Господин Савант одобрил бхаджи[36]с пури[37], которые Манджу и ее подруга Мина готовили, чтобы угостить всех пришедших на церемонию. Понравилось ему и то, как украшен храм. Из мебели внутри стояла лишь старая ученическая парта, заменявшая алтарь. Это святилище возвели когда-то тамилы, основатели поселения, в числе которых были и родители Мины. Первопроходцы посвятили его Мариамме[38], богине, защищающей от чумы. С подачи Субхаша Айша в свое время «отбила» розовый храм у первоначальных владельцев и передала его в ведение уроженцев Махараштры. Но он, как оказалось после, был совсем не нужен новым хозяевам. Святилище почти всегда пустовало и было фактически заброшено. Однако сегодня Мина и Манджу как следует отмыли его, вымели трупы мух и крысиный помет, установили новые сверкающие статуэтки божества и расставили свечи.
– Созови людей, а я после ужина заеду и произнесу речь, – велел глава управы Айше, после чего отбыл вместе с сопровождающими его чиновниками на нескольких джипах.
В восемь вечера Айша ударила в колокол храма. Вскоре помещение заполнилось народом. Таблаист[39]тихо наигрывал в углу, а устроительница встречи уселась поближе к металлическому алтарю. На золотом канте ее лучшего сари играли веселые блики десятка ритуальных свечей.
Большинство присутствующих, включая Айшу, принадлежали к низшим кастам. Здесь было много мигрантов, тех самых, кого Шив сена стремилась изгнать из Мумбаи. И тем не менее все эти люди пришли по первому зову. И дело было не только в том, что они боялись гнева Айши. Жители трущоб по-прежнему верили в могущество хозяина округа.
Все понимали, что Субхаш Савант – коррупционер. Скорее всего, он действительно подделал документы. «Но ведь только он приезжает сюда, чтобы побеседовать с нами», – говорили в Аннавади.
|
|
Перед каждыми выборами он изыскивал бюджетные средства или выбивал деньги у благотворителей (прежде всего у крупной американской христианской миссии World Vision), чтобы как-то благоустроить квартал: сначала был построен общественный туалет, потом поставили флагшток для поднятия флага над трущобами района, а затем прорыли водосточные канавы. Недавно даже возвели бетонное возвышение у пруда с нечистотами. С него Субхаш вещал, когда приезжал в Аннавади. Каждый раз он рассказывал, как отчаянно противостоит руководству аэропорта, готовящемуся направить сюда бульдозеры, чтобы стереть эти хижины с лица земли так же, как это было сделано в 2001 и 2004 годах. На самом деле этот мелкий чиновник не имел реального веса в политической борьбе, разворачивавшейся в городе. Его пост был не настолько высок, чтобы он мог хоть как-то повлиять на планы по расширению аэропорта.
Но жителям Аннавади он казался выдающимся деятелем, сравнимым по статусу чуть ли не с премьер-министром. Ему необходима была их поддержка, а им нужна была вера в то, что этот человек сумеет их защитить.
– Ну, когда же он приедет? – интересовались собравшиеся.
– Скоро, – уверяла Айша.
Было тесно, душно и жарко, как в духовке. За день храм, как и крыши домов, разогрелся на солнце, а остыть еще не успел. Пот струился по лицам, но в течение часа люди страдали молча, никак не показывая своего недовольства. Через два часа отовсюду стали раздаваться громкие вздохи.
Обитатели трущоб не желали напрасно тратить время. Даже тем, у кого дети не готовились к экзаменам, было чем заняться. Завтра с рассветом надо на работу, а сегодня еще предстоит убрать в доме, искупать малышей, успеть запастись водой в одной из шести колонок, предварительно выстояв в многочасовой очереди. Город подавал воду в квартал на полтора часа утром и вечером. Представители Шив сены взяли в свои руки водопровод в районе и контроль за оплатой этой услуги. Сами они за нее не платили, а лишь собирали взносы с бедняков. Появление таких горе-посредников вызвало возмущение в Аннавади. Впрочем, оно не шло ни в какое сравнение с тем гневом, который охватил жителей, когда человек из World Vision, собравший с них деньги на новую колонку, исчез в неизвестном направлении со всем этим капиталом.
|
|
В десять вечера Айша, чья блузка под сари насквозь промокла у горловины и под мышками, дозвонилась наконец до шофера Субхаша.
