А вы пели когда-нибудь канон Пасхи не в терцию?




 

На Светлой седмице снова пришлось петь в храме свт. Тихона в среду и пятницу утром по пасхальному чину нам с И. вдвоём. Поиск регентов на каждый день был прекращён, видимо это распространялось только на Страстную седмицу ввиду её сильной значимости и особенности служб.

В среду была наша первая с И. совместная литургия. После литургии полагался крестный ход. Литургия совершалась вместе с утреней, поэтому пришлось петь стихиры и канон Пасхи. Тон на канон не знали, я пыталась на очень быстрой скорости пения канона подстроить снизу свою альтовую партию, но это не всегда получалось и было слышно, что с общим звучанием что-то не так. Через некоторое время, поднимается к нам на балкон музыкальный отец С. и сообщает, что поём мы не в терцию, квинта, кварта, говорит, но не терция.

- Ну я же не регент, - эмоционально сообщает батюшке И.

- А вы? – С надеждой в глазах спрашивает отец С. меня.

- И я нет, – отвечаю я.

- Ну помоги Господь, - благословляет нас отец С. и покидает клирос.

Остаток литургии прошёл нормально, главные песнопения «Херувимская» и «Милость мира» были спеты прилично. На крестном ходе, когда снова пришлось петь канон Пасхи, наше неумелое пение видать снова «не в терцию» и неверное задавание тона уже вызвало улыбку отца С.

 

В пятницу литургия прошла легче, видно мы с И. уже спелись, и она стала более уверенно задавать тон. Вот только никак антифоны у нас не получалось спеть вместе. И лишь только второй ряд антифонов я, наконец, подхватила. Забавно вышло с «Единородный Сыне». Конечно, мы выбрали самый простой обиходный напев. Начинаем петь, и тут И. уходит в знаменный распев Соловьева, я не теряюсь, подхватываю за ней, слава Богу, знаю почти наизусть. Она, понимая это, начинает доставать ноты, но мы уже успеваем почти всё допеть по памяти.

Это была литургия в Светлую пятницу на Живоносный источник. Хотелось в момент паузы перед причастием спеть что-то. В голову пришли вчерашние стихиры на подобен Доме Евфрафов. И. не рискнула, одной мне петь их не было смысла. Предлагаю спеть мою любимую и так забытую в московских храмах молитву «Царице моя Преблагая», всё же праздник Богородицы. И. говорит, что не знает тон. Я предлагаю начать, а она подхватит, так и решили. Только я начала петь достаточно низко, чтобы И. было удобно, как весь храм подхватил, и потом уже вступила и И. Нас это так всё подбодрило, что после мы спели ещё и «Всепетая Мати».

Когда после крестного хода, мы стояли в очереди на целование креста, одна женщина стала благодарить нас за такое хорошее пение. Я с удивлением рассказываю И. Видно, – говорю я, – пока все эти звуки с балкона до людей долетят, ангелы, прилетевшие на помощь двум певчим-нерегентам, успевают всё подчистить.

После литургии нас просят остаться на отпевание. Вот это да! И. торопиться по делам, я говорю, что никогда не пела, тем более пасхальным чином. Отец С., который служил в этот день, благословил петь внизу с ним, он будет подсказывать. В итоге, И. тоже смогла остаться.

Привезли старушку с таким спокойным светлым лицом, видно чистой души человек. Пасхальное отпевание оказалось состоит из сплошных пасхальных песнопений.

Разные певчие рассказывали мне, что не могут совершенно петь на отпевании. Конечно, многое зависит от покойника, если там молодой или даже младенец и видишь скорбные плачущие лица родственников, это откладывает неприятный отпечаток. Или как споёшь покойнику, никогда не посещавшему храм и не ведущему церковную жизнь «Со святыми упокой». Но наш случай был не из таких; чувствовалась радость и была уверенность в том, что с этой душой всё в порядке. Ведь не каждую душу Господь призовёт к Себе в светлые пасхальные дни.

 

Новый регент

 

В субботу нас с И. попросили петь на литургии и всенощной. Сообщили также, что будет регент, который готов остаться на постоянной основе.

Утром в субботу стою в очереди подать записки. Меня окликают сзади. Сначала даже не поняла, что к чему и как на это реагировать.

– Вы Ирина?

– Да.

– Здравствуйте, меня зовут Н. Я – регент. Вы же певчая?

– Да.

После небольшой паузы, мозг включается, объясняю ему, где клирос.

Собрались мы втроём наверху, обсуждаем, что петь. Первый вопрос нового регента был «где деньги потом забрать». Это, конечно, уже навело на определённые мысли. Вот, человек, ещё ничего не сделал, а уже деньгами интересуется. Ну да ладно, мое какое дело.

