Утром проснулись и обнаружили себя в двух соседних коттеджах, а точнее, дачных летних домиках. У каждого было по комнатке со всем необходимым: койка, стол, стул, тумбочка. Обстановка лагеря улучшенного режима.
Кстати, проснулись от того, что за окном свистал соловьем Биков. Свежий, как огурец. Будто не было вчера никакого коммюнике.
Ольга распахнула окно.
– Чего тебе? – не слишком любезно спросила она.
– Экскурсия в программе. Перес велел показать деревню и познакомить с членами кабинета.
– Так они ж вчера знакомились.
– Никто ничего про вчера не помнит. С утра надо знакомиться, – резонно возразил Биков.
Офицеры привели себя в порядок, то есть побрились и глотнули по сто граммов из бутылки Заблудского, которую тот украл вчера со стола на полном автопилоте, и вышли на свежий воздух.
В сельве ухали какаду. Где-то вдали перекликались гамадрилы.
Биков повел гостей по деревне.
Вся она состояла из однотипных дачных домиков, живописно разбросанных между деревьями. К дверям каждого домика были прикреплены таблички «Министерство юстиции», «Министерство самолетостроения», «Министерство сельского хозяйства» и тому подобные. После вчерашнего банкета министры находились на своих рабочих местах и приводили себя в порядок кто чем.
– …А здесь – министерство торговли, – указал на коттедж Дмитрий. – Министр – бывший директор овощебазы. Проворовался, получил восемь лет с конфискацией, посидел, попал под амнистию, эмигрировал… Очень толковый специалист.
Он постучал в дверь. На пороге появился пожилой печальный еврей в лапсердаке.
– Здравствуйте, Илья Захарыч, – сказал Биков, пожимая ему руку. – Знакомлю гостей, так сказать…
– Охотно отвечу на ваши вопросы, – сказал старик.
– Как идет торговля? – тут же спросила Ольга.
– Я не торгую. В Касальянке нет ни одного магазина, – скорбно сказал старик.
– А с другими странами?
– Это спросите в министерстве внешней торговли. Второй поворот направо, – указал он.
– А как же население? Жители? – не унималась Ольга.
– Все распределяет Яков Вениаминыч. Ну, а мне спокойней. Не проворуешься, отчетность упрощается… Впрочем, у меня есть маленькая лавочка. Для души, – сказал он таинственно, делая приглашающие знаки.
Ольга вошла в коттедж первой, за нею Вадим и Иван. Остальные не поместились, толпились в дверях.
Старик указал на миниатюрный прилавок с витриной, зашел за него, надел черные нарукавники.
– У вас какая валюта? – спросил он.
Интерполовцы переглянулись.
– У меня есть три франка, Исидора дала, – сказала Ольга.
– Прекрасно! – просиял старик. – По официальному курсу это соответствует тридцати бабкам. У нас деньги называются бабками, это Перес ввел… Давайте я вам обменяю.
Он отсчитал Ольге шесть бумажек по пять бабок. На каждой был портрет Переса.
– А теперь – покупайте, покупайте! Я уступлю, – старик засуетился, заулыбался – видно, давно не занимался профессией.
Ольга склонилась над витриной.
– Так. Мне, пожалуйста, зубную пасту, щетку, мыло…
– Оля, сигарет, – жалобно попросил Иван.
– И сигарет. Вот этих. Две пачки.
– Двадцать восемь бабок. У вас еще две бабки, – сказал старик.
– Попридержи, – распорядился Иван. – Пригодятся.
Они поблагодарили старика, вышли из министерства и тут же поспешно закурили. Биков благодушно наблюдал за ними, он был некурящий.
Прошли мимо министерства обороны, где, судя по звукам, банкет еще продолжался, но как-то тяжело, угрюмо. Все время что-то падало – то тело, то посуда. Туда не пошли.
– Почему Перес назначил военным министром Федора, а не Максима? – спросил Вадим. – Максим явно интеллигентней.
