Максим боялся пауков. Они вызывали у него дикий животный ужас. И, заметив на своей руке жирного паучару — желтое брюхо на черных цепких лапках, — Максим еле сдержал крик.
— Не бойся, — прозвучало внутри головы, будто кто-то думал вместо Максима, и мысли эти были такими же цепкими и неприятными, как сам паук. — Я неопасен. Тебя обижают?
Максим сглотнул слюну и ответил.
— Да.
— Можешь общаться со мной мысленно. Необязательно говорить, — прошуршало в голове. — Оставь меня на руке, никто не заметит, я живу на изнанке.
— Где?
— Долго объяснять. Ну, пойдём к твоим обидчикам.
Их было двое. Толстый Петька Сухарёв и худощавый жилистый Васёк. В школе их звали Тимон и Пумба — только за глаза, ибо слыли эти двое злобными и мстительными. Они нередко обзывали и лупили Максима, забирали курево, унижали при девчонках.
На перемене школа кипела. Семиклассники сновали по коридорам как муравьи. Затеряться бы среди толпы и проскочить незаметно, как обычно Максим и делал, но на этот раз ноги сами понесли его к ненавистной парочке.
— О, Максик–задрот, — пробасил Пумба. — Дай-ка поставлю тебе подсрачник!
Тимон мерзко захихикал. Пумба вразвалку подошёл к Максиму, не заметив, как паук с его руки кинулся в сторону обидчика. Пумба, и без того крупный, раздулся ещё сильнее и лопнул, разбросав по полу странные зелёные ошмётки. Максим завороженно наблюдал за тем, как эти куски медленно растворяются на полу.
Тимон тонко завизжал, то ли пытаясь позвать на помощь, то ли просто от страха, Максим с удовольствием заметил, как намокли Ттимоновы брюки, а через пару секунд Тимон превратился в жидкую кашицу, что тоже исчезла, растворившись. Кроме Максима никто и не заметил всех этих ужасов.
На уроке училка ни слова не сказала о Тимоне с Пумбой. Их фамилий Максим не увидел в журнале, тайком заглянув туда. Хулиганов будто вычеркнули из жизни.
— Где они? — мысленно спросил Максим.
— На изнанке, — ответил паук.
Жизнь Максима выгодно изменилась. На изнанку отправилось ещё несколько хулиганов, которые раньше мутузили его, и даже один тихарь — -отличник Андрей Карпов — за то, что не дал списать.
Паук разбух и теперь сидел на плече, пялясь тёмными глазками на окружающих.
Новая училка по геометрии сразу не понравилась Максиму. Тощая, с неприятным землистым цветом лица и прокуренным голосом. Её прозвали стервой. Недаром — ставила двойки и колы за малейшие провинности.
— Хочу, чтобы стервы не стало, — сказал одним пятничным утром Максим пауку и поёжился, почувствовав знакомое шевеление на плече.
Вечером Максим застал стерву одну в классной комнате, паук привычно кинулся на неё, но тут же отлетел обратно.
Стерва поднялась со стула, возвысившись над учительским столом тощей громадой. В этот момент Максим увидел, что на голове у неё пристроились целых три паука.
— Ты отчислен! — завизжала она.
И Максим почувствовал, как распадается на множество кусков. Паук вальяжно подполз к стерве и уместился у неё на плече.
— Предатель, — прошептал Максим, прежде чем провалиться в изнанку.
МЕЛОМАН ХРЕНОВ
Я человек замкнутый, много болтать не люблю. Ограничил круг общения. Разделил телефонных собеседников на четыре группы: семья, сослуживцы, приятели и … незнакомцы. Подобрал четыре рингтона. «Арлекино» для родных. «Танец маленьких лебедей» для звонков с работы. Друзья и знакомые выходят на связь через «Ду хаст!», а «Голубая устрица» оповещает о посторонних абонентах. Вот такой я меломан. По мне, музыка честнее многих людей.
…Поздно вечером внезапно прозвучала зловещая мелодия. До дрожи. Черт, у меня же нет такого рингтона. Словно пьяное чудовище бродит по крыше. Да это же похоронный марш! Что за… откуда?!
Поколебавшись, принял вызов.
— Ты немало грешил, — сходу сообщил мне хриплый голос. — Близка расплата!
— Идиоты! — проворчал я и хотел дать отбой.
Но телефон зашипел, из гнезд корпуса выскользнули нити, гибкие, как рыболовная леска. Прочные, холодные, они ловко затянулись на моей ладони. Телефон привязал меня к себе!
Я онемел. Этот мобильник мне подарил на сорокалетие брат-журналист. Он как-то попал на презентацию редкой линейки гаджетов «Икура дэс-ка». Перевод означает вроде как «Сколько я задолжал». Я решил, что в «Икуре» сидит банковская прога, типа домашнего бухгалтера. А оказалось, что он духовные долги взыскивает… подлюга.
