Это случилось 23 ноября 2015 года. В этот день я провела первую в своей жизни службу в качестве регента. Даже как-то не могу называть себя этим словом – «регент», понимая, что мне еще нужно многому научиться и набраться опыта. Но как еще учиться, если не на практике реальных богослужений. Видимо, именно так думает руководитель наших регентских курсов Н.С. Прошло всего три месяца с начала курсов, а некоторым из нас предложили попробовать провести службу – пока самую простую вседневную вечерню и утреню.
День службы я знала за две недели и начала сразу же готовиться. 11/24 ноября праздновалась память великомученика Мины и с ним пострадавших мучеников Виктора, Викентия и мученицы Стефаниды. Вместе с ними память совершается преподобному Феодору Студиту.
В процессе подготовки я пела и регентовала службу наверное раза три точно. За счет того, что память совершалась нескольким святым, в службе чередовались разные гласовые напевы. Я молилась постоянно Господу, Богородице, Роману Сладкопевцу, Архангелу Михаилу (главному небесному регенту), Кизическим мученикам, святым, которым совершалась служба, и всем святым о помощи мне в проведении службы.
В день службы на работе я не могла найти себе места, считала каждый час. Минут за пять до ухода охватил какой-то невероятный мандраж и помогала только молитва. «Господи, неужели я сейчас буду проводить службу? Как в это трудно поверить. Как все быстро развивается. Еще только недавно я терзалась в сомнениях, идти ли мне так скоро на регентские курсы. И вот уже служба…». С одной стороны я ощущала себя готовой в плане того, что все необходимые знания у меня были, поскольку мы тренировались на курсах и все лето я индивидуально занималась с В. С другой стороны, я понимала еще сильную недостаточность с музыкальной точки зрения, чтобы называть себя регентом. Этот комплекс отсутствия музыкального образования никак не оставлял меня. Я переживала в большей степени именно за музыкальную часть, что не чисто или неверно задам тон. Меньше за руки, они как-то уже сами почти освоились.
Когда я пришла в храм, еще никого из клирошан не было. Я могла только догадываться, кто будет петь. Никто из нашей группы по понедельникам петь не мог, поэтому, скорее всего, это будут девочки-регенты, выпускницы курсов, с которым я пела в этом храме все лето. Так оно и вышло.
Я подошла к иконам Господа, Богородицы, Кизических мучеников и пошла на клирос готовить все необходимые книги. Там была пока только И., которая в очередной раз спросила, была ли у меня уже регентская практика. Я поняла, что она не знает, о том, что регентую сегодня я и сказала об этом. Подошла Н. и облегченно вздохнула, узнав что ей сегодня не нужно регентовать.
Пришла преподаватель и мы обсуждали последование службы. Она чуть было не нарушила мой план, поставив петь иные стихиры, чем были запланированы. Но я объяснила, что службу составила в соответствии с богослужебными указаниями, и она согласилась.
Почти всех певчих я знала, лишь одну видела только однажды. Была также девочка, которая пока просто слушала, а чуть позже подошел бас, с которым мы тоже пели летом.
Момент, когда чтец читал 9-й час и начало вечерни казалось длился вечно. Все ближе и ближе к возгласу священника паника хотела охватить меня, но я молилась и это очень помогало. На иконостасе клироса левого придела храма (вмц. Варвары), на котором в этот день служили, находится Тихвинская икона Богородицы, на которой Она во весь рост. Она там бесподобно красива и улыбается. Это очень помогало в течение всей службы, Она поддерживала и давала мне силы.
Возглас. Я задаю тон и мы поем первую ектению. Слышу, звучит не очень чисто. Преподаватель показывает жест рукой первым голосам, что они занижают. Это иногда происходит на службах. Может быть потому что сопрано – это не их «родная» партия, а я еще где-то в соль-мажоре дала (впрочем, как и планировала), а может просто дело привычки: девочки любят вести службу в ре-, ми-мажоре. Но от Н.С. никаких замечаний по поводу тональности не было и я продолжала в ней. В основном всю службу мы пели без тенора. Лишь иногда Н.С. пела теноровую партию, когда звучание остальных голосов ее полностью устраивало.
Первый мой ляп случился на «Господи воззвах», на стихире на «Слава», когда нужно было перейти на минор. Я вдруг замешкалась с самым простым для себя аккордом, а времени на службе на долгое раздумье нет и Н.С. дала тон вместо меня. Видимо, происходит такое из-за самонадеянности. Я думала, что уж тут точно не будет проблем. А вот и нет. То же самое произошло на «Свете тихий» из-за нахлынувшего страха и растерянности. Немного криво прозвучал в начале и прокимен. Но на стиховне я исправилась и с минорным тоном все получилось. Последний тропарный блок вечерни, за который я больше всего переживала из-за сочетания 4-го и 8-го гласов, удался.
