«Шевроле» уже пятится, задний бампер мотается из стороны в сторону, как собачий хвост. Пикап Ранкелмана следует за ним, двое мужчин стоят в кузове и смотрят поверх кабины, стараясь увидеть хотя бы крышу закусочной. Патрульная машина едет последней, гонит старую легковушку и старый пикап, словно овчарка – овец, на крыше пульсируют «маячки». Пэм то и дело нажимает на педаль тормоза, а с ее губ сплошным потоком срываются слова, которым мама ее явно не учила.
– И ты этим ртом целуешь детей перед тем, как отправить их спать? – спрашивает Дэнни, в голосе слышится восхищение.
– Заткнись, – отвечает она. – У тебя есть аспирин?
– Я как раз собирался задать тебе тот же вопрос.
До шоссе они добираются вовремя. Еще три автомобиля приближаются со стороны Френч‑Лэндинга, два – от Сентралии и Ардена. Сирена оглашает прогревающийся воздух. Еще одна патрульная машина, третья, которой приказано не поднимать шума, обгоняет зевак, едущих из Френч‑Лэндинга.
– О боже. – Дэнни чуть не плачет. – О боже, боже, боже.
Сюда, похоже, скоро съедется весь город, а, я готов поспорить, в полицейском управлении еще ничего не знают. Они выпрыгнут из штанов от злости. И отыграются на Дейле.
– Все будет нормально, – возражает Пэт. – Успокойся. Мы припаркуемся поперек съезда. И убери в кобуру этот чертов пистолет.
– Да, мама. – Он убирает пистолет, когда Пэм выруливает на шоссе, проезжает чуть вперед, пропуская на проселок третью патрульную машину, потом задним ходом перегораживает съезд и нажимает на педаль тормоза. – Да, возможно, мы успели вовремя.
– Разумеется, успели.
На душе становится полегче. Они забыли про старую дорогу, которая соединяет «Закусим у Эда» и «Гольц». Но многие жители города о ней помнят. Например, Нюхач Сен‑Пьер и его парни. И хотя Уэнделл Грин ничего о ней не знает, такие проныры, как он, всегда отыщут обходной путь. Их ведет инстинкт.
|
|
Глава 11
Толчок к началу путешествия Нюхача дала Миртл Харрингтон, очаровательная супруга Майкла Харрингтона, пошептавшись по телефону с Ричи Бамстидом (в которого она по уши влюблена, хоть он и был женат на одной из ее лучших подруг, Глэд). Последняя скоропостижно скончалась от сердечного приступа у себя на кухне в возрасте тридцати одного года. Ричи Бамстид сыт по горло и запеканками из макарон с рыбой, и разговорами шепотом, которыми постоянно потчевала его Миртл, но на этот раз ее шепот не вызывает у него отрицательных эмоций. Ведь он работает водителем грузовика в «Пивоваренной компании Кингсленда» и знаком с Нюхачом Сен‑Пьером и его парнями, пусть и не может считать себя их близким другом.
Поначалу Ричи думал, что Громобойная пятерка – банда хулиганов. За это говорили их длинные, взлохмаченные волосы, растрепанные бороды и привычка носиться по улицах городка на «харлеях». Но как‑то раз он встал в очередь в кассу за одним из них, его звали Мышонок. Последний взглянул на него сверху вниз и сказал что‑то забавное о любви к работе, никоим образом не увеличивающей зарплату, с чего и начался разговор, от которого голова Ричи Бамстида пошла кругом. Через два дня, въехав на территорию компании по окончании смены, он увидел Нюхача Сен‑Пьера и еще одного бородача, его звали Док, о чем‑то болтающих во дворе. Поставил грузовик на стоянку, подошел к ним и втянулся в другой разговор, который поразил его не меньше первого. Эти парни, Нюхач, Мышонок, Док, Сонни и Кайзер Билл выглядят как байкеры, умеющие только ломать и крушить, но уж никак не могут пожаловаться на недостаток ума. Нюхач, как выяснилось, главный пивовар отдела специальных проектов, остальные работают под его началом. Все учились в колледже. Всем хотелось варить отменное пиво и хорошо проводить время, и у Ричи даже возникло желание купить мотоцикл и войти в их круг, но вторая половина и вечер субботы, проведенные в баре «Сэнд», показали, что хорошо провести время – понятие многовариантное: что одному счастье, другому – смерть. Не хватило у него сил, чтобы выпить два графина «кингслендского», достойно сыграть в бильярд, выпить еще два графина, обсуждая влияние Шервуда Андерсона и Гертруды Стайн на творчество молодого Хемингуэя, перейти на другие, не менее серьезные темы, уговаривая очередные два графина, выйти из бара с достаточно ясной головой, чтобы поездить по окрестным городкам, подцепить двух многоопытных мэдисонских ночных бабочек, покурить высококачественной травки, – в общем, развлекаться до рассвета. Нельзя не уважать людей, которые могут подобным образом проводить свободное время и при этом сохранять высокооплачиваемую работу.
