Лин Картер
Уилбур Натаниэль Хоуг [1921-1944]
(отредактировано для публикации Лином Картером)
"Вечная она – Сила Зла и бесконечно её распространение! Великий Ктулху всё ещё властвует над умами и душами людей. Даже, несмотря на то, что он закован в цепи и околдован силой Знака Старших Богов, его злобный и отвратительный Разум распространяет тёмные семена Безумия и Разложения на сновидения и кошмары спящих людей".
– "Некрономикон" Абдула Альхазреда, III, 17;
перевод доктора Джона Ди, прибл. 1585.
"Смерть не является сдерживающим фактором для могущественных мертвецов. Даже в разложении их обширный интеллект может наполнить наши спящие умы кошмарными видениями Бездны и предельными безумиями, недоступными разуму".
– "Некролатрия" ("Поклонение мертвецам"),
Ивор Горштадт; Лейпциг, 1702.
"Образ Спящего Бога у Альхазреда практически приводит к интерпретации Ктулху, как одному из богов сна, таких как Гипнос; он описывается как Бог, который заражает умы тех, кто видит тёмные и ужасающие сны, кошмары, видения. Он распространяет микробы своего зла по миру посредством своих собственных снов".
– "Ктулху в Некрономиконе", Лабан Шрусбери,
доктор философии, доктор права и др.;
из неопубликованной, фрагментарной рукописи,
написанной около 1938-39 гг.
Примечание редактора
Доктор Милтон Эйвери Барнс, старший куратор Коллекции Рукописей Мискатоникского Университета в Аркхэме, штат Массачусетс, попросил меня отредактировать для публикации нижеследующие стихи, которые были обнаружены среди бумаг одарённого молодого поэта Уилбера Натаниэля Хоуга.
Прошло почти тридцать лет с того момента, когда эти стихи были обнаружены, и теперь они впервые публикуются здесь в своей окончательной и скорректированной форме.
Исчезновение мистера Хоуга из своего древнего семейного дома на Стэйт-стрит произошло ночью 13 сентября 1944 года и до сих пор остается нераскрытой тайной.
Однако с тех пор Окружной Суд объявил Хоуга юридически мёртвым, и поскольку он умер без завещания, не оставив никаких чётко определённых наследников, Содружество Массачусетса официально завещало его документы и коллекцию книг Университету, от имени которого я проделал редакторскую обработку.
Семья Хоуг обосновалась в старом портовом городе Аркхэм в 1693 году, когда Исайя Хоуг, его жена и старший сын перебрались туда из Плимута, Англия.
Их семейное богатство было построено на торговле в южных морях, куда совершал рейсы сын Исайи, известный "Янки Торговец" капитан Эбнер Эксекиель Хоуг, который стал пионером торговли ромом и копрой в Тихом океане.
Фольклористы, антропологи и исследователи оккультизма могут, однако, хорошо знать капитана Хоуга благодаря его известному открытию – примерно в 1734 году он нашёл туманное и спорное "Писание Понапе" на Каролинских островах. Эта рукопись в настоящее время находится в библиотеке Кестера в Салеме, штат Массачусетс, и, прочитав её, покойный археолог Гарольд Хэдли Коупленд опубликовал свою шокирующую и противоречивую книгу "Доисторический Тихий океан в свете Писания Понапе" (1911).
На протяжении более двух столетий Хоуги были выдающейся семьёй в истории Массачусетса. Их связи с большой семьёй Маршей стали предметом важных генеалогических исследований, (именно этот Эбнер Эксекиель Хоуг женился на Вирсавии Рэндалл Марш в 1713 году, и таким образом стал зятем знаменитого капитана Обеда Марша, чьи подвиги в качестве торгового шкипера являются частью местной Аркхэмской легенды).
Еще позже, примерно в 1780 году, семья Хоуг также породнилась со старым семейством из Кингспорта, основанным Амосом Таттлом в 1604 году; Хоуги входят в число самых древних патриархальных семей колониальной Новой Англии, и в свете их выдающейся истории чрезвычайно прискорбно, что этот род окончательно угас.
Наш поэт, Уилбур Натаниэль Хоуг, был, конечно, последним в своём роду, и с его смертью или исчезновением прервалась ещё одна живая связь с колониальным прошлым нашей страны.
Ему было всего двадцать три года, когда он исчез столь таинственным образом, и за все годы, прошедшие с тех пор, факты его исчезновения так и не были должным образом объяснены, равно как никогда не прояснились и обстоятельства, связанные с его предполагаемой или фактической смертью.
