Предмет философии права определяет ее предназначение - выполнение методологической функции во всех науках, изучающих право, и прежде всего в методологическом обслуживании отраслевых юридических наук. Выполнение этой функции предполагает дальнейшее уточнение понятия самой методологии, соотношение и взаимодействие общенаучной методологии и методологии права.
Вопрос о понятии методологии и ее функциях представлен в литературе весьма разноречиво. Одни авторы отождествляют методологию с общетеоретическими проблемами любой науки[56], другие - с философией[57], третьи - с диалектикой[58], четвертые - с историческим материализмом[59], пятые считают, что методология - это самостоятельная частная наука, не совпадающая с философией[60], шестые полагают, что она представляет собой не метод, а сумму методов), а учение, теорию, науку о методе и методе[61], и т. д.
Если к этому добавить, что благодаря модному поветрию объявлять зачастую любое, даже описательное, комментаторское, эмпирического уровня произведение, не имеющее сколько-нибудь серьезного познавательного значения, методологическим, то понятие методологии и его предназначение оказываются полностью и окончательно размытыми[62].
Оставляя в стороне подробный анализ отмеченных позиций, ограничимся указанием на то, что каждая из них правильно отражает лишь тот или иной отдельно взятый момент методологии, и именно поэтому ни одна из них не вскрывает целостности и универсальности этого своеобразного научного феномена. Попытку объединить некоторые из этих моментов предпринял Р. Лукич[63]. Однако его попытка не сняла дискуссионные проблемы, размытой границ методологии. Так, Лукич склонен считать, что всеобщие теоретические положения, сформулированные различными науками, носят философский характер. Между тем, как было показано ранее, отнюдь не всякое всеобщее теоретическое положение имеет философский характер, многие из них являются нефилософскими, хотя и играют известную методологическую роль в познании тех или иных объектов бытия. Р. Лукич, далее, различает науку как сферу эмпирического познания и философию как обобщенный уровень освоения действительности[64]. Однако для такого разграничения нет сколько-нибудь серьезных оснований. И не только потому, что любая, даже прикладная наука, как отметаюсь выше, может достичь и нередко достигает таких высот теоретического обобщения реальности, которое приобретает подлинно философское звучание. Но прежде всего потому, что сама философия, коль скоро она правильно отражает объективную реальность в обобщенном виде и всеобщие закономерности ее развито, вырабатывает методологические основания познания этой реальности, является подлинной наукой. Нельзя лишь эмпирическое знание признавать наукой и отказывать в научности философским обобщениям этих же знаний, поскольку эмпирический (равно как и чувственный) уровень изучения объектов с неизбежностью ведет к рационально-научному их познанию.
То обстоятельство, что философские обобщения нередко являются «опосредованными» в том смысле, что выражают наиболее существенное в уже познанном другими науками, вовсе не исключает их научности, тем более также и потому, что они самостоятельно разрабатывают методологические основания исследования любого объекта. Тем самым философские основания вместе с обще- и частнонаучными средствами познания образуют общенаучную методологию, которая, однако, не является единственной методологической наукой, поскольку на ее основе формируются в различных отраслевых науках свои методологические пути, методы и приемы изучения специальных объектов. Именно поэтому нельзя общенаучную методологию признавать «частной» наукой. Низведение методологии до «частного» уровня, по существу, означает ограничение ее значения пределами познания второстепенных закономерностей, лишение ее роли всеобщего методологического основания для любого научного исследования. Но отсюда не следует, что методологию можно рассматривать, как это полагает Р. Лукич, лишь в качестве науки о методах или даже шире - как учение о методах.
Нам представляется, что методология включает также и мировоззренческую позицию самого исследователя[65]. Между тем создается впечатление, что Лукич недооценивает эту сторону вопроса (методологическое значение миропонимания, мировоззрения), хотя в одном месте своей книги он правильно пишет, что, «стремясь к получению знаний эмпирическим путем, ученый обязательно руководствуется определенной философией, т. е. занимает определенную позицию по отношению к самому опыту»[66]. Однако это беглое замечание не соответствует тому месту, которое занимает миропонимание, мировоззрение в методологии. Будучи ее важнейшим компонентом, миропонимание, мировоззрение представляет собой определенную систему взглядов, убеждений, принципов отношения личности к окружающей действительности, к самой себе и своей деятельности. И именно как таковое оно выполняет методологическую функцию, определяя подход и направляя по соответствующему руслу деятельность личности в решении стоящих перед ней теоретических или практических задач.