Вечерня быстро очень быстро пролетела, мне хотелось продолжать дальше. Н.С. хвалит, говорит, что все хорошо. Я уточняю, могу ли провести и утреню. Да, могу. Слава Богу! Хотела все подготовить к утрене во время шестопсалмия, но в храме было совсем темно. Я решила тогда не суетиться и погрузиться в молитву. Всему свое время.
Кафизмы читали все три, но с сокращением количества псалмов. Служил отец Димитрий, с ним кафизмы обычно не опускаются.
Начался канон с ирмологическим 8-м гласом. Некоторые ирмосы были спеты не очень чисто, что меня просто вышибало из равновесия. Надо как-то проще реагировать на ошибки. Но проблема была и в певчих, Н.С. говорила, что они пели не по руке. Один раз я при задавании тона прямо «улетела» в высь, тут уже Н.С. сказала, что это высоко и я исправилась.
«Честнейшую» спели хорошо. Допели канон. И тут я почувствовала, что сейчас на пределе, устала, сил не осталось, хочется уже конца. Еще же стиховня утрени, – с удивлением для себя понимаю я. Прошу сил у Господа. И Он дает. Богородица улыбается мне, поддерживая. Спели стихиры на стиховне. Остался еще раз блок тропарей и конец.
Перед 1-м часом Н.С. отлучается, успев вывелись мне немало комплиментов.
И тут я ощутила всю ответственность, что теперь я совсем один на один с певчими и никто не поддержит, если что. Казалось бы, да что там осталось, ерунда. Но я понимаю, что и тут может все что угодно произойти. Молюсь.
Предлагаю спеть «Взбранной Воеводе» на 8-й стихирный глас. В храме в Московской области мы всегда пели эту молитву именно на стихирный и мне это очень нравилось. Девочки сначала удивляются, говорят, что принято на тропарный. Но потом соглашаются. И как-то мы очень хорошо и торжественно спели. Дальше «Великого Господина» и конец. Все! Слава Богу! Благодарю певчих. Но больше всего благодарю Господа.
Впереди меня еще ожидали занятия по дирижированию. После службы я находилась в состоянии некоего восторга и радости, смешанного с усталостью. Преподаватель дирижирования видела кусочек моей службы и не стала сразу «мучить» меня вначале занятия.
Тогда клирос левого предела был еще открытым и видимым для присутствующих в храме. Ближе к концу года на нем, как и на клиросе правого предела соорудили стеночки, в которые были встроены иконы и певчие за счет этого теперь оказались в загороженной «коморке» и могли болтать и гонять чаи в перерывах между пениями (шутка, конечно). Но в каждой шутке есть доля правды. Закрытый клирос действительно расслабляет. Я вообще являюсь большим противником всяких лишних разговоров во время службы, хотя, бывает, что и сама искушаюсь. Такая расслабленность отгоняет Божественную благодать, плохо идет молитва. Певчие, как свечечки должны стоять во время службы, все внимание направлять на тексты песнопений, к Господу, который Сам невидимо присутствует здесь и сейчас. Но современные клиросы, которые встречались мне, мало отвечают этому. Напротив, вошло в обиход, поговорить во время Шестопсалмия и иных моментов службы, когда идет чтение. Еще хуже, когда певчие всю службу где-то в своем мире, в телефоне или планшете даже во время пения. Такие службы очень тяжело проходят. Это так загрязняет душу, вместо того, чтобы она очищалась, получая Божественную благодать. Необходимость терпения подобных ситуаций – является одним из негативных моментов клиросного служения. И очень жаль, что соклирошане этого не понимают. А регенты редко заботятся о надлежащей атмосфере на клиросе, часто они сами являются участниками этой современной распущенности и вседозволенности. Отчасти, причина в том, что музыкальный профессионализм ставится на первое место перед воцерковленностью человека. Кто-то придумал миф, что иначе будет некому петь, поэтому клиросы наполнены нецерковными музыкантами. В итоге клирос живет какой-то своей жизнью, раздельной от богослужения и жизни прихожан, словно они так забежали издать красивые музыкальные звуки, а смысл того, что издают мало кого интересует. Главное – чисто спеть. Не ставится задача – понятно спеть, а если ставится, то где-то там в конце очереди. Но ведь в богослужении главным является именно Слово. Страдают больше всех прихожане, они не понимают текстов. Да как их понять, когда стихира произносится со скоростью скороговорки, когда не используются музыкальные приемы для выделения текста, те же подобны. Пение хотя бы первой стихиры вначале службы на подобен, медленно, четко, выделив тем самым текст, сразу привлекло бы внимание молящихся к тому, что собственно сегодня за служба, что празднуем, какое событие вспоминаем, какого святого почитаем и призываем молиться о нас.