|
|
Так что Ричи счел своим долгом сообщить Нюхачу, что полиция в конце концов установила местонахождение тела Ирмы Френо. Миртл, конечно, предупредила, что это тайна, которую Ричи должен унести с собой в могилу, но он не сомневается, что после него она позвонит еще четырем или пяти своим друзьям и знакомым. Эти люди, конечно же, поделятся новостью со своими приятелями, так что в самом ближайшем будущем половина Френч‑Лэндинга ринется по шоссе № 35, чтобы попасть в эпицентр событий. Нюхач в отличие от большинства остальных имел на это полное право.
|
|
Отделавшись наконец от Миртл Харрингтон, Ричи Бамстид тут же находит в справочнике телефон Нюхача Сен‑Пьера и звонит ему.
– Ричи, я надеюсь, ты не несешь пургу, – рычит Сен‑Пьер. Ты говоришь, он сам позвонил?.. Разговаривал с этих говнюком, который учит детей не баловаться с наркотиками, Бешеным Мадьяром?.. И где находится тело?.. Твою мать, туда же сбежится весь город. Спасибо, Ричи, большое тебе спасибо. Я у тебя в долгу. – Прежде чем трубка ложится на рычаг, Ричи слышит отборную ругань.
В маленьком доме на Нейлхауз‑роуд Нюхач Сен‑Пьер смахивает слезы в бороду, осторожно отодвигает телефон на несколько дюймов и поворачивается к Медведице, своей постоянной подруге, матери Эми, которую зовут Сюзан Осгуд. Она смотрит на него из‑под шапки густых светлых волос, ногтем отметив в книге строку, которую читала.
– Ирма Френо, – говорит он. – Я должен идти.
– Иди, – кивает Медведица. – Возьми сотовый и позвони мне, как только сможешь.
– Да. – Он снимает сотовый телефон с зарядного устройства и засовывает в передний карман джинсов. Вместо того чтобы идти к двери, загребает в кулак темно‑русую бороду и рассеянно проходится по ней пальцами. Застывает, как монумент, туман заволакивает глаза. – Рыбак позвонил по линии 911. Можно себе такое представить? Сами они найти девочку не смогли, им потребовалась его помощь.
– Послушай меня. – Медведица поднимается и, в мгновение ока преодолев разделяющее их расстояние, прижимается компактным телом к его массивному животу, и Нюхач вдыхает идущие от нее свежие, успокаивающие ароматы мыла и свежего хлеба. – Когда ты и парни приедете туда, тебе придется контролировать их. Значит, ты должен держать себя в руках, Нюхач. Как бы ты ни злился, ты не должен выйти из себя и драться.
– Полагаю, ты думаешь, что мне не следует ехать.
– Ты должен. Я только не хочу, чтобы ты попал в тюрьму.
– Эй, я – пивовар, не драчун.
– Помни о том, что я тебе сказала. – Она похлопывает его по спине. – Ты им позвонишь?
– С улицы. – Нюхач идет к двери, наклоняется, чтобы поднять шлем, выходит. Капли пота стекают по лбу и скрываются в бороде. Два широких шага, и он уже у мотоцикла. Одну руку кладет на седло, другой вытирает пот и ревет: «ГРЕБАНЫЙ РЫБАК СКАЗАЛ ГРЕБАНОМУ КОПУ‑МУДЬЯРУ, ГДЕ НАЙТИ ТЕЛО ИРМЫФРЕНО. КТО ЕДЕТ СО МНОЙ?»