– Он уже едет, – объявила она волновавшейся толпе, а потом распорядилась начать службу, чтобы глава района застал жителей не в праздном ожидании на грани терпения, а за богоугодным делом.
Но в одиннадцать гостя все еще не было. Айша махнула рукой дочери:
– Неси еду!
Предполагалось, что угощение подадут после церемонии, но народ уже собирался расходиться. При этом ни Субхаш, ни его водитель на звонки не отвечали.
Участники встречи закусили и разошлись. В храме осталось человек десять. В основном это были осовевшие пьяницы, мирно дремавшие по углам.
На Айше не было лица. Теперь все эти люди скажут, что она пообещала им встречу с начальством, но не смогла выполнить обещанного. Но, что еще ужаснее, господин Савант, большой любитель заниматься делами по ночам, может вскоре приехать. И что он увидит? Пустое святилище! При этом Айша окажется во всем виноватой. Субхаш улыбнется той самой противной улыбочкой, которая хуже пощечины, и скажет, что соседи ее не уважают и что жители Аннавади еще не созрели для того, чтобы ими командовала женщина. Без сомнения, он упомянет, как много людей собралось во всех других трущобных районах и как прекрасно прошли встречи там.
|
|
Айша с горечью высказывала все эти предположения дочери. Но тут на пороге храма появился молодой красивый юноша-евнух. Увидев, что в полупустом помещении горят свечи и лениво наигрывает таблаист, он вошел внутрь и начал танцевать.
У евнуха были густые локоны, очень длинные и пушистые ресницы. На запястьях звенели дешевые металлические браслеты. Он медленно развел руки в стороны. Руки были абсолютно неподвижными, в то время как нижней частью тела он начал выделывать нечто невероятное. Таблаист «ожил» и заиграл быстрее. Манджу открыла рот от удивления: казалось, что верх и низ у юноши двигаются совершенно отдельно друг от друга. Он на секунду прервался, чтобы взять в зубы свечу, и завертелся снова, так что пламя превратилось в тонкую яркую окружность.
Евнухов, или хиджра, в Мумбаи боялись и в то же время благоговели перед ними. Их неопределенный пол и соответствующее сексуальное поведение были всем известны. При этом жизнь их была так тяжела, и в ней было столько несчастий, что многие думали: злая судьба заразна, и к тем, кого эти люди удостаивают своим посещением, приходит беда. Если на порог дома заявился евнух, хозяевам приходилось платить, чтобы он убрался прочь. Можно, однако, заплатить и чуть больше, попросив его при этом бросить кокос под ноги врагу. Такой сглаз будет очень стойким: он не «отлипнет» от человека, даже если тот, со своей стороны, наймет баба [40]и тот зажжет три ароматические палочки в стакане с рисом, присыпанным киноварью[41].
В Аннавади жило шесть евнухов. Под толстым слоем грима было видно, что лица у них несчастные и измученные. Некоторые из них тоже подошли к храму и стали разглядывать юношу. Он был не местный. Красота его была безупречной, а женственность определялась не нарядом и косметикой, а чем-то другим в самой его природе. Он не просил денег, чтобы убраться восвояси. Сейчас он вращался так быстро, что локоны развевались параллельно земле, а капли пота брызгами разлетались в стороны, орошая возвращающихся в храм обитателей квартала, заинтригованных этим действом.
В кульминационный момент танца евнух упал на четвереньки, потом оперся на руки и резким движением закинул ноги вверх, издав при этом пронзительный, чистый и высокий звук. Голос его чуть вибрировал, в такт конвульсиям тела. Парня звали Сурадж, ему было восемнадцать лет. Раулу, сыну Айши, одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять то, о чем не догадывались остальные: никакой он не скопец. Под его облегающими джинсами имелось все, что положено иметь мужчине. Просто всю жизнь, сколько он себя помнил, этот мальчик считал, что он на три четверти девочка. Хотя этот факт ужасно удручал его мать и сестер.
Сейчас он ходил по трущобам, танцевал до судорог и жил на подаяние бедняков. Как и Айша, он пытался завоевать признание жителей округа номер семьдесят шесть.
Две женщины вошли в круг и начали кружиться вместе с евнухом. Вскоре это уже были не фигуры, а бешено движущиеся красно-зеленые пятна. Вдруг юноша грохнулся на пол. Все ахнули, думая, что с ним случился припадок. Но он провозгласил, что вселившаяся в него богиня хочет говорить с людьми.
