Весна и лето 1970 года прошли для меня, по выражению одного издрузей-штангистов, в "чёрной пахоте". Мы с Плюкфельдером всё-таки надеялись попасть на основные соревнования года: чемпионаты Европы и мира. Но на европейское первенство сборная уехала без меня. Оставался мировой чемпионат в американском городе Колумбус.
В августе я получил вызов на тренировочный сбор в главную команду страны. Он проводился в Обнинске. Это, конечно, уже большая честь, и я был безмерно рад. Тренироваться в одном коллективе с Геннадием Иванченко, Василием Колотовым, Василием Алексеевым — рекордсменами мира и Европы, а может быть, и выступать вместе с ними — об этом я мечтал всегда. Особенно мне хотелось встретиться с прославленным советским тяжеловесом Яаном Тальтсом.
Тальтс привлекал моё внимание давно, ещё с 1967 года. Тогда он первым среди полутяжеловесов планеты набрал 500 кг в сумме троеборье. В то время это прозвучало не менее эффектно, чем недавние 600 кг Алексеева или 500 кгИванченко.
Потом я видел Тальтса на нескольких соревнованиях. Мне нравилась его уверенная, элегантная манера держаться, отточенная техника. В выступлении эстонского штангиста чувствовалась ясная мысль. Тальтс на любых соревнованиях работал в полную силу, всего себя отдавал борьбе. Ну и, конечно, впечатляли результаты чемпиона мира в первом тяжёлом весе...
С понятной робостью подошёл я к прославленному силачу на первой вечерней прогулке в Обнинске. Он сам шагнул мне навстречу и первый протянул руку.
— Ригерт, — представился я.
— Слышал. Видел. Я думаю, поедешь на первенство мира. Ты умеешь драться.
Я в жизни не слышал более приятных слов, да ещё от такого человека, как Тальтс. Подобно большинству жителей прибалтийских республик, таллинец многословием не отличался и обычно обдумывал свои слова. Стоит ли распространяться, как подбодрила меня его эта оценка — меня, новичка сборной, имевшего ещё кучу всяких недостатков? Но вот титулованный, опытный спортсмен говорил мне не о них, а о моих положительных сторонах. Это удваивало силы и желание встать в одну шеренгу с такими людьми.
Я многому научился у Яана Тальтса за время совместных тренировок и выступлений в сборной команде страны. Иногда мне приходилось слышать мнение, что Тальтс несколько высокомерен. Никогда не соглашусь с этим. Да, он сдержанный человек и даже порой кажется замкнутым. Но это можно понять — слава имеет оборотную сторону, и Тальтс таким образом защищается от излишнего внимания многочисленных любителей тяжёлой атлетики. Правда и то, что с ним никто не держал себя запанибрата — Яан всегда знал себе цену. Он никогда не давал советов, если его об этом не просили, и не любил поучать молодых атлетов. Но если кому-либо действительно нужна была помощь, то секретов Тальтс не таил.
Бывало, бьёшься на тренировке над техникой толчка. Никак не идёт он от груди. И так пробуешь, и этак. Тальтс на соседнем помосте тренируется по своему плану. Как всегда, он предельно сосредоточен и не обращает внимания на окружающих. Но я должен заметить: даже просто смотреть на Яана — это уже неплохая школа. Какая культура тренировки у этого атлета! Каждое упражнение выверено, "подогнано" под себя. Их последовательность обусловлена тренировочным заданием. Тальтс, как всегда, знает, что и зачем надо делать. И подумать только, тренируется эстонский силач, по сути, самостоятельно! Видно, он давно уже стал сам для себя незаменимым тренером. Но какая самодисциплина и светлая голова нужны для этого!
Итак, я корчусь под штангой десятый раз, а толчок всё "не идёт". Наконец не выдерживаю.
— Яан, у тебя сегодня по плану есть толчок?
— Нет. А что, надо толкать?
Тальтс уже понимает, в чём дело. Минут пятнадцать я наблюдаю за его уверенными движениями, и вот нужная "деталь" наконец найдена. Я подхожу к штанге, "прокручиваю" в голове только что увиденную картину толчка Яана Тальтса — и правильно поднимаю вес! 4
Тальтс доволен. Он подмигивает мне и, против обыкновения, разражается целой речью. У меня в ушах и сейчас звучит его голос с характерным прибалтийским акцентом:
— Надо иметь много смелость, чтобы толкать штангу от груди вверх. Встал — ты уже почти умер. Бывает, света не видишь, ничего не видишь. Предельный вес! А ты соберись — и толкай! 5 И не только смелость важна. Надо правильно толкать!