Начали петь. И. никак не могла взять с него тон, хотя обычно у меня бывают с этим проблемы, а я беру, всё нормально, сама удивляюсь. Он уже начинает нервничать, что сопрано никак не начнёт петь. Был следующий диалог:

– Дайте тон, – эмоционально просит И.

– Ля-фа-ре, – на весь храм демонстративно напевает Н.

Неизвестно, знал ли новый регент, что на клиросе установлены микрофоны и любой даже шёпот внизу очень хорошо слышен. Певчим совершенно нет необходимости орать во всю глотку, когда поют.

Наконец, были спеты антифоны. Стихи 3-го антифона громко и демонстративно возглашал регент, явно сам наслаждаясь этим процессом и своим умением.

На «Единородный Сыне» почти повторилась история пятницы, с той лишь разницей, что знаменный распев Соловьева уже был запланирован, и ноты стояли, но когда перевернули страничку, на оборотной стороне оказался чистейший белый лист. Мы не растерялись и допели по памяти.

С тоном стала тупить я на «Херувимской», когда нужно было ещё раз повторить «всякое ныне житейское». Как-то мы там замешкались, на что Н., в очередной раз, задав тон, эмоционально крикнул «глухие что ли». Не знаю, что там внизу было, смеялись люди или плакали священники на все эти посторонние звуки. В целом, пение получилось неплохое, хорошо, что я записывала. Ведь, с клироса любая ошибка кажется просто катастрофой, а на самом деле результат бывает лучше, чем кажется.

На всенощную И. прийти не смогла. Я попробовала себя в очередной раз в пении интересным составом. Мы пели втроём: регент Н. пел партию первого голоса, я свою альтовую и пришел бас. Раньше и подумать не могла, что в таком составе петь придётся. Эдак, около мужской хор. Звучало интересно, но непривычно. Но повтора такого мне бы не хотелось.

Перед началом службы Н. суетился в поисках нужных текстов, нот. И всё с меня спрашивал, причём спрашивал так требовательно. Где то, где это, а где ноты того, это нам нужно петь или нет. В итоге я ему отвечаю: «вы регент, должны знать». Он, наверное, немного опешил, но зато сразу замолчал и прекратил эту возню.

Службу спели нормально. Лишь канон Антипасхи Н. частично пришлось петь одному. Где-то он откопал ирмологический первый глас, ни мне, ни басу неизвестный. Хотя на курсах мы учили 2 варианта, которые поёт вся Москва. На это он мне ответил, что вся Москва поёт предложенный им вариант. Позже я выяснила, что это был вариант мажорного 1-го гласа, но с иной последовательностью строк и немного измененной мелодией в конце.

В храме свт. Тихона я с тех пор больше не пела и не бывала. Из рассказов сокурсницы узнала, что Н. тоже там надолго не остался, а пришел другой регент со своими певчими. Дай Бог, чтобы у них там все наладилось.

 

Не смотря ни на что, эти две недели были для меня настоящим отпуском и огромной радостью, поскольку лучше места в этой жизни, чем клирос в православном храме и лучшего занятия, чем петь там я для себя не представляю.

 

«Регент по неволе»

 

 

 

Еще до поступления на регентские курсы случился у меня мой первый регентский опыт. Возможно, это сильно сказано «регентский опыт», ведь до службы, когда это произошло, у меня было всего шесть индивидуальных занятий по основам управления хором. Регентства в полном смысле этого слова не было. Ведь задачи регента – это не только задать тон и показать, как спеть и с каким темпом. Это нужно еще услышать, что и где не так, почему не так и исправить это, а также иная работа с певчими. Но таких способностей и полномочий у меня быть не могло в силу, конечно же, неопытности в этом деле, а также отсутствия какого-либо авторитета. Я – просто певчая, которая по своей инициативе решается «спасти» службу в неординарной ситуации. Ведь кто-то должен взять все в свои руки.

Первый раз пришлось «приложить руку» на литургии, когда регент вдруг не пришла, никто не знал по какой причине (позже выяснилось, что причина была уважительной). Буквально накануне после всенощной мы репетировали песнопения для литургии, никаких предпосылок того, что она не придет, не было.

