На столе уже все готово – закуски, шампанское.
Звонок в дверь.
– Они! – я мигом стаскиваю передник, поправляю прическу.
Анна Семеновна отпирает. На пороге – академик по Гомеру, за ним на лестнице – две фигуры с каким-то большим свертком.
– Здравствуйте! – он входит в филиал.
– Добрый день, – киваю я.
– О, у вас торжество! Может быть, я не вовремя?
– Проходите, проходите. Это даже хорошо. Будете гостем… – я приглашаю.
– Видите ли, я хочу вернуть должок. Я обещал вашему начальнику бюст, – академик указывает на сверток, который внесли те двое, что отпиливали Гомера.
Они следуют в кабинет, прямо к мраморному столбу в эркере, который возвышается за местами для молодых.
Разворачивают – там бюст Гоголя.
– Я решил, что это будет соответствовать…
– Большое спасибо. Прекрасный свадебный подарок, – благодарю я.
– Идут! – предупреждает Анна Семеновна, взглянув в открытую дверь на лестницу.
– Девочки! – кричу я.
На мой зов из кухни вылетают все женщины. Ирка с магнитофоном, из которого звучит свадебный марш Мендельсона.
В филиал входят счастливые пары: Бусиков с Катей, Петя с Валей и Нодари с Галей. За ними сияющие Горгона и Сабурова.
Поцелуи, поздравления…
– Эй, там еще что-то несут, – предупреждает вахтерша.
– Наверное, свадебные подарки, – шутит кто-то.
В дверях появляется грузчик с квитанцией.
– Вычислительную машину будете получать?
– Будем! – Петя срывается с места.
Пока он расписывается в квитанциях, четыре человека вносят с лестницы вычислительную машину величиною с двухтумбовый письменный стол. Ее приставляют к свадебному столу.
– Товарищи, занимаем места! – командует Горгона. – Всех, всех просим, – говорит она грузчикам и рабочим, которые принесли Гоголя. Те устраиваются в конце, за вычислительной машиной.
|
|
– Люся, скатерть! – командует Сабурова.
Я бросаюсь в комнату Виктории, приношу скатерку и накрываю ею вычислительную машину. Возвышается только пульт. На машине сразу появляются тарелки и закуски.
Общая суматоха. Наконец все рассаживаются. В центре Бусиков с Катей, по бокам две другие пары. Во главе также Сабурова и Горгона.
Горгона поднимается с места. Она хорошо смотрится на фоне бюста Гоголя.
– Товарищи, разрешите наше собрание считать открытым. Прошу налить шампанского.
Взлетают пробки, пенятся струи…
Горгона поднимает бокал.
– Первый тост я хочу поднять за здоровье молодых!
– Горько! – кричим мы.
Мы выпиваем, три пары целуются. Из комнаты Кати доносится плач.
– Митенька проснулся! – Виктория Львовна спешит за ним.
Она приносит малыша, и Катя берет его себе на руки. Веселье усиливается.
– Разрешите мне! – я кричу.
Я поднимаюсь с бокалом. Вокруг родные счастливые лица.
– Товарищи! Я хочу предложить тост за наш филиал. Он стал нам родным и близким. И это неудивительно, если вспомнить, что слово «филиал» происходит от греческого «филео», что означает – любить! Выпьем за любовь!
Мы пьем. Поднимается академик по Гомеру. У него аллаверды.
– Я хотел бы несколько уточнить этимологию слова «филиал». Оно происходит от латинского слова «филиалис», что означает «сыновний». Однако, мне как специалисту больше нравится этимология, предложенная вашей очаровательной сотрудницей, поэтому отныне во всех словарях я намерен писать, что «филиал», в особенности же – ваш филиал, происходит от слова «любить».
|
|
– За любовь!
– Горько!
– Горько-горько-горько! – скандируем.
Мы и не замечаем, что в дверях стоит наш начальник Сергей Ефимович, и лицо у него действительно горькое.