И сейчас со мной это бывает: встанешь со штангой — "почти умер": сердце колотится где-то в глотке, колени ходят ходуном, а на ключицы раскалённым прутом давит гриф штанги. Вот в такие моменты надо дать себе команды: вверх, толкать, упираться, держать! Мне не раз приходилось слышать, как некоторые штангисты трактуют технику толчка: толкнул, "освободился", затем "подставил ноги" — и штанга наверху. Не знаю, как им удаётся так расчленить свои движения. Когда вес предельный, никакая техника тебя не выручит, если не умеешь "упираться" из последних сил и даже больше.
Самое обидное, когда атлет не может толкнуть штангу от груди. Столько труда он затратил — взял на грудь, встал из глубокого подседа — и растерялся. У нас ведь, как и в лёгкой атлетике, на финише важно уметь отдать всё.
— В момент "подрыва" тоже нужна смелость, — говорил мне Яан Тальтс. — Ты уходишь под штангу, сейчас она на тебя будет наваливаться. Встречай её, как мужчина!
Он очень не любил, когда на соревнованиях атлет "дотянет" штангу до колен, подержит, да и бросит.
— "Тягу" делают на тренировке, — морщась, говорил Тальтс в таких случаях. — А если ты вышел на соревнования, то не смеши людей. Борись. Или не выходи совсем.
Этому большому искусству — быть на помосте бойцом — я и учился у Яана Тальтса, одного из лучших штангистов современности.
В том, что Тальтс действительно изумительный атлет, мне пришлось убедиться очень скоро. Ещё когда мы были на тренировочном сборе, разнеслась весть о том, что путём всяческих закулисных махинаций Тальтса хотят лишить звания чемпиона мира, которое он честно завоевал в Варшаве в прошлом году. Чемпионом, как ни странно, Международная Федерация тяжёлой атлетики, возглавляемая американцем Кларенсом Джонсоном, решила провозгласить занявшего второе место американца Роберта Беднарского. Такое сообщение могло выбить из колеи кого угодно. Тальтса же оно заставило лишь предельно мобилизоваться. Кажется, наши спортивные руководители переживали гораздо больше самого "потерпевшего". Тальтс же готовился, встретившись с Беднарским лицом к лицу, доказать свою правоту на помосте.
Это неприятное сообщение было для меня как вестник приближавшейся бури, которая называлась чемпионатом мира. Я начал понимать, что выступать в чужом краю — это не то, что поднимать штангу в Ташкенте или в Вильнюсе.Умом-то я это понимал. Но что может заменить собственный опыт? Будучи мастером спорта СССР международного класса, я ещё не участвовал ни в одних международных соревнованиях. И вообще никогда не бывал за границей. Открывать Америку мне предстояло в полном смысле этого слова, так как в сборную страны меня всё же включили.
Правда, к тому времени довольно неожиданно стал бурно расти мой собственный вес. Незадолго до чемпионата мира тренеры сборной держали совет, выступать ли мне в новой, полутяжёлой, весовой категории или оставаться в средней. Судя по тренировочным результатам, я мог неплохо выступить в полутяжёлом весе, где первым номером был заявлен рекордсмен мира Василий Колотов. Тренеры определили мою готовность приблизительнона 515 кг в сумме троеборья. С таким результатом можно было рассчитывать в Колумбусе на призовое место.
Я был совсем не прочь попробовать себя в новой весовой категории, но... тренеры решили заявить меня в среднем весе, и мне пришлось "сгонять" около четырёх килограммов. Эта процедура была для меня ещё в диковинку. Обычно, выступая на соревнованиях, я был "недовеском", то есть самым лёгким среди средневесов штангистом. На зависть сгонщикам веса, я мог есть и пить всё, что мне заблагорассудится и в любом количестве.
А тут пришлось ограничивать себя в каждой котлетке, рассчитывать, можно или нет выпить после обеда стакан компота... Короче, сгонка веса немного выбила меня из колеи. Тем не менее вскоре я весил ровно столько, сколько нужно.
Но не это оказалось для меня главной сложностью. Говорят, что даже туристы, впервые выезжающие за границу, какое-то время чувствуют себя "не в своей тарелке". Я в полной мере понял, что это за ощущение, когда наш самолёт после двенадцатичасового перелёта приземлился в аэропорту имени Джона Кеннеди.
