Преторское право (ius honorarium)

Преторское право – ius honorarium (praetorium) возникает как ес­тественный результат все углубляющегося несоответствия между возросшей деловой активностью и старыми, архаичными формами правового регулирования, восходящими к Законам XII таблиц.

В 367 г. до н. э. была учреждена одна из высших патрицианских магистратур - цивильный (городской) претор, в ведение которого поступили все судебные дела. Претор получил право созыва наро­дных собраний и представления законопроектов, начальствовал, когда его к тому призывали, армией и т. д. Как лицо, наделенное вы­сшей начальственной властью (imperium), претор получил право при вступлении в должность издавать эдикты, имевшие обязатель­ную силу, и выдавать приказы-интердикты, исполнение которых' обеспечивалось действенными санкциями.

Примечание. Стоя ниже консула в иерархии чинов, претор не под­чинялся ему, ибо по общему порядку ни одна римская магистратура не вмешивалась в дела другой. С 337 г. до н. э. претура становится дсн ступной и плебеям - в завершение процесса выравнивания прав пат­рициев и плебеев. В 242 г. до н. э. на помощь городскому претору приходит претор перегринский. Они действуют в контакте, особенно в спо­рах, где стороной являлся римский гражданин.

Эдикты обоих преторов писались на деревянной доске белыми или красными буквами и выставлялись на форуме, где совершал­ся суд.

Преторский эдикт, как и всякий другой, считался обязательным для издавшего его магистрата, а так как срок его полномочий ограни­чивался одним годом, то и эдикт действовал столько же. «Законом на год» называл его Цицерон. Но так обстояло дело в теории. На практике же всякий новый претор сохранял, по установившейся тра­диции, определенную часть эдикта, которая сделалась как бы обще­признанной частью римского права, а также то, что считал разум­ным, проверенным и оправданным. Если же он находил нужным прибавить что-либо «от себя», то обращался к тому новому, что вы­текало из судебной практики, деловых отношений, эдиктов своего коллеги по делам Перегринов, к своим собственным воззрениям на право.

Не исключалось, что претор, руководствуясь неотложными нуж­дами, был вправе вносить в эдикт дополнения в течение всего срока своих полномочий. Эти дополнения, как и эдикт в целом, были по своей форме «процессуальными», т. е. касались исков, допущенных и защищаемых претором. Но всякий раз, когда признавалось или от­рицалось правопритязание, менялось в чем-то и так называемое ма­териальное право, ибо какое-то новое фактическое отношение полу­чало признание и защиту в праве, а какое-нибудь другое ее утрачивало.

Преторы не могли отменять или приостанавливать действие за­конов. На то существовали народные собрания и, для каких-нибудь особых случаев, постановления сената (сенатусконсульты, senatus consulta), но правомочие претора на издание эдиктов оказалось не менее эффективным, чем отмена закона (к чему прибегали редко и неохотно).

Нелишне иметь в виду, что преторы принадлежали к верхам гражданской и военной администрации, входили в число самых име­нитых граждан римской аристократической республики. В знак своей высшей власти претор получал особую почетную стражу из шести ликторов, несших так называемые фасции - пучки перевязан­ных прутьев. За пределами Рима в них втыкали топор, могущий слу­жить орудием казни.

Роль и значение претора резко поднялись, когда на смену леги-сакционному процессу пришел процесс формулярный. На смену старым формулам, изобретенным в свое время жрецами-понтифика­ми, приходят формулы-иски, которые творит претор, творит, руко­водствуясь здравым смыслом, подкрепленным фолософскими и эти­ческими соображениями, отражавшими в конечном счете определенный экономический и социальный интерес. Это и «спра­ведливость», это и «добрая совесть», этой «истинная воля» участни­ков правоотношения, это и свободная оценка доказательств...

Адресованная судье формула претора была для него предписани­ем, которому следовало подчиняться, как и преторскому эдикту, вы­ставленному на площади ради того, чтобы никто не мог отговорить­ся незнанием права.

Как сказано в Дигестах, преторские эдикты устраняли, дополня­ли или корректировали «строгое право» XII таблиц. Quid est iures? -Что есть справедливость? - вот вопрос, который возникал в затруд­нительных случаях, а с ним возникло и развивалось преторское пра­во - ius honorarium (praetorium).

Примечание. Разберем для уяснения сказанного следующий слу­чай. Некий глава семейства (paterfamilias), назовем его Агерием, во­влеченный в заморскую торговлю, решил основать факторию в Афи­нах. Кого поставить во главе ее? Смышленого раба, да еще грека по рождению? Право этому не мешало - сделки, заключенные с рабом, признавались действительными. Но с оговоркой, которая делала их сомнительными: требовалось, чтобы такая сделка отвечала инте-1 ресам хозяина раба, т. е. не вызывала протеста с его стороны. Может быть, испробовать для этой роли старшего сына - Тиберия? Но для этого нужно было освободить его из-под отцовской власти, сделать его «лицом собственного права» (persona sui juris), т. е. независимым, полноправным.

Законы XII таблиц требовали для такого освобождения (emancipa tio) мнимой продажи в кабалу. После эманципации сын становился сво­бодным от отцовской власти и получал право совершать все допущен ные правом сделки с имуществом. Вместе с тем эманципированный сын лишался права на участие в наследовании отцовского имущест ва (как равно и в имуществе своих восходящих родственников). Пред видя такого рода невыгоду, Агерий мог обещать эманципированному сыну участие в наследовании с помощью простого упоминания в заве щании.

