Матушка искала регента, который мог бы проводить вечерние службы. Первым таким регентом стала немолодая, но опытная И.М. Пение с ней было разным, из-за отсутствия спевок и подготовок к службе, пели мы не складно, что меня очень огорчало. Я скучала по нормальному пению, чистым аккордам, к которым привыкла. Школа Кустовского не давала себя забыть.
В один день с И.М. у нас появился и бас. После первой же службы в нашем храме И.М. позвала меня в храм Архангела Михаила, петь раннюю литургию, где она регентовала в отсутствие регента левого хора. Я с радостью согласилась, поскольку мне было интересно попеть в таком старинном и большом храме, который стал моим первым храмом, куда мы ходили, после возвращения из Германии.
Это был первый день в моей жизни, когда я пела две литургии подряд. Раннюю литургию петь было тяжело. Говорят, это потому, что голос в такое время еще «спит». Но все равно петь в таком храме было мне приятно.
На тот момент состав нашего хора был таков: я и К. пели альтом, матушка и некоторые из ее детей сопрано, одна дочка пела тенором, был бас В. Регент И.М. пела недостающим голосом. Вечерние службы протекали в минимальном составе. Иногда приходила опытная певчая Т., поддержать на отсутствующей партии.
Не знаю, имеет ли право певчая быть недовольна регентом, но это все же субъективный фактор, с кем-то нравится петь больше, с кем-то меньше. Я всячески смиряла все свое недовольство, хотя очень часто приходила расстроенная после служб, не было этого чувства радости, что послужила Господу. Как-то все у нас было скомкано и спонтанно. Я успокаивала себя, что мы только начали петь вместе, о чем еще можно говорить. Споемся со временем.
Бывали службы, после которых я плакала от расстройства, от беспомощности, что сама не могу ничего изменить. Хотя ангелы скажут вам, что это от гордости. Да, это так. Некая скрытая гордость сидит в человеке, когда он думает, что почему-то должен был сделать все идеально, можно подумать, у него есть на это предпосылки. Иоанн Кронштадский пишет: «Кто стыдится и краснеет за свое несовершенство, тот стыдится призрака, представляющегося ему в его собственном воображении, тот горд мнимыми своими совершенствами».
Все что мне было бы позволительно делать, это наматывать на ус ошибки, которые я вижу и в будущем не допускать их самой, если Господь сподобит стать регентом и получить власть что-то решать в порядке службы.
У меня началось какое-то «горе от ума». Нас многому научили на курсах, нас научили идеальному, как должно быть и я хотела видеть эту идеальную картину на службах, но, конечно, ее быть не могло при сложившихся обстоятельствах: новый храм, новый неспетый коллектив с разными знаниями, непостоянный регент, который служит уже столько времени, что чужой временный хор он может воспринимать для себя только как временное явление в жизни, на которое не стоит тратить много сил. Я по своей «молодости» на певческом фронте и неопытности видела все по иному. Но как, возможно, изменится эта картина в моих глазах через лет, скажем, десять.
Надо было очень держать себя, не позволять лукавому овладеть моим сознанием, так можно дойти и до прелести. Я молилась, чтобы Господь не дал мне так критично относится ко всему, что вижу на клиросе, понимать немощи человеческие и все покрывать любовью. Это было нелегко. Я старалась быть просто благодарной Богу, что я вот здесь стою на ангельском месте, имею право петь, что я наконец нужна, я пою одна на партии, у меня море возможностей для практики, в конце концов храм, где пою, находится в 10 минутах ходьбы от дома. Сколько благости! Что ты еще требуешь, о душе?
Я думала, Господи, почему же не получается петь с людьми, с которыми хочется петь, к примеру, с выпускницами певческих курсов, с преподавателем В., с другими людьми этой же Кустовской школы. И находила ответ, – это нужно для смирения. Не ищи рая на земле, детка. Там, даст Бог, споемся. А здесь на земле задача – начать строить небесный клирос внутри себя. А с людьми, с которыми итак хорошо и благоговейно поется, он считай уже построен, а наслаждаться пока рано. Ты нужна там, где надо еще бороться и воевать, в первую очередь с собой, со своими немощами. Надо закладывать фундамент там, где еще все сыро. И зачем мы на самом деле в этой жизни были поставлены на определенное место, окончательно станет известно только потом. А пока надо стараться со смирением принимать волю Божию.
И.М. не задержалась у нас надолго. Появилась новая молодая регент М., с пятилетним опытом, и, к моей радости, со школой Кустовского. М. училась у него на певческих курсах, а регенство осваивала в другом месте.