У меня, конечно, был кое-какой опыт дальних поездок и выступлений в разных городах. Но то ведь были наши города, пусть они и отстояли друг от друга на тысячи километров. И вдобавок, в первый год выступлений мне их некогда было особенно рассматривать. Я волновался, не до любопытства было. Так или иначе, но с первых своих шагов по Америке я, деревенский по сути парень, был просто ошеломлён. Это, наверное, будет наиболее правильным определением тогдашнего моего состояния.
Человек я впечатлительный, и, естественно, аэропорт Кеннеди, Нью-Йорк,Бродвей равнодушным оставить меня не могли. Новое, непривычное было на каждом шагу. Мы шагали по современному комфортабельному залу аэропорта, а навстречу нам бесцельно брели молодые люди в невиданных лохмотьях, босые, страшно грязные. Потом мы увидели, как среди гулявших по бульвару людей марширует пожилой мужчина в коричневой форме. На голове — стальной шлем с фашистской свастикой, на рукаве — такая же повязка. На него никто не обращал внимания, как будто он шёл в белой панаме.
Ну и, конечно, "свобода нравов". В кинотеатре мне всё время казалось, что на меня оглядываются зрители, и я боялся смотреть по сторонам. На, видя, что никто даже и не думает смотреть в мою сторону, я потихоньку выбрался из зала с пылающими от новизны впечатлений ушами. Больше фильмы "о любви" я в Америке смотреть не ходил.
С первого и до последнего дня пребывания в США нас преследовал запах ментола. Стояла жара, а американцы считают, что ментол создаёт иллюзию прохлады. Они курят сигареты с ментолом, жуют ментоловые резинки и т.д.Порой казалось, что даже бифштексы в ресторане тоже пахнут ментолом.
Чемпионат мира 1970 года в Колумбусе заслужил печальную славу. Он проходил, можно утверждать, в обстановке неприкрытой дискриминации атлетов социалистических стран. Слухи о присуждении звания чемпиона мира американцу Роберту Беднарскому, к сожалению, подтвердились. Пользуясь голосами угодливых представителей тех капиталистических стран, где о штанге имеют самое смутное представление, руководители Международной Федерации тяжёлой атлетики сумели узаконить своё абсолютно несправедливое решение: Яана Тальтса накануне ответственного старта всё-таки лишили звания чемпиона мира. Это был точно рассчитанный психологический удар не только по Тальтсу, но и по всей советской команде.
Но на этом грязная игра не закончилась. Путём сомнительных антидопинговых проверок в ходе чемпионата был снят ряд результатов, показанных штангистами из социалистических стран. Делалось всё, чтобысборная СССР проиграла мировое первенство. В канун выступления Василия Алексеева ему не давали спать телефонные звонки, кто-то несколько раз стучал в дверь... Обстановка была нервозной. Все эти происшествия, хотя и не касались непосредственно меня, воспринимались очень остро. За две недели не было ночи, чтобы я спал спокойно — всё время "переваривал" дневные впечатления.
От нашей команды были заявлены в среднем весе два участника: Геннадий Иванченко и я. Сильным и опытным соперником считался поляк Норберт Озимек. С первого и до последнего дня чемпионата шла острая командная борьба между нашей и польской сборными. Удачно выступив в более лёгких весовых категориях, лидерство захватила команда Польской Народной Республики. Мы всё время находились в роли догоняющих. Вот почему для командной борьбы имело огромное значение каждое выступление, каждое очко. Об этом нам говорили перед соревнованиями спортивные руководители сборной. Но слова доходили до моего сознания, как сквозь вату.
Наконец эти соревнования начались. Впервые в жизни мои ноги коснулись международного помоста. И где? За тридевять земель. Далеко занесло тебя, Давид, увлечение штангой... Я всё время думал что-то в этом роде вместо того, чтобы по-деловому, сосредоточенно настроиться на борьбу со штангой и с соперниками. Соревнования в жиме прошли как во сне. Я чувствовал, что координация движений у меня нарушена, — возможно, сказывалась сгонка веса. Не помню даже, легко или тяжело, но я зафиксировал 152,5 кг. Основные соперники, Иванченко и Озимек, ушли вперёд.