Телефон мрачно перечислил мои грехи — обманывал, лицемерил, ворчал и завидовал.
Я пытался возражать.
— В прошлом месяце звонила мама, просила приехать.
— Я болел.
— Вранье!
Меня обличает двухсотграммовый андроид. Абсурд!
— Год назад Димон хотел занять тысячу.
— Я был на мели.
— Ложь! Анна Петровна лежала в больнице. Брат приезжал на пару дней. Жена просила встретить ее с работы. Алик клеил обои. Ты всем отказал.
Динамик воспроизвел мои фальшивые охи, извинения и отговорки.
— Послушай… — Я почти оправдывался. — У каждого своя правда жизни, принципы отношения к окружающим.
— Да, своя правда, — согласился телефон. — Но до тех пор, пока в нее не проник закон «Икура дэс-ка»!
— И что это значит? — промямлил я.
— Ты был непочтителен, лжив и равнодушен. Твоя отрицательная энергия накопилась в моей оперативной памяти. Я переполнился негативом и теперь…
Меня слабо дернуло током. Нервы?
— …пришло время самоликвидации.
Вновь — ток. Он что, отключится? Взорвется? Псих.
Я чувствовал, как сжимаются нити.
— Эй, пусти!
Телефон прохрипел «банзай…». Я уже был на грани. Паника плескалась в горле. Не верю! Не хочу!
Нити больно врезались в руку, сейчас лопнет кожа.
— Но, знаешь, однажды… — голос умолк.
Что?!
— Ты звонил дочке, когда она осталась дома одна. Помнишь?
И я услышал себя самого. Полузабытого.
«Не бойся малыш папа с мамой уже подъезжают к дому мы привезем сказку и тепло и покой войдем и мама скажет вот наша принцесса и я скажу вот наша коала и ты срочно приготовь щечки для поцелуев правую и левую мы всегда любим тебя помни об этом…»
Я молчал.
— Лишь раз ты не соврал, не обидел.
Я молчал.
Нити дрогнули, соскользнули.
— Харакири подождет.
Телефон подмигнул дисплеем и наполнил комнату флейтой Джеймса Ласта.
СЪЕМ
— Как твоё здоровье, мам? — каждый раз спрашивает Вера, когда навещает меня. Это звучит забавно и нелепо, но она не может иначе. Так уж я её воспитала. Вежливой и обходительной.
За толстым слоем стекла Вера кажется маленькой и напуганной. Так на самом деле и есть. На ней летнее платье, коса тёмных волос на плече, взгляд усталый и сонный. С одним маленьким ребёнком сложно выспаться. Куда уж с тремя.
В руках держит потрёпанную книгу сказок. Я читала их Вере перед сном.
— Тебе нужно послушать, — говорит она и открывает книгу.
Я не хочу слушать. Я хочу есть. Весь мир крутится вокруг еды и ею же является. Я в нём пустыня Сахара, которая пытается обнять Земной шар. Я бездонный Тихий океан, который хочет, чтобы всё утонуло в его пучинах. Я пустота космоса, которую раздражает существование чего-то ещё.
Но рот закрыт маской, и приходится слушать.
Вера читает с чувством и расстановкой. Она думает, раз я попала на другую сторону, мне помогут сказки. Призовут воспоминания о том, кто я такая. Милые истории отвлекут от той, испорченной реальности, где я сейчас. Или даже вытянут обратно.
Сеанс прерывают люди в чёрных костюмах. Где-то что-то случилось, и я опять там нужна.
Меня садяжают в вертолёт, и тот с шумом уносится в вечернее небо. Оперативник дрожащими руками держит планшет с информацией перед моим лицом.
Все подобные истории вытекают из более простых и трагичных. Такая была у пожилой пары в крохотной деревне. Знакомство, пахнущее весенним лесом. Любовь под соусом страсти. Свадьба с перчинками первых ссор. И горькие, пятнадцатилетней выдержки, попытки завести детей. Пока судьба не подкинула сына, чтобы забрать уже через три года.
Так бы и вариться им до самой смерти в бульоне трагедии и любви.
Но кто-то из стариков узнал нужные слова и рисунки. Они разукрасили все стены в избе, капнули крови на муку из человеческих костей и пожелали, чтобы мальчик жил.
Пожелали чересчур сильно.
Меня высаживают посреди поля. Вдали соблазнительно сияют огни ночного города. Напротив шумит тёмный лес.
— «Волк» и «Медведь» не справились, — передают по рации.
Значит, я последний рубеж. Отделяю прежить от вкусного, как розовая мякоть арбуза, города. Я смотрю на него и чувствую, как под маской текут слюни.
Ломая деревья, из леса выкатывается шар из плоти и костей. Прежить. Он тянется к живому. Делает частью себя. Такова его суть. Огромный и тупой кусок шевелящегося мяса.