– Принесите Йелламме[42]лист нима[43], и она предскажет вам будущее!
Айша невольно скорчила презрительную гримасу. Что, если сейчас явится глава администрации и застанет этот нелепый спектакль? Однако это все же лучше, чем опустевший храм. Народ тем временем все прибывал. Те, кто оказался в задних рядах, подпрыгивали, так как стоящие загораживали им центр святилища. Поблизости сновали бездомные мальчишки. Хозяин борделя и его клиенты тоже выглянули на улицу. На майдане сыновья зебролюбивого Роберта подожгли две шины – видимо, от избытка чувств. А люди в храме выкрикивали вопросы. Все хотели узнать о своей судьбе у богини, вошедшей в тело евнуха.
«Стоит ли мне брать кредит, чтобы починить дом?» «Заплатить ли посреднику, который обещает найти для меня работу?» «Где найти деньги на свадьбу дочери?» «Кем станет мой сын?» Было несколько вопросов о том, удачно ли сдадут дети экзамены, один вопрос об операции на сердце и много вопросов о дальнейших действиях руководства аэропорта. «Когда наши дома снесут?» – волновались жители Аннавади. Богиня, вероятно, знает побольше, чем чиновники из округа…
То, что ответы евнуха были невнятным бредом, произнесенным на каком-то божественном, непонятном смертным языке, не имело никакого значения. Сам голос (богини или юноши) производил гипнотическое действие и таил в себе невыразимую благодать.
Собравшиеся орали что есть мочи, задавая все новые вопросы. Эти вопли донеслись до дома Хусейнов.
– Что это такое? Когда они заткнутся? – возмущался брат Абдула Мирчи, пододвинув учебник математики. Разве можно в такой обстановке готовиться к экзаменам за девятый класс?
Отец шагал взад-вперед, проклиная Субхаша и индуистов.
– Эти бездельники и идолопоклонники и так что-то празднуют сто дней в году, не давая нам покоя. А сегодня и без всякого праздника они устроили шум. Все с ума посходили из-за какого-то танцующего… урода.
Двадцатилетний Пракаш, лучший студент во всем Аннавади, жил через четыре дома от святилища. Он сидел над учебником экономики, обхватив голову руками. В глазах у него стояли слезы. Это же немыслимо: не выучить билеты для сдачи жизненно важного выпускного экзамена в колледже из-за какого-то полоумного евнуха! Надо при первой же возможности бежать отсюда в Бангалор! В этом городе, говорят, к студентам и ученым относятся с большим уважением.
В час ночи Субхаш наконец взял трубку. Он не приедет: занят встречами с более важными людьми. Но он был доволен работой Айши, посчитав, что доносившийся из трубки веселый гул – это приветственные крики жителей в его адрес.
Ей снова повезло. Полоса удач еще не закончилась.
– Немедленно домой! – сказала она Манджу.
– Иду, – ответила девушка машинально. Глаза ее были по-прежнему прикованы к изможденному, взмокшему юноше на полу храма. – Мама, я никогда в жизни такого не видела!
Жители Аннавади сходились во мнении, что Манджу ведет себя гораздо любезнее и скромнее, чем могла бы, учитывая ее красоту, политические связи ее матери и чрезвычайную загруженность учебой и домашним хозяйством.
По утрам она отправлялась в колледж, днем в собственной хижине занималась с местными детьми основными школьными дисциплинами: другой школы в квартале не было. В остальное время она готовила, убирала, носила воду и обстирывала семью из пяти человек. На сон у нее оставалось всего часа четыре. При этом она выполняла свои обязанности безропотно и никогда не выходила из себя.
Однако этой весной организм девушки дал сбой: несколько раз ее одолевали загадочные болезни с высокой температурой, но точно поставить диагноз никто не мог.
Айша волновалась, что теперь, когда здоровье дочери пошатнулось, она станет менее покладистой. Однако вряд ли Манджу сдалась бы так легко. С подросткового возраста она упорно работала над собой, стараясь стать образцом благонравия и достоинства и вырабатывать в себе те качества, которых, по ее мнению, так недоставало матери.