Подумать только, я поначалу отнеслась к ней очень ревностно. Меня не покидала вредная мысль, что я могла бы тоже регентовать. Ну куда тебе, смиряла, себя я, ты еще совсем младенец в этом деле, молоко на губах не отсохло. Только от лукавого могла прийти в голову эта дерзкая мысль. Один раз провела по милости Божией кусочек службы, и думаешь, что вот так все просто. Мне эта мысль самой была очень противна, ведь объективно я понимала, что мне еще рано, что я завалю кучу служб. Я каялась в этом своем безобразии. В итоге мы с М. очень подружились и мне стало смешно, что меня посещали такие мысли.
Первая служба под руководством М. прошла мне просто на радость. Это было то самое, почему я так скучала. Она будто собрала нас всех и звучали мы отлично, подобно тому, как на любимых курсах.
Чуть позже у нас появился еще один мужчина, очень музыкальный, умеющий петь любую партию. Такой для клироса бывает находкой, поскольку его диапазон позволял петь и теноровую партию, а мужской тенор в смешанном хоре – это редкость. Певчий Д. в свое время начал учиться на регента (кстати у Кустовского), но по личным обстоятельствам не смог продолжить учебу.
Странное и противное я в себе обнаружила качество – мое первое восприятие новых людей на клиросе негативное. От этого мне очень правда противно. Полагаю, это из серии искушений, но нет я сваливать на искушение это не буду, просто я его (искушение) видимо не выдерживаю, раз обнаруживаю внутри себя такой негатив. Тогда нужно взять себя в руки, вспомнить про любовь, которую Господь питает ко всем нам, и в частности к тебе, т.е. ко мне, Его страдания и постараться найти в себе хоть каплю подобной любви по отношению к ближнему. Тогда я начинаю себе напоминать про это, стараюсь полюбить нового человека, ну если не полюбить, то хотя бы избавится от подозрительно-негативного отношения. Ведь у нас общая задача – едиными усты и единым сердцем петь Богу, помогать людям молиться. Этого не достигнуть без любви.
Мой негатив к Д. быстро прошел слава Богу.
Я полагала, что раз он такой музыкально образованный, умеет прекрасно задать тон и немного учился на регента, то в случае чего (опоздания регента на службу и т.п.) именно он возьмет теперь руководство, но не я, как случалось уже. Как же я была удивлена, когда в одно такое воскресное утро, когда к началу службы матушки не было, а были только я, Д. и бас, именно Д. утвердительно-вопросительно сказал мне «ты ведь регентуешь» тем самым показав, что он за это дело браться не будет и я провела великую ектению (при этом Д. пел партию сопрано), после чего уже подошла матушка. Хотя я честно не знаю, если бы руководство взял он, смог бы он что-то показать руками, а не только задать тон. Может, по этой причине он уступил мне.
Через несколько служб, проведенных М., у нас появилась еще одна регент Н., приглашенная на вечерние службы. Она и М. делили службы между собой, в зависимости от того, кто когда может. Н. была опытнее М. и первую службу с ней мы спели прекрасно, особенно прекрасно были проведены стихиры, что я даже не удержалась от комплимента в ее адрес. И потом надо же заводить дружбу и хорошие отношения с любым регентом. Впоследствии то ли она немного расслабилась, то ли мы уже привыкли, но ошибки стали чаще. У нас с М. было предположение, что Н. не испытывает личного удовольствия петь с нами и управлять нами, поскольку она любила поставить сразу для пения ноты с листа, что мы бывало не всегда могли спеть, а она удивлялась и говорила, что привыкла, что певчие сразу все поют в хорах, с которыми ей приходилось работать.
Но службы с ней мне нравились тем, что она старалась брать разные песнопения. Я потихоньку приносила интересные и любимые ноты песнопений, которые я привыкла петь ранее в храме в Московской области, и она ставила эти ноты, тем самым наш репертуар постепенно увеличивался. С другой стороны, службы с ней лично для меня были более стрессовыми по той же причине, ведь я пела одна в партии, а опыта было маловато еще в одиночном пении и я переживала, что не смогу спеть то или иное произведение. Вечерние службы мы практически всегда пели квартетом с той разницей, что певчие на партиях менялись, т.е. это не был всегда квартет из одних и тех же лиц. Иногда приходила вечерами петь еще одна опытная женщина, которая оказалась мамой Н.
Со временем мы очень хорошо спелись, стали брать новые произведения, стали даже петь иногда на подобны. Н. сама приносила новые ноты и казалось, что она даже полюбила спевки, работу с хором, с певчими, которые не поют «с листа». Отношения у нас были очень теплыми. Больше всего нравились мне наши квартетные субботние вечера.