Аппетитно, но город выглядит вкуснее. Все мысли занимает стучащий яростный голод. Я уже готова броситься на перегонки с уродцем, пока вдруг не понимаю, что он мне напоминает.
Я смеюсь. Голод даже отходит немного в сторону.
Вера права. И она ошибается.
Сказки помогают, но не те, что сейчас читают детям. Милые и безобидные. Они вывернуты наизнанку и скрывают правду. Ведь раньше сказками детей пугали.
И я в одной из таких.
Спадают наручники и маска в форме лисы[Ф2], обнажая голые кости и остатки гниющей плоти.
Я бегу к скатанному кому тел. Он не утолит мой голод, но меня это уже не волнует.
СТОП МАШИНА
Роуг не задумывался об устройстве мироздания. Ему это было незачем. Он знал город, знал, что город стоит посреди земли, а земля окружена морем. Наверху — небесный свод, на котором днём солнце, а ночью — звёзды. Солнце закатилось, звёзды взошли — значит, можно отправляться на промысел. Всё просто.
В центре города возвышалась башня с часами. Большая, отовсюду видать. А вокруг много богатых домов и лавок. Было Есть чем поживиться, пока хозяева спят. Главное — не рисковать понапрасну, не лезть наобум в любое приоткрытое окошко. Роуг знавал достаточно глупцов, что были пойманы с поличным, клеймены и отправлены на галеры. Потому он днями посиживал в окрестных тавернах. Сам много не пил, а вот угостить мог. И слушал чужие застольные разговоры, из них много интересного можно было услышать узнать.
— Машина, — молвил часовщик Каспар. После пары кружек он становился разговорчив, в мастерской-то ему было не до болтовни. — Машина даёт ход всему. Гигантский часовой механизм, скрытый под городом, вращает земной диск. Благодаря этому дуют ветра, текут реки, и закат сменяет рассвет.
Всё, что Роуг знал про часовые механизмы: внутри есть рубины. В обычных часах — крохотные. А в больших?
— Да ну. Сказки.
Он постучал по столу монетой, чтобы принесли ещё вина. Каспар хмурился, обидевшись на выказанное недоверие.
— Я сам ту машину видел, отец водил однажды. Под часовой башней ход есть. Только туда просто так не попадёшь…
От фонаря на ворвани несло тухлой треской, но света было достаточно, чтобы различать дорогу. Направление Роуг определял на слух: из глубины подземного лабиринта доносился глухой рокот. Звук нагонял жути. Роуг шёл крадучись, словно опасался внезапного нападения из тёмных углов. Но никого тут не было, даже крыс. Роуг против воли замедлял шаги. Он весь дрожал, и пол под ногами тоже вздрагивал. Гул становился громче, в нём стали различаться отдельные ноты: пение пружин, щёлканье зубчатых колёс, тиканье анкера.
А затем Роуг вышел в подземный зал и увидел титанический ангренаж. Не весь, лишь ту его часть, которую осветил фонарь.
Роуг восторженно замер. Рубинов здесь было в изобилии. Они были частью механизма, они украшали механизм.
Проблема была в том, что весь механизм был в движении. Роуг не знал, с какой стороны подступиться, чтобы отколупнуть хотя бы один камешек.
Потом он всё-таки примерился. Если надо было действовать грубой силой, Роуг также не пасовал. Он был парень простой. Выбрал рубин поближе — и отбил с одного удара топориком. Замер, прислушался. Ему показалось, что могучее тиканье изменило тональность, однако механизм продолжал работать.
И Роуг ударил по другому камню.
Механизм содрогнулся.
Роуг едва выбрался.
Теперь, когда машина, приводившая все в движение, была безнадежно испорчена, весь мир застыл в неподвижности. Ветры перестали дуть, и реки прекратили свое течение, дома обрушились. Половину мира, ту, которая была обращена к солнцу, сжег нестерпимый зной. А другую покрыли льды и снег.
Он пожалел, что выжил.
ДО КОНЕЧНОЙ
— Осторожно, двери закрываются. Трамвай проедет до конечной, приносим извинения за доставленные неудобства, — механический голос донёсся из динамика.
С громким скрипом, напоминающим скрежет пенопласта об стекло, захлопнулись тяжёлые двери, и все прочие звуки утонули в шуме колёс. Трамвай то и дело снижал и набирал скорость, петляя по узким улочкам города. Вагоновожатый отчего-то игнорировал большинство зафиксированных остановок, зато свободно мог остановиться у неказистого домика, чтобы подобрать всего-навсего одного пассажира, игнорируя толпу до этого.
— Приобретаем билеты, предъявляем документы. На линии работает контроль, — басовитым голосом предупредила женщина, ранее неподвижная, словно героиня картины Рембрандта. А затем слезла с небольшого пьедестала, где располагалось место кондуктора.
— Пенсионное, — трясущимися руками старик, зашедший на последней остановке, протянул потрёпанные корочки.
— В раскрытом виде, — пухлые пальцы сделали движение в воздухе, отдалённо напоминающее требуемое действие.