Как-то утром ее брат Раул стоял у висящего на стене небольшого зеркала и втирал в лицо крем для осветления кожи марки Fair and Lovely[44], который, вообще-то, принадлежал Манджу. Массируя щеки и подбородок, он поглядывал на отражение сестры в старом, местами совсем потемневшем стекле. Манджу стояла на коленях, перекинув через плечо толстую и блестящую косу. Она бормотала какие-то английские слова, и в голосе ее звучало нарастающее отчаяние.
– Что это у тебя такое лицо? – спросил Раул. Манджу подняла голову.
– Раул, не надо изводить столько крема!
Крем был очень нужен ей самой для поддержания оптимального цвета лица. Чем светлее кожа, тем выше шансы на удачное замужество. Но Раул и младший брат Ганеш пользовались им чаще, чем их сестра.
Раул включил телевизор. Показывали мультфильм «Том и Джерри». Мышонок, измазавшись в креме для обуви, уверял кота, что проглотил так много взрывчатки, что может поднять на воздух весь город.
С минуту Манджу наблюдала за их перепалкой, а потом снова вздохнула.
– Сама не знаю, где витают мои мысли, – сказала она. – Через час придут ученики, а я еще свое домашнее задание не успела сделать. Преподаватель по компьютерным программам прямо мне заявил: «Спроси у матери, чем она хочет, чтобы ты занималась – стиркой и уборкой или изучением «Фотошопа». Если я не подготовлюсь, он не поставит мне проходной балл на экзамене. А ты слышал, что случилось на лекции по психологии? Я вышла в туалет, оставив в столе сумку, и кто-то украл из нее кошелек. Что за люди! У других девушек, вообще-то, больше карманных денег, чем у меня. Но зачем я тут распинаюсь? Ты уставился в телевизор и даже не слушаешь!
– Я слушаю, слушаю, – запротестовал Раул. – Ты просто перечислила столько неприятностей, что я не знаю, какую из них обдумывать в первую очередь.
У Раула было достаточно своих проблем. Ему нужно было успеть подготовиться к экзаменам перед окончанием девятого класса, совмещая это с временной работой в отеле, которой он был занят по вечерам. Недавно он научился мастерски подражать тому выражению, которое изображали у себя на лице опытные официанты, когда приближались к кому-то из гостей. В устремленных вверх глазах должно быть немного собачей готовности служить: «Я все время здесь и чутко слежу за любыми вашими желаниям». При этом подбородок смиренно опущен вниз: «Если я вам не нужен, сэр, то я исчезаю!»
Обычно у Раула был открытый и прямой взгляд и живые, любопытные глаза. Девушкам в Аннавади это очень нравилось. Но сам он считал, что ему просто необходимо перенять манеры ветеранов гостиничного бизнеса. Может, тогда те перестанут его дразнить?
Взять хотя бы тот недавний банкет. Все началось с того, что ди-джей ближе к полуночи стал ставить любимую музыку Раула. Будто мысли умел читать! Сначала хит Кристины Агилеры I Am Beautiful, No Matter What They Say [45]. А потом, что еще хуже, завел танцевальную песню Rise Up [46], по которой Раул сейчас сходил с ума:
Rise up! Don’t be falling down again
Rise up! Long time I broke the chains[47].
Английских слов он не понимал, но ритм проникал в самую глубину его души. Удержаться было невозможно: все внутри него вибрировало, и с первыми же аккордами песни, донесшимися из динамиков, он заулыбался, а потом, видимо, начал притопывать. Тут двое молодых гостей вечеринки схватили его за руку и вытащили в середину зала.
– Покажи нам, как танцуют в Мумбаи! – кричали они.
Раул знал, что белые люди в подпитии дают очень хорошие чаевые. И он показал (очень скромно и сдержанно, как ему показалось) несколько движений головой и ногами. И руками он совершенно не размахивал.
Но тут откуда-то как из-под земли возник менеджер:
– Ты что, спятил, дерьмо собачье? – заорал он.
Он выволок Раула из зала и потащил в подсобное помещение. Подбежали другие менеджеры. Они были вне себя, будто мальчик пырнул вилкой кого-то из звезд Болливуда. Более опытные официанты смотрели на эту сцену, ехидно хихикая. Только дома, оправившись от шока, Раул придумал себе «тактику защиты», к которой, строго говоря, надо было бы прибегнуть сразу. Он сказал бы им: «Да, первое правило работы в отеле состоит в том, что нельзя смотреть на гостей. Но второе, не менее важное, гласит, что надо предоставлять им все, о чем бы они ни попросили, ведь правда?»