Литургия вот-вот начнется, чтец дочитывает уже шестой час, а на клиросе только я и певчая К., поющая на службах вместе со мной вторым голосом. И вот уже возглас. Что делать, задаю тон и договариваемся с Катей, что я попробую петь первым, поскольку однажды наша попытка спеть на два голоса (ей первым) не удалась (также в рамках первой ектении на литургии, когда регент чуть запоздала). Но двухголосие у нас не получается. В итоге решаем просто петь в унисон, но темп-то все равно должен кто-то показывать хотя бы для того, чтобы вступать, петь и заканчивать равномерно и «без хвостов». Эту роль взяла на себя я. После службы мы решили все-таки порепетировать на два голоса на случай очередной такой экстренной ситуации и у нас хорошо получалось. Оказалось, что К. в прошлом имеет большой опыт пения партии сопрано.

Следующий экстренный случай не заставил себя долго ждать, и уже через неделю в субботу мне пришлось управлять небольшим куском воскресного всенощного бдения, соединенного со службой пророка Илии. Удивительно, была служба пророку, когда я первый раз пела на партии, и снова служба пророку, - когда первый раз регентую.

На клиросе снова мы с К. вдвоем, ничего к всенощной не репетировали. Я уже допускаю мысль о пении в унисон. Но тут приходит бас. Я понимаю, что унисон не прокатит, надо будет все же пробовать задавать тон. Тихо пробуем спеть с Катей 103 псалом греческого распева, с третьей попытки он обретает необходимое звучание. Мой голос дрожит (а когда нужно петь тихо, он дрожит вдвойне и, видимо, еще не точно интонирует при задавании тона, повторяю несколько раз, убеждаясь, что К. взяла свою ноту и у нас звучит ровная терция). Бас стоит в стороне, не принимая в этом участия. – Мы что втроем сегодня поем? – спрашивает он. – Мы качаем головами, отвечая, что пока не знаем. Но служба вот-вот начнется.

Получилась некая недомолвка, священник думал, что регент придет и оставил матушку, которая управляет хором в отсутствие регента, дома. Но вдруг вспомнилось, что регент сообщала об отъезде на эти выходные. Так что вряд ли мы ее увидим на этой службе.

Что же делать? Стою, смотрю с клиросного балкона на иконы Господа и Богородицы, молюсь «Господи, ну неужели сейчас мне придется, я же совсем не готова, Господи, неужели так рано, я же не смогу, помоги мне, Ты ведь все можешь». Буквально повторяется история прошлых лет, когда я должна была одна, не зная нот, петь всенощную. А вот теперь управлять с минимальными знаниями и отсутствием опыта… Нервы на пределе, всеми силами пытаюсь обрести спокойствие. Если бы знать заранее, то к службе еще можно было подготовиться, потренировать дома необходимый кусок службы. Я лишь только посмотрела, какие гласы будут, сделала закладки на нужные тексты. А те двое, которые сейчас тоже будут петь, они же должны довериться мне, но как они могут довериться человеку их же ранга, так сказать, неавторитетному. Это все так сказывается и на собственной уверенности и на отношении к тебе других певчих. Всячески пытаюсь не показывать свое волнение. Напоминаю К., что мы же с тобой, дескать, на два голоса репетировали, значит, все будет нормально, без паники. С басом какой-либо диалог отсутствует, стоит он себе в своих мыслях в стороне. Спросила его только, нужно ли ему ставить ноты на обиходный «Блажен муж». Не нужно.

Собственно, поем мы все вместе совсем недавно, знаем друг друга плохо, еще даже при наличии нормального регента не спелись. А тут такое…