Пассажир виновато улыбнулся, послюнявил пальцы и развернул документ.
— Николай Иванович, шестьдесят пять лет, — мгновенно высчитала кондуктор, — Вы уверены, что выбрали правильный маршрут? — Оона бросила взгляд на остальных пассажиров.
Николай Иванович тоже поднял глаза и осмотрелся: за пару сидений от него разместилась соседка по ячейке, Мария Петровна всегда любила свой огород, даже сейчас держала в руках садовую лопатку. И ничего, что сгубила здоровье мужу ежегодными посадками. На поминках были свежие овощи, свои…
В дальнем углу спал какой-то парень. Он зашёл за пару остановок до Николая Ивановича, но онтот, конечно же, не мог этого знать. Зашёл и тут же уснул с довольной улыбкой, едва заметно сжимая локтевой сгиб. Кто-то сегодня не досчитается заначки на чёрный день…
— Николай Иванович? — вырвала мужчину из мыслей, пытаясь продолжить диалог. [Ф3]
— Да, всё верно. Меня супруга заждалась. Хорошая баба была, жаль, сварливая. Не переживай, доченька, куда ж я без неё… Соскучился уже, пять лет как похоронил… В тесноте, да не в обиде, — как-то нервно посмеялся и смахнул проступившую слезу.[Ф4] В воздухе повисла тишина.
И не известно, что ещё бы рассказал Николай Иванович, почему так сильно любит жену и готов проехать до конечной по маршруту… И, может быть, на линии внезапно оказался бы контролёр и высадил бы пассажира без билета, потому как много лет используются социальные проездные билеты… Или вдруг кондуктор уговорила бы доброго мужичка пожить хоть ещё немного…
Но в этот миг прозвучали тормоза. Конечная.
ДЖИННЪ И КО
Когда Артур, приехавший в Багдад на отдых, вышел из лавки сувениров на свежий воздух, в голове что-то щёлкнуло. Его обдурили. Надули! Это надо же, ему, цинику, впарили «телефонного джинна»!
«— Лампы — прошлый век, — заметил продавец, когда Артур выбирал сувенир. — Попробуйте приложение! Удобно, компактно, а качество то же!
— Позвольте, — Артур чихнул. Благовония кружили голову. — Я выбираю лампу.
— Нет, господин, — улыбнулся продавец, — вы выбираете джинна. Так выбирайте лучшее!»
И вот он стоит на улице без денег, с пустыми руками и пялится в экран. Артур бы вернулся и устроил скандал, но магазин так вовремя закрылся!
— Вот дурак, — вздохнул он и посмотрел на иконку с джинном. А потом раздражённо кликнул.
Тут же позвонил какой-то номер — телефон захрипел «Арабскую ночь» вместо стандартного звонка.
Артур почесал затылок.
— Слушаю.
— Центр приёма желаний Джиннъ и Ко. Вызывали?
Артур чуть трубку не бросил. Потом дошло.
— Вы что, шутите?
— Нет, господин. Вы воспользовались приложением «Джинн» для заказа желания. Мы вас слушаем.
Такого мошенничества Артур ещё не встречал. Он почти сбросил... Но потом ему стало смешно.
— Так, — он заговорил своим внушительным медвежьим басом, — Сначала — условия.
— Конечно, — голос на том конце оживился, — вВам доступен стартовый пакет: три обычных желания в месяц. С иными пакетами вы можете ознакомиться в приложении. Рекомендуем следить за счётом и не отвечать на номера, звонящие в полдень двадцать девятого февраля. Всего минутку.
— Это ещё почему? — удивился Артур.
— Обслуживание серверов. Последствия непредсказуемы. Вы ведь читали договор перед покупкой? — сообщили ему., — Пподписывали? Желание заказывать будете?
— Ну... — Артур хмыкнул. Торговец подсовывал ему какую-то бумажку. Что там, он не помнил, однако впервые любопытство пересилило. — Давайте своё желание.
***
Дела у Артура шли в гору. Пакет «стандарт» себя окупал, «Джиннъ и Ко» не подводили: ставка по кредиту ниже, посуда сама себя моет, начальник премии выписывает, котик любит... Бабки у подъезда шушукались, мол, как помогает ему кто, и они никогда ещё не были так близки к правде.
— Хочу заказать желание, — он шёл к своему сверкающему в свете полуденного солнца «БМВ», и талый снег хлюпал под ногами, — Я тут вспомнил девушку... Год назад разбежались. Понимаете...
— Мы уверены, она захочет с вами связаться, — елейно пропели в ответ. — Это было ваше третье желание за этот месяц. Спасибо за звонок...
— Ага, — Артур не успел сбросить, как ему позвонили.
Настя.
— Оперативно работаете, — хмыкнул он, принимая вызов, — Давно не слышались, Настюш...
Артур вскинул по привычке руку с часами и ойкнул.