Официальные лица в то время опрашивали его соседей, и они сказали, что в течение нескольких месяцев, прежде чем он исчез в неизвестности, Хоуг жил практически затворником, и его редко когда видели, и то только в тёмное время суток.
Болезненное напряжение, заметное в его стихах, постоянные ссылки на смерть и безумие, изобилие оккультных тем, заимствованных из туманных, вредных мифологических текстов, указывают на неустойчивый интеллект, граничащий, возможно, с серьёзными отклонениями.
Однако это вопрос для психолога, а наша главная забота здесь носит чисто литературный характер.
При подготовке этих сонетов к изданию я упорядочил их последовательность, чего не было в оригинальной рукописи. Мне помогла быстрая деградация почерка Хоуга.
Я предположил, что более ранними стихами являются те, что повествуют о его детстве; они написаны ясным и классическим стилем Спенсера; однако вскоре красивый почерк превращается в поспешные каракули, и во второй половине сонетов почерк стал выглядеть почти как следы от когтей животных, а страницы запятнаны каким-то странным гноем или слизью.
Действительно, последние стихи почти неразборчивы, и настолько неуклюжи и корявы в них буквы, что я почти воображал, как они наносились на страницу деформированной лапой какого-то гибридного зверя, нежели отпрыском прекрасной старой семьи из Аркхэма.
Тайна исчезновения Хоуга странным образом похожа на его судьбу его покойного дяди, Зорада Итана Хоуга, убитого и отвратительно изуродованного неизвестной рукой (наш поэт дрожащим пером делает ссылку на это преступление в сонете, которому я присвоил номер VII). Эта смерть, вероятно, также останется загадкой.
Но тёмное сияние его жутких стихов с более ядовитым привкусом красоты, чем у Бодлера или По, или у покойного поэта из Род-Айленда Г.Ф. Лавкрафта, отчётливо заметно на каждой драгоценной странице.
Это мрачные стихи, но как говорил Г.Ф. Лавкрафт: "Сверкающая красотой чаша Птолемеев была выточена из оникса".
– Лин Картер
Мискатоникский университет
Аркхэм, Массачусетс
I. ВОСПОМИНАНИЯ
В Новой Англии я был рождён, мой дом –
Древний Кингспорт, возле гавани район.
Был я мал ещё, когда отец скончался,
С родиной своей я распрощался,
И на корабле отправился в Аркхэм.
В старом доме дядя мой Зорад
С Джонсом жил там, со своим слугой.
Дядя, ставший мне опекуном,
Странным, молчаливым был,
В меланхолии себя он посвятил
Тёмным старым книгам и резным камням.
Тайну рода нашего я, наконец,
Выведал у дяди, почему
В Кингспорте все сторонились нас.
– Наши предки прибыли сюда, когда
Век семнадцатый уж на закате был,
Но и здесь, – мне дядя объяснил, –
Нашу кровь возненавидела толпа.
Родину пришлось покинуть нам,
Чтобы выжить в лютые те дни,
Когда ведьм сжигали на кострах,
На костёр могли попасть и мы.
II. АРКХЭМ
Как сильно был влюблён я
В городские древние обычаи;
В причудливые улицы мощёные,
Фрамуги над дверьми.
В суматохе века нашего
Сохранил Аркхэм предания
О спокойном, добром знании,
О потерянных и благородных днях.
Любил я переулки узкие, кривые,
И серые остроконечные дома,
Что покосились набок... Но уже тогда
Сам город начал умирать.
Он разложением был наполнен.
Туман, идущий от реки,
Нёс смертоносный запах гнили.
Дома, в которых раньше жили люди,
Все обветшали, стали разрушаться.
Аркхэм похожим стал на труп,
Лишь оболочка внешняя его,
Каким-то чудом сохраняла
Реалистичное подобие домов.
Внутри ж – личинки, плесень, черви,
Несут свидетельство о прокажённом
Прикосновении времени.
III. ПРАЗДНЕНСТВО
В день летнего солнцестояния
Альдебаран взошёл позднее, чем обычно,
Пылал он алым цветом в небесах,
С загадочными звёздами в созвездия сливаясь.
На небе знаки тайные образовались,
Которые нам, людям, не понять.
От звёзд движенья странные мелькали тени
Среди скользящих завитков тумана,
Что двигался от Мискатоника к дороге.
Но в бывшей церкви, ставшей залом
Для Ордена Дагона, каждой ночью
Огни горели, и дубы кривые
Вокруг неё росли кольцом.