Но вот возглас. Тихо и неуверенно даю тон на «Аминь». Сказалось на результате – «Аминь» вышло такое же тихое и неуверенное, но на три голоса. В голове совсем все запуталось, во время «Приидите, поклонимся…» я в полной уверенности думала, что сейчас будет ектения, приготовилась задавать мажорный квартсекстаккорд. Когда священник закончил, до меня, наконец, доходит, что поем 103 псалом, даю «фа-ре» более уверенным, но все еще дрожащим голосом, убеждаюсь, что К. свою ноту «поймала», начинаем петь, вроде звучит нормально. Пою таким же дрожащим голосом, бас идет хорошо, К. на сопрано начала нормально, потом стала куда-то пропадать и вернулась к нам только на «Слава и ныне». Ектения. Задала тон, поем. Понимаю, что-то не так. Задала минор, оказывается. В процессе, поправились на мажор. Руки не слушаются, показывают неуверенно. Пытаюсь успокоиться и показывать также уверенно, как делала на занятиях. С удивлением замечаю, что иногда певчие сами того не понимая, слушаются рук, на начало и снятие реагируют отлично. Предупреждаю, что дам сразу минор на «Аминь» и поем «Блажен муж». Все идет хорошо. Ектения, тоже хорошо. Чувствую себя все увереннее и спокойнее. Дошли до «Господи воззвах». Тут я накосячила, стала суетиться, ушло спокойствие, что и отразилось на результате. Сама возгласила «Глас 8, Господи воззвах к Тебе услыши мя». Предварительно осведомилась у коллег, помнят ли напев 8-го гласа, напела начало на всякий случай. Кивнули, что помнят. Даю тон, но поем только я и бас. Петь бы так и дальше до запева. Но нет. Перед «Да исправится молитва моя» я решила «найти потерявшееся сопрано» и дала тон заново. Короче, переоценила свои способности. Дала не тот тон, потому что у 8-го гласа тон разный на ударное и безударное начала, а я на безударное дала квартсекстаккорд вместо мажорного трезвучия. Поем дальше без сопрано. Запев, возглашаю полстиха и напеваю вторую половину, вроде пытаясь напомнить, как он поется. Но поем опять только мы с басом. Из-за того, что Катя потерялась, перед запевом я стала ужасно суетиться и пришла мысль не петь его, а просто прочитать, но иная мысль сказала, тогда ты запутаешься в тонах (ударный, безударный). Поем запев. Все это затягивает службу, от волнения я показываю глас 8 плохо. Священник уже закончил кадить. К. шепчет «Слава», что надо бы Слава петь. Но мы спели только воскресные стихиры и нельзя совсем не спеть святому (пророку Илие). Возглашаю «глас 1», даю тон, поем опять мы с басом. К нашему счастью стихира на «Слава» оказалась 6-го гласа и сопрано вернулась к нам. На «И ныне» «Царь небесный» мы снова пели вдвоем с басом. Причем перед «И ныне» я дала сначала мажорный тон, затем вспомнив, что он тут минорный, перезадала.

«Свете тихий» поем втроем. На «И духови Твоему» я опять путаю и даю минор. Прокимен, почему-то сопрано опять не с нами. И тут приходит матушка. Я облегченно вздыхаю про себя. Мы допеваем прокимен, матушка уже вступает сопрано. Я всячески показываю ей, что передаю бразды правления. Но она словно не реагирует, будто бы не против, если я и дальше буду управлять. Но я настойчиво уступаю ей место, и к следующей ектении задает тон уже она.

Сложно описать состояние, в котором я дальше пребывала. Не знаю, почему Господь так рано создал ситуацию, что мне пришлось попробовать себя в управлении. То ли для того, чтобы я прочувствовала на себе всю сложность регентского дела (а в режиме реальной службы это в тысячи раз сложнее, чем в рамках занятий). Словно Господь говорит мне: «смотри, что тебе предстоит, ты точно этого хочешь, ты готова?». Нет, я пока не готова, но я точно этого хочу, я хочу научиться, и хочу этим заниматься. Несмотря на трудности, я испытала огромную радость, это не объяснить, можно лишь на себе прочувствовать.

Слава Богу за все!

 

 

«Успенские искушения»

На Успенские службы я взяла себе два дня отпуска. Я радовалась в ожидании праздника и возможности столько дней подряд петь Господу. В нашем храме службу Погребения Богородицы совершали отдельной службой вечером в день Успения, ну а там уже и воскресные службы на подходе.

Первое, что омрачило радость предстоящих служб, это внезапно настигнувшая меня простуда накануне всенощной на Успение. Лечилась всеми средствами и мирскими, и духовными в виде сердечной молитвы. Совсем перед всенощной наступила такая слабость, что мысль не идти на службу все больше и больше одолевала меня. Как же я буду петь?

Но я понимаю, что не могу не пойти, просто все мое существо тянется в храм, понимаю, что на клирос я не приду только мертвой. Хорошо бы, не пришлось нам петь вдвоем, как на Казанскую, – думала я, переживая за свой голос.

Но на клиросе в этот раз людей было достаточно, одной на партии мне петь не пришлось. Более того, по причине того, что сопрано не смогла прийти, регент привела свою девушку, чтобы та пела партию сопрано.

Девушка, видимо, была из серии музыкально образованных, поскольку из короткого разговора с ней стало ясно, что в неком хоре поют они достаточно сложные вещи. А у нас-то все просто. Но загвоздка была в том, что она в храме никогда не пела в храме и, судя по тому, что всю службу была без головного убора и ни разу не перекрестилась, наверное, храм и церковный клирос были для нее новшеством.

В общем, службу спели мы плохо, а вначале просто ужасно. Новенькая одна на партии не справлялась, регент сама не переходила на первый голос и другим не давала указания. Бедный батюшка, от расстройства даже забыл нам дать спеть «Сподоби Господи» и сразу после просительной ектении начал сугубую.