В совпадения он не верил, а сегодня подумал, что зря.
***
— Вы воспользовались приложением «Джинн» для заказа желания. Слушаем вас, — медвежьим басом заговорил оператор.
Дворовые мальчишки, пытаясь не гоготать, сгрудились вокруг найденного телефона.
— А чё, реально желания исполняете?
— Реально, пацан. Однако рекомендуем соблюдать условия...
БУРЯ И СТАЛЬ
Кровь, разбросанные внутренности, груды мёртвых тел.
Игорь торопливо фармил данж, пока не кончилось зелье усиленного дропа. Нужный предмет — Полировка Святителя — никак не выпадал.
Заголосил телефон.
От неожиданности Игорь пропустил стан, но ушёл в невидимость и прижался к стене. Одной рукой нащупал звенящий аппарат, приложил к уху, другой продолжая кое-как отбиваться от хлынувших мобов.
— Да, — произнёс в трубку.
— Авдеев, сегодня вечером на дежурство, — раздался бас начальника, майора Проходько. — В шестнадцать буль буль чтоб был в расположении. — И пояснил: — Митинг будем охранять.
— Слушаюсь, — ответил Игорь и, положив телефон, перешёл в атаку.
Что может быть лучше воскресенья! Супруга с тёщей на даче, мелкий в лагере. Только солнце, только ноут и любимая игра! Так нет же — каким-то ушлёпкам понадобилось митинговать. Игорь на секунду представил оголтелых бабок, трясущих портретами усатого вождя, и переключился на фарм. До осады надо успеть пройти данж и слутить долбанную Полировку.
Второй вызов прошёл через игру, когда Игорь кромсал финального босса. Дело шло туго: банки хила улетали одна за другой, но билд в кинжальщика-отравителя позволял утекать боссовой жизни.
Вызывал Гоша, клан-мастер. Игорь запустил скайп. В окошке появилось худое лицо подростка.
— Пакман, сегодня замес с Армией Смерти, — сообщил мастер.
— Помню, — отмахнулся Игорь.
— На алли решили перенести осаду. Дача, дети, всё такое, — Гоша поморщился. — Короче, сбор в девять по эмэска на площади Аганора.
— Вечера? — смутился Игорь.
— Нет, ночи, — пошутил лидер клана. — Чтоб был.
Время перевалило за половину девятого. Вместо бабулек протестовала молодёжь, громко, ярко, с запрещёнными предметами. Трижды Игорь с группой врывался в загон, чтобы выхватить особо буйных, но оставшиеся не унимались. Облепили памятник, как мухи — сладкую палочку, и выкрикивали антисоветчину. Ругали всех, хвалили себя. Однотипно, въевшимися речёвками.
Майор Проходько шествовал по периметру и через мегафон убеждал несогласных разойтись. Столь же монотонно, шаблонными фразами.
Звуковой фон отуплял, внутреннее напряжение росло. Игорь опаздывал на битву. Он, лучший дамагер ведущего клана, подвёл товарищей.
В этот момент пришла напоминалка от Гоши.
«Воин! Алли Нерушимое братство ждёт тебя на битву с алли Армия Смерти за контроль над Вторым континентом. Явка в 21:00 по мск, Аганор. Вместе мы победим!»
И Игорь не выдержал. Уличные фонари стали факелами в осаждаемом замкеа, сослуживцы — сокланами, люди впереди — членами вражеского альянса.
С криком «За Нерушимое братство!», Игорь ногой повалил ограду и ворвался в загон.
На миг все оторопели, а потом…
Один полицейский заорал: «Лесные воины!» и тоже кинулся к митингующим. За ним бросились остальные.
«Святой Легион! Рыцари Луны! Ангелы Тени!», — орали они, но всех (спасибо мегафону) перекрывал бас Проходько: «Буря и сталь!»
Изломы вскинутых рук, кровь, зубы, кучи поверженных тел…
Вместе мы победим.
ТОЛЬКО ЛЮДИ
Все знали, что Они существуют. Но видеть одну из Них через стол приемной комиссии родной Магадемии …
— Раса? — спросил Эстли, еще на что-то надеясь.
Желтые глаза с вертикальным зрачком удивленно моргнули.
— Человек.
Надежда сдохла.
Как сказал Мрявкр получасом ранее, скаля острые клыки: «Два рука, два нога, э? Чилавэк! Че еще нада, э?!» И нервно стегнул полосатым хвостом, прижав уши. Он тоже считал себя человеком и тоже хотел учиться. Но форму держал хуже, ракшасы нервные.
— Место рождения?
— Вольные Раджанаты.
Логично. Прибрежные воды считаются территорией государства, к которому прилегают. Как и джунгли.
— Имя?
— Оуоттихачитипатья Тиа Уангарлиотьянгварист-ст-ст-ст… Но можете звать меня Уоти. Допустимое сокращение. Отсутствие обиды.