К сожалению, это в большинстве случаев не так. Стихиры считаются чуть ли не второсортными, пробормотал и ладно. Но зато тратится много времени на изучение сложных авторских произведений неизменяемых текстов службы. Но они-то никуда не денутся, они поются на каждой службе, их прихожане отчасти наизусть знают. Но почему-то нужно их преподнести каждый раз с новой музыкальной окраской, часто далекой от церковно-певческих традиций, так что службы начинают превращаться в концерт. Я не могу забыть те неприятные моменты, когда находясь в храме, я думала, что я в опере, поскольку с клироса доносились реальные вопли сопрано и басов. Какая там молитва под такое! Это был просто какой-то ор на максимальных вокальных возможностях.
Этот факт является одной из причин, почему я так рвусь к регентству. Пусть малый вклад удастся, если даст Бог, внести, но хотя в каком-то маленьком храме, если у меня будет такая власть, будет благоговейная молитвенная атмосфера и пение в рамках церковных традиций.
Во втором семестре нас ожидала полиелейная служба в качестве зачета по обиходу. У меня она случилась значительно раньше, в самом начале семестра и проводила я ее без подготовки.
Все было, как обычно. Придя на клирос во вторник вечером Н.С. «стрельнула» взглядом на одну из сокурсниц, но та стала мотать головой в стороны, тем самым показывая, что службу проводить не желает. Следующей «жертвой» была я. Я пыталась уговорить себя внутри, что нет, я все не так поняла, не может Н.С. дать нам полиелейную службу вот так сразу, я не смотрела на нее. Но чувствуя на себя взгляд преподавателя, я подняла глаза в ее сторону.
- Ирочка, вы читаете вопрос в моих глазах?
Читаю, читаю. В общем я на свой страх и риск и надеясь на помощь свыше согласилась провести службу.
По словам Н.С. мне это удалось хорошо, она снова хвалила в ответ на мою самокритику и сказала, что ставит мне зачет автоматом. Были, конечно и ошибки, но не критические. Я как-то в этот раз скомкано себя ощущала, мне казалось я ничего не могу и ничему не научилась. Возможно, мешала атмосфера на клиросе, кто-то «сидел» в мобильнике, другие разговаривали. Надо хоть раз встать на место регента, чтобы на себе ощутить, какое внимание должно быть во время службы. Это полное сосредоточение. Регенту не до разговоров. Он весь там, в службе, словно в каком-то ином пространстве, в огне. А певчие, которые не с ним, а заняты своими делами, они в другом мирке. Будто невидимая стена разделяет. Это трудно объяснить. А соединение происходит во время пения, по крайней мере должно происходить, если души всех направлены к Богу, на молитву. Молитва певчего – она иная, не так как мы часто привыкли думать о молитве, когда она выражается в прочитывании определенное текста. Певчий поет текст, но из-за сосредоточения также и на музыкальной части, он не уделяет тексту именно разумом большого внимания. Но его душа, она может молиться в этот момент сама, если певчий настроен на молитву. Он делает свое дело, поет, а душа сама молится.
Регенту нужно всегда помнить, что певчие часто там в своих мыслях, они не думают, как регент, им надо пальцем показать, что поем, объяснить, какой текст вставляем на Величании и быть уверенным, что каждый это услышал. Повезло тому регенту, у которого есть хороший помощник из певчих.
- Чем больше, я практикуюсь, тем больше мне кажется, что я ничего не умею, – делилась я своими ощущениями с Н.С.
- Это нормально, Будет время, вы еще будет думать, а зачем я всем этим стала заниматься, – отвечала преподаватель.
Не хотелось бы мне, чтобы такие мысли меня стали посещать. Но на четвертой, пятой службе Господь уже на дает столько благости, а пускает больше в свободное плавание, словно говорит как апостолу Павлу «довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи»[2]. Тем самым Он показывает все «острые углы», трудности регентства и своего рода беспомощности самостоятельно совладать с определенными ситуациями. И это далеко не только музыкальные моменты. Обнажается человеческая немощь. Если певчий должен бороться только со своей немощью, то регент – и со своей и с немощами своих певчих.