Формирование миропонимания, мировоззрения личности складывается на ее положении в системе определенных общественных отношений, детерминируется той средой, в которой она существует. И если эта личность посвящает свою деятельность научному решению тех или иных проблем природного или социального характера, то изучение данных проблем в определенной мере освещается и направляется именно тем миропониманием, мировоззрением, которое присуще данной личности.
Миропонимание, мировоззрение автора в исследовании объектов познания имеет, как было отмечено ранее, и иной, более узкий смысл, приобретая, если можно так выразиться, профессиональное значение. Так, приступая к исследованию специальной правоведческой проблемы, мы неизбежно выражаем свое отношение ко всем тем сопричастным научным решениям, которые уже выдвинуты и освещены в литературе. Такая критическая щенка этих решений осуществляется на основе специальной (профессиональной) мировоззренческой ориентации автора, лишь к юле ознакомления с которой становится понятным, почему тот или иной вопрос, избранный для исследования темы, конкретно ловится и решается именно так, а не иначе.
В свете сказанного мы приходим к выводу, что методологию подует понимать как концептуальное единство ряда компонентов. Она не является локальной дисциплиной, существующей изолированно от всего комплекса наук, но внутренне имманентна всей щуке в целом и каждой ее отдельной отрасли. Именно в силу таим образом понимаемой универсальности методология является всеобщим научным руководством к действию, составляющим базис всей системы знаний, познавательный стержень любой отрасли науки.
Следовательно, методология делится на две органически и жду собой связанные и взаимодействующие части: всеобщую методологию и методологию отраслевых наук, в том числе и правую методологию, разрабатываемую главным образом философией права.
Из сказанного вытекает также и характер методологии права и которая на основе всеобщей методологии предлагает систему плодов исследования правовых объектов (учение об этих методах, обобщает теоретические положения, имеющие гносеологическое значение, а также включает в себя миропонимание, мировоззрение исследователя.
Методология права, таким образом, не имеет каких-либо принципиальных отличий от всеобщей научной методологии, но, составляя ее разновидность, обладает своей спецификой, которая определяется особенностями объекта, функцией и целью познания.
Итак, всеобщая научная методология является основанием для всего комплекса отраслевых методологий, в том числе и для философии права. В этой связи возникает вопрос о понятии основания.
Основание - это некое базисное знание о соответствующих объектах, выступающее как начало научной системы, как отправной пункт в их дальнейшем исследовании. В этом смысле основание выступает одновременно и как гносеологическое, и как онтологическое знание. Развертывание той или иной теории осуществляется из своего основания. В свою очередь теория является обоснованием той или иной части основания. Гегель по этому поводу писал: «...то, что составляет начало, будучи еще не развитым, бессодержательным... и... лишь наука, и притом во всем ее развитии, есть завершенное, содержательное и теперь только истинно обоснованное познание его»[67].
К сожалению, в отечественной философской литературе «основание» трактуется весьма разноречиво: как «онтологическая категория»[68], как «логико-методологическое средство в процедуре обоснования знания»[69] или как «диалектико-материалистическое понимание научного знания»[70]. При этом попытки авторов обосновать свою позицию грешат, по меньшей мере, непоследовательностью[71].
Основание любого исследования предполагает наличие, по крайней мере, следующих взаимосвязанных компонентов: во-первых, определение объекта исследования; во-вторых, проблемность состояния объекта исследования; в-третьих, следование строго логически по взвешенному пути исследования объекта в его проблемном состоянии; в-четвертых, обоснованность и доказательность результатов исследования и, наконец, в-пятых, возможность непосредственного или опосредованного использования результатов исследования на практике.