На экране мультяшный Джерри тем временем разнес дом вдребезги. Раул снова повернулся к зеркалу, а Манджу взялась за чтение. Она специализировалась на английской литературе. Сейчас они проходили драматургию периода Реставрации[48], в частности, «Пути светской жизни» Конгрива[49].
Манджу не читала этого произведения. Но профессора этого и не требовали. В индийских колледжах гуманитарные дисциплины преподавались очень поверхностно. Исключение составляли лишь несколько лучших университетов, где учились в основном состоятельные молодые люди, принадлежащие к высшим кастам. Манджу была студенткой весьма посредственного учебного заведения для девушек, основанного Лайонс-клабом[50]. Ей необходимо было просто заучивать краткое содержание того или иного произведения, пересказываемого преподавателем на лекции. Во время тестирований нужно было воспроизвести заученное, а потом сделать то же самое на выпускном экзамене. Память у Манджу была отличная, так что «запоминалки», как она называла домашние задания по литературе, ей давались очень хорошо. Но сегодня она никак не могла взять в толк взаимоотношения героев «Путей светской жизни».
– Милламент, Мирабелл, Петулант – ты когда-нибудь слышал такие имена? А здесь таких еще много, – сказала она Раулу через некоторое время. – Все лгут и водят друг друга за нос, чтобы получить деньги. Но я вот никак не могу найти, где профессор объяснил смысл всей этой истории.
«Любовь обесценивается» – так было написано по-английски у нее в конспекте. Это было непонятно. Манджу никогда даже за руку не держала юношу своего возраста или чуть старше, но, тем не менее, английское слово «любовь» было ей понятно. Сложнее было с понятием «обесценивается». В душе у нее шевельнулось недовольство матерью, которая пообещала купить английский словарь, но так и не сдержала слово. Ни Раул, ни Айша не знали английского, который требовался для любой престижной работы – в офисе или в отеле. При этом мать и брат считали оскорбительным тот факт, что их родной маратхи, древнее, освященное веками наречие, не может составить конкуренции языку бывших колонизаторов.
Для Манджу высокая востребованность английского была частью процесса, который она в общем и целом одобряла. Ее радовала пришедшая в Индию глобализация, равно как и демократизация индийского общества. И не так важно, каким образом человек овладел языком – читая Конгрива, заучивая фразы в Chase Manhattan Visa Card dialogue at Personaliteez Spoken English[51]или на курсах подготовки персонала для международных колл-центров. Английский надо знать для расширения кругозора и для получения более качественного образования. Он откроет дорогу в мир за пределами трущоб. Манджу говорила еще плохо и неуверенно, но этого было достаточно, чтобы занимать второе место в негласном рейтинге самых образованных молодых людей Аннавади.
Пальму первенства соседи дружно отдавали Пракашу, студенту-экономисту, жившему недалеко от храма. Все признавали, что у него большое будущее. С недавних пор успех и карьера в меньшей степени зависят от касты, которой ты принадлежишь. Теперь всего можно добиться прилежанием и талантом.
Пракаш некогда принадлежал к среднему классу и получил начальное образование в хорошей частной школе. Семья жила благополучно, пока отца не сбило поездом. Сейчас юноша параллельно с учебой вынужден был подрабатывать в банке ICICI. За ничтожную зарплату он делал «холодные звонки», предлагая людям вложить деньги в паевые фонды.
Манджу предполагала, что Пракаш наверняка знает слово «обесцениваться». Но она никогда не заговаривала с ним. Девушке из бедного квартала нужно было десять раз подумать, прежде чем обратиться с вопросом к мужчине. Ведь это неизменно повлечет слухи и пересуды. Люди и так шушкаются у нее за спиной, и все потому, что местный юноша, один из тех самых любителей крикета, раздобыл каким-то образом ее фотографию, вырезал ее портрет в форме сердца и заламинировал его. Поэтому, когда Манджу вышла из дома, чтобы во дворе постирать белье, она даже не посмотрела в сторону Пракаша, который сидел и читал буквально в нескольких десятках метров от нее на пороге своей хижины.
«Мирабелл – красотка, Милламент – герой-любовник, господин Файнал – рогоносец, – мысленно повторяла она, оттирая камнем пятна на необъятных панталонах матери и узенькой отцовской рубашке. – Нет, не так. Мирабелл – любовник».