Я снова противилась и говорила Н.С., что как же это трудно и скомкано, проводить службу без подготовки. Но она вновь настаивала на необходимости таких служб, потому что особенно в наше современное время часто регенту приходиться сталкиваться именно с внезапностью проведения службы.
И вот в следующий вторник на роль регента снова была выбрана я. В ответ на мое удивление кто-то сказал, что нужно провести две службы подряд. Что это? Надеюсь не из серии суеверия.
Пришлось быстро включаться в роль регента. Это происходит словно смена внутреннего состояния. Если приходишь и настраиваешься, что будешь только петь – это одно, а вести службу – другое и требует максимальной сосредоточенности. И я же понимаю, что ничего не могу сама, без Господа. Начинаю усиленно молиться.
Смотрю стихиры Минеи (служба была преподобному Ефрему Сирину). Н.С. на эту тему хорошо подметила, сказав «готовимся к Великому посту». Глас 1, подобен «Небесных чинов». Совершенно не ожидая положительно ответа, предлагаю спеть на подобен и к своему удивлению получаю согласие. Аж сама так опешила от неожиданной радости, что стала нервно просматривать стихиры на предмет их верного разделения на подобен. Опять требует правок – думаю я и отмечаю карандашом свое видение разделения стихиры.
- Ирочка, вы верно стихиры поделили? – спрашивает Н.С.
- Да, да, конечно, все разделила – уверенно отвечаю я.
Наступает момент их пения. Начали, слава Богу! Поем, заканчиваем первую. Что-то как-то странновато, – подумала я, не понимая в чем дело. Поем следующую, то же самое. И тут я понимаю в чем странность. Почеркала я карандашиком неверно и поделила стихиры так, что они заканчивались первой мелодией, а должны второй по структуре и правилам распева на подобен. Вот, я лапухнулась. Но ведь спели же, спели чисто, никто не ошибся, не удивился и ничего не заподозрил. А прихожане они и вообще не знают таких тонкостей. А все потому, что я сама была абсолютно уверена, что все правильно делаю. Покажи я хоть каплю сомнения, стихиры могли бы «развалиться».
Рискнула я на этой службе и еще раз. На стиховне утрени Богородичен было положено распевать на подобен «Егда от древа». Н.С. опять дала добро. И мы очень хорошо и умилительно его спели.
В рассказе «Знакомьтесь со святыми» я упоминала про важность того, что хорошо перед службой узнать про жизнь святого, которому будет служба. Полиелейная служба была преподобному Максиму Греку. Я снова задумалась, почему я регентую именно на этой службе. И только на следующий день я заметила некоторую взаимосвязь. В этот же день совершается память Божией Матери «Отрада» или «Утешение» (Ватопедская икона), и канон на службе пели именно Ей. Эта икона очень мною любима и почитаема. Именно она долгое время была «алтарной»[3] иконой в приходе во Франкфурте. Помните ее историю? Милостивая Богородица загораживает Своей рукой ручку Младенца-Христа, тем самым являя милость к роду человеческому, не смотря на грехи, которыми заслуживаем мы праведный гнев Господа.
Вот и мне явила Владычица Свою милость.
Регентская практика
Никогда не возможно себе представить, что приготовила для тебя рука Божественного Промысла. Думала, что пригожусь как регент в нашем храме Петра и Павла, а оказалось, что «командировали» меня в Небесной канцелярии совсем в иное место. В этот раз без всяких мытарств, которые были у меня по окончании певческих курсов. Тут я, можно сказать, и очухаться не успела, как начала проводить самостоятельные службы в новом храме.
Новый он был в том смысле, что я туда теперь пришла в роли регента. Сам же храм был мне знаком, так как год назад (как раз во время моих певческих мытарств, когда я с жадностью искала любые службы) я пела там под руководством регента Л. с ее уже не очень молодыми певчими.
Это получается, что в Небесной канцелярии они уже заранее знали, что вот через год в храме N нужен будет регент, а опытные туда не идут из-за низкой ставки, а такая-то с радостью согласится. Значит будет ей место, пусть учится.
Это был храм святителя Николая в Заяицком – большой храм в центре Москвы. Огромной радостью было то, что пели со мной мои девочки, с которыми мы подружились ещё на певческих курсах и которые (почти все) учились на регентских, а также преподаватель В. с курсов Кустовского, и периодически даже наша регент М. Просто так пели, потому что нравилось. Вот и сбылась моя мечта – петь с теми, с кем хочется. Мы с девочками очень удивлялись и радовались такому повороту событий – ведь ранее мы только несмело в мыслях допускали подобное, а тут вдруг осуществилось, да еще одна из нас регентует. Дивны дела Твоя, Господи!