Очевидно, не всякая вещь, явление или процесс нуждается в научном исследовании, поскольку знания о них уже даны предшествующими исследованиями или добыты практическим опытом. Следовательно, необходимо определение того пока не познан,- него объекта, который нуждается в исследовании. При этом не всякий, даже еще не познанный объект подлежит исследованию (поскольку его познание может быть осуществлено и без помощи науки), а лишь тот, который характеризуется проблемным состоянием, предполагающим альтернативные варианты его решения. Разумеется, речь идет о такой проблемное, разрешение которой исключается лишь практическим опытом и требует вмешательств науки.
Исследование объекта окажется только в том случае оптимально эффективным, если оно осуществляется в строгом соответствии с требованиями методологии, учитывающей специфику объекта и, следовательно, пути, методы и способы его познания.
Исследование будет иметь научный статус только при условии его обоснованности, аргументированности, доказанности, проверямости истинности его результатов.
И наконец, научное исследование предполагает ориентированность его результатов на практический выход. Само собой очевидно, что большинство фундаментальных исследований не может иметь непосредственное практическое значение, равно как и временную ограниченность его практической отдачи. Такого рода фундаментальные исследования имеют опосредованный и вне временной характер, огромные потенции практической реализации через «средний» уровень знания, через прикладные научно практические разработки.
Эти рассуждения не следует понимать в абсолютном смысле тот или иной компонент научности исследования может быть выражен с той или иной степенью наглядности. И это понятно, ибо формирование истинности научных исследований является, как правило, длительным процессом, на каждом этапе которого вполне возможны, а иной раз и неизбежны односторонность, неполно та, ошибочность тех или иных его выводов.
Процесс исследования объекта предполагает осуществление последовательных операций: научная постановка проблемы, ее четкое формулирование; выдвижение альтернативных идей о возможных путях решения проблемы; избрание оптимальной идеи, помощью которой вероятнее всего достижимо решение проблемы; следование этой идее в ходе познания; поочередное использование всех других альтернативных идей в том случае, если первоначально избранная идея не решила проблемы; выход решен ной проблемы на практику путем определения этапов действия.
Каждый из этих моментов нуждается в детализации. Так, выдвижение альтернативных идей о возможных путях решения проблемы предполагает выделение главных и отвлечение от второстепенных путей познания. Тем самым сокращается спектр альтернативных идей. Избрав оптимальную идею, необходимо ее рас членить на более простые, так сказать, подыдеи[72], совокупности которых и образует «дерево подыдей». Последовательный анализ ветвей этого дерева позволит отобрать из них перспективные и отбросить малоэффективные или даже тупиковые. При этом плодотворность реализации подыдеи зависит от глубины анализа изучаемой проблемы. Оставшиеся ветви подвергаются аналитическому «просвечиванию», а аналитически освещенная их совокупность создает базу для синтеза - высшего напряжения исследовательской мысли. Осуществление синтеза открывает путь для решения проблемы. Если на этом пути не будет достигнут успех в решении проблемы, то придется ту же процедуру осуществлять второй, третьей идеей и т. д. И так до тех пор, пока соответствующий путь не приведет к решения проблемы.
Предложенная поэтапность процесса познания выглядит, конечно же, мертвой, метафизичной, предельно формализованной. В самом деле, допустимо ли творческие усилия исследователи втискивать в узкие рамки схемы? Можно ли говорить о логике познания применительно к акту творческого вдохновения? Мыслимо ли считать интуитивное озарение, взлет мысли итогом формальной логики познания?
Отрицательный ответ на эти вопросы очевиден. И тем не менее неповторимость и даже уникальность индивидуального процесса познания подчиняется общим логическим закономерности, чем и определяется смысл его воспроизведения. Но эти общие логические закономерности обретают в каждом исследовании своеобразный оттенок, специфику, характерные особенности, определяемые уровнем познавательных способностей, дарований, научным образованием исследователя и т. п. Одним словом, познавательный процесс чужд единообразию, и бессмысленно надеяться на то, что когда-либо будет создана логика овладения объектом, пригодная для всех случаев его проявления. Сказанное не исключает необходимости общей логики научного поиска, которая существенно видоизменяется, будучи применима к каждому отдельному исследованию. Общая схема познания есть стратегия, но отнюдь не тактика познания.