Начался рывок, и я немного успокоился. Как-никак это моё любимое упражнение. Я чувствовал, что здесь могу бороться с лидерами по крайней мере на равных. В общем, так и получилось. И хотя золотую медаль за первенство в рывке завоевал Гена Иванченко, поднявший 150 кг, я отнёс свой проигрыш к невезению. Дело в том, что когда я вставал со 150-килограммовой штангой над головой, то не заметил отставшую от помоста резинку, зацепился за неё ногой и уронил снаряд. Досадно. Я ведь был легче Гены, мог выиграть. А так занял второе место с результатом 147,5 кг.
В толчке же развернулись события, о которых потом много и с удовольствием писали журналисты. Зрителям соревнования тоже понравились. Ещё бы, такой накал страстей!
А я? Я просто чувствовал, что ничего не могу поделать со штангойвесом 182,5 кг. Этот вес, бывший для меня давно пройденным этапом, вдруг начал давить на грудь тяжестью трёхэтажного дома. И если в первой попытке я ещё как-то боролся с ним и даже держал несколько мгновений вверху, мотаясь при этом по всему помосту, то вторая попытка вселила ужас в сердца наших тренеров. Я вообще не смог встать из подседа, грохнулся на помост рядом со штангой и какое-то время сидел там, мало что соображая.
Но в жизни человека бывают и счастливые минуты прозрения. Мне довелось испытать это на себе. Сидя в глубоком шезлонге, я отдыхал перед третьей попыткой. Наклонившись ко мне, о чём-то возбуждённо говорил старший тренер сборной Алексей Сидорович Медведев. Наверное, он говорил о том, что, если я не подниму сейчас снаряд, то наша команда ни за что не догонит польских спортсменов и что я должен во что бы то ни стало собрать все свои силы и спасти толчок... Я расслабленно кивал головой, — что, видно, мало обнадёживало Медведева. Наконец то ли нечаянно, то ли нарочно, он, растирая мне плечи, задел Герб СССР на моём красном трико. Как обожжённый вскочил я с шезлонга. Окружающее вдруг обрело реальность. Как я мог расслабиться, как мог позволить себе оглохнуть и ослепнуть, забыть, для чего летел сюда, за тридевять земель? Ведь в пропахшем ментолом зрительном зале многие сейчас с удовольствием ждали, чтобы этот советский парень в очередной раз грохнулся на помост вместе со штангой и чтобы сборная СССР распрощалась с надеждами на чемпионский титул в командном зачёте!
А товарищи, а тренеры? Они доверили мне честь защищать престиж советского спорта, — а я ведь знал, сколько прекрасных бойцов остались дома, не вошли в команду, хотя, может быть, имели на это больше прав, чем я...
Я почувствовал, как закипела кровь, почувствовал жажду борьбы. Да пусть я лучше умру на помосте, чем не возьму этот вес!
Вот так, к третьей попытке, очнулся человек. Фотография напоминает мне об этих мгновениях: штанга лежит на груди, глаза прикрыты, зубы блестят... Да, в тот момент мне было не до красоты...
Когда я вышел в зал, он приглушённо рокотал. "Ждут", — подумал я. Ох, и тяжело тянул штангу, а из подседа вставал ещё тяжелее... Я вставал, и зал тоже потихоньку вставал. Многие никак не ожидали, что я встану.
Немного постояв, я почувствовал, что шоковое состояние проходит. Ну, пора! Я толкнул штангу и долго не хотел бросать, чтобы судьи поняли, что весвсё-таки взят. И чтобы сам понял, как надо соревноваться на чемпионате мира.
На меня сразу налетели тренеры и ребята, принялись поздравлять и обнимать. А зрители ещё минут пятнадцать не садились — вызывали, как актёра. Ну, зрителям чем острее ситуация, тем лучше. К моему удивлению, и пресса, и руководители нашей федерации тяжёлой атлетики расценили моё выступление как успешное. Я занял третье место с результатом 482,5 кг, проиграв "серебро" Озимеку лишь по собственному весу. Первым, понятно, стал Гена Иванченко.
Многие спортивные журналы писали в своих отчётах и очерках о том, что в Колумбусе Ригерт проявил большое мужество, совершил спортивный подвиги т.д. Но я думаю, что просто не потерял тогда самообладания и выполнил то, на что был в тот момент вполне способен. Даже меньше. Позже в моей спортивной биографии бывали моменты, когда надо было действительно, стиснув зубы, заставлять себя в интересах команды выходить на помост. Вот в таких случаях ещё можно вести речь о мужестве. А в общем, это настолько высокое слово, что употреблять его надо как можно реже. Чтобы оно не входило в привычку.
