с тревогой спросила стажёр.
— Трасса шестнадцать, сороковой километр.
Лаша напряженно притихла. Марла внимательно посмотрела на неё, но ничего не спросила.
Город, в котором Марла родилась и куда вернулась после столичного университета, относился к геопатогенным зонам. Чего только не случалось в окрестностях! Разве что слоны по небу не летали. А исправляли аномалии такие, как они, — мастерицы. Перекраивали реальность. В городе у них был целый Цех.
Доехав до места, Лаша припарковалась на обочине. В лес уводила ухоженная тропинка — в глубине скрывался частный коттедж. Мастерицы взяли из багажника вещи и дальше отправились пешком. Лаша мрачно молчала.
Марла задумалась — обычно стажёр болтала без умолку.
За первым же поворотом мир преобразился. Никакого солнечного утра — поздний вечер дыхнул в лица сыростью. Зелёный лес сменился куцыми пнями. По вырубке стелилась липкая вуаль паутины. Искомый коттедж стоял стенами наружу, втянув внутрь окна, выпятив искореженную мебель и раскачиваясь на единственной кривой ноге печной трубы.
Противоестественное зрелище.
Марла достала из кармана монокуляр, вставила в глаз и осмотрелась. Проблема была очевидна.
— И кто здесь недавно напортачил?.. — поинтересовалась она.
— Я, — уныло призналась Лаша. — Вы в отпуск уехали, а тут — первая самостоятельная работа. Ой-ей!..
Паутина пошла волнами. Из белесого кружева к мастерицам потянулись ветви, точно чёрные тощие руки с узловатыми пальцами. Пара сучков схватили Лашу за толстовку и дёрнули к земле. Стажёр испуганно запищала.
Марла быстро наклонилась и распахнула саквояж. В руках блеснули огромные портняжные ножницы, один из главных инструментов мастерицы.
Клац! В воздухе засияла прорезь.
Клац-клац! В брешь полились солнце и аромат летнего разнотравья.
Щелк! Ножницы, как секатор, перерубили вцепившиеся в Лашу ветки, и Марла дёрнула её к себе.
Они стояли на пятачке привычной реальности посреди лысины вырубки, будто в дырке на ткани.
— «Самостоятельная работа»… — пробормотала Марла. — Ну, доставай распарыватель, иглу и нитки. Перекраивать будем.
— Что я не так сделала? — стажёр чуть не плакала.
— Что-что… Перешить аномалию перешила, а изделие с изнанки не вывернула.
Лаша грустно взялась за инструменты.
Марла опять вздохнула. Совсем не так она представляла первый рабочий день после отпуска.
НА ГРАНИЦЕ
Когда, во время выполнения особо опасного задания, пуля снайпера вошла в его левый висок и затормозила в правой скуловой кости, его, вопреки ожиданиям, не комиссовали. Несколько недель выхаживали в секретном военном госпитале, практически поставили на ноги, а потом прислали уведомление о переводе на новую работу.
Это, конечно же, больше не были рисковые боевые операции «в поле». Отныне он перестал быть оперативником. Однако новое место оказалось, в каком-то смысле, ещё более занятным.
Его доставляли в особый кабинет, всякий раз с завязанными глазами, поместив в специальную капсулу, где он терял ориентацию и не мог определить траекторию передвижения. С виду обычный штабной кабинет, ничем особо не примечательный. Огромный стол, кресло, маленький холодильник, встроенный в стену, чайник и кулер с чистой водой. На столе — лампа со щёлкающим переключателем. Единственный источник освещения.
Никаких инструкций. Его обязанности и полномочия дискретны, в зависимости от текущей ситуации. Как и оборудование — вариативно для каждого конкретного происходящего в данную минуту события.
Сейчас перед ним выдвинулся огромных размеров монитор, клавиатура представляла собой специально подобранную комбинацию клавиш. Всегда разную — только необходимый набор команд.
Он пробегал глазами сводки новостей, просматривал ролики с камер наблюдения. Искал совпадения и зацепки.
Новое дело.