Итак, существующие объекты, реальные явления и процессы в ходе познания передаются как бы на суд разума, который не только отражает и позволяет увидеть их качества, свойства, особенности, но и ищет пути их видоизменения, преобразования. И вишь благодаря этому данные объекты обретают «вторую природу появляется возможность господства разума над объектами, подчинения их практическим интересам.
Но «преобразованный» разумом объект вновь становится первичным объектом исследования, ибо на его «второй природе» процесс познания не заканчивается. Он продолжается созданием все новых и новых объектов. И этот процесс познания осуществляется до тех пор, пока полностью не реализуются возможности как самого объекта, так и самого разума. Отсюда следует, что сам разум, воплотивший себя во «второй природе» объекта, имеет своим источником тот же объект, хотя и в преобразованном виде, именно таким образом происходит взаимодействие и, в конце концов, слияние объекта и разума, материального и идеального, снимается взаимное отчуждение. Следовательно, разум нельзя сводить лишь к физиологической функции мозга, он не внешний, и потусторонний по отношению к бытию (объекту) феномен, а потусторонен применительно к бытию (объекту). В этом смысле можно говорить о «бытийности», «объектности» разума. Только таким путем можно подойти к раскрытию тайны сложнейшего соотношения бытия и разума.
Обобщая вышеизложенные соображения, следует констатировать, что общенаучная методология и методология права, равно как и отраслевые методологии, представляют собой в известном смысле метанаучные знания. Они не существуют изолированно друг от друга, а взаимодействуют, взаимопроникают и - что особенно важно подчеркнуть - интегрированы в онтологические теории соответствующих наук, выполняют в каждой из них гносеологические функции. Смысл и призвание методологии - научный поиск оптимальных, наиболее рациональных путей, методов и средств познания объектов. Однако сам по себе поиск при всей его важности не представляет самостоятельной ценности, поскольку таковой является результат поиска, выраженный в достижении истины. Именно поэтому методология приобретает первостепенное значение; в ее развитии, обогащении и совершенствовании заинтересованы все науки.
Обратимся теперь к общему пути познания бытия, в том числе и права.
Как известно, Гегелю принадлежит величайшая заслуга в обнаружении пути научного исследования. «...Познание, - писал он, - движется от содержания к содержанию. Прежде всего это поступательное движение характеризуется тем, что оно начинается с простых определенностей и что следующие за ними становятся все богаче и конкретнее. Ибо результат содержит в себе свое начало, и движение последнего обогатило его некоторой новой определенностью. Всеобщее составляет основу; поэтому поступательное движение не должно быть принимаемо за некоторое течение от некоторого другого к некоторому другому. Понятие в абсолютном методе сохраняется в своем инобытии, всеобщее - в своем обособлении, в суждении и реальности; на каждой ступени дальнейшего определения всеобщее поднимает выше всю массу его предшествующего содержания и не только ничего не теряет вследствие своего диалектического поступательного движения и не оставляет ничего позади себя, но несет с собой все приобретенное и обогащается и уплотняется внутри себя»[73].
Бытие, природу, действительность, вне и независимо от духа существующую, Гегель изображает как неподвижную, застывшую, абстрактную картину мира, которая приобретает конкретность лишь благодаря разуму. Абсолютная идея как система «чистых» логических понятий выступает исходным пунктом, порождающим чувствпенно данную конкретную действительность.
Отражая метафизический и исторически ограниченный уровень современного ему состояния науки, Гегель знание о реальной, объективной действительности непосредственно и в качестве постоянно- ю ее свойства приписывает самой этой действительности. И здесь выявляется глубокая противоречивость Гегеля. Критикуя кантовский априоризм, он связывает способ мышления с содержанием научного знания, указывая, что метод «не есть нечто отличное от свое- к> предмета и содержания, ибо движет себя вперед содержание внутри себя, диалектику, которую оно имеете самом себе»[74]. В нашей способности познания, по Гегелю, мы можем убедиться не иначе, как через самый процесс познания; желание иметь инструмент познания до процесса познания столь же несуразно, как «мудрое» намерение того схоласта, который хотел научиться плавать, прежде чем Проситься в воду[75]. «...Метод, - пишет Гегель, - есть сознание о форме внутреннего самодвижения ее содержания»[76].