При этом покосился на Ивана. Но Иван тонкостью не отличался, пропустил мимо ушей.
– Федор суворовское училище кончал, – пояснил Биков.
Алексей Заблудский бочком-бочком отделился от компании и исчез в густых зарослях тропических кустарников.
Он пошел наугад, что-то выискивая. Наконец продрался через колючки и вышел к домику, на котором было написано «Министерство финансов», а чуть ниже рукописное объявление: «Рубли на бабки не меняем!»
Алексей взошел на крыльцо, постучал в дверь, роясь в кармане куртки левой рукой.
– Войдите! – раздался голос изнутри.
Заблудский вытащил из кармана деньги – гонорар чилийской сборной – и решительно вошел в министерство. Из всех интерполовцев он один был при деньгах, почему и отделился от товарищей в надежде потихоньку поменять валюту.
На кровати в одних трусах, положив ноги в кроссовках на спинку, лежал молодой, чрезвычайно загорелый человек с бородкой.
– Вы министр финансов? – спросил Алексей.
– Бабки понадобились? – осведомился тот. – Что меняете?
– Франки.
– Курс – один к пятидесяти, – сказал министр.
– Надо же, в министерстве торговли поменяли один к десяти! – удивился Алексей.
– Илья Захарович вас надул. Это курс прошлого месяца. Я его за это оштрафую, – сказал министр, доставая из тумбочки жестяную коробку для чая. – Сколько будете брать?
– На пять франков. А какая здесь цена водки?
– Полбанки за полбабки можно купить.
Заблудский просиял. Такая цена его устраивала.
– Двести пятьдесят бабок… – министр отсчитал банкноты. – Скажите, чего вы сюда приперлись? Будете наниматься к Пересу?
– Не знаю… – замялся Заблудский.
– По какой статье сидели?
– Не понимаю… Я из комитета по культуре…
– Место председателя комитета вакантно, учтите. Жаль, что не сидели, опыта мало.
– А вы… сидели? – робко спросил Алексей.
– Обижаете! Статья восемьдесят восьмая, незаконные валютные операции. Пять лет с конфискацией.
Заблудский пересчитал деньги, поблагодарил и, уходя, уже в дверях обернулся.
– Скажите, а где народ? Кругом одни министры…
– Черт его знает! Народа я не видел, – сказал министр, плюхаясь на койку и принимая прежнее положение. – Да не больно он нужен! Говорят, где-то за лесом… – махнул он рукой в сторону.
Глава 7
Расчеты доньи
Исидора провела бессонную ночь. Сначала не давал спать Перес, который требовал любви, что было весьма затруднительно при его загипсованной ноге. Только колоссальный опыт доньи и некоторые инженерные ухищрения позволили кое-как исполнить супружеские обязанности, причем Исидоре все время казалось, что она трахается с дорической колонной. Это мешало получить кайф.
Наконец Перес успокоился и заснул, положив гипсовую ногу на Исидору. Она дождалась, пока он захрапит, выбралась из-под ноги и ушла на свою половину. Повалившись на кровать, донья несколько минут смотрела в потолок и прислушивалась к своим ощущениям.
Переса она не любит, это ясно. Дело не в ноге, кости срастутся, а любовь – нет. Донья отчетливо понимала, что уже вступила на путь борьбы с Пересом, перевербовав Бранко. Правда, еще не очень понятно, что из этого получится. Выпускник ВПШ с его редким умением взрывать не того, кого надо, мог опять все перепутать. Но Перес уже не муж и не любовник, а противник.