Состав был у меня непостоянный, девочки (в основном те, кто пели партию сопрано чередовались от службы к службе). Мне очень нравилось петь женским однородным составом. За счет того, что мы все дружили и были едины духом, пение наше получалось молитвенное. Это было время очень благодатных служб! Я пыталась брать новые произведения, проводить спевки. Но за счет того, что состав был изменчив, это не всегда удавалось, о все же мы шли вперед.
Позже у меня появился бас, и мы стали петь квартетом. Он по духу тоже отлично вписался в наш коллектив, обладал голосом с прекрасным мягким тембром, петь с ним было замечательно. Но с его приходом начались проблемы иного характера, чего никогда не было с девочками: вмешательство в проведение службы, советы, комментарии, невнимательность. Это все нарушало молитвенный дух и мне не нравилось. Я терпела и долго ничего ему не говорила. Но однажды высказала свою точку зрения на проблему, он меня не услышал и оставался при своем мнении. Конечно, я могла бы показать из себя начальника и строго сказать, что либо ты ведешь себя так, как следует, либо тебя никто не держит. Но я этого не делала. Я не сторонник подобного обращения с людьми. Лишь собственным примером и любовью можно донести до человека суть. Да и разбрасывать басами как-то не хотелось.
Казалось, что наш состав наконец утвердился и мы будем всегда теперь петь таким квартетом. Начали брать интересные произведения, но вот снова произошло так, что сопрано больше с нами петь не смогла. Время Великого поста, Преждеосвященные литургии. Каждый раз на службу мне приходилось буквально выискивать очередное сопрано.
Произошло и еще одно событие, которое для меня стало чудом. Я начала регентовать в храме Петра и Павла. Матушка знала, что я закончила курсы, знала, что я регентую в другом храме, но было заметно, что меня как потенциального регента в этом храме не воспринимают. Но Господь повернул все удивительным образом.
Наша регент Наташа ушла, не успев найти себе замену. Маша в будни не могла. И к одной из служб матушке, видимо, ничего не оставалось, как доверить провести вечернюю службу мне. Это была полиелейная служба памяти святителя Иоанна Златоуста. Она прошла замечательно! Я заметила одобрение со стороны матушки. Настоятель сказал, чтобы я (а не Маша) проводила грядущую воскресную всенощную. Отношение в целом ко мне со стороны батюшки и матушки словно изменилось. Но я не расслаблялась и не обольщалась. Ведь в жизни в любой момент может все измениться в любую сторону.
Я была несказанно рада, ведь я так давно мечтала регентовать в нашем храме. Впервые я провела всенощную двунадесятого праздника – Сретение Господне. Приближался Великий пост.
И вот на последней всенощной перед постом за несколько минут до начала службы, когда я уже все подготовила и разложила ноты и книги, на клирос поднимается Наташа. Служба проводит она. Нет, я не была расстроена. За эти две-три недели я ощутила, что нагрузка весьма сильная. Внутри себя я не отказывалась от проведения служб, от того, что так сложилось в жизни, но в тоже время было чувство, что я не справляюсь, что мне тяжело. И в какой-то степени была даже рада возвращению Наташи. Я стала проводить службы, когда Наташа не могла. Их тоже было немало вначале поста. Промыслом Божиим каждый из нас получил, что хотел: Наташа – регента-напарника, я – регентство в нашем храме.
Но с Великим постом словно отошла благодать, и мои службы стали проходить настолько тяжело, что даже возникали мысли отказаться от регентства. На службах я словно не принадлежала себе – будто тело не мое, а руки висят как тряпки. Я не чувствовала, что я управляю певчими, а словно я машу под их пение. Внутри была жуткая неуверенность. Конечно, я не отказывалась, я прогоняла эти мысли и молила Бога, помочь мне вернуться в то мое уверенное состояние, которое было при первых службах. Это было очередное испытание, та же самая проверка на преданность делу, на преданность Богу, но только теперь не на певческом, а на регентском уровне. Я негодовала внутри себя, что певчие иногда не поют по руке, я комплексовала из-за того, что в хоре есть профессиональные певчие, а я тут без музыкального образование руками машу.