Исходя из принципа тождества мышления и бытия, Гегель превращает в субстанцию логические формы мысли, онтологизирует метод познания как выражение активности абсолютной идеи. Любой предмет, по мнению Гегеля, мы «постигаем в понятии и шлем его в его истине только постольку, поскольку он полностью подчинен методу; он есть собственный метод всякой вещи, так как его деятельность есть понятие»[77]. Развитие ступеней содержания абсолютной идеи «есть образ абсолютного, но вначале абсолютов выступает в этих ступенях лишь ограниченным образом, и поэтому оно заставляет себя двигаться дальше к целому, раскрыли которого есть то, что мы называем методом»[78].
В поисках способа развертывания определенной мысли Гегель, обнаруживает принцип движения познания от простейших, абстрактных определений к конкретному, многостороннему знанию.
При этом данный процесс изображается им как становление конкретного не только в мышлении, но и в самой действительности[79].
В экономической сфере, по Гегелю, действуют противоположные абстрактные индивиды. Поэтому здесь исключается действительное развитие без вмешательства рассудка, с помощью которого все абстрактные противоречивые крайности экономического состояния разрешаются путем перехода к правовой действительности. Право как целесообразно действующая воля есть конкретная субстанция, которая создает адекватную своей природе форму своего собственного обнаружения в экономике, в сфере потребностей, в «системе потребностей». «Право состоит в том, что наличное бытие вообще есть наличное бытие свободной воли»[80]. Не являясь предметом особой науки, сфера экономической жизнедеятельности людей должна рассматриваться лишь внутри философии государственного права, т. е. как одна из конкретных форм абстрактного разума, действующего в истории.
Вовсе не отвергая выявленного Гегелем закона движения научного познания, К. Маркс вместе с тем отрицает гегелевское представление о мышлении как о творце предметного мира. Фактически, способ восхождения от абстрактного к конкретному есть не что иное, как способ, с помощью которого мышление усваивает вне его и независимо от него существующую конкретную действительность[81]. «...Метод восхождения от абстрактного к конкретному, - пишет К. Маркс, - есть лишь способ, при помощи которого мышление усваивает себе конкретное, воспроизводит его как духовно-конкретное. Однако это ни в коем случае не есть процесс возникновения самого конкретного»[82].
Определяя гегелевский исследовательский путь как «правильный в научном отношении», поскольку «абстрактные определения ведут к воспроизведению конкретного посредством мышления»[83], К. Маркс ставит этот путь на твердую материалистическую почву.
Изложенный общий путь познания в полной мере применим к исследованию правовых явлений и процессов с учетом их специфики, что и осуществляется в наших последующих изысканиях.
[1] «За последние 400 лет, - заключает Бертран Рассел, - в течение которых происходил медленный, но неуклонный рост науки, человек постепенно начинал разбираться в методах познания природы и способах управления ее силами» (Рассел Б. Очерки об интеллектуальном убожестве // НГ-Наука. 1998. № 2. С. 15). Без поиска новых путей познания и следования по этому пути наука останавливается, исчезает, умирает.
[2] «Тем самым, - пишет М. А. Барг, - лишний раз подтвердилась давно уже подмеченная в истории науки закономерность: периоды, характеризующиеся главным образом накоплением фактического материала, неизбежно сменяются периодами, когда на первый план выдвигается задача его научного осмысления и обобщения. Именно тогда, когда наука становится способной «взглянуть на себя», па свою практику «со стороны», происходит проверка, оттачивание и обогащение не познавательных средств, создаются предпосылки для перехода ее на качественно новую ступень освоения изучаемой ею действительности» (Барг М. А. О двух уровнях марксистской теории исторического познания // Вопросы философии. 1983. № 8. С. 108).