Голос сильный, как и у всех Них. Говорит вроде негромко, а продирает до позвоночника, наверняка слышат даже во дворе. Произношение почти безупречно, разве что чуть посвистывает. Не то что у Мрявкра. И человеческую форму держит на шестерку, язык нераздвоен и никаких хвостов или пушистых ушек. Есть ли у змей уши? Тем более у морских…
Она — катастрофа.
Она только думает, что человек, а вести себя будет согласно природе. Как все они. Да что там: уже ведет, голос этот хотя бы…
— Предпочтительная специализация?
— Ментал.
Две катастрофы. И обе — на его курс.
Может, уволиться?
— Приняты.
— С-спасибо.
Эстли смотрел на закрывшуюся за новой студенткой дверь и тосковал, понимая, что уволиться ему не дадут.
В Магадемию может поступить любой, у кого есть дар и кто способен пройти собеседование на всеобщем. Даже Они. Одно из основных человеческих свойств: относиться по-человечески и к тем, кто человеком не является. И ждать ответной человечности... Глупо. Но кто мог всерьез подумать, что кто-то из Них захочет учиться магии — по-человечески?!
Просто глупый молодняк, вообразивший себя невесть кем.
Людьми, например.
Мода у них такая, что ли? В людей играть. Вроде бы и лестно, но…
Но кого этим заигравшимся в напарники давать прикажете? Кого подставлять? Под межрасовый скандал в лучшем случае, а то и под магический удар, Они обидчивы и сильны, Мрявкр вон как хвостом лупил! Правда, змеи дипломатичнее…
Со двора донеслись яростный мряв явно нечеловеческой громкости, шипениие, испуганные вопли — уже человеческие. Выглянуть в окно Эстли не успел — негромкий голос Уоти продрал до печенок, словно она не во дворе стояла, а в ухо шипела:
— А ну-ка откатил от меня свои волосатые яйца, шерстяной мешок. Быстро!
— Твар мокрозадая! Что тварыш, э?!
Снова отчаянный мряв. Смешки. Одобрительные выкрики. Похоже, вмешательства не требуется, сами разобрались.
Уже хорошо.
Эстли понял, что улыбается. Потому что знает, кого и кому назначит в напанники.
И плевать, что такого никто никогда не делал. И на этикет тоже плевать. И на то, что ракшасы и змеи — исконные враги.
Веселый кураж звенел в ушах, делая все простым.
Здесь нет змей. И ракшасов тоже нет.
Есть только люди.
А раз так, то пусть учатся и вести себя по-человечески.
БОТИНКИ МОЕГО СЮЗЕРЕНА
Ползти в стальном жёлобе не было бы трудно, если бы не вонючая жижа вокруг. Вязкая масса пучилась, шипела, швырялась клейкими брызгами, но края жёлоба не перехлёстывала. А если перехлестнёт, о чём предупреждал дядя, не нужно обращать внимания — с этим Пафнушка согласиться не мог. И сказать об этом не мог — на кону получение звания, служба и карьера. На кону вся жизнь.
— И буду я вечно трудиться на благо сюзерена, — монотонно произнёс экзаменатор в наушнике слова присяги.
— И буду я вечно трудиться…, — Пафнушка сглотнул слюну, не так просто говорить с пересохшим горлом.
— На благо сюзерена! — рявкнул экзаменатор.
Экзаменуемый отдышался, набрал полную грудь приторного воздуха и выпалил:
— На благо сюзерена, чтоб мне до финиша не доползти.
— Не до финиша, — поправил экзаменатор, — а до светлого будущего.
— До светлого, — буркнул Пафнушка, энергично работая локтями.
Прочная куртка, специально подаренная дядей для экзамена, предохраняла тело от ссадин. Но если жижа перемахнет край жёлоба, куртка не спасёт. И вонять от Пафнушки, как предупредил дядя, сам когда-то сдававший экзамен, будет долго. И коллеги по службе морщить носы будут украдкой — так дядя сказал. А он толк знает, дослужился до старшего полу-советника.
— Кто самый светлый и честный? — ласково спросило в наушнике.
— Самый светлый…, — Пафнушка приподнял голову над жёлобом и сильно пожалел — жижа безжалостно плюнула в лицо. Клейкая масса залепила глаза, защипала, потекла по щекам, закупорила вонью ноздри.
— Кто?
— Самый светлый и честный — сюзерен, мы лишь щенки у ботинок его, — вспомнил фразу из конспекта парень[Ф5].
— Что ещё сказано про ботинки? — не отставал экзаменатор.
— Ещё…
Жижа всё-таки перемахнула край. Тёплая масса пропитала куртку, штаны, бельё, защипала между ног. И плюнула струю в некстати открытый рот.