СЕРГЕЙ ЕФИМОВИЧ: Жаль мне было нарушать праздничное настроение коллектива. Но дело есть дело.
Когда все смолкли, и взоры обратились на меня, я выдержал паузу и сказал:
– Товарищи, простите, что я, так сказать, нарушаю… Я вынужден сообщить вам пренеприятнейшее известие.
Тишина стала зловещей.
– Нашей отрасли там нет.
Что-то звякнуло в мертвой тишине.
– Как нет? – спросила Горгона Михайловна.
– Ее еще нет. Создание отрасли планируется в следующей пятилетке.
– Фу ты господи! – сказал Виктория Львовна. – Прямо напугали. Мы уже думали Бог знает что. Нет – так будет! Я не доживу – Митенька доживет. Верно, товарищи?
– Горько! – крикнул кто-то.
И молодые слились в поцелуях.
АННА СЕМЕНОВНА: Под конец все фотографироваться решили. Спустились всей свадьбой на улицу, встали у подъезда. Одна я в филиале осталась, но и я видела. Я в эркере окошко распахнула, встала под бюстом, смотрю…
Все расположились у вывески – и молодые, и старые, и Митенька на руках у Катьки, и кот Мурзик на руках у Виктории Львовны.
Профессор фотографировал. Ему пришлось отойти на дорогу, чтобы все поместились. Движение остановилось, Все смотрели нашу свадьбу. И Гоголь смотрел, свесив нос.
Профессор щелкнул.
И вдруг откуда ни возьмись – музыка донеслась. Лезгинка. Глянула я из окна на бульвар – смотрю а там приближается толпа человек с полсотни. Пляшут на ходу, поют…
|
|
– Глядите туда! – крикнула нашим.
Все повернулись. Нодари сказал:
– Родственники из Тбилиси. Самолет опоздал немного…
А они катятся по бульвару. Солнышко сияет, осень золотая, в воздухе тепло… Сейчас будет веселье.
Я окошко прикрыла, вернулась в прихожую. А там двое мальчишек фехтуют прямо возле стола. Ловко у них получается. Засмотрелась я на них. А лезгинка приближается, уже по лестнице катится вверх. Отворяй, Семеновна, ворота…
ГОГОЛЬ: «Но что страннее, что непонятнее всего, – это то, как авторы могут брать подобные сюжеты. Признаюсь, это уж совсем непостижимо, это точно… нет, нет, совсем не понимаю. Во-первых, пользы отечеству решительно никакой; во-вторых… но и во-вторых тоже нет пользы…»
1985
Время летать!
Лунева разбудил ранний телефонный звонок. Откинув одеяло, Лунев сунул ноги в шлепанцы и, как был в пижаме, направился из спальни в кабинет.
Жена тоже проснулась. Она оторвала голову от подушки и проводила мужа взглядом, полным тревожного ожидания.
Лунев подошел к письменному столу. Там рядом с телефонным аппаратом и письменным прибором стояла модель реактивного самолета «ТУ-154». Телефон трезвонил, не переставая.
Лунев снял трубку и привычно проговорил:
– Лунев слушает.
Последовала долгая пауза, во время которой Лунев стоял неподвижно, слушая абонента. Лицо его было сосредоточенным.
– Спасибо, – наконец сказал он.
А потом, после короткого молчания:
– Постараюсь оправдать доверие.
Он положил трубку, постоял несколько мгновений, что-то обдумывая, и вернулся в спальню.
Жена встретила его тем же ожидающим взглядом.
– Можешь меня поздравить, – хмуро сказал Лунев.
Вокзал местного аэропорта в эти утренние часы напоминал Ноев ковчег. Точнее, спящий Ноев ковчег, который к тому же никуда не плывет. Еще точнее – это было сонное царство, хорошо известное по русским сказкам.
Тут и там, группами и поодиночке, приткнувшись к чемоданам и тюкам, свернувшись в креслах, притулившись к перегородкам, в самых живописных позах спали и дремали пассажиры.
Здесь были все возрасты, национальности, социальные группы.