Она отжала белье, вернулась в дом и стала развешивать его на веревке вдоль стены коридора. Стена не доходила доверху – в полуметре от крыши зияла дыра. Отец сто лет как обещал ее заделать. Но это так же маловероятно, как и то, что мама вдруг явится домой с английским словарем.
Манджу принялась чистить двухконфорочную плитку и все бормотала: «Основные темы произведения – любовные интриги, стремление добиться положения в обществе и финансового благополучия».
Тараканы кинулись врассыпную. Их здесь так много, сотни! Раул уже спал – прямо на полу на кухне. Сестра переступила через него, вынесла остатки еды на улицу и выбросила их прямо в сточный пруд. С приближением жаркого времени года весь пруд зацвел. Воды не было видно, вся его гладь была сплошь покрыта ковром из водных гиацинтов[52].
«Мирабелл пытается выбиться в люди, женившись на красотке Милламент».
Когда Манджу заучивала сюжеты книг, она часто пыталась представить себя на месте героини. Но эта девица Милламент была ей совершенно безразлична. Что за блажь – охать и жаловаться на жизнь, когда ты богата, независима и можешь сама выбирать, за кого выйти замуж?
Манджу мечтала закончить колледж и стать учительницей. Но она боялась, что мать, гордясь красотой и молодостью дочери и стремясь «подороже продать» свое сокровище, поспешит выдать ее за какого-нибудь деревенского парня, уверенного, что женщина не должна работать. И придется всю жизнь сидеть в четырех стенах и заниматься одним только хозяйствам, как сейчас: выметешь сор на улицу, а в это время ветер наносит через дверь новую пыль. И так без конца.
«В пьесе Конгрива деньги играют большую роль, чем любовь». Очевидно, такой же была позиция ее матери.
Младший брат Ганеш расставлял на лотке перед домом бакалейные товары. Это была новая выдумка Айши. Она решила заняться мелкой торговлей и для этого оформила на себя государственную ссуду – такого же рода, о какой просил господин Камбл, чтобы набрать денег на операцию. Торговля шла плохо. Сначала Айша надеялась, что ею займется муж, но тот пропивал всю выручку. Вот и сейчас он свернулся у ног Ганеша и сладко спал.
Манджу деньги не очень интересовали. Она жаждала самосовершенствования. Отчасти это стремление питал страх. Каждый раз, выполняя домашние задания, она машинально нащупывала шрам на шее. Этот рубец появился много лет назад, когда Манджу была еще маленькой девочкой. Как-то она украла у матери деньги, чтобы купить шоколадных конфет. Наказывая проказницу, Айша взялась за топор и нанесла скользящий удар по шее дочери. Сейчас желание девушки стать достойным и честным человеком было связано также и с чувством протеста. Таким образом она пыталась противостоять матери, которая пользовалась не очень чистыми методами, чтобы заработать на телевизор и другие материальные блага.
Одним из проявлений высокой порядочности Манджу было ее отношение к учительским обязанностям. Дети приходили в ее дом на уроки ежедневно после обеда. Проект финансировало правительство при участии католической благотворительной организации. Строго говоря, заниматься с детьми должна была Айша. Но та, вечно занятая делами Шив сены, переложила эти обязанности на Манджу, еще когда дочь была в седьмом классе. Все эти годы она ответственно и серьезно выполняла эту работу, стараясь не пропускать ни одного занятия. Такая пунктуальность несколько раздражала мать. Да, она была рада возможности регулярно получать небольшое вознаграждение из государственного бюджета, но считала, что Манджу достаточно вести уроки только тогда, когда приезжает проверяющий. Большинство учителей домашних мини-школ именно так и поступали.
Чиновники называли подобные школы «промежуточными». Перед Манджу стояла задача ежедневно устраивать двухчасовые занятия для детей, вынужденных работать, а также для девочек, которые не могут ходить в школу из-за того, что ведут домашнее хозяйство. Это было необходимо, чтобы такие дети не были полностью исключены из образовательного процесса. Они получали какие-то базовые знания и учебные навыки, так что со временем, если представится возможность, могли бы начать посещать муниципальное учебное заведение. Как правило, детей не нужно было уговаривать учиться, они шли на уроки с большой охотой. Всякий житель трущоб знает, что есть три способа выбраться из нищеты: найти рыночную нишу и преуспеть в коммерции, как например, случилось с процветающим ныне мусорным бизнесом Хусейнов; второй путь – через политические интриги и коррупцию; и третий – получить достойное образование. Так, несколько десятков семей в квартале перебивались с хлеба на воду только чтобы оплатить своим чадам обучение в дорогих платных школах.