И тут слугу я нашего услышал,
Который к дяде моему Зораду
С вопросом необычным обратился:
"Все удивляются, что вы
Мальчишке поклоняться не даёте.
Сегодня ночью Праздненство".
Напряг я уши, а мой дядя
Ответил так: "Он молод.
В следующем году..."
IV. СТАРЫЙ ЛЕС
От Аркхэма к северу, вдоль побережья
Древние леса покрыли все холмы.
Переросшие и искривлённые деревья,
В нездоровой почве густо разрослись,
Словно корни их на самой глубине
Гниль себе для пропитания нашли.
Кто-то погребён был под землёй,
Слишком страшный, чтобы говорить о нём.
И трава заплесневела в тех лесах,
В воздухе висели смерть и страх,
И раздутые грибы распространяли смрад,
Словно мёртвые под мхом лесным лежат.
Как-то с дядиным слугой я был
И спросил про этот странный лес.
Он сказал (ах лучше б он не говорил!):
"Чёрный Козерог когда-то там бродил".
V. ЗАПЕРТЫЙ ЧЕРДАК
Всегда держал закрытой комнату на чердаке
Моя дядя, приказавший мне
Подальше от неё держаться.
Терзала тайна комнаты меня,
По лестнице взобрался как-то я,
Сломал замок и оказался
В пространстве душном, в полумраке.
Здесь потолок, углы и стены
Безумно как-то искривлялись,
Как будто геометрия чужая,
В которой измерений больше,
Не позволяла мне на них смотреть.
Но не боялся я, пока не вздумал
Открыть окно, чтоб комнату проветрить,
И тут я обнаружил, что защёлка
Находится с наружной стороны.
Я начал протирать стекло от пыли,
И вещи страшные моим глазам открылись.
Я закричал, поняв в какие
Ужасные миры смотрело то окно!
VI. ЗАБРОШЕННАЯ ЦЕРКОВЬ
– Та церковь старая, что на холме
За домом Ханта, – рассказал он мне, –
Давно заброшена, и в детстве мы считали,
Что призраки в той в церкви обитают.
Я слышал слухи разные о ней.
В Ночь Вальпургиеву там ужасы творились,
Кто внутрь входил – навечно пропадал.
Священника затем изгнали, дверь закрыли.
Однажды, будучи детьми,
Мы ночью в церковь ту войти посмели.
Темно там было, пыльно, смрад,
Как будто в склеп какой-то я попал.
Я закричал и побежал, как только осознал
Чей образ там, на Чёрном Алтаре стоял!
VII. ПОСЛЕДНИЙ РИТУАЛ
Звезда Алголь в ту ночь, когда он умер,
Над домом в тёмном небе высоко висела,
Холодная, как искорка, загадочная, злая,
За всеми наблюдала, как циклопа
Зелёный и горящий глаз.
Я в комнате был заперт в этот час,
Заметил лишь, как дядя с книжной полки
Безумную "Некролатрию" взял.
Смотреть в страницы колдуна Горштадта
Он никогда мне не давал.
Я слышал заклинанья, что слуга и дядя
Там распевали с занавешенным окном.
В жаровне, видимо, змеиный яд,
Горел, зловоньем наполняя дом.
Настала тишина, и вдруг раздался крик...
Соседи утром дверь взломали
И вот что обнаружили они:
Джонс был безумен, что-то бормотал,
А мёртвый дядя на полу лежал,
Но головы его не оказалось,
Никто не знает, что с ней сталось.
VIII. БИБЛИОТЕКА
Когда я юн был, никогда
Не позволял смотреть мне дядя
В ту комнату, что заперта была.
Но дядя умер, дом остался мне,
И книг коллекцию нашёл я в ней –
Старинных, ветхих, странных,
С загадочными переплётами
Из кожи змей, что гнилью пахли,
Или водой из грязного колодца,
Иль мёртвой тварью,
Выкопанной из-под земли.
Я заглянул в одну из книг,
И у меня похолодела кровь.
Пока листал страницы я,
За окнами в ночи кружился ветер.
Когда заря пришла с востока,
Я дочитал всё до конца.
И понял я тогда: библиотека
Не предназначена для чтения
Нормальными людьми,
И книги эти лучше сжечь.
IX. ЧЁРНАЯ ЖАЖДА
Пожелтевшие страницы плесенью покрыты,
Отвратительные символы ползут по ним,
Наполняя мозг мой дикими
И буйными виденьями.