Но меня поддерживали подруги, преподаватель Н.С. Ах, как прекрасно иметь человека, которому можно вот так излить душу, который тебя поймет и поддержит! Она говорила, что все мы идет по одному пути. Она заставляла меня отбросить все комплексы. Образование – не образование, какая разница. «Да, они могут читать с листа, но провести службу они не могут. Воля Божия на то, что ты сейчас на этом месте, – говорила мне Н.С.». Да я и сама понимала, что мои мысли надуманные, накручены из пустого места, что в действительности никто ничего не думает подобного обо мне. Все это ловушки лукавого, который всеми способами хочет прогнать с клироса, лишить регентства.
РАССКАЗЫ
«Кисточка в Божьих руках»
Есть такая песня у православного автора-исполнителя Светланы Копыловой «Кисточка в Божьих руках». Она про художника, который думал, что он творец, а не Божьей силой пишет свои картины. От такого превозношения Господь отнял у него дар художества.
Всё то, о чём далее пойдет повествование, является очередным показателем того, как Господь действует в человеке, как Он являет Себя в человеческой немощи.
В одном православном приходе был обычный субботний вечер. Время подходило ко всенощному бдению.
Всё шло как обычно: прихожане расставляли иконы и готовили всё к службе. Одна девушка, исполняющая функции чтеца, и подготавливающая тексты службы для клироса, открывала богослужебные книги на нужных страницах, делала закладки, готовила распорядок службы. С недавнего времени ей пришлось на пару с ещё одной чтицей выполнять роль певчих, поскольку хор проводил летнее время в заслуженных отпусках.
Чтицы не обладали ни музыкальным образованием, ни знанием нотной грамоты, ни тем более опытом одиночного пения на службе. Однако, обиходные напевы и гласы из-за постоянного присутствия на всенощных хорошо отложились в их памяти.
Вот так по памяти, взирая для уверенности на нотные партитуры, в которых было лишь понятно, где нужно опуститься, где подняться, где потянуть звук, а где пропеть быстрее, спели девушки пару-тройку всенощных в унисон; звучало это примерно как бабушкино пение, но как говорится «на безрыбье и рак рыба», поэтому батюшка был доволен, что хоть кто-то и хоть как-то мог заменить отсутствующих певчих.
К общей радости на всенощном, о котором здесь рассказывается, должна была уже присутствовать одна из полноценных певчих, благополучно вернувшаяся из отпуска, и наша чтица могла уже не беспокоится о пении, не вспоминать напев очередного гласа, сосредоточившись лишь только на подготовке текстов для чтения.
Однако перед началом службы становится очевидным, что певчая не пришла и на службе её вообще не будет. Девушку охватило такое волнение и страх, как же она будет петь одна: гласы не повторяла и времени уже на это нет; вторая чтица не пришла, а вдвоём петь было бы не так страшно, всё же два голоса больше, чем один, и звук более насыщенный, а тут она, одна, без особых вокальных данных, сейчас начнет пищать, как мышка. На всенощную она привела одну женщину, которая первый раз будет на их службе в храме, и такое у неё будет впечатление негативное от пения. Человек первый раз пришел в приход, а там такое непрофессиональное пение будет.
Но до возгласа священника оставались считанные минуты, и девушке ничего не оставалось делать, как воззвать к Господу о помощи, к Божией Матери, к преподобному Роману Сладкопевцу. – Как же я буду одна 103 псалом петь Д. Аллеманова, – думала она, – ведь моих вокальных способностей недостаточно, чтобы хорошо взять высокие ноты в этом песнопении. Одно дело, когда вдвоем поём, пусть даже в унисон, но хоть какая-то поддержка. А тут одна буду сипеть. И глас 1-й, я ведь совсем его не повторяла и не готовилась. Такие мысли посещали девушку и она молилась только сильнее, уповая лишь на помощь Господа.
И Господь не замедлил, явил свою милость ради службы.
Начала она петь псалом 103, и голос льётся словно и не её: чистый, звонкий, до нужных нот дотягивается, звучит ровно. Всё всенощное прошло, как на одном дыхании. Чувствовала девушка, что не она вовсе поёт, а словно кто-то управляет, а она просто открывает рот и применяет свои минимальные знания церковного пения. Стояла она, пела и боялась пошевелиться, чтобы вот только не прошло всё это, а сохранилось бы до конца службы.
Может быть это всё только показалось? Выдумка?
Нет. После службы и на следующий день подходили к девушке прихожане и та знакомая, с которой она пришла на службу, и с удивлением говорили, какое хорошее было пение, словно одна из певчих пела. Батюшка также был приятно удивлён. Засмущали девушку прихожане своими похвалами, неделю шли ещё потом об этом разговоры, дошедшие и до вернувшихся из отпуска певчих. Почему-то люди считали, что какими-то заслугами самой чтицы всё так хорошо случилось, никак не могла она до них донести, что Господь управлял, что милостью Его такое пение получилось. Ведь впоследствии ей так петь уже не удавалось. Все мы – просто кисточки в Божьих руках.