С обеих сторон Нейлхауз‑роуд из окон высовываются волосатые, бородатые головы, раздаются громкие крики: «Подожди! Срань господня! Без меня не уезжай!» Несколько секунд, и из четырех дверей выскакивают четверо мужчин в кожаных куртках, джинсах и сапогах. Нюхач просто не может не улыбнуться: он любит этих парней, но иногда они напоминают ему персонажей комиксов. Еще до того, как они подбегают к нему, рассказывает о Ричи Бамстиде и звонке по линии 911, а когда заканчивает, Мышонок, Док, Сонни и Кайзер Билл сидят на байках и ждут сигнала.
– Но есть условия, – продолжает Нюхач. – Два. Мы едем туда ради Эми, Ирмы Френо и Джонни Иркенхэма, не ради себя.
Мы хотим, чтобы все было справедливо, мы никому не будем разбивать головы, если только они этого не попросят. Ясно?
Остальные что‑то бурчат, четыре косматых бороды опускаются и поднимаются, показывая, что Нюхача поняли.
– И второе. Если мы разобьем чью‑то голову, это должна быть голова Рыбака. Потому что нас слишком долго кормили дерьмом, и я чертовски уверен, что пришла наша очередь выследить этого гребаного мерзавца, который убил мою малышку… – У Нюхача перехватывает дыхание, и он поднимает кулак, прежде чем продолжить. – И бросил тело другой малышки в развалюхе на шоссе № 35. Потому что я сделаю все, чтобы его гребаная голова попала мне в руки, а вот после головы я займусь его ГРЕБАНОЙ задницей.
Его парни, его команда, его самые близкие друзья вскидывают руки и согласно ревут. Пять мотоциклов оживают.
– Мы глянем на эти развалины с шоссе, а потом подъедем туда по дороге, начинающейся от «Гольца», – кричит Нюхач.
Его мотоцикл срывается с места и мчится к Чейз‑стрит. Остальные – за ним.
Без единой остановки они проскакивают центр города: Нюхач впереди, Мышонок и Сонни у него на хвосте, Док и Кайзер чуть позади и правее. От рева моторов дрожат витрины в «Универмаге Шмитта», трепещут постеры на щитах у кинотеатра «Энджинкорт». Нависая над рулем своего «харлея», Нюхач напоминает Кинг‑Конга, собравшегося разнести только что открывшийся в джунглях спортивный зал. Как только они оставляют позади магазин «С семи до одиннадцати», Кайзер и Док подтягиваются к Сонни и Мышонку, и четверка занимает всю ширину дороги. Водители, едущие по шоссе № 35 на запад, увидев несущиеся на них мотоциклы, сворачивают на обочину. Так же поступают и те, кто видит их в зеркала заднего обзора. Да еще машут им.
Около Сентралии Нюхач обгоняет уже вдвое больше автомобилей, чем обычно встречается на этом шоссе утром выходного дня. Ситуация даже хуже, чем он предполагал: Дейлу Гилбертсону придется поставить не меньше двух копов, чтобы не допустить съезда автомобилей с шоссе № 35, но два копа смогут сдержать не больше десяти или двенадцати человек, жаждущих поглазеть, именно поглазеть на злодейства Рыбака. Всей полиции Френч‑Лэндинга не хватит, чтобы остановить любопытных, которые будут рваться к полуразрушенной закусочной.
Нюхач ругается, живо представив себе, как он теряет контроль над собой, превращая зевак Френч‑Лэндинга в стадо овец. А он не может позволить себе потерять контроль над собой, если рассчитывает на содействие Дейла Гилбертсона и его подчиненных.
Нюхач ведет своих орлов на обгон старой, потрепанной дорогами красной «тойоты», когда его вдруг осеняет столь великолепная идея, что он даже забывает вселить ужас в водителя колымаги, посмотрев ему в глаза и гаркнув: «Я варю „Кингслендский эль“, лучшее пиво в мире, тупой недоносок».