Кто действительно был молодцом в Колумбусе, так это Яан Тальтс. Столкнувшись с явной несправедливостью, он остался таким же несгибаемым бойцом, как и всегда.
— На помосте разберёмся, кто сильнее, — говорил он перед соревнованиями. Новоявленный "чемпион мира" Роберт Беднарский явно нервничал. Это было очень заметно.
Мы пришли на состязания штангистов первого тяжёлого веса всей командой и от души поздравили Тальтса с заслуженной победой. А вконец раздосадованный Беднарский проиграл не только Яану, но и молодому болгарскому атлету Александру Крайчеву. Действительно, помост всегда рассудит, кто есть кто.
Победную точку поставил в выступлении советской команды мой земляк Василий Алексеев. Он вёл спор с американскими штангистами — тяжеловесом Патерой и чемпионом мира Дьюбом. Накануне соревнований эти американские спортсмены вместе с Беднарским были приняты президентом США Ричардом Никсоном и пообещали обязательно выиграть у сборной СССР. Но Алексеев не оставил им никаких надежд на победу. Приз за первое место на чемпионатемира 1970 года увозила из Колумбуса сборная Советского Союза. Кроме Алексеева, Тальтса и Иванченко чемпионами мира стали Василий Колотов и Виктор Куренцов.
Закалка борьбой
Как-то раз в шахтинском драматическом театре на встрече ведущих спортсменов города с общественностью выступал Рудольф Владимирович Плюкфельдер. Он рассказывал о своей работе, о ребятах из нашей секции. Отвечая на традиционный вопрос о планах — своих и учеников — он, в частности, сказал:
— Давид Ригерт свои выступления в среднем весе заканчивает. Он переходит в полутяжёлый вес и через полгода, надеюсь, будет бить в нём мировые рекорды.
Для большинства это было неожиданностью. Но мы с Плюкфельдером ещё перед чемпионатом мира решили, что я в последний раз выступаю в средней весовой категории, хотя многие, в том числе и тренеры сборной страны, отговаривали нас от этого шага. Их доводы были вескими — там же Василий Колотов! И в самом деле, позиции полутяжеловеса Колотова казались неприступными. Только что в Колумбусе он стал одним из главных героев чемпионата, установив за несколько часов сразу четыре мировых рекорда!
Выхода у нас, однако, не было. Я чувствовал, что мышечная масса бурно растёт, и это было естественно: мне исполнилось уже 23 года. Интенсивные тренировки, железный режим и хорошее питание выполняли своё дело. Изнурять себя в таком возрасте постоянными и, вдобавок, значительными сгонками веса было неразумно. Я чувствовал, что, не сбрось я четыре килограмма перед Колумбусом, мог бы вполне успешно выступить там в полутяжёлом весе. Думаю, что ниже третьего места я не опустился бы.
Вскоре представился подходящий случай проверить нашу правоту. В Волгограде проходило первенство Российской Федерации. Я весил в ту порувсего 84 килограмма 200 граммов. Стоило разок сходить в баньку, сбросить около полутора килограммов, и я мог свободно выступать в среднем весе. Полтора килограмма не страшно сгонять и юноше. Но мы с Плюкфельдером решили не откладывать дело в долгий ящик и попробовать силы в полутяжёлом весе.
Против всех ожиданий, дебют оказался более чем успешным. И главное — не в сумме троеборья, хотя с этим результатом (515 кг) я был бы в Колумбусе серебряным призёром. Я установил свой первый в жизни мировой рекорд! Причём именно в рывке. То, что не удавалось сделать в среднем весе (153 кг,напоминаю, мне так и не покорились), получилось с первого раза в полутяжёлом. Для этого пришлось поднять почти на 10 кг больше — 162 кг. Я стоял под штангой и не мог сдержать счастливой улыбки. Похоже, что теперь я понял, как устанавливают мировые рекорды!
Но что было самое интересное: когда после соревнований я встал на весы, они показали... 82 килограмма 500 граммов. Тютелька в тютельку средневес! Однако о том, чтобы возвращаться в эту весовую категорию, уже не было и речи.