А девушка эта через несколько лет всё-таки стала церковной певчей.
«Пасха»
Я хорошо помню свою первую Пасху в Германии. Тогда, когда все ушли после трапезы, а мы, трое девушек, остались в храме на дежурство. Тогда первый раз в жизни по предложению прихожанки Наташи я попробовала петь церковное – Часы Пасхи.
Я помню, как пыталась я проникнуться в тексты служб последней недели Великого поста, как поразил меня Канон о распятии Господа и «На плач Пресвятой Богородицы», что после я написала стих, который назвала «Плач Пресвятой Богородицы».
Над гробом Сына Пречистая скорбила
Слеза стекала по святым щекам.
У Девы горе безутешно было -
Был распят Сын Её,
Бог, Человек - Священный Храм.
«Тебя Я вижу, Мой Сыне, убиенна.
Того, Кто сотворил весь этот мир.
Того, Кто жертву в мир принёс неоцененную.
Творец, Господь был предан так людьми».
«Дарил Ты им любовь Свою и днём и ночью.
Священным заповедям о любви учил.
Но их сердца наполнены лишь злостью.
Ты, зная это, говорил: "Отче, им прости"».
О, как же сердце матери страдало!
Оно все есть любовь и всепрощенье.
И в нем Пречистая всегда Твои слова слагала.
Ей утешеньем стало Святое Воскресение!
В первые Великий пост и Пасху после возвращения из Германии в 2013 году как-то не получилось прочувствовать все события в полной мере. На службу, когда читался Великий покаянный канон Андрея Критского я успевала после работы только лишь к концу, когда уже читали псалмы. Последняя страстная неделя поста прошла, можно сказать, мимо, поскольку я работала. Удалось, правда, причаститься в Великий Четверг в храме Архангела Михаила, а сама Пасхальная ночь не вышла такой, какой хотелось. На клиросе я тогда еще не пела. Мама приболела, но мы все-таки пошли на ночную службу. В храм практически невозможно было войти, на крестный ход из-за многолюдства даже не смогли выйти из храма, поскольку люди, шедшие впереди уже возвращались в храм Причастится не удалось, потому что когда мы пришли, уже исповедовали только «своих». Причастились уже позже на Светлой седмице в храме св. Николая в Хамовниках. В общем, полноценной привычной радости не ощущалось. Какие-то были мы неприкаянные.
Но через год, когда я уже была частью церковного хора, все было восполнено.
Покаянное чувство начало вселяться в душу еще до начала Великого поста, когда на Всенощном начинают петь «Покаяния отверзи ми двери» и «На реках Вавилонских». Эти песнопения мне очень полюбились еще в Германии. Помимо простых распевов «Покаяния отверзи ми двери» наш хор пел его под авторством Чеснокова. Этот распев мне очень полюбился, но тогда был достаточно сложным для исполнения для новичков вроде меня.
В первую неделю Великого поста мне удалось побывать на всех вечерних службах, когда читается покаянный канон. Я ходила в Марфо-Мариинскую обитель милосердия, основанную великой святой княгиней Елизаветой. Как же прекрасно, складно и молитвенно пел там женский хор. Как же было велико желание и самой участвовать в этих песнопениях, но из-за работы было невозможно присутствовать на службах в моем храме.
Подошло время Страстной седмицы. На работе не сиделось в эти дни, очень хотелось находиться и петь в храме. Поскольку работы было немного, я каждый день читала тексты служб и проникалась в их смысл, от чего душа еще больше стремилась в храм. За четыре дня на работе, пока осмысляла события страстной седмицы, я настолько ушла в них, что было ощущение, что я сама там с Христом, как апостолы, нахожусь, душа была наполнена переживаниями о предстоящей телесной смерти Господа (только вдуматься!) и так было скорбно и печально от того, что когда-то произошло, от предательства иудеев, от этих слов «распни Его, распни», сказанных теми же устами, что несколько дней назад кричали «Осанна в вышних!». Нет, нет, совершенно не до работы, только телесно я была на своем рабочем месте. Я молила Господа, если угодно, чтобы меня отпустили с работы на Великую пятницу. Милостью Божией это удалось, и я поехала в свой храм.