За утро он проделывал это дважды. Водители, заслужившие такое обращение, или не обладали должными навыками вождения, или сидели за рулем автомобиля, место которому на свалке, а не на дороге. Каждый изо всей силы жал на педаль газа и застывал, не в силах пошевельнуться, доставляя Нюхачу безмерное удовольствие. Идея, благодаря которой водителю красной «тойоты» несказанно повезло, поражала своей простотой.
Лучший способ добиться содействия – предложить свое. Теперь Нюхач знает, как завоевать расположение Дейла Гилбертсона: надо помочь ему разобраться с зеваками.
Идея правильная, но Нюхач не подозревает, что помешать ее реализации может мужчина, сидящий за рулем красной «тойоты», которую только что обогнал он сам и его команда. Уэнделл Грин заработал вселяющий ужас окрик Нюхача по двум пунктам. Его маленький автомобиль выглядел очень даже ничего, когда сошел с конвейера, но теперь на нем уже столько вмятин и царапин, что действительно впору на свалку. И ездит Грин нагло, полагая сие «крутизной». Проскакивает на желтый свет, внезапно меняет полосы движения, пугает едущего впереди водителя, опасно сближаясь с ним. И разумеется, по поводу и без оного жмет на клаксон. Уэнделл – серьезная угроза на дороге. В такой манере вождения в полной мере проявляется его характер: наплевательское отношение к другим, бездумность, завышенная самооценка. Сейчас он едет даже хуже, чем обычно, потому что, хоть и пытается обогнать всех, кто движется в том же направлении, его внимание сосредоточено главным образом на карманном кассетном диктофоне, который он держит у рта, и золотых словах, которые его золотой голос переносит на магнитный носитель (Уэнделл часто сожалеет о близорукости руководства местных радиостанций, отдающих эфирное время таким дуракам, как Джордж Рэтбан и Генри Шейк, тогда как им следовало выйти на новый уровень вещания, организовав ему ежедневную часовую передачу для обзора текущих событий). Ах, уникальная комбинация слов и голоса Уэнделла: такие красноречие и убедительность и не снились Эдуарду Р.
Марроу[65]даже в его лучшие дни.
А говорит он следующее: «Этим утром я присоединился к целому каравану шокированных, скорбящих и просто любопытных, объединенных стремлением совершить паломничество по живописному шоссе № 35. Не в первый раз ваш корреспондент потрясен, потрясен до глубины души разительным контрастом между красотой природы округа Каули и чудовищностью преступлений морального урода, живущего среди нас. Новый абзац.
Новость распространялась как степной пожар. Сосед звонил соседу, друг – другу. Как выяснилось, ранним утром в полицейский участок Френч‑Лэндинга позвонили по линии 911 и сообщили о том, что изуродованное тело маленькой Ирмы Френо лежит в развалинах бывшего кафе «Закусим у Эда». И кто позвонил? Может, добропорядочный гражданин, считающий своим долгом известить полицию о страшной находке? Нет, дамы и господа, отнюдь…»
Дамы и господа, это репортаж с линии огня, это новости, которые пишутся в процессе совершения события. В такой ситуации опытному журналисту не может не прийти в голову мысль о Пулитцеровской премии. О звонке в полицию Уэнделл Грин узнал от своего парикмахера, Роя Рояла, которого поставила в известность жена, Тилли Роял. Последней позвонила Миртл Харрингтон. И Уэнделл оправдал доверие своих читателей: схватил диктофон и фотоаппарат и запрыгнул в свою колымагу, даже не поставив в известность редакцию «Герольда».
Все равно фотограф ему ни к чему: все фотографии он мог сделать старым, но надежным «Никон F2A», который лежал на пассажирском сиденье. Непрерывное полотно слов и фотоснимков.., объективный анализ самого отвратительного преступления нового века.., глубокое проникновение в сущность зла.., исполненный сострадания групповой портрет маленького американского городка.., беспощадная критика неспособности полиции ответить на вызов, брошенный преступником…
Об этом думает Уэнделл Грин, надиктовывая абзац за абзацем в кассетник, который держит у рта. Поэтому неудивительно, что он не слышит рева мотоциклов, не замечает приближения Громобойной пятерки. Обдумывая особенно звонкую фразу, он бросает взгляд в боковое стекло и в ужасе видит буквально в двух футах от себя Нюхача Сен‑Пьера, несущегося на ревущем «харлее». Похоже, он что‑то поет, если судить по шевелящимся губам.