Иван? Кто он теперь, отвергнувший море цветов и любви? Донья задумалась, вспомнила Пенкину, сатиновые трусы Ивана, его черные носки, а главное, плавающий посреди моря матрас, с которого вертолетом снимали любовников. Именно тогда что-то надломилось в душе доньи, когда она увидела в реальности то, к чему стремилась. Донья всегда подходила к любви эстетически; чистота движений и поз, музыкальность ритмов, изящество ласк и даже благозвучность издаваемых криков ценились ею больше, чем примитивный оргазм. Здесь же она увидела, извините за выражение, трахающееся картофельное пюре. Тюх-тюх-тюх – не поймешь, где Пенкина, где Иван, просто какой-то клубок рук и ног. Отвратительно.
Нет, Ивана она тоже не любит. Но относится к нему как к другу.
Донья впервые обратила мысленный взор на Заблудского, вспомнив его рассказ в вертолете о рекорде Гиннеса. Что ж, это впечатляет. Но после десяти лет в пуэрториканском квартале Нью-Йорка такие рассказы попахивают дилетантизмом.
Оставался Вадим… Донья прислушалась к себе и поняла, что думает о нем скорее с нежностью и печалью, чем с отвращением. Два дюйма в рабочем состоянии, дюйм на холостом ходу. Но при этом элегантность, чистота линий и врожденная интеллигентность. Разве это не является достаточной компенсацией? Да и стоит ли говорить о компенсации после сонмища пуэрториканских фаллосов? Они ей поперек горла стоят. Теперь можно уйти на заслуженный отдых. А захочется физической любви… Разве донья не придумает способа? Она знала по крайней мере три, когда можно обойтись без всяких дюймов.
К пяти часам утра донья поняла, что любит Вадима.
Из этого следовали чисто практические выводы. Прежде всего это касалось судьбы чека на миллион долларов.
Чек пока не разменян, нужно долететь до какого-нибудь банка, чтобы получить наличные и расплатиться за вертолет. Останется девятьсот пятьдесят тысяч… Какая часть из них принадлежит Ивану? По любви – все, а по расчету? Прежде всего следовало оценить услугу по спасению чека. По существу, оценить моральные и материальные затраты доньи, когда она трахалась с этим скупердяем в берете. Тут никакие деньги не покажутся слишком большими.
«Половину», – решила донья. Так будет справедливо. Без ее героических усилий Иван имел бы шиш с маслом, а сейчас ему отвалят полмиллиона!
Правда, не совсем полмиллиона, продолжала считать донья. Интерполовцы предполагали разделить приз поровну. Значит, по сто двадцать пять тысяч на брата, из которых следует еще вычесть стоимость вертолета в расчете на каждого (тут донья считала и себя, но не считала Бранко, находящегося в служебной командировке). Авиабилет на человека обходился в десять тысяч. В результате этих сложных расчетов, которые донья провела в уме без всякого калькулятора, у нее получилось:
Исидоре – 490 000,
остальным – по 115 000.
Донья на секунду усомнилась, не следует ли вычесть с Ивана и Ольги стоимость их спасения вертолетом, но решила проявить благородство.
Таким образом, на обзаведение семьи и обустройство ранчо в Техасе с Вадимом у них оставалось 605 тысяч баксов!
По 300 тысяч с копейками на каждый дюйм!
«Если бы их было десять… – подумала донья, уже засыпая, – …это было бы три миллиона долларов!..»
Глава 8
Проводы
Вертолет как бы нехотя начал раскручивать лопасти пропеллера, поднимая пыль над аэродромом.
В стороне, под сенью ипопекуаны, Ольга и Исидора прощались с Иваном и Вадимом.
Они стояли парами, как в кинофильме «Сердца четырех»: Иван с Ольгой, донья с Вадимом.
– Ванечка, ты уж себя береги. Никаких коммюнике с Пересом не подписывай. Он тебя объегорит, – давала наставления Ольга.
– Правда, хороший здесь климат? – говорил он. – Мы ему ультиматум выложим и прилетим к тебе.
– А если он вас убьет?
– Не должен… Интеллигентный человек, слыхала? Тунгусами занимался, – сказал Иван.
– Ты мой хороший! – умилилась она, целуя Ивана. – Метеоритами!