— Ещё, — экзаменуемый выплюнул сладковатую массу, — пыль на ботинках сюзерена — моя пыль. Проблемы сюзерена — мои проблемы. Деньги сюзерена — не мои деньги. Мы дышим, едим, испражняемся и размножаемся ради великой цели — службы сюзерену. Если …
Жижа вспучилась, загудела, поглотила туннель. Последнее, о чём успел подумать испытуемый перед погружением, — дядя о таком не предупреждал…
В ушах хлопнуло, Пафнушка с трудом разлепил веки: полутьма, ручейки уходящей жижи и свет впереди.
— Испытание пройдено. Достоин! — прогремел в наушнике голос экзаменатора.
Всё, он выдержал, победил. Парень [Ф6] поднялся, тугой струёй избавился от утреннего завтрака и, пошатываясь, побрёл к свету. Осталось помыться, обдаться деактиватором и прижать к груди желанное свидетельство с золочёным гербом. Пафнушка впервые за день улыбнулся и представил, как лет через пять получит повышение по службе. Каждое утро сотрудники будут опускаться на колено и целовать ботинки своего сюзерена — Пафнушкины ботинки.
ОТМЕНЕННЫЕ
— Эй, парень! — разнесся в тихом вечернем воздухе звонкий женский голос. — У тебя все нормально? Тебя что, отменили? За что?
Рей не знал, за что его отменили. Он вообще не сразу понял, что это произошло. Думал, просто интернет-связь барахлит, поэтому ни почта, ни его рабочий портал никак не открываются. Однако когда он попробовал открыть одну из своих страниц в соцсетях, на экране высветилась надпись: «Вы не можете просматривать этот сайт». И точно такие же надписи Рей увидел и на всех остальных сайтах, где у него были аккаунты.
На то, чтобы понять, что это не какая-то ошибка, ушло минут десять. На то, чтобы выяснить, что его банковские карты тоже заблокированы и что ни начальство, ни друзья, ни даже случайные знакомые не отвечают на его звонки — еще полчаса. На то, чтобы осмыслить случившееся — весь оставшийся день.
Пару раз Рей пытался заказать доставку еды за наличные деньги, один раз — вызвать такси, чтобы доехать до кого-нибудь из друзей и объясниться с ними лично. Но и в магазины, и в службу такси тоже уже поступила информация о его отмене.
Когда за окном стемнело, он попытался включить свет — и обнаружил, что электричество в его квартиру больше не поступает. Как и вода. Тогда он вышел из дома и побрел по улице — не зная, куда и зачем.
И вот теперь его остановила странного вида парочка — юная девушка и мужчина постарше, оба в теплых, не по сезону, спортивных костюмах.
— Отменили? — повторила девушка свой вопрос. — Что-то не так написал, женщину назвал женщиной или ребенка ребенком?
Рей молча кивнул. Он так и не смог вспомнить, какие его слова могли привести к отмене. Накануне он трепался с кучей народа на нескольких сайтах, но темы разговоров были вроде бы вполне нейтральные. Хотя много ли надо для того, чтобы тебя отменили?
— Так, парень, — заговорил спутник девушки, — возьми себя в руки и слушай меня. Жить в городе ты теперь не сможешь — на работу тебя никуда не возьмут, из квартиры завтра выселят, и помогать тебе никто не станет. Скажи, есть у тебя дома теплые вещи, инструменты, лекарства какие-нибудь?
— Ну… да, что-то есть, наверное… — неуверенно пробормотал Рей.
— Собирай все и возвращайся сюда, — велел мужчина. — Мы тебя здесь подождем.
— Зачем?
— Пойдешь с нами за город, — объяснила девушка. — Там у нас перевалочный пункт для отмененных. Переночуешь в палатке, поешь — а завтра решишь, куда переселишься.
— Переселюсь? — не понял ее Рей.
— Кругом полно ферм и мелких городков-призраков, — сказал мужчина, — некоторые уже неплохо заселены, в некоторых почти никого нет — выберешь любой.
Рей оглянулся на возвышающиеся вокруг небоскребы — он, конечно, слышал о заброшенных мелких городах и поселках, но ни разу в жизни там не был.
— А так можно? — спросил он, все еще плохо соображая. — Это же незаконно — занимать чужие дома?
— А кто нам помешает? — фыркнула девушка. — Нас вообще не будут искать — с точки зрения закона, нас не существует.
— Понял. Ждите меня! — кивнул Рей и бегом бросился к своему бывшему дому.
БОЖЕСТВЕННАЯ ПЛАНЕТА
В тот день я возился под днищем корабля с кольцом сцепления. Никогда не бывает лишним проверить его балансировку, темная материя не прощает халатности. Остальные разбрелись кто куда.
Мы прилетели на эту планету неделю назад и не нашли за это время ничего интересного: разреяженная, непригодная для дыхания атмосфера, голые скалы, небольшое количество замёрзшей воды. Жизни не было совсем. Наш биолог, Санджи Бхаттар, постоянно ворчал по этому поводу и торопил с отлётом. Он часто уходил на долгие прогулки в одиночестве, чтобы не мешать другим работать.