Незадолго до Страстной седмицы я болела вирусной простудой, отчего голос долго не мог прийти в себя. Первый раз в жизни я могла петь на службах, которые ранее слушала только со стороны. Мало что удавалось мне петь, поскольку многие произведения были авторскими и мне незнакомыми. Из-за болезни я не получила вовремя ноты песнопений к Пасхе, и не успела выучить все. Но этого с меня и никто не требовал кроме меня самой, поскольку я не выполняла роль основного голоса. Я думала, Господи, что-то я совсем ослабла в пении, даже гласы не так удавались, может хоть на Пасху почувствую я радость пения Тебе. Ведь это будет моя первая Пасха на клиросе, первая Пасха, в которую я буду петь Тебе, Господи, пусть хоть совсем немного.
Внутренняя боль сопереживания Христу и всех событий Великой пятницы в храме усилилась. Было обидно за некоторых наших певчих, что они словно и не чувствуют того, что чувствую я, ведут себя так, словно это все их не касается. Впрочем, они-то уже давно в храме служат, а у меня считай третья-четвертая Пасха. Дай-то Бог, чтобы я смогла такое же испытывать и лет через десять. Мама рассказывала, что мои переживания отражались на моем лице. Она говорила, что я стояла, рот еле открывала, еле пела, а по лицу видно, что вся в службе.
Скорбь и печаль этих дней начали постепенно превращаться в чувство тихой радости о предстоящем Воскресении после литургии в Великую субботу. На улице стояла прекрасная солнечная погода и возле храма уже встали рядами люди с куличами и яйцами для освещения. Я и певчая М. тоже вышли и встали в конце рядов.
Стоим со всеми людьми на улице с куличами и яйцами для освящения, ждем когда батюшка начнет. Выходит отец О. и начинает освящать принесенное и поет, как положено, тропарь "Егда снизшел еси к смерти...", на глас 2-й. М. начинает подпевать первым голосом, я вступаю вторым на наш обиходный московский глас 2-й, и как-то он у нас ровно с батюшкой не выходит.
Мы прекращаем петь.
- У батюшки свой распев, – говорит М.
Такое нередко приходится встречать, батюшки они часто как-то по своему поют.
Впереди нам предстояло еще резать салатики для трапезы в храме на Пасху. А на душе уже постепенно распускались цветы в предвкушении Великой радости. В свободные минутки я дергала М., чтобы потренировать с ней пасхальные песнопения либо изучала впервые попавшие мне в руки ноты, играя партии на фортепиано.
Певчие по старой дружбе с матушкой и батюшкой, могли остаться у них дома в перерывах между службами. Я и мама относились к их числу в результате сложившихся теплых отношений. Перед службой удалось немного подремать. Вечером начались подготовки к выходу на службу. Певчая С. уделяла много внимания и времени своей внешности, чем пыталась заразить и нас с матушкой. Мы обсуждали темы ухода за волосами, рассматривая и пробуя на себе какое-то принесенное ей средство, делающее волосы кудрявыми. Я же приставала к матушке, просив отрепетировать со мной «Плотию уснув» Ионафана Елецких и «Херувимскую» Музыческу. Последнюю репетировать в два голоса не имело особого смысла. Такие сложные песнопения нужно петь уже в аккорде со всеми голосами. «Милость мира» кажется Ледкова я выучить не успела.
Я присутствовала на одной из спевок, когда тенорам никак не удавалось вступить в нужный момент, поскольку произведение содержало полифонию, что вызывало немалое раздражение регента Л. Я тогда еще удивилась, что она может быть настолько строгой. Хотя в течение года всегда были заметны ее переживания о пении сложных произведений, которые репетировали, чтобы исполнить на большие праздники. Матушка считала, что «Милость мира» на Пасху отрепетировали недостаточно и переживала за свою партию. Милостью Божией на Пасху тенорам удалось все правильно спеть, не омрачив службу.
В храм ехали на двух машинах. Двоюродный брат батюшки даже снимал всю службу на видео. Одна камера была установлена на балконе, где пел клирос по большим праздникам, а с другой он ходил в руках.
Скоро должна была начаться полуношница. Клирошане бегали, суетились, регент Л. созвала всех вниз на небольшую спевку, в процессе которой расстроилась из-за допущенной ошибки в произведении «Христос воскресе», которую она запланировала на службу. Пришлось отказаться от этого распева. Пора идти на исповедь, – говорит матушка. Да какая исповедь!» – отвечает расстроенная Л. Матушка успокаивает ее, гладит по голове. Я суечусь не зная, отнести ли приготовленные певчим подарки сразу на балкон или потом забрать их снизу. А может быть стоит еще раз просмотреть н