– Один черт, – сказал Иван.
У другой пары происходил следующий диалог.
– Пересу не верь! – шептала Исидора.
– Да я никому не верю. Это у меня профессиональное, – сказал Вадим.
– Он вас убить хочет, – сказала Исидора.
– Все просчитано, – возразил он. – Сам он убивать не будет, чтобы не осложнять международную обстановку. Поручит Бранко. А тот пока профессионалом станет… Это ему не марксизм-ленинизм. Тут опыт нужен.
– И все же стереги себя, – сказала она.
– Исидора, скажи… – Он замялся, потупил глаза. – Кого ты считаешь командиром группы?
– Твой, – сказала она твердо.
Вадим просиял.
– Правда? – Он поднял ее за локти и закружил.
Улле выглянул из кабины вертолета.
– Господа, у меня не так много горючего! – прокричал он по-английски, перекрикивая шум двигателя.
Иван и Вадим поспешили к вертолету, ведя своих дам.
В вертолете уже томился Биков, выпросивший у Переса разрешение сопровождать женщин к народу. Перспектива остаться с одними мужиками была ему явно не по душе.
По летному полю к вертолету бежал Максим в генеральской форме с саблей на боку. Он отдувался, вытирал на бегу пот.
– Приказано сопровождать, – переведя дух, доложил он Ивану.
– Кем приказано? – вскинулся Вадим. – Я старший группы.
Иван ничего не сказал, лишь посмотрел на товарища с горечью.
– Министром обороны приказано! Федькой! – плаксиво пожаловался Максим. – Я только пива попить собрался…
Путешественники забрались в вертолет, дверца захлопнулась.
Вертолет оторвался от площадки и взял курс в сторону сельвы. Иван и Вадим, помахав вслед руками, пошли к президентскому дворцу.
– Вадим, ты бы того, полегче… – заметил Иван. – Старший-то в группе – я…
– Знаешь… – начал Вадим, но не окончил, а указал товарищу вдаль: – Смотри!
Мимо президентского дворца по дорожке ехала повозка, запряженная осликом. В повозке сидел Бранко Синицын, погоняя животное прутом.
Интерполовцы кинулись наперерез террористу.
Повозка Бранко была доверху набита оружием и взрывчаткой.
– Отоварился? – укоризненно произнес Иван. – Эх, ты! Мы думали – ты перековался.
Бранко сильно смутился, натянул поводья.
– Тпрру! Товарищи… – начал он жалобно.
– Тамбовский волк тебе товарищ! – заявил Иван, и они с Вадимом, круто повернувшись, зашагали к деревне.
– При чем здесь тамбовский волк? – пожал плечами Бранко. – Я сюрприз им готовлю… Пошел! – стеганул он ослика.
Интерполовцы же через пять минут оказались в деревне.
– Надо срочно сообщить в Москву, – сказал Вадим. – Сталинист слишком круто экипировался. Может ненароком угробить.
– Как сообщить? Рация в вертолете, а он улетел, – сказал Иван.
– Должна быть радиостанция. В комитете по радиовещанию.
Они пошли искать комитет по радиовещанию.
По дороге наткнулись на заколоченный домик комитета госбезопасности, на двери которого болталась табличка «Требуется председатель».
Они остановились перед табличкой, переглянулись. Возникла пауза.
– Ты что подумал?! Что я товарищей могу предать?! Что я страну могу предать?! – вдруг накинулся Вадим на Ивана.
– Я подумал – когда ты еще у нас дослужишься… – признался Иван.
Вадим обиделся, зашагал дальше один. Иван виновато поплелся следом.
Вадим толкнул дверь с надписью «Комитет по радиовещанию» и вошел внутрь. За столом сидел тот самый долговязый, что возился с микрофонами. Он что-то паял. Стол был завален радиодеталями.
– Привет, – сказал Вадим. – Мне с Москвой нужно связаться.
– Всем нужно, – сказал министр. – Продали родину не за понюх табаку.