В последние пять лет в районе аэропорта появилось более сотни школ. Некоторые были очень хорошими и очень дорогими, в других ничему не учили – это были чисто фиктивные проекты. В третьих, таких, как домашние классы Манджу, преподавание вели люди, не имевшие педагогического диплома, а зачастую и просто подростки. Но все это, по общему мнению, было лучше, чем бесплатное муниципальное образование. Вот, к примеру, школа Марол, в которой работает Айша. Более шестидесяти процентов учителей в таких учебных заведениях не имеют высшего образования. Многие из этих неквалифицированных сотрудников занимают свои должности только потому, что регулярно платят мзду руководству школы. Кстати, глава округа был одним из тех политиков, кто с удовольствием грел руки на несовершенстве государственной системы образования вместо того, чтобы ее реформировать. Так, Субхаш через подставное лицо открыл собственную частную школу.
– В школе Марол мы играем, потом уходим на перемену, потом снова играем, а потом обедаем, – так Адарш, мальчик из Непала, описывал свою учебную программу. После уроков он приходил к Манджу. Здесь всегда можно было почерпнуть какие-то знания. Бывало, что девушка просто пересказывала своим маленьким слушателям литературные произведения, краткое содержание которых ей задали выучить в колледже. Конечно, они, как и их юная преподавательница, не могли понять, о чем говорится в романе про миссис Даллоуэй. Однако им удалось усвоить, что Отелло недолюбливали и презирали из-за того, что он был темнокожим.
Дверь распахнулась, и в дом влетел один из учеников Манджу. Мальчик пронесся по коридору с такой скоростью, что со стены упал плакат с портретом Бал Тхакерая, престарелого основателя Шив сены.
– Дево, ты пришел слишком рано! – возмутилась Манджу. – И ботинки не снял!
Тут она подняла глаза от его ног, оставивших грязные следы на полу, и посмотрела ему в лицо. Оно было залито кровью.
– Ай-ай! – заплакал мальчишка, схватившись за голову. – Такси…
Дети из Аннавади очень часто попадали под машины. Движение в округе было напряженным и беспорядочным. Самым опасным считался участок дороги прямо рядом со школой Марол. Если, не дай бог, попадется неопытный водитель, да еще разговаривающий за рулем по мобильному телефону, встреча с ним могла иметь для ребенка летальный исход. Манджу вскочила, схватила стоявшую рядом с плитой банку с куркумой и стала посыпать желтым порошком разбитую голову мальчика. Эту специю использовали не только во время свадеб[53], но и в качестве обеззараживающего средства для открытых ран. Манджу стала энергично растирать порошок, пока он, смешавшись с кровью, не превратился в яркую оранжевую пасту. Девушка с усилием вдавила пасту в рану, и еще раз тщательно осмотрела голову, чтобы удостовериться, удалось ли остановить кровь. Тут в кухню ворвалась мать Дево, одноглазая вдова. В руках у нее был кусок металлической арматуры.
– Чтоб тебя машиной переехало! – вопила она. – Чтобы тебя черти взяли! Ты опять шел по проезжей части и считал ворон?! А теперь ты помрешь у меня на руках!
Дево живо нырнул под деревянный буфет, где семейство Манджу хранило всякие припасы. Из этого укрытия он жалобно завывал, предвидя скорую расправу.
– Нет! – закричала Манджу, – Только не по голове! Он и так ранен!
– Я тебе все зубы выбью! Я тебя всего исполосую, – орала одноглазая женщина.
Лечение болезней или травм обходилось жителям Аннавади очень дорого. Многие на этом разорились. Бедная мать Дево и так уже была в долгах: алчный кредитор одалживал ей деньги под сумасшедшие проценты, когда ее недавно скончавшийся муж лежал в больнице.
– А что было бы, если бы ты пострадал сильнее? Скажи мне, Дево? Чем я заплатила бы врачам? У меня нет ни рупии на то, чтобы спасать твою жизнь!