Поет?
Что?
Нет, нет, быть такого не может. Нюхач Сен‑Пьер скорее ругается, как моряк в портовом баре. Уэнделл, который всего лишь следовал заведенным с сотворения мира правилам своей второй древнейшей профессии, заглянул в дом номер 1 по Нейлхауз‑роуд и справился у горюющего отца, какие тот испытывал чувства, узнав, что монстр в образе человеческом убил и частично съел его дочь? Нюхач схватил журналиста за шею, обрушил на него поток ругательств и проревел, что оторвет мистеру Грину голову, если тот еще раз попадется ему на глаза, а образовавшееся отверстие оприходует, как женский половой орган.
Именно эта угроза и заставляет Уэнделла запаниковать. Он бросает взгляд в зеркало заднего обзора и видит соратников Нюхача, заполонивших дорогу, как армия гуннов. В его воображении они размахивают черепами на веревках из человеческой кожи и кричат, что они сделают с его шеей после того, как оторвут голову. Все замечательные мысли, которые он намеревался озвучить, сохранить для потомков на пленке своего незаменимого кассетного диктофона, испаряются как дым вместе с грезами о Пулитцеровской премии. Болезненно сжимается желудок, из пор широкого, мгновенно налившегося кровью лица выступает пот. Левая рука дрожит на руле, правая трясет диктофон, как кастаньету. Его первое и единственное желание свернуться в комок под приборным щитком и притвориться человеческим эмбрионом. Накатывающий на него рев все нарастает, он чувствует, как сердце выпрыгивает из груди, словно вытащенная на берег рыба. Уэнделл верещит от страха. Рев угрожает снести с петель дверцы его «тойоты».
Но мотоциклисты проскакивают мимо, не удостоив его и взгляда, и мчатся дальше. Уэнделл Грин отирает с лица пот. Медленно, с огромным трудом убеждает тело распрямиться. Сердце более не пытается выскочить из груди. Мир по другую сторону ветрового стекла, только что съежившийся до размеров мухи, обретает нормальные пропорции. Самоуважение распирает его, как гелий – воздушный шар. «Большинство его знакомых съехали бы с дороги в кювет, – думает он. – Большинство обделалось бы. А Уэнделл Грин? Чуть притормозил, ничего больше. Проявил себя джентльменом, позволил этим говнюкам из Громобойной пятерки обогнать его. Когда имеешь дело с Нюхачом и его обезьянами, оставаться джентльменом – оптимальный вариант». Он жмет на педаль газа, не теряя из виду уносящихся байкеров.
В правой руке диктофон, в котором по‑прежнему крутится пленка. Уэнделл подносит его ко рту, облизывает губы и обнаруживает, что сказать ему нечего: он все позабыл. Пустая пленка перематывается с бобины на бобину. «Черт», – вырывается у него, и он нажимает кнопку «OFF». Легкость слога, плавность речи исчезли, но беда не в этом. Последняя фраза, он это помнит, являлась ключевой для, как минимум, пяти или шести статей, отталкивающихся от Рыбака и охватывающих.., что? Эти статьи и должны были принести ему Пулитцеровскую премию, точно, но о чем он собирался писать? Часть мозга, что готовила эту информацию, пуста. Нюхач Сен‑Пьер и его гунны убили величайшую идею, которая когда‑либо посещала Уэнделла Грина, и теперь Уэнделл не знает, сможет ли он ее оживить.
Что вообще делают здесь эти байкеры?
Вопрос подразумевает ответ: какой‑то поганый доброжелатель подумал, что Нюхач должен знать о звонке Рыбака по линии 911, и теперь эти выродки, как и он, несутся к развалинам «Закусим у Эда». К счастью, там должно собраться множество людей, и Уэнделл рассчитывает избежать встречи со своей Немезидой. Чтобы не рисковать, он держится от байкеров на расстоянии, используя в качестве прикрытия два автомобиля.