Поскольку я лично в этой ситуации ничего изменить не могла, оставалось только призывать помощь Господа и Пречистой Богородицы, чтобы Они уже что-то сделали, пока храм не опустел от жуткого пения. Регент словно сама поддалась навету врага и выбирала сложные ектении, с которыми справлялась только одна она.

И вот в какой-то момент, наша тенор стала петь партию сопрано. К концу службы новенькая на ектениях справлялась с партией тенора.

Наверное, мое расстройство было написано на лице. Когда я пошла на исповедь во время чтения кафизм, батюшка поддержал меня, пожелав хорошего настроения. Я ответила ему тем же, представив какого ему от того, что он услышал за первую половину службы.

После службы все равно не было не то, что ощущения праздника, а настроение было кошмарным. Я пыталась сагитировать регента на небольшую спевку к службе Погребения, уверяя, что, казалось бы, на простых распевах, но с иным текстом вполне можно допустить ошибки. Она была иного мнения или просто не было времени, сказав «да споем». Ну да, как сегодня, – подумала я.

Вечером я расклеилась совсем и думала, что на литургию не будет сил пойти. Но случилось чудо! Утром я проснулась абсолютно здоровой! Спели службу не плохо, впрочем, как мы обычно поем литургии.

Кошмар продолжился на службе Погребения. Мои опасения подтвердились.

Тропари на «Бог Господь» были спеты плохо и было море иных ошибок. На этой службе мне пришлось также выполнять роль чтеца, в том числе читать а центре храма с батюшкой статии. Это был один из приятных моментов, я читала раньше, но статии читать не приходилось. Но пение мне все равно не нравилось.

Я первый раз услышала наш хор снизу и как-то оно все очень вяло звучало. Я винила во всех ошибках регента, считала, что все из-за того, что мы не готовились все вместе. В душе слоями надстраивалось некое негодование.

Наверное, она это почувствовала и та нить добрых отношений, которая была между нами, на этой службе начала еще сильнее обрываться, а начало обрыву было положено на прошлом всенощном, ведь я думала в себе, зачем она притащила эту новую певчую, нашла, когда эксперименты ставить.

Мы не высказывали критики друг другу, но это словно было на неком невидимом уровне, наши души это ощущали.

А стоит только пустить в сердце один такой гордый помысл, осуждающий и винящий другого человека во всех ошибках, как сразу после любая иная оплошность начинает накладывать слой за слоем негодования в адрес ближнего, который перестает для тебя уже быть ближним. Любовь уходит из сердца. Начинаешь видеть в этом человеке уже не образ Божий, а нечто, что тебе здесь и сейчас мешает жить и делать так, как по греховному самомнению является правильным.

У нас с регентом была договоренность, что я помогаю ей в плане подготовки службы, слежу за ходом и ставлю тексты и ноты для пения. На Великом славословии я шепчу «Трисвятое погребальное», когда мы начали петь обычное. Регент не реагирует и заводит каким-то своим напевом… та самая нить оборвана, гордость встретилась с гордостью.

Во время целования Плащаницы поем стихиру на «Егда от древа», я вижу, что стихира в Минее разделена не так, как положено для подобна, в процессе понимаю, что регент ведет ее как в Минее, но принципиально пою так, как положено.

В итоге встречаю на себе недобрый ее взгляд. Внутри меня уже все кипит и вот наступает какой-то нервный срыв. Это видно со стороны, матушка пытается меня подбодрить. И как это часто бывает, человек становится слабее именно в тот момент, когда его внешне хотят поддержать.

Я срываюсь и начинаю просто рыдать. Ни петь, ни читать 1-й час я уже больше не могла. Голос исчез. Мне разрешают не приходить на следующий день на воскресную всенощную, думают, что от нагрузки у меня случился такой срыв, но как же так… ведь клирос – это моя жизнь, не приду только в случае смерти и то, душа прилетит.

Настроение плохое, в голову лезут мысли уйти с клироса. Но, куда же я уйду, ведь знаю, что буду жалеть. Но внутри так тошно и не приходит ничего дельного на ум. Понимаю, что это все вражьи происки, он только этого и добивается.

Вечер провожу в молитве, прошу Господа вразумить, как мне себя вести. Просто тупо петь и не лезть ни во что. Меня посещают мысли, что я не буду готовить никакие службы, пусть регент сама разбирается. Наверное, мне стоит быть более гибкой и сделать скидку, что она женщина немолодая.

Все же мне молодой проще под нее подстроиться, чем наоборот. Внутри зарождается ощущение, что я ее обидела.

Можно дальше идти на поводу у гордости и искать бесконечно виноватых, ходить обиженной и думать, что служба не строится из-за одного человека. Конечно, это проще, ведь девяносто процентов ответственности лежит на регенте. Но разве не добиться соборного пения есть цель на клиросе?