— Я видел, видел его! — услышали мы взбудораженный голос Санджи из переговорных устройств задолго до его появления. Он не отвечал на наши вопросы, слышно было лишь его сбивчивое дыхание. Мы побросали свои дела и столпились в ожидании. Наконец показался биолог. Он двигался большими прыжками, перелетая с одного утеса на другой, словно гигантская саранча.
— Я видел Будду, — проговорил Санджи, немного отдышавшись, — настоящего живого Будду.
Даже сквозь пластик шлема я видел, как горят его глаза.
— Он говорил со мной, и каждое его слово — истина, — биолог молитвенно сложил руки и поклонился той стороне, откуда пришел.
Врач, Анна Семёновна, спокойным голосом задала Санджи какой-то вопрос и, бережно взяв за руку, увела на корабль.
Мы растерянно переглядывались и молчали. Потом зашли в палатку, где можно было разговаривать без скафандров.
— Галлюцинация?
— Что-то природное?
— Поехала крыша?
Версии посыпались одна за другой, мы шумно спорили.
Через некоторое время вернулась Анна Семёновна:
— Он спит, я вколола снотворное. По анализам все в норме, отклонений нет.
Мы замолчали и разбрелись по каютам.
На следующий день Деву Марию увидела навигатор Аурелия Бланко. Ее лицо светилось от восторга. Потом Анна Семёновна рассказала о встрече с Сергием Радонежским, геолог Заки Аббас завертелся волчком, капитан Абени Траоре запела госпелы. Дольше всех продержался химик Эрик Нильссон. Только на третий день белокурый гигант поведал о маленьких эльфах, сказки о которых в детстве ему рассказывала бабушка.
И вся команда теперь отказывалась улетать.
Мне пришлось одному собирать оборудование и придумывать, как же затащить всех на корабль. Команда стала отдаляться от меня, ведь у меня не было видений. Объяснение этому нашлось быстро — я не верил в богов.
Закончив приготовления, я вышел из корабля. В паре десятков метром от трапа стоял накрытый стол с сияющим на солнце большим самоваром. Мужчина, сидящий за столом, разливал чай. Он призывно помахал мне рукой и широко улыбнулся.
Без сомнения, это был Менделеев. Я много раз видел его фото в учебниках и энциклопедиях.
На негнущихся ногах я подошёл и сел напротив ученого. И только тут заметил других людей. Некоторые мне были знакомы — Эйнштейн, Дарвин, Ньютон, Максвел. Другие неизвестны. Они о чем-то негромко говорилили между собой.
Я чувствовал, как нечто проникло в меня, подчиняя себе мою волю, и понимал — теперь улететь мы не сможем.
КОТЯТА НА ДЕРЕВЕ
— И что ты там нашёл? — захмелевший Санёк был громогласен и настойчив.
— Да нормальная работа. Светлый офис, премии, надбавки, ребята хорошие. То чай пьём, то в нарды режемся. Один минус: как вызов, так хоть увольняйся, — попытался отшутиться Олег.
— И часто вызовы?
— Бывает ни одного, а бывает и по три в день.
— И всё пожары?
— Почему? Иногда котов с деревьев снимаем.
Однокашники, плотно облепившие уставленный кружками и закусками стол, хором рассмеялись.
— Всё равно бросай это, — настаивал Санёк. — Ко мне иди. Знаешь, какие деньги у нас крутятся? Вот где настоящая жизнь! Сперва, конечно, на подхвате будешь, а потом участок тебе дам. Развернёшься…
Его прервал звонок комма.
— Тебя нет, — решительно заявил Санёк.
— Слушаю, Матвеич, — ответил Олег после паузы.
— Третья категория. Детский дом. Работать сможешь? — сухо поинтересовался шеф.
— Да,— не обращая внимания на гримасы Санька сказал он.
— Тогда собирайся. Флип будет через пять минут.
Через десять минут Олег уже натягивал термокостюм с экзоскелетом, а через пятнадцать нырнул в бушующее пламя.
Время замерло, спрессовалось в один бесконечный миг, за который надо было успеть всё.
Как заведённый Олег обшаривал комнату за комнатой, ища затаившихся или потерявших сознание детей.
Движения чёткие, отработанные, расчётливые. Найти, натянуть респиратор, завернуть в покрывало, вытащить на воздух, проверить фильтры и датчики, вернуться обратно.
Пот заливал глаза, дым заволакивал пространство, двигаться приходилось на ощупь или по схеме. В голове билась лишь одна мысль «только бы успеть, только бы успеть, пусть они продержатся».
Выбраться из термокостюма удалось лишь спустя три часа каторжного труда.
Вечерний ветерок тут же покрыл руки гусиной кожей. Промокшая рубашка неприятно холодила спину.
Олег попытался вытереть пот с лица, но ставшая вдруг непомерно тяжёлой рука непослушно упала вниз. Ноги