Машин становится больше, скорости снижаются; впереди байкеры выстраиваются в колонну по одному и едут вдоль цепочки автомобилей, ползущих к съезду на проселок, который ведет к «Закусим у Эда». Держась в семидесяти или восьмидесяти ярдах позади, Уэнделл видит двух копов, мужчину и женщину, которые пытаются заставить водителей проезжать мимо, не останавливаясь. Всякий раз, когда новый автомобиль останавливается у съезда, они машут руками, их губы шевелятся.
Смысл жестов и слов Уэнделлу ясен: валите отсюда. Тех, кто не понял, призвана убедить патрульная машина, стоящая поперек съезда. Весь этот спектакль Уэнделла не волнует: пресса автомагически получает доступ на такие представления. Журналисты – полномочные представители широкой общественности и имеют полное право проходить в запретные для этой самой общественности места. В данном случае полномочным представителем выступает Уэнделл Грин, самый знаменитый журналист Западного Висконсина.
Продвинувшись еще на тридцать ярдов, он видит, что копы, охраняющие съезд с шоссе, – Дэнни Щеда и Пэм Стивенc, и уже не столь уверен, что ему удастся пробиться к развалинам закусочной. Пару дней назад на просьбу поделиться имеющейся у них информацией и Щеда, и Стивенc послали его куда подальше. Пэм Стивенc известная сучка, профессиональная мужененавистница. Иначе с чего женщине, которую природа ничем не обделила, подаваться в полицейские? Стивенc тут же завернет его.., да еще получит от этого огромное удовольствие.
Уэнделл понимает, что добираться до «Закусим у Эда» придется тайком. Представляет себя ползущим по заросшему бурьяном полю, и его передергивает.
Но по крайней мере ему удастся лицезреть стычку копов с Нюхачом и его командой. Байкеры, не снижая скорости, минуют еще полдюжины автомобилей, Уэнделл предполагает, что они задумали, резко свернув направо, пронестись мимо двух дундуков в синем и патрульной машины, словно тех и не существует.
«И что в этом случае предпримут копы? – спрашивает себя Уэнделл. – Достанут оружие и попытаются показать, кто в доме хозяин? Дадут предупредительный выстрел в воздух, а потом начнут стрелять по ногам?»
К полнейшему изумлению Уэнделла, Нюхач и остальные и не думают менять курса. Едут себе и едут, мимо стоящих на шоссе автомобилей, мимо Щеды и Стивенc, мимо патрульной машины. Даже не притормаживают, чтобы взглянуть на полуразрушенную закусочную, автомобиль начальника полиции, пикап (Уэнделл мгновенно его узнает), людей, стоящих на вытоптанной траве, двое из них – Дейл Гилбертсон и Голливуд Джек Сойер, лос‑анджелесский наглец (что там делает третий мужчина, в белоснежной шляпе, черных очках и щегольской жилетке, Уэнделл не понимает. Этот тип словно попал туда из какого‑то фильма Хэмфри Богарта). Нет, они едут дальше, не поворачивая упрятанных в шлемы голов, словно цель их поездки – Сентралия, а точнее – бар «Сэнд», завсегдатаями которого они являются. Они едут дальше, вся пятерка, безразличные к происходящему, как стая диких собак. Вырвавшись на пустое шоссе, сразу перестраиваются: четверка в ряд следом за Нюхачом, занимая всю ширину дороги. Затем все как один выписывают широкую дугу U‑образного поворота, оставляя за собой пять шлейфов пыли и гравия, вновь перестраиваются в колонну один‑два‑два, и едут на запад, к месту преступления и Френч‑Лэндингу.
«Будь я проклят, – думает Уэнделл. – Нюхач поджал хвост и сдался. Каков сосунок». Байкеры приближаются. Вскоре Уэнделл уже может разглядеть через прозрачный щиток шлема увеличивающееся в размерах суровое лицо Нюхача Сен‑Пьера. «Никогда не думал, что ты можешь так легко выйти из игры», – говорит Уэнделл Грин, не спуская глаз с Нюхача. Ветер разделил его бороду на две равные части, которые колышутся по обе стороны от шлема.