Даже, если представить, что эта регент больше не будет у нас управлять, душе моей легче не станет. А Господь обязательно поставить меня в жизни в подобную ситуацию: либо придет другая такая же вместо нее, либо мне самой придется регентовать и наделать идентичных ошибок, если не сейчас, то когда-нибудь Господь заставить себя почувствовать на месте того человека, которого я критиковала.

Нет, все же следует подумать, что зависит от меня, что лично я могу в этой ситуации сделать, как я должна измениться, чтобы обрести мир в душе. Бросать все на самотек и разрывать договоренность о подготовке служб, это крайности, – думала я.

Накануне воскресной всенощной я просмотрела службу и сделала необходимые заметки, подготовилась, как обычно. Придя в храм, я не переставала молиться и просить помощи у всех святых, кто приходил в голову.

Не знаю, кто мне там собирался дать выходной, но к началу всенощного на клиросе кроме меня не было никого. Давненько не пела я одна. Даже как-то страшно стало. Но молитва творит чудеса.

Предначинательный спела одна, да так, что снова не узнавала свой собственный голос. К великой ектении подошла регент. Продолжили вдвоем. После ее слов, что она переживала, что не успела подготовить службу, а потом вспомнила о нашей договоренности, я поняла, что поступила правильно, подготовившись к службе.

Я чувствовала себя спокойно, настрой был очень мирный. Одно было в голове, что надо попросить у нее прощения, не знаю за что, но вдруг чем обидела. Я сделала это в паузе между пением. Но она в ответ тоже просила прощения у меня. О, это дивное чувство! В такой момент вселяется в тебя истинная любовь, та самая, которая от Бога, и радуются Ангелы на небесах!

К концу вечерни подошла еще певчая, позже другая. Мы поем вместе всего два месяца, но такой службы у нас еще не было! Первый раз я ощутила, что это действительно было пение «единым сердцем, едиными усты».

Я непрестанно молилась, пыталась не отвлекаться во время чтения, когда у певчих был «отдых», была очень внимательна. Мне казалось, что мой мирный настрой души словно передался всем остальным, мы все были в этот раз словно одной душой.

Господи, слава Тебе, вразумляющему нас! Из этого сражения я Божией силою вышла победителем!

 

 

«Знакомьтесь со святыми»

 

Я всегда стараюсь «познакомиться» со святым, которому предстоит служба, то есть узнать про него, почитать его житие. Не важно, буду ли петь на службе или регентовать. В последнем случае (для регента) это, безусловно, принимает более значимую роль, ведь через него передается все певцам, в том числе и духовный настрой. Мне пока, конечно, не приходится говорить о такой взаимосвязи, о собственном хоре (будет ли он у меня вообще когда-либо один Бог ведает, да и какой хор, хотя бы квартетик, вот по П.Г. Чеснокову минимальный состав хора – это 12 человек, редко где в наши времена встретишь такую роскошь, впрочем, я на нее и не претендую).

Познакомившись таким образом со своими «первыми» святыми, теми, которым была моя первая регентская служба (запланированная и тщательно подготовленная), мне, конечно же, стало интересно узнать и про святого, которому мне вдруг внезапно пришлось провести службу. Внезапно? Да, наша преподаватель призывала нас ходить петь на службы, чтобы давать на них блоки для управления, поскольку это лучший опыт – управлять, так сказать, «с листа», не зная заранее, кто будет выполнять роль регента. Мы, просто петь пришли, а тут на тебе поуправляй-ка. А все потому, что в реальной жизни такая внеплановость случается часто: ну решил, к примеру, вдруг батюшка другому святому послужить и вся твоя подготовка коту под хвост.

Шла я в храм на очередную будничную службу просто петь. Меня не покидала мысль, а вдруг придется управлять. Просмотрела до службы стихиры, чтобы хотя бы познакомиться с ожидавшими гласовыми напевами. Впрочем, так я делала и раньше. Лучше заранее посмотреть тексты стихир и достойно произнести их, чем «жевать» слова во время пения.

По дороге в храм, в самом храме меня никак не покидало чувство, что сегодня снова придется «приложить руку». Откуда эта мысль? Ведь совсем недавно была служба, есть наверняка другие желающие. Прихожу на клирос, там пока только одна незнакомая женщина. Я подумала, что она регент, поскольку женщина изучала богослужебные книги и указания. Пришла еще одна девушка. Ее я тоже не знаю. Ну где же знакомые лица, – думаю я. А вот и они: приходит наша преподаватель и две сокурсницы. Та, женщина оказалась вовсе не регентом, а студенткой певческих курсов. А вторая незнакомая девушка тоже с наших курсов, просто из другой группы.