Люди пропадали повсеместно, иногда даже группами. Слухи ходили разные. Но было одно объединяющее все случаи обстоятельство. Их забирала «аномалия». То это был хлынувший из подворотни чудовищный порыв ветра, то клубы густого тумана, то появившийся из ниоткуда сгусток темноты.
Пришельцы. Из далёких галактик или с другой стороны реальности.
Не всё ли равно?
Он каким-то внутренним чутьём отметил закономерность. Они всегда появляются в сумерках. На той самой физической границе, когда по земле движется тень, догоняя последние лучи солнца, скатывающегося к западу. В точке самого яркого противостояния — наибольшей контрастности между светом и тьмой.
Секунду спустя он вычислил координаты.
На столе возникло два телефонных аппарата.
Это было странно. Обычно хватало и одного. Оба разразились оглушительными трелями.
— Группу на выезд, — скомандовал он, схватив чёрную трубку. — Синхронизация координат через три минуты.
Потом прислонил к уху трубку белого цвета.
— Подожди, — проскрежетал жуткий голос, едва воспроизводя звуки человеческой речи. — Взгляни.
Тьма по другую сторону стола качнулась. Он толкнул абажур лампы, чтобы увидеть лучше.
На возникшей в темноте объёмной проекции пуля следовала по обратной траектории, выходя из его собственной головы и возвращаясь в ружьё снайпера, лицо которого он тотчас узнал.
Лицо своего нынешнего работодателя.
— Стоп. Новые координаты, — продиктовал он в чёрную трубку.
Свет хлынул отовсюду. Затопил сознание.
— Просыпайся солдат, — шептал ему хирург — ранение всего лишь касательное.
ПО ТУ СТОРОНУ СЕТИ
Тысячеликой ведьме в Пустошь не пробраться. Все дороги, все пути скованы льдами заклятий. Всякий, кто был здесь, больше не помнит обратной дороги. Всем, кому такая память дорога, -— все здесь.
Мы поклялись защитить эту землю и все ее тайны от Тысячеликой. Ценой своей жизни. И свободы.
Пустошь хранит смыслы и звуки, из которых рождаются слова. Сила первоисточников огромна и разрушительна. Особенно в руках тех, кто стремится к господству. Тех, кто способен идти по душам и жизням, вминая их в грязь, извращая и калеча.
Жажда власти -— это тяжёлый недуг. Болеет один, а гибнут тысячи. А если этому больному будет доступна сила новорожденных слов, то погибнут миллионы.
Мы -— воины Ордена Пустоши. Мы дали клятву защитить этот мир.
***
-— Ну что? Сдвиги есть?
-— Нет никаких сдвигов, -— сказал Виталик.
Виталик -— это фрилансер, на визитке которого написано, что он может справиться с любой проблемой в вашем компьютере. Ну, то есть в нашем, библиотечном.
Нам тут задание сверху пришло -— загрузить все книги библиотечные в единую сеть нашу внутреннюю. Причем, местного формата. А ещё и своими силами. А у нас в отделении три человека: Ангелина Павловна (пенсионерка уже), София Викторовна и я.
И я тут вообще случайно: на подработку устроилась. Книжки по полкам раскладываю, чтоб согласно классификации. А так как больше половины слов из техзадания по созданию внутреннего электронного фонда мне оказалось понятно, то на меня все и свалили.
В общем и целом, задача моя заключалась в том, чтобы каталог и все книги в электронном формате синхронизировать, загрузить в одно место и организовать к этому месту доступ со всех других компьютеров внутри библиотечной локальной сети. Мучаясь, страдая и неистово гугля, я это сделала. Но выяснилось, что не все книги имеют электронный аналог. Недоставало трёх книженций в странном переплете, потертом и потрескавшемся. И страницы у них такие потемневшие, слежавшиеся, под рукой сыпярассыпающиеся.
Копировали, фотографируя каждую страницу. Измучились сами и книги чуть не убили. Но кое-как все это сделали и загрузили в почти готовую нашу сеть.