Получив деньги на обзаведение, Тиберий выехал в Афины и воз­главил семейную факторию к обоюдной выгоде - всей семьи и своей собственной. Спустя некоторое время он узнает о внезапной смерти отца, о том, что тот не оставил обещанного завещания и что два его брата, держась Законов XII таблиц, разделили между собой все отцов­ское наследство.

Тиберий спешит в Рим, чтобы найти защиту своих интересов у ци­вильного претора, так как ему было известно, что чрезмерная стро­гость Таблиц уже исправлена в пользу эманципированных.

Надежды Тиберия не напрасны. Опираясь на свой эдикт, пре­тор предписывает судье рассмотреть иск Тиберия к его братьям и, ес­ли фактические основания иска найдут подтверждение (показания­ми свидетелей, признанием ответчиков и пр.), присудить Тиберию ту часть имущества, которая следовала бы ему, будь он под властью отца.

- И я, подобно братьям, сделаюсь цивильным собственником этого имущества, претор?

- Нет, ты еще в течение известного срока останешься его преторским собственником, ибо твое право будет основано на моей защите. Но можешь не беспокоиться. Подобно тому как я сам, вступая в должность, объявил, что буду следовать принципу предшествующихэдиктов, так точно сделают и те, кто придет мне на смену. Имущество, предоставленное тебе судом по моему предписанию, прочно войдет всостав твоего хозяйства - in bonis, отчего его и называют бонитарной собственностью.

- И как долго буду я бонитарным собственником?

- Пока право приобретательной давности, установленное цивильным правом, не даст тебе права цивильного собственника, какие изначально получили твои сонаследники-братья.

(Прибавим, что с течением времени преторское право включило эманципированных сыновей в число законных наследников отцовско­го имущества).

В каком-нибудь другом случае претор мог отказать в иске, который с точки зрения цивильного права представлялся абсолютно законным, но противоречил уже сложившимся торговым обыкновениям и право­вому сознанию, выработанному на основе развитого товарооборота.

Некий продавец по своей неосведомленности продешевил при продаже конского молодняка, которым славилась старая Италия. Лошадь, как и некоторые другие вещи, отнесенные к разряду манципи* РУемых (res mancipi), могла продаваться только при том непременном

условии, что были соблюдены строгие формальности. Без этого сдел­ка считалась недействительной и подлежала расторжению по перво­му требованию любой из сторон.

Спохватившись насчет понесенных им убытков, продавец потребо­вал у претора иска, ссылаясь на то, что лошади были проданы путем простой передачи, как если бы речь шла о продаже утвари или укра­шения.

- Но деньги, запрошенные тобой, или те, на которые ты согласился, ты получил? - спросил претор.

- Да, но ведь манципации (так назывался обряд) не было. Как же с моим цивильным правом?

- А никак! Без моей защиты оно остается «голым», и в моем эдикте ты прочтешь, что я не буду потакать тем, кто, ссылаясь на Законы XII таблиц, стремится - по своей же вине - подорвать доверие, необ­
ходимое для нормального существования и действия договорных от­
ношений.

Такого разговора могло и не быть, и наша реконструкция грешит «модернизмом», но то, что дело шло в указанном направлении, несо­мненно.

В поисках справедливого урегулирования имущественных спо­ров преторы стали нередко прибегать к юридическим фикциям. Не­которые из них проникли в преторские формулы. Суть фик­ции состоит в добавлении заведомо несуществующего факта или, наоборот, в отходе от учета каких-либо, самих по себе бесспор­ных, обстоятельств. Будучи неопровержимой в принципе, юриди­ческая фикция сделалась важным орудием новой правотворческой мысли.

При внешнем почтении к старому праву, праву Таблиц, претор в самом деле творил новое право, которое, по словам римского юриста Марциана, сделалось живым голосом цивильного права, эффективным средством удовлетворения новых жизненных интересов, возникших с ростом производства, торговли, распространением товарныхотношений вообще.

Правотворческая деятельность преторов стала сужаться с перехо­дом к империи - отчасти потому, что все главное для трансформации старого права (и выработки стройной системы исков) было уже сделано, отчасти потому, что место преторского эдикта заняли pacпоряжения императора и сенатские постановления. Во II в. (в 130 г.) по приказу императора Адриана выдающийся римский юрист Юлиан создал единый свод преторских эдиктов, неизменяемый «посто­янный эдикт (edictum perpetuum)», бывший важным источником права в течение нескольких столетий - вплоть до кодификационной деятельности императора Юстиниана.

Таким образом, хронологические рамки наибольшей преторской активности, преторского правотворчества - 250-80 г. до н. э.

О кодификации эдиктов, издаваемых перегринскими преторами, мы не имеем сведений, но можно сказать, что с началом III в. (с 212 г.), когда свободное население римских провинций получило права римских граждан, перегринское право, именуемое правом на­родов, потеряло свое исключительное значение и оба эти русла - ци­вильное и перегринское право - слились воедино.

Тот же процесс обнаруживается и в соотношении цивильного и преторского права. Об этом говорит византийский юрист VI в. Доро-фей, один из авторов Институций Юстиниана (учебника для современных ему юридических школ): «из обычая людей» и «последую­щих нововведений» постепенно, с течением времени «цивильное право стало приходить в согласие с правом преторским», отчего воз­никает «единообразие», т. е. слияние первоначально конфликтую­щих между собой источников права.

Так возникает единый правовой комплекс - римское классичес­кое право - предмет нашего изучения.