[3] См. Романович-Славатинский А. В. Система русского государственного права в его историко-догматическом развитии, сравнительно с государственным правом Западной Европы. Ч. 1, §6. Киев, 1886.
[4] Стоянов А.Н. Методы разработки положительного права и общественное значение юристов от глоссаторов до конца XVIII столетия. Харьков, 1862. С. 5-9.
[5] Там же.
[6] Избавляю себя от полемики с теми, кто снисходительно признает на словах значение методологии для правоведения, а на деле в тысячах частностей отрицает, игнорирует или просто не замечает ее конкретные достижения, хотя сами же пользуются ими в меру своего разумения и способностей.
[7] См.: Андреев И. П. Проблемы логики и методологии познания. М., 1972. С. 291-292.
[8] См.: Алексеев П. В. Предмет, структура и функции диалектического материализма. М., 1978. С. 72.
[9] Копнин П. В. В. И. Ленин, логика, наука // Вопросы философии. 1970. № 4. С. 52.
5’ Швырев В. С. Диалектическая традиция исследования конструктивных процессов мышления и современная методология науки // Проблемы материалистической диалектики как теории познания. Очерки теории и истории. М, 1979. С. 186-187.
[11] Юдин Э. Г. Системный подход и принцип деятельности. М., 1978. С. 39.
[12] См.: Марков М. Технология и эффективность социального управления. М., 1982. С. 85-133.
[13] Перечень такого рода общенаучных понятий дается во многих произведениях (см., например: Семенюк Э. П. Общенаучные категории и подходы к познанию. Льнов, 1978. С. 6).
[14] Особенность современного взаимодействия общественной, естественной и технической наук в том именно и состоит, что оно осуществляется не столько непосредственно, сколько опосредованно, через философское осмысление этого взаимодействия.
[15] См.: Готт В. С. О понятийном аппарате современной науки // Вопросы философии. 1982. № 8. С. 86.
[16] См.: Ракитов А. И. К вопросу о структуре исторического исследования // Философские проблемы исторической науки. М., 1969. С. 162.
[17] История марксистской диалектики. Ленинский этап. М., 1973. С. 63.
[18] См.: Стефанов Н. Теория и метод в общественных науках. М., 1967. С. 156.
[19] См.: Стефанов Н. Теория и метод в общественных науках. М., 1967. С. 156.
[20] Там же. С. 129.
[21] Там же. С. 155.
[22] Там же. С. 148.
[23] Д. Маркович пишет: «Отделить метод от науки как системы истинных знаний невозможно потому, что и сам метод представляет собой знание о том, как прийти к истине» (Маркович Д. Общая социология. Ростов на/Д, 1993. С- 57).
[24] Стефанов Н. Теория и метод в общественных науках. С. 149-150.
[25] Лекторский В. А., Швырев В. С. Методологический анализ науки {Типы и уронни) // Философия, методология, наука. М., 1972. С. 14.
г'7 Там же.
"" Там же. С. 37.
m Там же.
[29] Лекторский В. А., Швырев В. С. Методологический анализ науки (Типы и уровни) // Философия, методология, наука. М., 1972. С. 36.
[30] Лекторский В. А., Швырев В. С. Единство мировоззренческого и теоретико- познавательного аспектов в марксистской философии // Гносеология в системе философского мировоззрения. М., 1983. С. 12.
[31] Юдин Э. Г. Системный подход и принцип деятельности. М., 1978. С. 40-44. Явно проигрывает на этом фоне структура уровней методологического знания, предлагаемая П. В. Алексеевым (см.: Алексеев П. В. Предмет, структура и функции диалектического материализма. М., 1978. С. 104).
[32] Юдин Э. Г. Системный подход и принцип деятельности. М., 1978. С. 49.
[33] Юдин Э. Г. Системный подход и принцип деятельности. М., 1978. С. 49.
[34] Там же. С. 39.
[35] Юдин Э. Г. Системный подход и принцип деятельности. М., 1978. С. 106.