Преподаватель предлагает регентовать ей, потом другой, девочки отказываются. Уже поздно раздумывать, чтец дочитал начало вечерни, возглас, первая ектения. Преподаватель управляет сама. В паузу она снова пытается растормошить народ на проведение службы. Все молчат. И тут вставляю свое слово я – «ну, если никто не хочет, я могу». Преподаватель с радостью соглашается и отдает бразды правления мне.

«Господи воззвах», «Свете тихий», прокимен прошли нормально. Звучим немного странно, словно дырка в середине, я только после простуды, меня одной на партии второго явно не хватает при наличии двух сопран и двух теноров. Женщина с певческих еще только учится. В паузу прошу петь вторым одну из сокурсниц. Стало лучше.

Стиховня. И вот он первый бесценный опыт, первая заваленная стихира 2-го гласа. Стихиры пели прямо из Октоиха и они не были заранее размечены. Я хотела зачем-то раньше дать показ на заключительную строку (хотя, когда просматривала стихиру, так не планировала), а певчие поняли это как следующее строку, я не успела показать уже то, что поняли они и соответственно дать показ к концу и как результат стихира развалилась. Это было какое-то мгновение, но оно, казалось, шло очень долго. Я в растерянности, не могу сообразить, что делать – дальше дать тон к заключительной мелодии и допеть? Но уже поздно. Преподаватель подсказывает – дальше, дальше. Поем дальше что там полагалось, стихиру на «Слава». Хотелось бросить, передать управление преподавателю, но видимо необходимость вести дальше службу, отбросила первое основанное на страхе и растерянности желание, я снова собралась и все пошло своим чередом.

Утреню тоже проводила я. Где-то во время кафизм присоединился бас. Лишь катавасию показывала сокурсница. Я хотела ирмосы на 6-й глас спеть на «Волною морскою», но там сложный показ, который мы еще не изучали, и я не стала рисковать. Как вариант оставались только ирмосы покаянного канона «Яко по суху», на которые я не решилась, т.к. никогда не пробовала их показывать.

В общем, с Божией помощью, как сказала преподаватель, со стрессовой ситуацией я справилась. Впереди предстояла первая литургия.

Но с чего я собственно начала? Святые. Служба была преподобномученику и исповеднику Стефану Новому, с которым до службы я «познакомиться» не успела. Стала читать его житие на следующий день. Потом смотрела иконы. И вижу, на одной из них он изображен вместе с преподобным Феодором Студитом, которому вместе с другими мучениками была моя первая служба в рамках курсов. Интересно, дальше такая же связь будет между службами, – подумала я.

А еще говорят, что святые, которым проводятся первые регентские службы, становится покровителями регента. Я в это верю, ведь это тоже своего рода рождение в новой роли.

 

 

«Первая литургия»

 

Нет, это была не первая литургия вообще. Это была моя первая литургия в роли регента.

Я была очень удивлена, когда преподаватель вдруг спросила меня: «Ирочка, а когда ты смогла бы провести литургию?» Но я не стала показывать свое удивление и кидать фразы, вроде того, что я не достойна, что не справлюсь, что мне рано. Раз предлагают, надо брать. Не достойна? Конечно, это и так понятно. Не справлюсь? Сама нет, но с Божией помощью вполне.

На носу были январские праздники, и я предложила один из четвергов в этот период, когда не нужно будет отпрашиваться с работы. Позже, посмотрев дома календарь, стало ясно, что не получится, потому что как раз на четверг выпадало Рождество Христово. Оставалось 31 декабря. Официально рабочий день, но все два года, что я работаю в нашей фирме, у нас в этот день был выходной. Шанс велик, что на этот год будет так же. И я остановилась на этой дате. Преподаватель согласилась.

Начались волнительные дни, точнее недели, моей подготовки: подбор распевов, нот, составление тропарей. Все же это достаточно нервозно, настолько заранее знать про службу. Нервов не хватает. Я знала, что будет служить отец Александр – «быстрый» батюшка во всех смыслах, с которым мне уже довелось проводить вечерню и утреню. И как-то само собой стало ясно, что под него хочется взять сплошной мажор и никаких длительно-растянутых мелодий. Выбор песнопений у меня, как у начинающего регента, был очень не велик. К примеру, одна из моих любимых простых Херувимских Ниловой пустыни в обработке Зайцева под о. Александра никак не подходила на мой взгляд. Остановилась на греческой Херувимской и естественно Афонской Милости мира. Певчий их точно любой споет, и промахать не сложно. Трисвятое решила взять то, которое уже показывала на занятиях по хору – Троице-Сергиевой Лавры. Антифоны? Моя мечта – спеть их на Киево-Печерский 8 глас, что не особо распространено в храмах. Преподаватель дала добро. Но я лично переживала, что вдруг не получится, ведь я совсем не знаю певчих, которые будут петь на литургии, кроме самой преподавательницы и Л. из нашей группы, которая собиралась прийти на эту службу. Сам распев немного коварен тем, что спеть его можно по-разному и тут очень важна рука регента и внимание певчих. Ладно, перед самой службой, непосредственно в храме напою и поясню коварные места, – подумала я.