– Отставить идеологию, – сказал Вадим. – Где передатчик?
– Может, тебе еще и телевизор? Я передатчик не умею паять. Я монтажник радиоприемной аппаратуры.
Вадим подсел к нему, уставился в схему, которая лежала на столе перед монтажником.
– Сидел за что? – устало спросил Вадим.
– Хищение социалистической… Резисторы с завода выносил. Два года общего режима, – министр припаял детальку. – Да если б знал, какая гнида этот Перес, ни за что к нему в министры бы не пошел!
– А что так? – заинтересовался Вадим.
– Говорят, знаешь… – Министр понизил голос. – У него кабаре в Европе есть…
– Это правда, – кивнул Вадим.
– И еще… Будто наркоман он. Наркотой торгует.
– А вот это надо проверить, – сказал Вадим.
– Народ-то у нас верит ему, – горько продолжал министр. – Народ у нас золотой. Я был один раз… у народа. Утюги чинил. Такой народ – нигде такого нету!
– Это точно, – кивнул Вадим.
– Да не в России, а здесь! У вас я знаю, какой народ. Вор на воре сидит, вором погоняет.
– Ну, ты не очень… – неуверенно сказал Вадим.
– Вот сейчас допаяю – «Маяк» послушаем. Что там у нас творится…
– Нет, я пойду. – Вадим поднялся.
– Слушай, чего скажу. – Министр поманил его пальцем, и Вадим наклонился к нему. – Чаю не пейте у Переса. Водку пейте, а чаю не пейте, – шепотом сказал он.
– Чай – наркотик? – удивился Вадим.
– Ну, наркотик не наркотик… Разное говорят. Если его прижучить хотите – чаю не пейте. Народ водку не пьет, чай хлещет. Потому такой смирный…
Глава 9
Стол переговоров
Перес стукнул костылем по полу и провозгласил:
– Внести стол переговоров!
Солдаты-метисы вкатили круглый старинный стол и поставили его в центре зала, руководствуясь указаниями Переса, который прыгал на одной ноге, размахивая костылями, как дирижер палочками.
– Кресла сюда! Стулья туда!
Солдаты сервировали стол рюмками, чашками, тарелками с фруктами. Капрал внес громадный тульский самовар и водрузил на стол.
Перес оглядел стол, остался доволен.
– Пригласить делегации! – приказал он.
Открылись двери, и в зал вступили интерполовцы в сопровождении вооруженных карабинами метисов. Из противоположных дверей вышли министр обороны и Бранко Синицын, которого успели тоже обрядить в форму майора, отчего Бранко окончательно стал похож на партизана.
– Прошу вас, господа товарищи, – пригласил Перес к столу.
Все расселись.
– Наливайте кто чего хочет.
Капрал, прислуживавший у самовара, принялся разливать чай.
Чашки были поставлены лишь перед интерполовцами. Вадим многозначительно взглянул на Ивана. Тот еле заметно кивнул: уговор помнил.
Алексей потянулся к бутылке виски, налил себе и товарищам. То же сделал министр обороны, обслужив президента. Перес поднял рюмку.
– За встречу! Как говорится, не думали, не гадали!
Все выпили, не чокаясь.
– Значит, так, господа, – с расстановкой начал Перес. – Мне известно, с какой целью вы сюда прибыли. Сами понимаете, что я могу вас запросто расстрелять или повесить…
– На каком основании? – с вызовом спросил Вадим.
– На любом основании. Хоть на пальме, хоть на перекладине, – грубо пошутил Перес. – Здесь закон – сельва! Хоть три дня скачи, ни до какого города не доскачешь.
– Короче, Яков Вениаминович, – сказал Вадим.
Это была домашняя заготовка: дать Пересу понять, что о нем много известно.
Перес и вправду удивился:
– О! Вы знаете мое мирское имя? Исидоре голову откручу! Бороться, как вы понимаете, со мною невозможно. Мне можно только служить, что я вам и предлагаю.