[36] Кузнецов И. В. Преемственность, единство и минимизация знания - фундаментальные черты научного метода // Материалистическая диалектика и методы естественных наук. М., 1968. С. 322-323.
[37] Мареев С. Н. Единство метода и системы в «Капитале» К. Маркса // Вопросы философии. 1983. № 5. С. 65, 72.
[38] Юдин Э. Г. Системный подход и принцип деятельности. М., 1978. С. 141.
[39] Лукич Р. Методология права. М., 1981. С. 24.
[40] Мы отвлекаемся от тех нередко встречающихся в литературе «методологических обозначений», авторы которых, не обременяя себя трудом понять существо новых методологических идей и разработок, объявляют необходимым их незамедлительное внедрение в те отрасли науки, где они еще не получили распространения. В результате вместо раскрытия специфики применения этих идей и разработок к соответствующим объектам читателя пытаются ошеломить «осведомленностью» в области методологического знания. Еще более опасной является тенденция низведения методологии до эмпирического уровня или даже обыденного сознания. Показательным в этом отношении является изложение «методологических» проблем исследования политических систем в книге «Методологические проблемы общественных наук» (М., 1979. С. 292-297). Нельзя, конечно, отрицать (или недооценивать) эмпирический этап исследования, когда он является основой для достижения рационального познания. Но нельзя также и представлять дело так, будто уже первый этап исследования, без дальнейшего возвышения мысли до рационального уровня, является методологически значимым. Такое представление не только обесценивает богатейшие потенции науки, но и отвлекает от поиска новых гносеологических средств познания ее объектов.
[41] Петряев К. Д. Вопросы методологии исторической науки. Киев, 1971. С. 8.
[42] Там же. С. 12.
[43] Там же. С. 13.
[44] Петряев К. Д. Вопросы методологии исторической науки. Киев, 1971. С. 16.
[45] Там же. С. 18.
[46] Кузьмин В. П. Место системного подхода в современном научном познании и марксистской методологии. Статья вторая. Принцип системности в методологии диалектического и исторического материализма // Вопросы философии. 1980. № 2. С. 50.
[47] Кузьмин В. П. Место системного подхода в современном научном познании и марксистской методологии. Статья вторая. Принцип системности в методологии диалектического и исторического материализма // Вопросы философии. 1980. № 2. С. 50.
[48] Лебедев С. А. Роль индукции в процессе функционирования современного научного знания // Вопросы философии. 1980. № 6. С. 87.
[49] В. П. Кузьмин правильно отмечает, что «методология есть система оснований и методов научного познания, а всякое отдельное методологическое средство (подход, принцип, тип анализа) лишь относительно самостоятельная часть методологии» (Кузьмин В. П. Место системного подхода в современном научном познании...// Вопросы философии. 1980. № 2. С. 50).
[50] П. В. Алексеев по этому поводу отмечает: «Между диалектикой, логикой и теорией познания имеется полное тождество, когда в предмете философии... вычленяются только всеобщие законы развития; каждая из трех дисциплин в этом случае с полны; правом может быть названа учением о всеобщих законах развития. Но за этими рамками они имеют свои предметные области, не покрываемые никакой другой; поэтому любая из них есть нечто большее, чем только наука о всеобщих законах развития. Если взять диалектическую логику, то она изучает всеобщие законы развития под углом зрения того нового, что можно извлечь из онтологического рассмотрения для способов и принципов познания» (Алексеев П. В. Предмет, структура и функции диалектического материализма. М., 1978. С. 133).
[51] См., например: Гальперин Г. Б., Королев А. Л. Методологические и теоретические вопросы науки истории государства и права в СССР. Л., 1974. С. 23.
[52] См., например: Васильев А. М. Правовые категории. М., 1976. С. 19.
[53] См.: Керимов Д. А. Философские проблемы права. М., 1972. С. 29-30.
[54] Зиманов С. 3. Место общей теории права в советском правоведении // Советское государство и право. 1984. № 4. С. 13.
[55] Там же. С. 14.
[56] См., например: Яновская С. А. Методологические проблемы науки. М., 1972.
93 См., например: В. И. Ленин и методологические вопросы современной науки. Киев, 1971. С. 17.