Нюхач щурится, словно охотник, выслеживающий дичь. От мысли, что он может оказаться под прицелом Нюхача, кишечник Уэнделла начинает подавать тревожные знаки. С рвущим барабанные перепонки ревом Нюхач пролетает мимо помятой «тойоты». За ним следуют остальные члены Громобойной пятерки, их «харлеи» ревом не уступают мотоциклу Нюхача.
Трусливое бегство Нюхача поднимает настроение Уэнделлу. В зеркало заднего обзора он наблюдает, как уменьшаются фигурки байкеров, но тут в голове возникает мысль, которую он не может оставить без внимания. Уэнделл, возможно, не Эдуард Р. Марроу наших дней, но репортером он проработал без малого тридцать лет, так что в чутье ему не откажешь. Мысль, ползущая по извилинам мозга, приводит в действие систему охранной сигнализации: Уэнделл понимает, что происходит.
– Будь я проклят! – восклицает он, жмет на клаксон и резко поворачивает руль влево, с минимальными повреждениями бамперов: своего – переднего и заднего автомобиля, стоящего впереди. – Каков подлец! – Он радостно смеется. «Тойота» вываливается из ряда автомобилей, стремящихся на восток, к съезду с шоссе № 35, и, набирая скорость, устремляется в западном направлении, вслед за байкерами.
Теперь Уэнделл Грин уверен, что ему не придется ползти по полю на пузе: этот мерзавец Нюхач Сен‑Пьер знает другую дорогу, ведущую к «Закусим у Эда»! И нашему лучшему репортеру остается только держаться за байкерами, не попадаясь им на глаза, чтобы беспрепятственно добраться до цели. Прекрасно.
Вон она, ирония жизни: Нюхач протягивает прессе руку помощи за что пресса премного вам благодарна. Пусть и полагает вас подонком. Уэнделл сомневается, что Дейл Гилбертсон предоставит ему свободу действий, но, если он подберется к закусочной, вышвырнуть его оттуда удастся не сразу. А пока он успеет задать несколько вопросов, сделать несколько снимков и, что самое главное, набрать фактуру, которая является визитной карточкой его статей.
С радостно бьющимся сердцем Уэнделл мчится по шоссе со скоростью пятьдесят миль в час, не упуская байкеров из виду и одновременно не привлекая к себе их внимание. Устойчивый поток автомобилей, движущихся навстречу, иссякает. И тут, словно байкеры только и ждали этого момента, они сворачивают с шоссе на подъездную дорогу, которая ведет к куполу «Гольца».
Уэнделл вдруг начинает сомневаться, а правильно ли он просчитал намерения Нюхача и его приспешников. Но не может же он поверить, что им захотелось опробовать в деле новую модель трактора или газонокосилки. Он прибавляет скорость, опасаясь, что они заметили его и пытаются оторваться. По его разумению, эта подъездная дорога ведет только к демонстрационному залу, ангару технического обслуживания и автостоянке.
Последняя пустует. А вот за ней.., что? Насколько он помнит, вроде бы заброшенное поле, потом большая роща деревьев, не лес, конечно, скорее лесополоса. Деревья он может видеть даже оттуда, где находится, спускаясь с холма.
Не удосужившись включить поворотник, Грин пересекает полосу встречного движения и катит по подъездной дороге «Гольца». Рев мотоциклов слышен, но стал заметно тише, и Уэнделла охватывает страх: а если они как‑то провели его и теперь удирают, посмеиваясь? Поднявшись на холм, он оглядывает стеклянные стены демонстрационного зала и едет на стоянку. Перед ангаром техобслуживания стоят два больших желтых трактора, но его автомобиль – единственный на стоянке. В дальнем ее конце низкая каменная стена высотой под бампер разделяет асфальт стоянки и траву. За травой – деревья. Оканчивается стена у асфальтированной дороги, которая уходит за демонстрационный зал.
Уэнделл направляет «тойоту» к стене. Он еще слышит мотоциклы, но их рев напоминает жужжание пчел. Уэнделл понимает, что они уехали на полмили, а то и больше, и выскакивает из кабины. Диктофон сует в карман куртки, «Никон» надевает на шею. Перепрыгивает через низкую стену, спешит к деревьям. Видит остатки старой щебеночной дороги, давно заброшенной и заросшей травой, которая уходит вниз, в лесополосу.