Будь в уме я здравом, я бы бросил
Эти книги прокажённые в камин,
Вместо этого я продолжал их изученье,
Ощущая то восторг, то отвращенье,
Желая знаний запрещённых
И погружаясь в бездну вожделенья.
От чтенья чувствую себя больным,
Встаю с рассветом, тру трясущиеся руки,
И крепкий бренди пью, пытаясь помолиться.
Клянусь себе, что эти книги
Сожгу однажды. Только дни проходят,
А я как будто бы в песках зыбучих
Вдали от всех дорог тону один.
Наступит ночь,
И я читать продолжу...
X. ЭПОХА ДРЕВНИХ
Это знанье было старым ещё до появления Ура,
До того, как зародилась пышность Вавилона,
Прежде чем настал век золотой в Египте,
В Тире иль в Ниневии, или в Шумере тёмном.
До того, как человек ступил на эти земли,
Волны океанские омывали стены
Прибрежных городов. Их базальтовые залы
Затонули раньше появленья Атлантиды.
Земля утраченная, ведь когда-то
Твои забытые волшебники читали звёзды,
И изучали записи на мёртвом языке
Из свитков, привезённых с тёмного Юггота –
С планеты на краю, видавшую те войны,
Что слишком фантастичны даже для легенд.
И только этот текст от колдунов остался,
Упоминающий о древних знаньях и о Рльехе,
Что из воды уж больше не восстанет.
XI. ЗАТЕРЯННЫЙ РЛЬЕХ
Спит давно затерянный, легендарный Рльех
Видя сны о зачарованных веках,
А зловонное теченье в океанской глубине
Меж гнилых руин его струится как река.
Страшный Мёртвый прячется средь них,
Выжидая, что созвездия на небе
Выстроятся в нужном положеньи.
И поднимется древнейший город,
Ужас из пророчеств повторится.
Но до наступленья часа этого Он спит.
Нет, не просыпайтесь, мёртвые руины,
Пусть и дальше вас ласкают воды,
Зеленью облепленные башни,
С огоньками на гниющих шпилях –
Спи, проклятый город мёртвых!
Слишком скоро время то настанет,
Циклопические храмы мы увидим,
И Ктулху проснётся, чтобы
Снова воцариться на Земле!
XII. НЕИЗВЕСТНЫЙ КАДАТ
Никто не знает, где стоит Кадат,
В какой далёкой северной земле,
И под какими небесами, где созвездья
Названий не имели никогда.
В той бездне времени никто
Не видел чёрных гор, и выше всех вершин –
Тот ониксовый замок, что найти непросто
Среди пустынь ужасных, где шантаки
Охранниками служат. Лишь сновидцы
Добраться до тех мест способны
За те пределы всех земель известных,
И тот Кадат таинственный увидеть.
Откроется им склеп глубокий –
Там Пнакотическая Рукопись, в которой
Все тайны им дано прочесть.
XIII. АБДУЛ АЛЬХАЗРЕД
Из смертных всех лишь Альхазред
Юггот увидел, затерявшийся за Краем,
И затонувший Рльех, где много лет
Спит Он – Кто Был и Снова Станет.
Туманный берег легендарного Хали,
Что на Каркозе и где правит Хастур,
Узрел Цаттогуа араб вдали
В пещерах скрытых и опасных.
Увидев всё это, запечатлев в уме,
Из бездны он вернулся страшной,
Через века дошли до наших дней
Те знанья древние и важные.
И если хочешь ты узнать
Об ужасах, что на заре времён
Существовали, прочитай написанный
Им "Некрономикон".
XIV. ГИПЕРБОРЕЯ
В замёрзшем царстве далеко за Полюсом,
Дальше края мира, под властью ледников,
Древний город с башнями находится,
Что похожи на гробницы средь снегов.
Проклята земля та, и никто не смеет жить
Там, где лишь молчанье охраняет алтари.
В давние века гиперборейские жрецы
С помощью обрядов, заклинаний и молитв,
Орды адские сумели выпустить на свет.
Но все ужасы тех первобытных лет,
Спят, охраняемые стенами из снега,
И не поднимутся уже. Известно это мне,
Но страх меня не оставляет ни на день:
Престолы и империи однажды содрогнутся,
Если ужасы Гипербореи вновь проснутся!
XV. КНИГА ЭЙБОНА
В покрытом ледником, затерянном Коммориоме,
На тысячелетья раньше появленья Атлантиды,
На полюсе, где только чёрный,
Замёрзший океан едва вздыхает,
И солнца тёплого где не бывает,
Там Эйбон отыскал секреты
Эпохи тех богов кошмарных,
Что против Старших воевали.