[58] См., например: Андреев И. Д. Проблемы логики и методологии познания. М., 1972. С. 280.
[59] См., например: Очерки методологии познания социальных явлений. М., 1970. С. 5.
[60] См., например: Стефанов Н. Теория и метод в общественных науках. М., 1967. С. 156-157.
[61] См., например: Гиргинов Г., Яноков М. Методология как раздел гносеологии // -осы философии. 1973. № 8. С. 127.
[62] А. И. Ракитов справедливо отмечал: «Понятие методологии стало сейчас только употребительным и модным, что почти лишилось всякой определенности в большинстве случаев просто сливается с понятием философии» (Ракитов А. И. Историческое познание. М., 1982. С. 22).
[63] См.: Лукич Р. Методология права. М., 1981. С. 24-57.
[64] Там же. С. 63-64.
[65] Ф. Энгельс писал: «...все миропонимание Маркса - это не доктрина, а метод. Оно дает не готовые догмы, а отправные пункты для дальнейшего исследования и метод для этого исследования» {Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 39. С. 352).
[66] Лукич Р. Методология права. М., 1981. С. 63-64.
[67] Гегель Г. В. Ф. Наука логики. Т. 1. М., 1970. С. 128-129.
[68] См.: Материалистическая диалектика. Т. 1. М., 1981. С. 126-133.
[69] См.: Никитин Е. П. О природе обоснования // Вопросы философии. 1979. № 10.
[70] См.: Метлов В. И. Диалектика оснований и развитие научного знания // Вопросы философии. 1976. № 1; Печенкин А. А. Обоснование как процедура научного исследования // Вопросы философии. 1984. № 1.
[71] Так, по мнению Е. П. Никитина, «обоснование есть такая процедура сознания, в ходе которой путем установления той или иной связи между двумя идеальными объектами - основанием и обосновываемым - сообщаются второму какие-либо характеристики первого» (Никитин Е. П. Природа обоснования. М., 1981. С. 27). Если всякое основание есть «идеальный объект», то тогда реальные объекты выпадают из поля зрения исследователя, а само основание оказывается чисто мыслительной категорией сознания. Разумеется, объективность основания может относиться не только к материальным, но и идеальным объектам. Но из этого бесспорного факта вовсе не следует вывод об «идеальности» всех объектов. Думается, что здесь происходит смешение объективности основания и обоснования. Объективность вещей, явлений и процессов есть не что иное, как их реальное существование, их наличная действительность вне зависимости от их материальной или идеальной природы. Именно они, эти объективности, составляют предметы научного исследования, основополагающие знания о которых и являются основаниями для их дальнейшего, более углубленного познания. Что же касается обоснования, то оно есть средство для доказывания истинности основания знания. При этом само обоснование может иметь различные направления, и в первую гносеологическое или онтологическое. Первое направление определяет общие методы, пути и методы познания объектов и тем самым приобретает статус и гносеологического основания науки. Второе определяет общие характеристики исследуемых объектов как реальностей и тем самым приобретает статус логического основания науки. Поэтому по меньшей мере односторонними являются представления, будто основания знания сводятся лишь к «логической связи обосновывающих друг друга мыслей» (Эмдин М. В. О категориях основания и обоснованного // Вестник Ленинградского государственного университета. Вып. 4. Серия экономики, философии и права. 1959. № 23. С. 60). Нетрудно видеть, что в данном суждении игнорируется взаимосвязь основания и обоснования.
[72] Еще Аристотель отмечал, что «надлежит искать, произведя расчленение (Аристотель. Метафизика. VII, 17. 1041а6-1041в5), а Декарт рекомендовал делил каждое из исследуемых затруднений на возможное количество частей (Декарт, Избранные произведения. М., 1950. С. 272).
[73] Гегель Г. В. Ф. Соч. Т. V. С. 34. Выписав это гегелевское определение пути познания, В. И. Ленин высоко его оценил: «Этот отрывок очень недурно подводит своего рода итог тому, что такое диалектика». При этом Ленин отмечал, что здесь у Гегеля менее всего проявля<