Уэнделл прикидывает, что до «Закусим у Эда» примерно миля, и задается вопросом, сможет ли его «тойота» преодолеть это расстояние по сплошным колдобинам и ухабам. В некоторых местах щебенка полностью ушла в землю, в других – вздыбилась. Ровных участков практически нет. Холмики травы чередуются с глубокими рытвинами. Для мотоцикла такая дорога – не препятствие, но Уэнделл понимает, что его ноги справятся с ней куда лучше, чем колеса «тойоты», поэтому он не возвращается к автомобилю, а подходит к лесополосе и углубляется в нее. Исходя из увиденного на шоссе, Уэнделл не сомневается, что до прибытия медицинского и технических экспертов времени у него предостаточно. Даже призвав на помощь знаменитого Голливуда Сойера, местные копы мало что могут.
По мере продвижения по дороге рев мотоциклов становится громче, словно байкеры остановились, чтобы обсудить план действий по прибытии к полуразрушенной закусочной. Чудесно. Уэнделл надеется, что они будут болтать и дальше, пока он вновь их не увидит; надеется, что они будут кричать друг на друга и махать в воздухе кулаками. Ему хочется увидеть, как они насыщают кровь адреналином, вооружаются тем, что, должно быть, возят с собой.
Уэнделлу не терпится запечатлеть, как Нюхач Сен‑Пьер молодецким ударом правой вышибает передние зубы Дейлу Гилбертсону или душит его дружка Голливуда. Но больше всего Уэнделлу хочется заполучить другую фотографию, ради которой он готов подкупить любого копа, чиновника округа или штата, зеваку, готового оказать ему посильную помощь. Фотографию обнаженного тельца Ирмы Френо. Предпочтительнее, изуродованного Рыбаком. Две фотографии – идеальный вариант. Лица – для остроты ощущений, тела – для извращенцев. Но он согласен и на одну, общую.
Эта фотография обойдет весь мир, принося миллионы. «Нэшнл энкуайрер»[66], к примеру, отвалит за нее двести, а то и триста тысяч долларов. Это же не фотография, а золотая жила!
Не успевает Уэнделл пройти по лесополосе и десятой части мили, мечтая о деньгах, которые принесет ему маленькая Ирма, и не отрывая взгляда от земли, боясь подвернуть ногу или упасть, рев моторов «харлеев» Громобойной пятерки отрезает, как ножом.
На какое‑то мгновение устанавливается звенящая тишина, но тут же ее наполняют другие, более спокойные звуки. Уэнделл слышит свое свистящее дыхание, а также какое‑то дребезжание и постукивание у себя за спиной. Оборачивается – и видит приближающийся к нему по разбитой дороге древний пикап.
Чуть не прыскает со смеху, глядя, как автомобиль бросает из стороны в сторону, когда то одно, то другое колесо попадает в глубокую рытвину. Выходит, не только байкеры знают путь к «Закусим у Эда». Только вот лишние люди Уэнделлу там совершенно не нужны. В этот момент пикап наезжает на толстый корень, его подбрасывает, и четыре темных головы в кабине качаются, как марионетки. Уэнделл идет навстречу пикапу, чтобы предложить водителю и пассажирам тут же отправиться в обратный путь. Днище пикапа задевает камень. Раздается скрежет, летят искры. «Этой колымаге никак не меньше тридцати лет, – думает Уэнделл. – На дороге редко встретишь автомобиль хуже этого». Когда расстояние сокращается до минимума, он видит, что это «Интернешнл харвестер». На ржавом переднем бампере – ветки и сорняки. Неужели «И‑Х»[67]когда‑нибудь выпускала пикапы? Уэнделл поднимает руку, как присяжный, дающий клятву, но пикап со скрипом и скрежетом проезжает еще несколько ярдов, прежде чем останавливается. Его левый борт значительно выше, чем правый. В царящем под деревьями полумраке Уэнделл не может разглядеть лиц, которые всматриваются в него через лобовое стекло, но два вроде бы ему знакомы.