Цатоггуа принёс со звёзд те знанья,
И Эйбон записал их в мрачной книге.
В Гиперборее о его смерти
Шептали страшные легенды.
Однажды странные фигуры
Над домом колдуна возникли ночью.
Пылали алым светом звёзды,
И гром гремел до самого утра.
Среди руин, оставшихся от дома,
Гиперборейцы его Книгу отыскали,
Но тело колдуна пропало без следа...
XVI. ЦАТОГГУА
Давным-давно в затерянной Гиперборее,
Ещё до дней, когда пришли зима и снег,
По следу птиц шантак спустился Эйбон,
В пещеры под горой Вурмитадрет.
Свет солнца благодатный никогда
Со дня формирования Земли
Не освещал ту бездну, где Цатоггуа
В безумной яме слизи спит.
Лишь Эйбон смог Его узреть,
И, не сойдя с ума, домой вернуться.
Он – Мерзость Чёрная с небес,
И ждёт момента, чтоб проснуться.
Но мне хватило смелости взглянуть
На Книгу Эйбона. Её страницы
Поведали мне истину сию.
Вот почему мне плохо спится.
XVII. ЧЁРНОЕ ЗИМБАБВЕ
По улицам этим бродить я могу лишь во сне.
Они превратились в джунгли; и видится мне,
Что здешние колонны почернели и разбиты,
От старости седой, истории забытой,
Великолепие которой словно книжные страницы
Осыпалось, и только мне лишь снится.
Но всё ещё стоят великие престолы,
Загадочные минареты и чудовищные стены.
Но кто возвёл их? В той земле безмолвной
Строителей, во тьму ушедших, позабыло Время.
И лишь Луна свидетелем была тех дней –
Правленья варваров и магов-королей,
Что Знак нашли и совершили подношенья,
Когда Земли лишь началось вращенье.
Нет даже имени проступку здешних королей,
И Время стёрло их из памяти своей.
XVIII. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Что-то ночью сегодня не так, как всегда.
В море вдалеке под неспокойными волнами,
Свет мерцает странный и бурлит вода.
Древнее пророчество мне вспомнилось тотчас,
То, что в старых книгах я встречал не раз.
Странные созвездия в небе надо мной
Свет холодный излучают. Вдруг прибой
Стал сильней, как будто под водой
Кто-то стал ворочаться во сне!
Йа! Разверзлось море! Или кажется то мне?
Это именно та ночь, которую я ждал –
Город, что древнее мира, из глубин восстал?
Тут проснулся я, лишь мельком увидав
Форму, что поэтов мучила во снах.
Оказалось правдой всё, что видел я.
Альхазред не зря предупреждал меня:
"То не мертво, что в вечности живёт,
И вместе с временем и смерть умрёт".
XIX. ШАБАШ
По безлюдным улицам Аркхэма я бродил,
Незнакомый человек меня остановил
И, лукаво улыбаясь, прошептал:
"Это ночь, которую ты долго ждал.
Ночь, когда весь город наш
Собирается на колдовской шабаш!"
Не успел я рот открыть, как он пропал.
Наступила ночь, спустился я в подвал,
Через дверь секретную и тёмный ход
Я попал в пещеру, где народ
В капюшонах танцевал вокруг камней,
В свете алых отблесков огней,
Исходящих из глубин земли.
С отвращеньем слился я с людьми,
Словно чувствуя, что я их брат.
Кто-то крикнул мне приветствие: "Азат!"
Человек в одежде красной объяснил:
Дядя твой такое имя тайное носил".
XX. ЧЁРНЫЙ ЛОТОС
Мастер круга колдовского мне вручил фиал
С опиатом страшным; он ключом мне стал
К тем вратам в мир снов, что открывают
Вид на море архидревнего тумана,
Чёрных берегов, что тянутся на мили,
Каменных столпов, что возводили
Руки грубые, направив в небо их
К звёздам незнакомым, серым лунам,
Что восходят в небе и сияют
Прокажёнными, холодными огнями.
Моё я сновидческое мчалось
Сквозь глубокие космические бездны.
Миновав Хаддит, что демоном захвачен,
Где в глубинах среди гнили дремлет
Отвратительный пугающий шоггот.
Я увидел место своей смерти –
Вот откуда взялся чёрный лотос.
Здесь он цвёл, и, я дурман вдыхая,
Смерти ждал, шоггота проклиная.
XXI. НЕВЫРАЗИМОЕ
Испил я мёда золотого, совершая ритуалы,
Прочитанные мною в древней книге.
Проснулся ветер за окном, и вязы задрожали
От трепыханья небывалых крыльев.
Из пропасти космической явился монстр
На мышь летучую похожий,
С железным клювом, с чёрной кожей –
Пылал огнями ада его взор,
Огромный мрачный Бьякхи это был,
Прибывший с берегов туманного Хали.
Я сел ему на спину, взмыл он ввысь,
И мы сквозь тёмный космос понеслись.
Среди Гиад мы, наконец,
Достигли мрачного, мифического мира,
Что ненавидят боги, ну а людям
О нём и вовсе знать запрещено.
Каркоза, где великий Хастур – Повелитель.
XXII. КАРКОЗА
Я эту сцену знал, я видел её раньше –
Бесплодное, пустынное, тоскливое пространство,
Через которое я брёл во сне, как в трансе.
И там, в великолепьи мрачном,
На берегу Хали, чьи воды так темны,
Я город видел безымянный,
Чьи купола и башни монолитные из тьмы
Передо мною выступали как менгиры
Друидов в зачарованном лесу.
Я, кажется, почти не помню этих улиц
И стен домов, среди которых я вслепую
Блуждаю по запутанным тропинкам,
Под небом, где таинственные звёзды
Свет чёрный излучают, как во сне безумном.
Но сон ли это? Я не знаю.
Да, здесь я слышал, как поёт Кассильда,
И видел Короля в лохмотьях жёлтых
Что развевались на ветру!
XXIII. КАНДИДАТ
Я шёл по тёмной улице из монолитов
С проводником – безмолвным существом,
Что неуклюже рядом ковыляло,
Указывая путь к воротам страшным.
Здесь перед молчаливым стражем,
Я жертву нечестивую принёс,
Произнеся те имена, звучание которых
Давно забытое вкруг отзывалось эхом.
Врата открылись, я вошёл без страха.
Судьба, иль звёзды, или роковая гордость
Заставили меня прийти в то место.
Стоял один я обнажённый,
Приняв обет перед Престолом Древних.
А Он смеялся, мантия его
Изодранная распахнулась...
Не спрашивай и не пытайся
Узнать тот ужас, что скрывался
Под Бледной Маской!
XXIV. ДЕМОН СНОВ
Если сплю я в час полной луны над Аркхэмом,
То приходит ко мне в мои сны этот Демон.
И я вижу опаловые берега незнакомых морей,
Где высокий как Вавилон город видится мне.
Там загадочные башни, зиккураты, пирамиды,
Все из чёрного базальта, неземного вида.
Луны тёмные скрывает пепельное небо.
Что мне снится? Ит, Яддит, другое измеренье?
Запредельный, тайный космос? Не хочу я знать
Где тот город мёртвый расположен.
Я припоминаю, что о нём читал
В книгах, что я до сих пор не уничтожил.
Но мне кажется, не знаю почему –
Что бывал когда-то я на этом берегу…
XXV. ТЁМНЫЙ ЮГГОТ
Есть мир, лежащий за морями ночи,
На самом дальнем краешке вселенной,
Где искривляется пространство
И по странной прихоти богов
За берегами света
Вращается и кружится планета,
Теряясь среди воющего мрака.
Её увидеть человеку не дано,
И телескопам никогда не дотянуться
До чёрных тех космических глубин.
И только Альхазред увидеть смог
Тот мир затерянный и одинокий,
Где нет ни голубого неба,
Ни света солнечного, ни ветров.
Вне наблюдений наших, в полной тьме
Планета чёрная плывет куда-то
На ночной волне.
XXVI. СЕРЕБРЯНЫЙ КЛЮЧ
Сны не внушают страха мне, ведь я один
Спустился на Семьсот Ступеней вниз,
Пройдя через Врата Глубоких Сновидений,
Я вышел за Известного пределы...
Многоколонный Й'ха-нтлей я видел,
И с Бьятисом змеебородым говорил,
С ночными призраками вместе
Летал к предельной бездне я,
И яму видел, где в зловонье
Лежит Абот. Мне все миры открыты...
Ведь время и пространство
Даруют тайны самые сокровенные лишь тем,
Кто смеет в царство ночи погрузиться,
Кто избегает Света и приходит,
Чтобы взглянуть Ему в лицо.
Я видел то, что вас сведёт с ума.
Но не меня, я не могу свихнуться.
И даже умереть... я не могу.