Служащие аэропорта дисциплинированно дремали на рабочих местах: за регистрационными стойками, в справочном бюро, в вокзальном буфете. Если кто и двигался, то так лениво и плавно, что это лишь подчеркивало общее состояние спячки. Тихо было в аэропорту, никаких звуков, кроме храпа да посапывания, не раздавалось.
Аэропорт был захолустный, провинциальный, постройки пятидесятых годов. Стояли пальмы в кадках. Отдельные новшества, вроде кресел на колесиках, только подчеркивали провинциальность.
Именно в таких широких креслах ожидала вылета группа пассажиров: старик интеллигентного вида с худым лицом и впалыми щеками; мужчина средних лет, по виду – производственник; молодой человек с бородкой и румяными круглыми щечками; наконец, красивая женщина, которую портила лишь обильная косметика, зато украшала дорогая шуба.
Производственник дремал, вытянув вперед ноги и надвинув на нос шапку, отчего были видны лишь его широкие скулы. Остальные трое вели вялый разговор: все уже успели перезнакомиться за время многочасового ожидания.
– Ну, а раньше?.. – устало спросил молодой, обращаясь к старику.
– Сколько себя помню, здесь всегда творилось бог знает что! – раздраженно вмешалась женщина.
– Не скажите, – возразил старик. – При Силине работали нормально. Правильно работали.
– Силин? Кто это? – спросила женщина.
– Сразу видно, что вы молоды, – улыбнулся старик. – Был такой начальник аэропорта, царство ему небесное!
– Вспомнили Силина… – вздохнул молодой. – При Силине летали на «илах», на винтовой технике…
– Дело не в технике, а в людях, – сказал старик.
– Они допрыгаются… – вдруг тяжело пообещал производственник, не меняя позы.
Все замолкли, посмотрели на него. Однако, он свою мысль не продолжил.
– Нет, так мы никогда не улетим! – женщина резко поднялась и направилась туда, где под сенью декоративной пальмы расположилась группа людей с музыкальными инструментами в футлярах. Это был аккомпанирующий состав, сопровождавший певицу в гастрольной поездке.
Певица потрясла за плечо молодого администратора.
– Аркадий!
Тот поднял голову, посмотрел спросонья.
– Ты узнавал?
– Не порите панику, Валентина Григорьевна! – недовольно произнес Аркадий. – Рейс откладывается на два часа.
– Это уже шестые два часа!
– Да не улетим мы сегодня, ежу понятно, – отозвался саксофонист в летах. – Ничего, Валентина, сейчас ресторанчик откроют…
Щелкнуло в динамике, висящем над пальмой, и оттуда донесся девичий голос:
– «Вниманию пассажиров, вылетающих рейсом 4515 до Махачкалы. Ваш вылет задерживается на два часа по метеоусловиям».
В кабинете начальника Службы обеспечения полетов происходило тем временем конфиденциальное совещание. В нем участвовали хозяин кабинета Петр Герасимович Горохов – плотный крепенький старичок, каких именуют иногда «боровичками», – и его подчиненный Борис Чиненков, человек лет тридцати пяти с юрким примечающим взглядом. Они сидели за столом для совещаний напротив друг друга и переговаривались тихо и внятно, глядя друг другу в глаза.
– Ну, а если? – с сомнением проговорил Горохов.
– Никаких если, Петр Герасимович! Что они – не понимают?! – Чиненков перешел на свистящий шепот. – Да я первый уйду… Там ведь не дураки сидят. Сравнивать вас и Лунева!
– Думаешь? – озабоченно переспросил Горохов, словно окидывая себя мысленным взором.
– Факт!
Щелкнуло в системе диспетчерской связи, запищал зуммер. Горохов вразвалочку подошел к пульту, нажал клавишу.
– Слушаю, Горохов.
– «Петр Герасимович, на Махачкалу опять задержка!» – сказал в динамике женский голос.
– А в чем дело?
– «Кажется, не заправлен.»
– А ты узнай… И не трезвонь больше. Мне некогда, – Горохов нажал клавишу и вернулся к Чиненкову. У того уже были готовы аргументы.
– Лунев нашей службы не нюхал. Что у него? Летал как все…
– Положим, летал-то он… – попытался возразить Горохов.
– А что? Я вам скажу – разговоров больше! – убежденно зашептал Чиненков. – У нас же как? Человек один раз вылетит по расписанию, так о нем уже песни поют.
– А переучивался в Академии? Не шутка. Факультет организации производства, – вздохнул Горохов.
– Ах-ах! Подумаешь. Факультет.
– И потом – молодой он, – выложил последний козырь Горохов.
– Сомнительное преимущество, – парировал Чиненков. – Молодой – сиречь неопытный. А у вас стаж почти полвека… В нашей системе, я вам скажу, никакие знания роли не играют… Только опыт! Сложная система у нас, надежности мало. Молодым тут делать нечего, они пусть ума набираются под руководством старших. Вот я – молодой… Разве я не понимаю, что руководить аэропортом должны вы, а не Лунев…
Опять запищал зуммер. Горохов подошел к пульту, включил связь.
– «Петро, ты не забыл, что сегодня хоккей?»
– Ты мне лучше про рейс на Махачкалу скажи, – добродушно отвечал Горохов.
– «Там все в норме. Улетят. Не сегодня, так завтра».
– Смотри у меня, Федор!
Горохов снова выключил селектор, оперся кулаками на стол, глянул орлом.
– Значит, говоришь, меня должны?
– Больше некого, Петр Герасимович! – развел руками Чиненков.
В аэровокзал как-то бочком вошел худощавый человек с жалобным, слегка заискивающим лицом. Под мышкой он неловко держал большую картонную коробку из-под макарон. Близоруко, с прищуром оглядев зал, он направился к выходу на перрон, где сгрудились встречающие. Пробираться по залу было трудно, человек то и дело путался в лабиринте чемоданов и спящих.
Подойдя к девушке в форме, дежурившей у выхода, он спросил:
– Рейс из Иркутска прибыл?
– Нет еще.
– А когда?
– Как прилетят, так и будет.
– Понятно…
Он отошел к стене, поставил коробку на пол. По тому, как он управлялся с нею, было видно, что коробка пуста.
Рядом стояла увядающая женщина с увядающим букетом.
– Вы тоже иркутский встречаете? – спросил мужчина робко.
Она вздрогнула, отчего с букета осыпалось на пол еще несколько лепестков.
– Это безобразие! Опаздывает на двое суток.
– Иркутский? – испугался он.
– Ташкентский! Ташкентский! У меня цветы вянут.
Лепестки бесшумно падали на пол.
– А вы узнайте, – жалостливо посоветовал он.
– У кого? – она презрительно посмотрела на него. – В этом аэропорту даже начальника нет!
– Как же они… без начальника?.. – мужчина совсем сник.
– А вот так! – торжествующе сказала она и вдруг, с ненавистью взглянув на букет, швырнула его в урну.
Официант в плохо отутюженном смокинге появился за стеклянной дверью ресторана и перевернул табличку. Было «Ресторан закрыт», стало «Ресторан открыт». Он распахнул дверь и отодвинулся в сторону, приглашая пассажиров зайти.
В ресторан стали втекать первые посетители. В их числе была и группа гастролирующих музыкантов: певица Валентина, администратор Аркадий, пожилой саксофонист Виктор Иванович и молодой барабанщик Толик… Они заняли стол. Певица взяла меню.
Официант подошел к ним.
– У нас еще ничего не готово. Плита разогревается, – сообщил он.
– Зачем же вы открываете? – недовольно сказала певица.
– Расписание, – пожал он плечами.
– Вы бы лучше летали по расписанию! – вскипела она.
– Валентина, не нервничай, – примирительно сказал саксофонист. – У ресторана одно расписание, у плиты другое…
– У самолетов – третье, – подхватил Аркадий.
– Как вас зовут? – обратился саксофонист к официанту.
– Иннокентий.
– Вот что, Кеша. Сидеть мы здесь будем долго. Пока не улетим, – начал саксофонист.
– У меня смена кончается в восемнадцать, – оказал официант.
– Значит, передашь нас сменщику.
– Да вы что?! Намерены здесь до вечера сидеть?! – опять разнервничалась певица. – У нас вылет через два часа.
– Блажен, кто верует… – сказал Аркадий.
– Ты не торопись, Кеша, – не обращая внимания на них, продолжал саксофонист. – Пока плита разогревается, принеси-ка нам закусочки. А как с этим делом? – он изобразил двумя пальцами «стопарик».
– Ну, вы же знаете… – развел руками официант.
– Понятно, – кивнул саксофонист.
Официант удалился.
– Я лично здесь сидеть не намерена, – сказала Валентина. – К обеду я должна быть в Иркутске.
– К завтрашнему обеду, – уточнил администратор.
– Почему? – удивилась она.
– Сегодня, летать не будут. Сегодня должны назначить начальника. Завтра он выйдет, и мы улетим…
– Или не улетим… – благодушно добавил саксофонист. – Чем здесь плохо? Закуска та же, что в Иркутске, – он указал на приближающегося с подносом официанта.
– Аркадий, ты откуда про начальника знаешь? – спросил Толик.
– У меня профессия такая, Толик. Ты на барабанах стучишь, ты ничего знать на обязан. А я администратор… Я даже знаю, кто будет новым начальником аэропорта.
Официант, уже расставлявший на столике закуски, насторожился, прислушиваясь к разговору.
– Кто? – спросил саксофонист.
– Лунев.
– Вот уж нет! – не выдержал официант. – Горохов будет. В крайнем случае – Афанасьев.
– Он мне говорит! – кивнул на официанта Аркадий.
– Кеша, рюмочки, пожалуйста, – попросил саксофонист.
Официант поставил рюмки.
– Только по-тихому, – сказал он.
– Да какая разница! Разница-то какая! – воскликнула Валентина. – Горохов! Лунев! Мы их как не видели, так и не увидим! Нам главное – вовремя вылететь!
– Ошибаетесь, Валентина Григорьевна, – заметил администратор. – Неглубоко копаете.
– А у нас с собой было, – саксофонист опустил рюмку под стол и налил из фляги, не вынимая ее из внутреннего кармана пиджака.
Официант Иннокентий с нервной прямой спиной вошел в служебное помещение ресторана. Там у стойки буфета ожидали очереди на раздачу старый официант и молодая официантка в наколке. Толстая буфетчица резала ветчину.
Иннокентий остановился, выдержал паузу, сказал значительно:
– Говорят, Лунев будет.
– Типун тебе на язык! – вздрогнула буфетчица.
– Откуда знаешь, Кеша? – спросила официантка.
– Фраер один сказал.
– На то он и фраер! – рассердилась буфетчица. – Горохов будет, Петр Герасимович, сто лет его знаем. А ты – Лунев… Кто это – Лунев?
– Пилот. Командир корабля, – сказал старый официант.
– Который непьющий, что ли? – спросила буфетчица.
– Он.
– А ведь верно! – вспомнила молодая официантка. – Раньше всегда заказывал чанахи, водку не заказывал.
– Ну? Где вы видели непьющих начальников?! – сказала буфетчица.
– Ну, сейчас-то не выпивают, – заметил старый официант.
– Ага, держи карман! – сказала буфетчица. – Дома пьют, запершись… Лунев! Фу, ты, господи! – она двинула тарелку с ветчиной по стойке.
– Если Лунев придет, нам всем крышка. Говорят, мужик крутой, – задумчиво сказал старый официант.
– А что он нам? У нас другая система, – сказала буфетчица.
– Вот нашлет он на вас, Ирина Семеновна, народный контроль, тогда узнаете – какая у нас система! – засмеялся Иннокентий.
– Система у нас одна – социалистическая, – строго заметил старый официант и удалился с коньяком.
– Не надо лозунгов! – крикнула вслед буфетчица. – Ну что ты скажешь?! А?! Совсем распустились!
По радио объявили: «Внимание пассажиров! Произвел посадку рейс 4508 из Иркутска».
Иннокентий, молодая официантка и буфетчица прослушали объявление, окаменев.
– Это что-то новенькое… – официантка подхватилась, побежала в зал.
– Вот! А вы говорите, – гордо произнес Иннокентий.
– Не может быть… – прошептала буфетчица.
Пассажиры иркутского рейса толпой входили с перрона в аэровокзал. Человек с коробкой, снова подхватив ее под мышку, вглядывался в их лица. Рядом обнимались, раздавались восклицания, приветствия…
Поток пассажиров иссяк. Дежурная закрыла турникет.
Человек с коробкой подошел к ней.
– Простите… Моя фамилия Туркин. Тут должна была прилететь гражданка с корзинкой. В ней кот. Я кота встречаю.
– Кота? – удивилась дежурная.
– Ну, да. Ангорского… Может быть, не все вышли?
– Пассажиры все вышли, – сказала дежурная. – Про котов сказать не могу.
Туркин обернулся.
– Товарищи! Секундочку внимания! – громко обратился он к оставшимся пассажирам иркутского рейса. – В самолете из Иркутска везли кота? Ангорского, дымчатого?..
– Ты бы еще медведя спросил! – добродушно ответил один.
– Нет-нет, никаких котов не было, я вас уверяю, – сказала женщина.
Пассажиры потеряли интерес к Туркину. Он в растерянности озирался по сторонам. Внезапно его потянула за рукав старушка, выросшая будто из-под земли. Старушка отвела Туркина в сторонку и, кинув взгляд по сторонам, сообщила шепотом:
– Был кот.
– У кого?
– Женщина сидела рядом, с корзинкой. В дубленке до пят.
– Точно! – воскликнул Туркин.
– В корзинке кот. Я же знаю.
– А где она?
– Пошла и пошла. Первой к дверям сунулась.
– Спасибо, бабуля! – Туркин кинулся к выходу.
В справочном окошке появилось лицо.
– Девушка, когда начнется регистрация на Мурманск?
– Рейс задерживается.
– Почему?
– По метеоусловиям.
Мгновенно появилось другое лицо, будто в календарике наручных часов сменилась дата.
– Как с Кишиневом?
– Задержка.
– Опять?!
– По метеоусловиям.
– Вы в окно взгляните! «Мороз и солнце, день чуде…»
Возникло новое лицо, с усами.
– Девушка, когда в Тбилиси полетим?
– Задержка.
– Такая красивая девушка…
– По метеоусловиям.
Опять новое лицо молодого человека.
– Девушка, как вас зовут?
– Задержка.
– Можно с вами встретиться?
– По метеоусловиям…
В тесную будочку справочной службы ворвалась другая девушка в аэрофлотовской форме.
– Милка! Горохов! – запыхавшись, сообщила она.
Не успело следующее лицо задать свой вопрос, как Милка резко опустила перед ним шторку, закрывающую окошко, и обернулась к подружке.
– Точно?
– Абсолютно. Парамонов сказал.
– А он откуда знает?
– Ему Сакович сказал.
– Сакович знает… – кивнула Мила.
– Правда, здорово? Такой мужик! Помнишь, у него на юбилее? Шестьдесят пять ему было…
– Семьдесят, – поправила Мила.
– Тем более. И почти никакого маразма. Слава богу, что он. Теперь все будет хорошо…
– По-старому будет, – кивнула Мила.
Рука пассажира снаружи приподняла шторку. Появилось лицо.
– Девушки, почему не летаем?
– Им бы только летать! Что за народ! – громко возмутилась Мила. – Спросите у руководителя полетов!
Руководитель полетов Афанасьев в специальной машине с надписью «Руководитель полетов» выехал на заснеженную взлетно-посадочную полосу. Машина помчалась по полосе, взметая снежные вихри.
Афанасьев сидел рядом с водителем и переговаривался по радиотелефону с диспетчерской службой.
– Николай, я ее не вижу.
– «Рано еще, Игорь Дмитриевич. До объекта полтора километра».
– Почему не чистят полосу?
– «А зачем, Игорь Дмитриевич?»
– Что значит – зачем? Положено.
– «АТБ говорит, что водителя не могут найти».
– Пускай дадут другого.
– «Где ж его взять?»
Афанасьев увидел вдали фигурку человека. Подъехали ближе. Это была лыжница в ярком костюме, которая не спеша совершала прогулку по взлетно-посадочной полосе. Машина затормозила рядом с нею. Лыжница остановилась, вопросительно взглянула на машину. Афанасьев распахнул дверцу.
– Руководитель полетов Афанасьев, – представился он.
– Зоя Сергеевна, – приветливо кивнула она.
– Вам известно, Зоя Сергеевна, что здесь нельзя прогуливаться на лыжах?
– Почему? – удивилась она.
– Это аэродром. Вы находитесь на взлетно-посадочной полосе.
Лыжница посмотрела себе под ноги. Ее изумление было совершенно искренним.
– Первый раз слышу, – сказала она. – Здесь летают?
– Здесь взлетают и садятся самолеты! – Афанасьев потерял терпение.
– Никогда не замечала… Я каждое воскресенье здесь гуляю. Никогда никаких самолетов…
– То, что самолеты не летают… по техническим причинам… еще не повод, – пряча глаза, объяснил Афанасьев. – А что, никогда не видели самолетов? – вдруг спросил он.
– Вы меня за дуру принимаете! – обиделась женщина. – Неужели я поперлась бы под самолет?
– Кто вас знает… – с сомнением сказал Афанасьев. – Пожалуйста, пройдемте в машину. Я вынужден составить акт.
– Ой, как интересно! – сказала она, отстегивая лыжи.
Машина с торчащими из окна лыжами умчалась по аэродромному полю.
В диспетчерском зале у индикаторов сидели дежурные диспетчеры – три человека в аэрофлотовской форме. Все трое были молоды. Звали их Саша, Миша и Леша.
Дежурные скучали. Индикаторы обзора были пусты.
– А сколько мы посадили на прошлой неделе? – спросил Миша.
– Зачем тебе? – обернулся к нему Леша.
– Отчет составляю.
– Четыре, кажется…
– Три, – авторитетно заявил Саша.
– Так и запишем… – склонился над листком Миша. – Остальные восемьдесят четыре рейса пошли на запасные полосы по метеоусловиям…
– Что у нас за метеоусловия такие? – вслух начал рассуждать Леша, глядя в окно, за которым сверкал солнечный зимний денек. – Я в Москве был, в Ленинграде… Там летают как часы.
– Там климат другой, – объяснил Саша.
– Да тебе-то что? Нам же спокойней. Забыл, что Афанасьев говорит? – сказал Миша.
– «Стопроцентная безопасность полетов обеспечивается лишь стопроцентным отсутствием полетов», – процитировал Саша.
– А как же иркутянин сел? – не унимался Леша.
– Иркутянин настырный. Передал, что израсходовал ресурс топлива. Пришлось сажать, куда денешься. Игорь Дмитриевич переволновался…
– Этот иркутянин раньше с Луневым работал, – сказал Саша.
– Говорят Лунев всегда по расписанию летал? – спросил Леша.
– Да ты что! – удавился Миша.
– Факт! – сказал Саша. – Как ему удавалось – не знаю. Но летал.
– Эх, пришел бы Лунев… – вздохнул Леша. – Полетали бы хоть немножко…
– У нас работа не сдельная, – сказал Саша.
– Хочется поработать, – признался Леша.
– А-а… – протянул Миша.
– Лунева не поставят, – заявил Саша. – Во-первых, молодой…
– Скажешь, молодой! Ему пятьдесят, – сказал Миша.
– Для руководящей работы – это мальчик. Во-вторых, они же понимают, что Лунев начнет все ломать. А кому это нужно?
– Пассажирам это нужно, – хмуро заметил Леша.
– А кто у нас думает о пассажирах? Думают о безопасности, – сказал Миша.
– Ага. О безопасности собственного зада, – кивнул Саша.
– Но почему же везде летают нормально! Хорошо летают! – вскричал Леша. – А мы тут сидим, ждем чего-то...
– Зато у нас безопасность полетов – наивысшая по стране, – заметил Саша.
– Скоро будет стопроцентная, – отозвался Миша.
На экране его индикатора появилась точка. Миша испуганно взглянул на нее, заволновался.
– Ребята, у меня метка!
Леша и Саша поспешили к его индикатору.
– Это ташкентский, – сказал Саша.
– По расписанию летит, – кивнул Леша. – Ребята, может, посадим, а? Запроси, запроси его!
– А как? Я уже забыл, – сказал Миша.
– Да как-нибудь запроси! Видишь, летит!
Миша включил микрофон.
– Рейс 4739! Вижу вас, – передал он.
– «Рейс 4739 просит посадки», – раздался голос из динамика.
– Сажай! Сажай! Дай я посажу! – умоляюще шептал Леша.
– А Игорь Дмитриевич?.. – засомневался Миша.
– У нас же метео… – сказал Саша.
– Да ты в окно взгляни! – крикнул Леша.
– Отставить! – раздался у них за спиной голос.
Диспетчеры оглянулись. В дверях стоял руководитель полетов. Из-за его плеча с любопытством выглядывала женщина с лыжами в руках.
Игорь Дмитриевич подошел к микрофону.
– Рейс 4739! Аэропорт закрыт по метеоусловиям. Прошу следовать на запасной аэродром.
– «Ничего другого от вас не ожидали», – сообщил рейс.
– Счастливой посадки! – Афанасьев выключил микрофон и с грозным видом обернулся к подчиненным.
– Это что за самодеятельность?!
– Так ведь погода… – пожал плечами Леша, кивая на окно.
– А верхние слои атмосферы? – парировал Афанасьев. – Чтобы этого больше не было!
Лыжница, осмелев, разглядывала индикаторы.
– И вправду, аэропорт… – сказала она. – А я думала, он совсем в другой стороне.
– А вас, гражданка… – начал Афанасьев, но не закончил.
В диспетчерский зал вбежала стюардесса Надя.
– Назначили! – взволнованно сообщила она.
– Кого? – в один голос спросили диспетчеры.
– Игоря Дмитриевича!
Все взгляды обратились к Афанасьеву. Он крякнул, помрачнел и подошел к стюардессе.
– Кто сказал? – спросил он тихо.
– Парамонов сказал.
– А он откуда знает?
– Ему Сакович сказал.
– Сакович знает… – тяжело проговорил Афанасьев.
– Поздравляю вас, Игорь Дмитриевич! – сказала Надя.
– С чем? – Афанасьев был явно расстроен. – У меня своих забот хватает! Вот, пожалуйста – гражданки по полосе бегают… Я же отказывался. Что я со всем этим буду делать?! – вскричал он, разведя руками.
– Что случилось, товарищи? – несмело спросила лыжница. – Может, я могу помочь?
– Пойдемте оформлять протокол, – мрачно сказал Афанасьев.
Они с лыжницей удалились из зала. Диспетчеры помолчали.
– Вот и полетали… – резюмировал Леша. – Надя, почему ты не в Харькове?
– Керосина нет, Леша, – жалобно сказала стюардесса.
Чиненков распахнул двери кабинета Горохова и первым шагнул туда с букетом. За ним последовал официант Иннокентий с подносом, на котором стояло ведерко для шампанского, накрытое белой салфеткой, чашки кофе и коробка конфет. Следом за официантом вошли две женщины – служащие аэропорта в форме.