– Ваши условия? – вдруг довольно развязно вступил Заблудский, наливая себе еще виски.
Вадим покосился на товарища.
– Министерство внутренних дел – Ивану, Комитет госбезопасности – Вадиму, а вам – комитет по культуре.
– Министерство культуры! – хлопнул ладошкой по столу Заблудский, и только тут все заметили, что он крепко под шафе.
– Ты где успел нализаться, гад? – прошептал Иван.
– Я тут полбанки за полбабки купил, – сознался Заблудский. – В госагропроме.
– Тьфу ты! – не выдержал Вадим. – Позоришь делегацию.
– Ну, так как же? – напомнил Перес.
– Я отказываюсь, – сказал Вадим.
– Я тоже отказываюсь, – сказал Иван и, подумав, добавил: – С негодованием.
– А я нет! – заявил Заблудский. – Согласен быть министром культуры. Я вне политики. У меня есть программа.
– Скотина! – выругался Вадим.
– Вы поосторожней с моими министрами, – заметил Перес. – Я это в протокол занесу.
Внезапно за окном раздались звуки перестрелки. Перес сделал знак рукой капралу у самовара.
– Пойди узнай, в чем там дело, – сказал он по-испански.
Капрал отдал честь и вышел.
– Ну, чего вы ломаетесь? Я не понимаю! – продолжал уламывать интерполовцев Перес. – Оклады нормальные, климат прекрасный, делать практически ничего не надо. Госбезопасность – тьфу! Один путч в месяц. Плюнуть и растереть.
Вернулся капрал, козырнул, доложил по-испански:
– Там переворот, мой господин.
– Опять? – поморщился Перес. – Вашу работу выполняю, – язвительно обратился он к Вадиму. – Что требуют? – опять повернулся он к капралу.
– Виски и выдать белую женщину.
Вадим, понимавший по-испански, вскинулся:
– Шиш им, а не белую женщину!
– Тихо! – остановил его Перес. – Здесь пока я командую. О какой белой женщине идет речь?
– О любой, господин. Но они понимают, что вашу женщину им не дадут. Согласны на журналистку.
Иван понял, о чем идет речь. Он сжал кулак, согнул руку в локте, а локоть прижал к животу. Получился интернациональный жест.
– Вот им!
– Во-первых, она в командировке, – сказал Перес. – Так и объясни. Во-вторых, расстреляй пятерых, остальным выдай виски. Немного. Не то опять к утру придется расстреливать, а у нас не такая большая армия.
– Слушаю, господин, – капрал исчез.
За дверью раздалась автоматная очередь. Это выполнял приказ гвардеец Хосе Лауренсио.
– Итак, продолжаю, – вернулся к переговорам Перес. – Не понимаю вашего упрямства. Федор при его занятости согласился министром побыть… – указал он на генерала.
– Я ненадолго, Яков Вениаминыч, – напомнил Федор. – Александр Маркович ждет…
– Да что ты заладил: Маркович да Маркович! Надо будет, мы и его сюда выпишем. Министерство по делам национальностей дадим. Будет у нас три еврея – он да я, да Захар! – Перес расхохотался, почему-то считая это остротой. – Бранко вот пристроили… – отечески глянул он на террориста. – Соглашайтесь, верно говорю!
– Мое слово твердое, – сказал Иван.
– Я не совсем понимаю, – начал Вадим вкрадчиво. – Зачем вам такая уйма министров? И почему в основном это уголовники?
– И не поймешь. Есть такое понятие – чистота эксперимента. Но ты не физик. Я провожу здесь чистый эксперимент.
– Какой?
– Чистый. Ничего больше не скажу. Россия огромна, ее раскачивать сто лет надо, а здесь все будет очень быстро. Тысяча человек – результат налицо!
За окном снова раздался выстрел.
– Что такое? – вскинулся Перес. – Федор, взгляни-ка. Армия твоя совсем разболталась.