«Во Царствии» было выбрано самое простое, Московского (или по-другому Лаврского напева); «Достойно есть» – на подобен «Егда от древа». Для разнообразия решила запланировать сугубую ектению не простую, а Московскую.

Тональный план тропарно-кондакарного блока на входе был несложный, если не считать тропаря вмч. Варваре (храмовой святой), который я тоже запланировала на глас 8 Киево-печерский (в том числе по причине того, чтобы не менять тональность). Как-то не очень «дружила» я с обычным 8-м тропарным, а и именно тропарь Варваре является самым сложным для распева на этот глас.

Преподаватель не рекомендовала нам пока пользоваться камертоном, но на литургию я решила его с собой прихватить (мой родненький с нотой «до», а не «ля» как у всех нормальных людей). Такой камертон оказался в моем владении, можно сказать, случайно, но после я поняла, видимо, это было промыслительно.

Обзавестись личным регентским инструментом я решила сразу после поступления на курсы, собственно и преподаватели нам это советовали сделать. Оказавшись в музыкальном магазине, я выбрала симпатичный немецкий камертон, к которому еще прилагался и чехол, что мне очень понравилось, удобно такой с собой носить. Продавцам объяснила, что мне нужен с нотой «ля» (ну как у всех) и купила тот, что мне предложили. Я, конечно, в магазине проверила его звучание, но не обладая абсолютным слухом, сразу я не поняла, что камертон дает ноту «до» и это стало ясно только дома, когда я слушая звук несколько раз пришла к выводу, что как-то для «ля» высоковато. Вот так у меня и появился этот друг регента.

Использовать на предстоящей литургии я его собиралась только для неизменяемых песнопений, чтобы не вылететь из тональности, а то меня бывает заносит. Унесет в какую-нибудь соль-мажор на плач сопрано. Любит меня эта тональность, что ж поделаешь, я ее, кстати, тоже.

Итак, настало утро 31 декабря. На работе сделали нам выходной день. Оно, кстати, могло бы и не настать, не само утро, конечно, а литургия, точнее мое на ней присутствие. За неделю до службы заболела наша преподаватель и как-то у нее с этим затянулось. Она очень не хотела срывать все планы, но врач ей рекомендовала пока никуда не выходить. Я уже думала, что литургия не состоится. Но она предложила все же провести службу и в ее отсутствие, а для поддержки попросила другую преподавательницу М.Ю. присутствовать на службе.

Утром я пришла пораньше в надежде настроить девочек на киево-печерские антифоны да и вообще в целом показать план службы. Но на клиросе была пока только знакомая мне вызванная для поддержки и проведения молебна и панихиды выпускница курсов регент Н. Позже подошли сокурсница Л., которая пела первым голосом, и преподаватель М.Ю., смиренно ответившая на мой вопрос, каким голосом она будет петь, каким скажите. Я решила, что мы начнем пока на два голоса, а если все хорошо будет звучать, то пусть М.Ю. переходит на тенор, что она сделала уже на втором «Господи, помилуй». Незнакомых мне певчих не было, киево-печерские антифоны знали все и нам удалось их прилично спеть. Тропарный блок на входе был сильно сокращен лишь до тропаря и кондака празднуемым святым. В этот раз служили мученику Севастиану и многим другим с ним пострадавшим. Мы даже служили с громогласным диаконом. Перед службой нас попросили все петь в темпе, особо не затягивая (ну я же говорю, отец Александр быстрый).

Литургия – это очень волнительно. Говорят некоторые, ну что там литургия, подумаешь, все просто. Вроде как, раз гласов почти нет, значит несложно. Но дело совсем в другом, в музыкальном плане может литургия и проще, но она проходит на одном дыхании, как единая песнь Богу, у регента нет ни секунды на отдых, нет перерывов, когда чтец читает, все должно быть быстро и складно, без тормозов. Но самое сложное – это темп службы, особенно во время «Херувимской» и Евхаристического канона. Нужно спеть Милость мира так, чтобы не быть помехой для главной молитвы священника в алтаре, а способствоват



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-04-14 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: