Бурхаев не разозлился на моё молчание. Деловито вернулся к паяльнику, приподнял, подержал рядом ладонь.
– Пусть ещё нагреется, пожалуй. Так что скажешь, расписная? Кого ты должна найти?
А поскольку я снова не издала ни звука, кивнул своим молодчикам, замершим у противоположной стены.
– Освободите-ка нашу гостью от лишней одежды, скоро ей станет очень жарко.
Из одежды на мне не было ничего лишнего – только платье и тонкая сорочка под ним. Платье мне в четыре руки разорвали до пояса, спустили вниз, оголяя плечи и руки до локтей. Сорочку не тронули, хоть от неё, полупрозрачной, толку почти не было, она не защищала ни от подвальной сырости, ни от чужих взглядов.
Бурхаев сморщился.
– Кожа да кости. И что в тебе Доннел нашёл, не понимаю. Так о ком идёт речь в записке твоей подружки?
На этот раз я ответила, просто промолчать силы воли уже не хватило.
– Не знаю. Я не поняла.
Отец Яна расстроенно покачал головой. Нарочито медленно приблизился ко мне с паяльником в руках, поднёс его к моему лицу, и я, почувствовав жар, инстинктивно подалась назад, вжалась в спинку стула.
– Придётся тебе срочно учиться понимать зашифрованные послания, – с притворным сочувствием в голосе вздохнул Бурхаев. – А я тебе в этом помогу.
Он зашёл мне за спину, замер там. Я тоже замерла без дыхания, каждый миг ожидая жалящего прикосновения раскалённого металла к коже. Но вместо этого вдруг почувствовала, что мне осторожно, почти нежно расплетают косу. Замерла, съёжив плечи.
Волосы, ещё пахнущие ароматным, наверняка очень дорогим шампунем из ванной комнаты Роба-Романа, рассыпались по моим голым плечам. Бурхаев погладил их, перебрал пряди пальцами.
– Распустила косы русые берёзонька русская, – пропел он неожиданно приятным баритоном. – Ах, берёзонька, осень близится, косы русые опалит…
Неожиданно раздался тонкий треск, резко и неприятно запахло палёным. Я дёрнула головой, пытаясь обернуться, но пальцы, только что нежно ласкавшие мои волосы, вдруг сжали их в кулак, с силой натянули, заставив меня вскрикнуть. Треск и запах усилились, потом коже головы стало горячо, и я, наконец, поняла, чем занят Бурхаев.
Это было не очень больно. Волосы от паяльника не загорались, скорее, тлели по всей длине, но сразу гасли, добираясь до корней, лишь на миг обжигая. Бурхаев брал одну прядь, подносил к паяльнику, держал, пока она не начинала трещать, искря и скручиваясь спиралью, потом переходил к следующей. Никаких вопросов он больше не задавал, полностью посвятив себя процессу. Я тоже молчала, сжав зубы. Только Бранко на соседнем стуле едва слышно процедил:
– Говнюк…
Бурхаев не ответил, но, как выяснилось дальше – запомнил.
Волос у меня на голове было не сказать, чтобы очень много, но всё-таки шевелюра за два года в Оазисе, на хорошем питании да при уходе, выросла приличная, и терпения у отца Яна хватило от силы наполовину. Напоследок дёрнув меня за остатки волос так, что моя голова запрокинулась назад под немыслимым углом, а из груди вырвался вопль, он с усмешкой спросил:
– Ну, как, мозги прочистились немного? Догадалась, о ком идёт речь в письме?
– Нет! – выплюнула я, чувствуя, как горит кожа головы, и вдыхая запах собственных палёных волос. – Не дождёшься!
Не помню, правда ли я тогда думала, что смогу выдержать пытки, как выдерживали их святые мученики? Вряд ли. Кажется, я вообще ни о чём не думала: эмоции вытеснили мысли. Но, возможно, какое-то время я бы и продержалась, недолго, но продержалась на одной ненависти. Только Бурхаев не стал меня пытать. Он поступил хитрее.
Обошёл меня, какое-то время задумчиво разглядывал, зачем-то ткнул толстым пальцем в нарисованное родимое пятно на щеке. Задумчиво сказал:
– А ведь ты мне ещё пригодишься. На встречу с твоими друзьями вместе поедем, чтобы они баловать не вздумали.
Он повернул голову, посмотрел на Бранко.
– А вот ты без надобности. Тебя мне Ильич с потрохами отдал, так что…
Ноги в шлёпанцах проделали несколько неторопливых шагов и остановились теперь уже напротив стула Бранко. Бурхаев смерил его долгим взглядом и брезгливо поморщился.
– Вот уж не думал, что придётся марать руки о западного петушка, но чего не сделаешь ради восстановления семьи.
Рука, по-прежнему сжимающая паяльник, поднялась, сделала неуловимое движение, и Бранко закричал. Я закричала одновременно с ним, вроде бы умоляя Бурхаева остановиться, или напротив угрожая ему, не помню. В подвале тошнотворно запахло палёной кожей.
– Так, говоришь, говнюк я? – спокойной спросил отец Яна, отрывая паяльник от шеи Бранко. – Это ты ещё не знаешь, каким я могу быть говнюком.
Он махнул свободной рукой, и сразу двое из четырёх замерших в стороне молодчиков с готовностью приблизились.
– Держите-ка ему голову. Лицом вверх.
Пока его распоряжение выполнялось, Бурхаев повернулся ко мне.
– Гляди, расписная. Сейчас я буду выжигать твоему дружку глаза. Сначала один, потом другой. А затем велю ребятам засунуть эту штуку в его, прости господи, грешную задницу. Символично получится, не находишь?
– Пожалуйста… – у меня перехватило горло, голос сорвался до шёпота. – Не трогайте его, пожалуйста.
Бурхаев поднял брови.
– Не трогать? Легко. Только скажи: о ком говорилось в письме твоей подружки? А пока…
Паяльник снова двинулся вперёд, прижался раскалённым жалом к шее Бранко с другой стороны. Парень закричал, но ещё раньше я успела услышать мерзкое шипение поджаривающейся человеческой кожи и закричала сама.
Бурхаев терпеливо подождал, пока наши вопли стихнут, деловито кивнул мне.
– Ладно, побаловались и хватит. Теперь глаза.
Рука поднялась в третий раз, теперь выше, зависла над запрокинутым, искажённым от боли и ужаса лицом Бранко. Замерла на миг и двинулась вниз. Медленно, но уверенно, неумолимо сокращая расстояние между отчаянно зажмуренными глазами парня и дымящимся остриём паяльника.
– Это охранник! – крикнула я, не в силах отвести глаза от страшной картины. – Это охранник из приюта! Он знает меня!
Раскалённый металл замер в каком-то сантиметре от ресниц Бранко. Но не отодвинулся в сторону.
– Так. Хорошо, – Бурхаев одобрительно покивал, – охранник. Кто именно? Как его найти?
В общем, я рассказала всё. Даже то, что к делу не относилось, как, например, история моего знакомства с Белесым. Паяльник висел над лицом Бранко, и единственную возможность не дать ему опуститься я видела только в звуках своего голоса. Пока я говорю – Бранко в безопасности. И я говорила.
Бурхаев остался доволен. Настолько, что, уходя, милостиво велел своим рыбоглазым отстегнуть нас от стульев, что они и сделали, унеся с собой наручники. Я сразу сползла на пол, съёжилась, закрыв лицо руками, в ужасе от того, что только что натворила. Бранко тоже молчал, только скрипел зубами от боли, да потом, позже, тихонько сказал мне: “Спасибо, бэби”. Я не ответила.
Часы текли в тишине. Лишь изредка снаружи доносились то голоса, то автомобильные сигналы. Небо в маленьком окне стало из голубого сначала сиреневым, потом фиолетовым, и, наконец, чёрным. А когда я начала постепенно проваливаться в тяжёлый полусон-полубред, тяжёлая железная дверь загрохотала, распахнулась, и в подвал втолкнули третьего узника.
Белесого.
С тех пор как я видела Белесого последний раз, он изменился. Заметно похудел, лицо уже не было таким румяным и щекастым, волосы поредели, сквозь них просвечивала намечающаяся лысина. Вместо камуфляжной формы охранника на нём красовались растянутые джинсы и довольно заляпанная футболка. Похоже, что взяли субчика “тёпленьким” и расслабленным.
– Ребята, ну кончайте, а?! – взвыл Белесый, разворачиваясь к двери, через которую его только что не совсем вежливо протолкнули. – Ну пошутили и будя! Я же всё рассказал, зачем…
Дверь равнодушно захлопнулась перед его носом, окончание фразы перешло в забористые ругательства. Мы с Бранко, сидя каждый в своём углу подвала, ошарашенные внезапным и шумным появлением в подвале нового пленника, молчали.
Высказав в закрытую дверь всё, что он думает о сложившейся ситуации, Белесый повернулся и увидел меня. На его лице отобразилась сложная гамма чувств.
– Ты? – наконец устало спросил он. – Ну какого чёрта ты появилась? От тебя одни беды, уйди прочь из моей жизни!
От такого заявления я слегка опешила. Вот это да – оказывается, я же ещё и виновата в его несчастьях?!
– Что?! А ты ничего не забыл?! Я тебя вообще не трогала, ты сам ко мне полез!
– Да если бы я хоть чуть-чуть догадывался, что из этого выйдет!
– А так тебе и надо, будешь знать, как приставать к маленьким девочкам!
– А не хрен маленьким девочкам по заборам лазить и по лесам шастать!
Я уже открыла рот, чтобы обозвать Белесого всеми словами, которым научилась в Оазисе, но тут подал голос Бранко.
– Чего вы разорались? Дайка, это вообще кто?
– А это, – злорадно пояснила я, – педофил, который не на ту девочку наехал и теперь об этом очень жалеет.
– Я не педофил! – рявкнул Белесый, прошёл на середину подвала и плюхнулся на один из стульев, к которым недавно были прикованы мы с Бранко. Трагически обхватил голову руками.
– А кто ты? – не отстала я. – Кто ещё захочет лезть под подол одиннадцатилетней девочке?
На этот раз Белесый не ответил. Вряд ли его заставили промолчать внезапные угрызения совести: скорее всего, он был слишком обеспокоен своей дальнейшей судьбой, чтобы думать о чём-то другом. Зато заинтересовался Бранко.
– А, это тот самый охранник, про которого ты рассказала уроду с паяльником… – парень передёрнул плечами. Свежие ожоги ярко алели на его шее. – А он сам-то, урод этот, кто? Что им от нас надо?
Я постаралась собраться с мыслями и, благо, иных занятий у нас здесь всё равно не было, подробно, с самого начала рассказала Бранко о том, что вышло из нашего не совсем приятного знакомства с Белесым, каким образом он стал причастен к другим и почему оказался здесь.
Бранко слушал внимательно, несколько раз задал уточняющие вопросы, но в основном только кивал в такт моим словам. А когда я иссякла, сказал, брезгливо глядя на Белесого:
– Ну и мразь…
Белесый всё это время так и сидел, сгорбившись, на стуле, не шевелился. Я думала, что не отреагирует он и сейчас, но охранник неожиданно резко вскинул голову и зло уставился на Бранко.
– Мразь, говоришь?! Тебя бы на моё место! Когда бабы сто лет не было и яйца уже пухнут, а перед глазами каждый день эти школьницы мельтешат!
Бранко не удивился внезапным откровениям, невозмутимо парировал:
– Это не повод насиловать ребёнка.
– Да не собирался я её насиловать! – взревел Белесый и даже привстал на стуле. – Просто потискать хотел, хорошенькая же такая… А я на вахте месяцами…
– В частной охране?
Белесый от неожиданности сдулся и плюхнулся обратно на стул. Забормотал:
– В какой частной? Парень, ты с луны свалился?
– Нет, из Сербии, – тем же ровным голосом ответил Бранко, и у Белесого отвисла челюсть.
– Ааааа… западнюк чё-ли?
– Выходит, так.
– А тут чё? А с ней как?
– Долгая история. Так что там с твоей охраной?
Белесый, вся злость которого уже улетучилась, а в глазах светилось живое любопытство, поскрёб намечающуюся плешь.
– Так на Руси везде одна охрана. Вневедомственная. Почти армия. У нас строго, выходных с гулькин нос, отпуска ещё хрен допросишься, если людей не хватает. Я вот уже третий год без отдыха корячусь. Да и зарплата… вот крыша и едет временами. Была бы семья, оно легче, семейных отпускают охотнее, а мне вроде как и незачем.
– Так чего не женишься? Всё лучше, чем на детей прыгать.
Белесый снова уставился на Бранко, как на новые ворота.
– Во ты чудила… Думаешь, так просто взять и жениться? Кто отдаст дочь из хорошей семьи за такого, как я? У меня ж даже жилья своего нет, по съёмным халупам обретаюсь.
Бранко скривился.
– О как. А на девушках не из приличной семьи что, гордость не позволяет жениться? Сам-то какого благородного роду?
– Нормального я роду! – огрызнулся Белесый. – А жену выбирать по уму нужно, ей ещё детей мне рожать.
До этих слов я с любопытством слушала перепалку своих “сокамерников”, но теперь сочла нужным вмешаться:
– На производствах полно хороших девушек. И в приютах вроде нашего. Они все замуж хотят.
– Чииивоо? – тонко протянул Белесый своим прежним мяукающим голосом. – Да меня наши мужики на смех поднимут! Это же днище – ублюдка взять. Думаешь, я не знаю, как дети в ваши коррекционные приюты попадают? От каких родителей?
Я сжала кулаки, вдохнула побольше воздуха, но Бранко опередил меня с ответом.
– Ишь ты, гордые какие! Так и ходите с опухшими яйцами, значит? Или на путан деньги спускаете?
Белесый выразительно постучал пальцем по лбу и закатил глаза.
– Какие путаны, чудик? Здесь тебе не ваша блядская Европа, у нас такого нет.
Я засмеялась. Пожалуй, даже заржала, да так, что чуть не сползла по стенке на пол. Белесый изумлённо воззрился на меня, но ничего не спрашивал, пока я, кое-как просмеявшись и всё ещё фыркая, сумела выдавить:
– Знаешь, где я была два года? В элитном борделе, куда наши чиновники и попы ходили как на работу. Нет у нас такого, ага.
Я снова прыснула, а Белесый вроде смутился.
– Ну… я краем уха слышал что-то, хоть и говорят, что неправда. Да только, если где такое и есть, то нам, простым людям, не по карману.
Бранко тоже улыбался.
– Так как же вы проблему опухших яиц решаете, гордые?
– Да как? По-всякому, – бормотнул Белесый, – что подвернётся. Кто-то вдовушку сговорчивую нашёл, кто-то с замужней тайком договорился… не за просто так, конечно. Кто-то и девицу из простых огулял. А кто вообще по-простецки, какую в тёмном переулке отловил, та и любовь, хе.
Я снова сжала кулаки.
– Уроды…
– Уроды, конечно, – неожиданно легко согласился охранник. – А что делать? Сам-то я не… охота потом евнухом ходить?
– Евнухом? – заинтересовался Бранко. – Что, на Руси за изнасилование, правда, кастрируют? Я думал – сплетни.
– Да не кастрируют, – отмахнулся Белесый. – В смысле, не отрезают там ничего. Но что-то уколют, и потом у тебя до конца жизни даже под гимн не встанет.
– Хоть что-то здесь правильно, – буркнула я себе под нос, но Белесый услышал.
– Правильно, говоришь? А то, что с теми, кто по глупости с замужней спутался, то же самое делают, правильно? Иль кто девицу потоптал, а жениться не захотел? Или этих же ваших, приютских, если гены совсем плохие? Правильно?
Я прищурилась.
– Про приютских в первый раз слышу. Врёшь.
– Ну не всех, конечно, – пошёл на попятный Белесый, – всё-таки не факт, что родившийся от преступника обязательно сам преступником станет, Но если уж натворил что, в колонию там загремел, то обязательно. Чтобы, значит, не размножался, кровь славянскую не портил.
Я вопросительно посмотрела на Бранко, но он заговорил о другом.
– А вот скажи-ка мне, славянин, стоило оно того? Вся ваша традиционность и скрепы – стоили таких жертв? Того, что эта девочка, например, сиротой осталась? Что её и многих других в бордель продали? Что приютским ничего хорошего в жизни не светит? Что ты и другие простые мужики годами нетраханные сидите?
Белесый ответил не сразу. Снова сгорбился на стуле, нахмурил лоб. Наконец сказал задумчиво:
– Я человек маленький, далеко не вижу. Но стоило, наверное. Мы – сверхдержава. Мы выиграли Третью Мировую. Мы чистокровные. Мы сильны духом и Верой в Господа нашего…
Я отключилась. Белесый говорил что-то ещё, всё больше воодушевляясь, но я уже не слушала. Внутри завёлся беспокойный червячок и грыз меня, пусть я пока и не понимала, откуда и почему он взялся. Приютские мальчишки… колонии… славянская кровь…
– Ой, да хорош! – вырвал меня из задумчивости насмешливый голос Бранко. – Думаете, это вы железным занавесом ото всех отгородились? Это вас никто видеть не хочет! На вас вся планета смотрит как на дикарей с ядерными боеголовками! Вы были сверхдержавой, не спорю, пока из космоса обратно в средневековье не скатились. Женщины у вас чистые? А смысл женщине чистоту блюсти, когда её ваш оголодавший до одури брат может в тёмном переулке отлюбить? И какая вообще чистота в недотрахе? Вы – нация свихнувшихся коленопреклонных боговеров!
– Ну ты! – Белесый вновь приподнялся со стула. – Язычок-то прикуси, западнюк. А то не посмотрю, что мы здесь в одной жопе сидим, об стену размажу.
– Ну и размажешь? – устало спросил Бранко. – Правда от этого не изменится.
Как ни странно - это подействовало. Белесый сдулся, вернул задницу на стул, повесил голову. Наступила тишина, и в ней я решила, что настало самое время спросить его о главном.
– Беле… охранник? Так ты им всё разболтал? – я показала глазами на потолок, на огромный дом над нами. – Тем, кто тебя сюда привёз?
– Меня Сергей зовут, – ответил он, не поднимая головы. – Не только разболтал. Ещё позвонил твоим и сказал всё, что мне велели. Своя шкура ближе к телу.
Я съёжилась, натянула разорванное платье до подбородка, почему-то только сейчас почувствовав, как здесь промозгло. Потерянно спросила:
– И что теперь?
– Не теперь, а завтра. Завтра твои друзья за тобой приедут, но встретят, как ты понимаешь, совсем не тебя. Хотя, может, и тебя тоже. Нас, наверное, возьмут с собой, чтобы их бдительность усыпить до поры до времени.
– А ты их видел? – с надеждой спросила я, как будто это ещё имело какое-то значение. – Мою подругу или Дэна… Дениса, который был в лесу, когда… когда мы в первый раз встретились.
– Нет, – ровно отозвался Белесый. – Ко мне вообще лично только один человек приезжал, мужчина. Он и велел ждать тебя, звонить ему, как только ты появишься. А так в основном по телефону.
Мужчина? Уж не Михаил ли Юрьевич? Впрочем, разве это сейчас важно?
– А не сказали, кто приедет за мной?
Только бы не Яринка с Яном! Хотя Ян пусть приезжает, ему отец всё равно ничего по-настоящему плохого не сделает. Но страшно представить, какая расправа может ждать Яринку!
– Не сказали, – пожал плечами Белесый. – Велели только завтра к обеду нам обоим стоять на перекрёстке, что недалеко от приюта.
Перекрёсток дорог. Наверняка тот самый, на котором два года назад, ранним утром, меня и Яринку ждала машина с поднятыми дворниками. Выходит, я всё-таки приду на эту встречу?
– Давайте спать, – неожиданно предложил Бранко. – Как у вас на Руси говорят – утро вечера мудренее.
Мы оттащили от стены и уложили на пол деревянные поддоны, на которых и легли: мы с Бранко вместе, Белесый поодаль. И потянулась для меня бесконечная ночь, полная отчаяния и чувства вины.
Задремать я смогла лишь под утро. Задремала и увидела очень яркий сон. В этом сне мы с Ральфом неторопливо шли по пляжу под жарким летним солнцем. После промозглой сырости подвала это казалось особенно чудесным. И не только это. Со мной был Ральф, он молчал, но я чувствовала его присутствие всем своим существом, и потому было мне хорошо и спокойно. Я знала, что рядом тот, кто неизмеримо сильнее меня, а значит, больше не нужно куда-то бежать, что-то искать, кого-то бояться. Всё решат за меня. Найдут искомое. Защитят от врагов. И шла я по бесконечному пляжу, счастливая…
А потом сон разлетелся на тысячу солнечных осколков, вдребезги разбитый скрежетом отпирающейся железной двери. Ещё ничего не понимая, я рывком села на поддоне, прищурилась на свет.
– Вы двое! – загремел от дверей повелительный голос. – Тёлка и педик! На выход. А ты сиди, морда, тебя не нужно.
Я увидела, как замер в нерешительности Белесый, а Бранко, наоборот, поднялся. Шагнул ко мне, невозмутимо подал руку. Я машинально взялась за неё, встала.
– Ну, шевелитесь! – поторопили от двери.
Я оглянулась на окошко под потолком. Оно было светло-серым. Рассвет? Или уже наступил пасмурный день, и сейчас нас повезут как приманку на встречу с другими? Почему тогда не берут Белесого?
Я замешкалась, но Бранко настойчиво потянул меня за собой и был прав: слабое сопротивление сейчас ни к чему не приведёт, а на сильное я не способна. Снаружи действительно оказалось раннее утро: небо уже посветлело, но солнце пока не взошло. И повели нас не к машине, как я того ожидала, а в дом, в тёмный готический замок Бурхаева. Сам хозяин ждал сразу за порогом, в огромном, но тоже тёмном холле. Мрачно поприветствовал;
– Добренького утречка! А вы востребованные ребята, сколько людей на уши поставили, мне аж спать не дают из-за вас, спозаранку в дом ломятся. Пошли, герои.
Он развернулся и зашагал к неприметной двери возле уходящей наверх изогнутой лестницы. Открыл ее, пропуская нас вперёд с издевательским полупоклоном. Ничего не понимая, я перешагнула порог и оказалась в чём-то вроде кабинета со сплошными книжными стеллажами вместо стен, с массивным письменным столом посередине и мягкими креслами вокруг него. В одном из этих кресел сидела и устало смотрела на нас Ирэн.
Глава 6.
Воссоединение.
Я почему-то не удивилась. Появление Ирэн идеально вписывалось в общую картину тотального невезения. Так уж получилось, что нынче меня неизбежно настигают лица из прошлого: Бурхаев, Белесый, теперь вот она. Вполне ожидаемо.
Отец Яна вошёл следом за нами, прикрыл за собой дверь. Ирэн знакомо приподняла тонкие брови.
– Сударь, могу ли я поговорить с Бранко и Дайникой наедине?
– А вот хрен вам, – злорадно отозвался Бурхаев и прочно уселся в одно из кресел. – Не думаю, что в нашей тесной компании могут быть секреты.
Ирэн поджала губы, но спорить или возмущаться грубым тоном Бурхаева не стала. Перевела взгляд на нас.
– Ну, здравствуйте, – голос-колокольчик звучал устало и приглушенно. И выглядела управляющая бледнее, чем обычно. Я с удовольствием отметила, что синяки и царапины, которыми я наградила её в нашу последнюю встречу, ещё не сошли до конца.
– Здравствуй, Ирочка! – воскликнул Бранко, и его голос, напротив, был непринуждён и весел, словно визит Ирэн его несказанно порадовал. – Не прошло и полгода!
– Да ты садись, Бранко, – Ирэн указала на пустующие кресла, спохватилась и бросила вопросительный взгляд на хозяина дома. Бурхаев милостиво кивнул. – И ты садись, Дайника. Рада видеть тебя… живой.
Последние слова меня не удивили. Надо думать, что с того момента, как ты отдала девушку в собственность жаждущему мести садисту, шансы увидеть её живой резво стремятся к нулю. Потому и отвечать на это лицемерное приветствие я не стала.
– Что с твоими волосами? – Ирэн попыталась изобразить сочувствие, глядя на опалённые свалявшиеся пряди, что остались теперь на моей голове вместо прежней русой шевелюры с изумрудными пёрышками, но это ей не очень хорошо удалось. И я снова промолчала.
Когда мы все устроились напротив друг друга, благо, кресла располагались так, что можно было держать в поле зрения всех присутствующих, повисла неловкая пауза. Нарушил её Бранко, который с каждой минутой выглядел всё увереннее, несмотря на осунувшееся лицо и волдыри ожогов на шее.
– Я так думаю, Ирочка, ты хочешь нам что-то предложить?
Ирэн, хоть и сидела неестественно прямо и подбородок старалась держать высоко, всё равно казалась напуганной и пристыжённой. Её пальцы нервно постукивали по обивке кресла.
– Да, Бранко, хочу. И ты прекрасно знаешь, почему.
– Знаю. А вот Дайника не знает, так что, думаю, ты должна объяснить всё прежде всего ей.
Щёки Ирэн вспыхнули, но ответила она прежним ровным тоном:
– Именно это я и собиралась сделать. Ты позволишь мне продолжить или так и будешь говорить сам?
Бранко поднял перед собой ладони, словно сдаваясь на милость победителя, и устроился поудобнее, всем видом демонстрируя готовность внимательно слушать. Я тоже насторожила уши. Даже Бурхаев выжидательно поёрзал в своём углу.
– Дайника, – Ирэн прокашлялась, скорее от неловкости, чем прочищая горло. – Дайника, между нами произошли некоторые недоразумения. Я понимаю, что после всего этого тебе будет непросто пойти мне навстречу, но для начала хотя бы выслушай.
– Слушаю, – отозвалась я с немалым удивлением. Вот уж чего не ожидала…
– Я поступила… поступила с тобой нечестно, – было видно, что Ирэн с трудом даются эти слова. – Признаю это. Ты имеешь полное право меня ненавидеть. Но сейчас тебе нужно в первую очередь подумать о своей безопасности и своём будущем. Как и мне. И так получилось, что для этого мы нужны друг другу.
Я окончательно перестала что-либо понимать и перевела вопросительный взгляд на Бранко. Он закатил глаза, но пришёл на помощь.
– Ирочка говорит, что Доннел обещал стереть её в порошок за то, что она попыталась его кинуть на деньги. И поэтому Ирочка хочет срочно замириться с его пассией, то бишь с тобой, чтобы ты замолвила за неё словечко, когда злой дядя Ральф ворвётся на Русь. Верно, Ир?
Ирэн дёрнула щекой, но смиренно ответила.
– В общем и целом верно.
– Ральф? – я по-прежнему смотрела только на Бранко. – Обещал за то… подожди…
Я стремительно прокрутила в голове события последних дней, и кажется, догадалась.
– Так ты всё-таки позвонил Ральфу?! От Романа Ильича?
Бранко скромно потупил глаза.
– Разумеется. Пусть я и не ожидал от Роба предательства, но меня несколько насторожило то, как он отвлекал меня от телефонной темы. Поэтому ночью я спустился в его кабинет и сделал звонок без разрешения хозяина. К счастью, код на двери он не поменял с тех пор, как я был вхож в его дом.
Бурхаев в углу хмыкнул. Кажется, одобрительно.
– А мне почему не сказал? – возмутилась я.
– Некогда было, бэби, сама же видишь, как всё закрутилось.
Да уж, закрутилось.
– А что Ральф? Что ты ему рассказал?
Бранко перевёл насмешливый взгляд на Ирэн.
– Да всё, что было, и рассказал. Что Ирочка с Карлом решили… как у вас в пословице говорится… двух маток сосать? И с Доннела взять денег за тебя, и с Ховрина. Но всё пошло не по плану, ты вышибла Ховрину глаз, и этот факт так его разозлил, что Ирочке не осталось ничего иного, как отдать ему тебя в качестве компенсации за физический и моральный ущерб. Мне вот только интересно, как она собиралась объяснить Ральфу твоё исчезновение? А, Ир? Что придумала?
Ирэн сидела бледная, с плотно сжатыми губами, но по-прежнему прямо. И ответила почти без паузы.
– Сказала бы, что Дайника утопилась в Русалкиной яме.
– С чего бы мне топиться? – изумилась я.
Ирэн пожала плечами.
– Например, с того, что Ральф больше не приедет. Ты подумала, что он тебя бросил. А работать с другими мужчинами не хотела. Девочки в Оазисе топились по разным причинам, его бы это не удивило.
– Ох и сука ты, Ира, – покачал головой Бранко, и даже Бурхаев что-то хрюкнул, не то осуждающе, не то, наоборот, с одобрением.
– Нет, Бранко, – наконец Ирэн позволила себе проявить эмоцию, и этой эмоцией была плохо сдерживаемая ярость. – Сука – это ты. Так предателей и стукачей на Руси называют. В определённых кругах. Тебе подходит.
Бранко не смутился.
– Я не сука, Ирочка, и я вас не предавал. Потому что никогда вам не служил. Я просто сотрудничал с вами, не более. Пока мне это было удобно. Ты ведь раньше была неплохой бабой, даже по-своему справедливой. И зверств не творила. Деньги в голову ударили?
– Не твоё дело!
– Согласен, не моё. Но тогда и ты не жди от меня объяснений. Хотя кое-что всё-таки поясню. Видишь ли, Ирочка, я Доннелу за многое благодарен и не хотел смотреть на то, как вы его обманываете. И Дайнику жалко. Она не заслужила того, на что ты её обрекла.
Спасибо, Бранко.
– Тут бы я поспорил, – прокряхтел из своего кресла Бурхаев. – Девка слишком ушлая для своего возраста. Надеюсь, сударыня, ваше предложение будет весьма щедрым, она того стоит.
Я открыла рот, чтобы спросить, о каком ещё, мать его, предложении идёт речь, но, видимо, Ирэн уже самой хотелось поскорее закончить этот тягостный разговор, и она решительно заявила:
– Я собираюсь заплатить сударю Бурхаеву приличные деньги за то, чтобы он отпустил вас двоих. От вас же требуется вернуться со мной в Оазис...
– И всё? – иронично уточнил Бранко.
– Ты дашь мне хоть что-то договорить до конца, или нет?! – взвилась Ирэн, но сразу взяла себя в руки, улыбнулась. – Не всё, разумеется. Я предлагаю нам зарыть топор войны и подумать об общей выгоде.
– И в чём здесь наша выгода?
– Вы возвращаетесь в Оазис и живёте там как у Христа за пазухой до приезда Доннела. Дайника, тебя никто даже не потревожит, обещаю, никаких гостей, никакой работы. Бранко, ты, если захочешь работать – пожалуйста, как стилист, тату-мастер и художник ты нам по-прежнему нужен. На массаж, в термы, на ухаживающие процедуры можете ходить бесплатно. Каждому выделю номер в одной из гостиниц, на выбор. Все заведения на острове можете посещать как вип-гости, по безлимиту, охрану предупрежу, слова не скажут.
Не стану врать, будто такие перспективы совсем меня не прельстили. После долгой дороги до Москвы, после грязного и сырого подвала я чувствовала себя донельзя усталой и опустошённой, физически и морально. И короткое, но яркое напоминание об удовольствиях Оазиса прозвучало очень соблазняюще. На миг я даже почувствовала всем телом тепло южного солнца и запах свежей выпечки, доносящийся из прибрежного кафе…
– И что мы должны для этого сделать? – даже голос прозвучал как-то жалко, просяще, за что я мысленно тут же обругала себя последними словами.