Федор выскочил наружу. За окном послышался густой мат, потом все стихло. Федор вернулся.
– Министра легкой промышленности убили. Обещал армии сапоги, не выполнил.
– Вот как… – покачал головой Перес. – Министров, как цыплят, щелкают… Работать надо лучше. Вот укомплектуем кабинет…
Он ласково посмотрел на Ивана и Вадима.
– Последний раз спрашиваю.
– Нет-нет, не просите, – сухо сказал Вадим.
– Рады бы, но… – развел руками Иван.
Перес задумался, постучал пальцами по столу.
– Вы пейте чаек, пейте… – посоветовал он.
– Спасибо, что-то не хочется, – сказал Вадим.
Один Алексей придвинул к себе чашку и принялся отхлебывать чай. Иван пнул его ногой под столом.
– Мы же договаривались! – прошипел Вадим на ухо Заблудскому.
– Ребята, все путем. Отличный чай! – сказал Алексей, отхлебывая еще.
– Значит, не хотите… – уже с угрозой, тяжело проговорил Перес. – Что ж, да свершится воля Господня!
Майор Синицын, дремавший по левую руку диктатора, встрепенулся и вышел из-за стола.
– Я пойду, разрешите? У меня срочное дело.
– Иди, иди… – добродушно разрешил Перес.
Бранко вышел, бросая на Вадима и Ивана кроткие лучезарные взгляды.
Внезапно Алексей просветлел лицом и тоже встал из-за стола. Товарищи подозрительно следили за ним.
Алексей обошел стол, приблизился к Пересу. Капрал насторожился, полез в кобуру за пистолетом.
– Простите меня, я нехорошо думал о вас, – проникновенно обратился он к Пересу. – Теперь я вижу – вы совсем другой, не тот, за кого себя выдаете… Друзья, он чист сердцем! – провозгласил Заблудский, пытаясь поцеловать Переса.
Тот отмахивался от Алексея, как от назойливой мухи.
– Я тебе покажу – чист сердцем! Подхалим несчастный, – бормотал Перес.
Капрал оттащил Заблудского и продолжал держать его сзади за локти, ожидая указаний Переса.
– Отведи его в министерство культуры, а этих, – он кивнул в сторону интерполовцев, – сдай прокурору.
– За что? – вскочил Вадим.
– За незаконный переход границы. Я вам визы не давал!
Капрал щелкнул каблуками, и шестеро солдат кинулись к Ивану и Вадиму.
Глава 10
Народная деревня
Дремучий океан сельвы под лопастями вертолета внезапно кончился, и перед изумленными взорами гостей возник островок, словно бы каким-то чудом перенесенный в верховья Амазонки из Средней России.
На зеленом холме, поднимающемся над рекой, стояла церковка со звонницей, сложенная из белого камня, а поодаль живописно раскинулись бревенчатые избы с резными наличниками и крашеными коньками на крышах, крытых дранкой… Короче, внезапно дохнуло родиной, да так сильно, что Пенкина не выдержала, прослезилась:
– Хорошо-то как… Господи!
– Имитация, – сказал Биков.
– Сам ты имитация! Смотри – одуванчики!
– Откуда в Южной Америке одуванчики? Ты географию проходила?
– Что ж у меня глаз нету?
И действительно, когда приземлились и пошли по цветущему лугу, приметили не только одуванчики, но и ромашки, и клевер, и иван-да-марью…
За лесом, в правительственной деревне, была совсем другая флора. И солнце палило здесь не так яро, почти ласково, и река плескалась совсем по-домашнему.
От реки поднималась к деревне девушка с коромыслом. На нем висели ведра, полные чистой воды.
– К счастью, – заметила Ольга.
– Девушка, вы местная будете? – игриво обратился к ней Биков.
– Местная, господин хороший, – ответила она, окая по-вологодски.
– У-у, ядрен батон! – восхитился Биков. – Сейчас стихи сочиню, гадом буду!
И он действительно прокричал вслед удаляющейся девушке с коромыслом частушку:
Как попал на Амазонку,
Встретил там одну девчонку!
Повиляла мне бедром
И ушла себе с ведром!
Она оглянулась и сказала:
– Вы, пожалуйста, не позволяйте себе лишнего, не то я мужу скажу, он вас на дуэль вызовет.
– Твою мать! – восхитился Биков. – Погибнуть на дуэли в пампасах! Красиво, Пенкина?
– Зря вы смеетесь, – сказала девушка. – Министр здравоохранения вот так же смеялся, а потом муж его убил на дуэли. Вы ведь тоже из правительства будете?
– Стрелялись, что ли? – сбавил тон Дмитрий.
– Нет, на кулаках.
Девушка пошла дальше.
– Так это не дуэль, а мордобой будет… – пробормотал Биков, но дальше петь не стал.
Другая прилетевшая пара – Исидора и Максим – несколько поотстала. Максим еще в вертолете пытался пламенными взглядами напомнить Исидоре о «Большом каскаде», ужасы которого несколько стерлись в его памяти, а прелести остались.
Донья поначалу не понимала, в чем дело, – она все забыла, но потом вспомнила эту историю и догадалась, что Максим, по всей видимости, еще не вскрывал берета, иначе не выглядел бы столь безмятежным.
«Интересно, где он его носит?» – подумала донья, глядя на огромную генеральскую фуражку Максима с высокой тульей и вышитой на ней золотом фигой.
И вот теперь на лугу Максим, одуревший от родной природы, взял донью под локоток и недвусмысленно предложил:
– Исидора, давай найдем сеновал. Ты не представляешь, как хорошо на сеновале…
– Хорош сеновал что? – спросила донья.
– Любовь на сеновале. Пробовала?
– Что есть сеновал? Что он валит? – пыталась понять донья.
– Он ничего не валит. На него валят. Девушек, – сострил Максим.
– Это есть матрас, да?
– Ну да. Вроде. Большой такой, метра три в высоту. Из сухой травы.
Размеры матраса поразили воображение доньи. Она никогда не занималась любовью на таком огромном матрасе. На секунду даже захотелось попробовать. Пусть даже с этим сукиным котом. Но она быстро взяла себя в руки и осадила соблазнителя.
– Перес расстрелять два счет, – сказала она.
– Это он может… – вздохнул Максим и, сняв фуражку, вытер пот со лба.
Под фуражкой обнаружился берет – потерявший форму и мокрый от пота. Судя по всему, Максим не снимал его с той ночи.
– Зачем есть берет? – указала на него пальцем донья.
– Привычка – вторая натура, – уклончиво ответил он.
Они поднялись на холм и пошли по деревне, любуясь домиками в пряничном русском стиле. Местные жители выходили за калитки, кланялись гостям в пояс:
– Добро пожаловать, гости дорогие!
– С приездом вас! Здравствуйте!
– Здравствуйте! Очень приятно, – отвечали женщины, а Биков шепотом матерился от изумления.
– Русский стиль, да? – спрашивала Исидора.
– Потемкинская деревня, – сплюнул Биков.
– Какая?
– Показушная, – объяснил Биков.
– Кому же показывать? – удивилась Пенкина. – Здесь никого и не бывает, даже родных министров.
Они дошли до домика с вывеской «Чайная». На вывеске был изображен калач и фирменная желтая этикетка с зеленым кукишем посредине.
– Зайдем? – предложила Ольга.
– Министрам чай запрещен, – предупредил Максим.
– Мы не министры! – ответила Ольга, толкая дверь.
Внутри было уютно: столики, покрытые чистыми скатертями, на каждом столике – небольшой самовар. Сушки, сухарики, расписные чашки.
Хозяин, молодой человек в очках и с бородкой, похожий на Добролюбова, устремился к ним.