И все бы было хорошо и работало бы, да вот только пришло указание сверху все это запаролить. Ну, запаролили. Простой пароль "1234". Ну, чтоб все запомнили. Все запомнили, а вот войти никто не смог.
Сеть зажила своей жизнью. Все впускает: сама к интернету подключается, сама что-то в себя скачивает. А войти в себя не даёт. Программистов стали вызывать, чтоб взломали. Виталик вот уже шестой.
А по поводу тех пятерых к нам полиция приходила. Говорят, что пропали они будто без вести, а последнее место, куда они шли, была наша библиотека. Пять раз обыскивали тут все, да так никого и не нашли...
07-2. ОСТОРОЖНЕЙ В КНИЖНЫХ МАГАЗИНАХ!
— Исаак Саввич, вы здесь? Здравствуйте! Простите, заскочила без звонка — такой ливень на улице!
— Танечка, всегда вам рад! Сушитесь, а я нам чаю заварю.
Здание юридического факультета — сталинский ампир, и в холле звук далеко разлетается. Но здесь, в библиотеке, голоса наши звучали мягко — книги вбирали их, вплетая в свои кодексы и своды.
— Прошу к столу! Нет ли чего-то новенького?
Исаак Саввич, когда-то преподаватель, а на пенсии помощник библиотекаря, имел давнюю страсть, не относящуюся к юриспруденции. Он составлял картотеку городской нечисти. Бумажную. «Оцифрованная нечисть — даже звучит вульгарно!» — заявил он на мое предложение вести компьютерную базу. Я же как доцент университетской кафедры фольклора была для него кладезем информации, делясь данными экспедиций.
— Простите, Исаак Саввич, нового студенты пока не нарыли. Так, парочка домовых.
Смотреть на огорченное лицо старика было больно: мои рассказы для него — праздник. Ладно, проявим фантазию.
— Есть правда единичное упоминание...
Глаза библиотекаря загорелись. Отступать было поздно.
— Право, неудобно рассказывать. Удалось записать историю о книжных… перепихунчиках.
Слово выскочило само собой и я внутренне ужаснулась. Старик поперхнулся чаем.
— Ну да, звучит дико, — затараторила я. — Но есть такие сущности в книжных магазинах — мужские и женские. Соблазняют посетителей и даже — простите, ради бога! — вступают с ними в связь.
— Что, среди книг?
— Да. И при обоюдном согласии сторон. В отличие от суккубов и инкубов они являются демонами-утешителями, а не просто совратителями. Улавливают эмоциональный вакуум человека, воплощают его фантазии, которые часто растут из книг.
— То есть если девушка начиталась Джейн Остин…
— Она получит мистера Дарси. А юноша — Элизабет. Или наоборот, сейчас всякое бывает. Только прикид современный, от обычных покупателей эту нечисть не отличишь.
— А как их узнать?
— Э-ээ-э… по тату! Точнее, по родимым пятнам… в виде букв. То есть кода — ISBN.
Остапа понесло. Старик потрясенно потер лоб.
— По уникальному номеру, который дает доступ к данным о книге? Кто вам эту байку рассказал?
— Не раскрываю свои источники, — пафосно ответила я. — А если такое пятно-код ввести в базу, то перепихунчик становится вашим… э-э-э… рабом. Только живут недолго. Как тираж востребованных книг, около трех лет. Это если перепихунчик ведет активную… деятельность. Но если он редко вступает в связь, то переходит в разряд как бы букинистических, а то и антикварных редкостей — тогда и живет дольше.
От вранья стучало сердце и приятно горели уши.
Воздух после дождя пах упоительно. Ну вот, опять пополнила городской бестиарий. Пожалуй, надо отказаться от услуг «Лабиринта» и чаще заходить в обычные книжные. Мистер Дарси не интересен, а вот если бы Джон Сноу… Вдруг эта придумка не так уж глупа? Вот они, реалии городского демиурга — сочинишь чего-нибудь, а оно и появится.
Я вздохнула поглубже, оттолкнулась ногой от поребрика и мягко поплыла к затянутому тучами небу.