Мне и сейчас приятно вспомнить 1971 год. Кажется, получалось всё, чего я мог желать. За это время было установлено двенадцать мировых рекордов. Соревнования проходили одно интереснее другого. Что и понятно: когда выигрываешь, выступать всегда интереснее, чем когда проигрываешь... А впрочем, иной проигрыш стоит двух побед — как, например, это было у меня в Колумбусе.
Но туда я ехал зелёным новичком, фамилия Ригерт никому ничего не говорила. Иное дело, когда у тебя за плечами полдюжины совершенно "свеженьких" мировых рекордов и ты заявлен на чемпионате Европы первым номером сборной команды СССР в полутяжёлом весе. На чемпионат континента в Софии в этой весовой категории собралась солидная дружина атлетов, и среди них, например, шведские спортсмены Юханссон и Беттенбург, не раз устанавливавшие рекорды мира. Да и сумма троеборья у Юханссона была всегона 2,5 килограмма меньше моего мирового рекорда (542,5 кг). Так что, хотя я и считался фаворитом, душевного спокойствия не было. Упорно муссировались слухи, что на этот раз шведы сильны, как никогда, и первое место уступать не собираются.
Они впрямь были сильны, это я понял сразу, как только приехал в Софию. По тренировочному залу уверенно расхаживали два бородатых человека с мощными бицепсами и широкими спинами. У обоих вес был, наверное,за 90 килограммов. Я взглянул на себя в зеркало. Увы, по сравнению с этими парнями я выглядел мальчишкой. Позже протокол взвешивания подтвердил это: я оказался самым лёгким полутяжеловесом чемпионата.
Однако желания бороться от этого не убавилось. Я чувствовал, что за последнее время тоже стал очень сильным. И не вдруг: Рудольф Владимирович обратил внимание, что я уступаю многим своим соперникам именно в силе. Вот почему даже в ущерб, например, технике рывка мы основательно взялись за развитие силы. Рост результатов в рывке на время приостановился, но это нас не испугало. Наверстаем! Зато улучшились показатели в жиме — движении, которое у меня обычно отставало, — и, главное, в толчке.
Отправляясь на софийский чемпионат Европы, я планировал ход борьбы примерно так: в жиме проигрываю шведским спортсменам, но не очень много. В рывке всё это отыгрываю. В толчке выступаю на равных или чуть лучше. Никакое место, кроме первого, удовлетворить нас с Плюкфельдером не могло.
Но Бу Юханссон, мой главный на этих соревнованиях соперник, тоже, как выяснилось, был в прекрасной форме. Состязание в жиме он начал весьма убедительно, показав результат 182,5 кг. У меня же к тому времени техника жима всё ещё оставляла желать лучшего. И несмотря на то, что физически я чувствовал себя превосходно, зафиксировать сумел лишь 172,5 кг. Это оказалось весьма неприятным сюрпризом: больше 7,5 кг я в первом движении проигрывать никак не собирался. А теперь попробуй достань соперника, когда унего 10 килограммов "форы"!
Вдобавок Юханссон был в тот вечер в ударе. Ему всё удавалось, как никогда раньше. Большая группа шведских туристов, я думаю, надорвала голосовые связки, видя, как молодецки ведёт он борьбу на европейском помосте.
Даже рывок, в котором Бу обычно никогда не блистал, он провёл на сей раз удачно, подняв 155 кг. Я, правда, отыграл в этом движении 5 килограммов,зафиксировав 160 кг. Дышать стало немного легче. И задача стояла хотя и трудная, но не безнадёжная. Я ведь был легче шведского атлета и, стало быть, при одинаковом результате выходил вперёд. Имел, можно считать,фору 2,5 килограмма. Так что фактически Юханссон был впереди меня перед толчком всего на 5 килограммов. Жить ещё можно!
Но Юханссону, по-моему, так не казалось. Что-то уж больно рано в шведской сборной послышались громкие голоса и смех. Наверное, Бу тоже надеялся на свой толчок. "Ну что ж, поборемся..." — подумал я.
Я думаю, зрителям в тот вечер было на что посмотреть. Эмоции захлёстывали и помост, и зал, и даже судейские столики.
Надо заметить, что на тех соревнованиях мне впервые пришлось выступать со штангой шведского производства. Снаряд это отличный — гриф "мягкий", эластичный, блины облиты резиной. В общем, такую штангу поднимать одно удовольствие. Но... если уже имеешь навык. На последней тренировке я, правда, поднимал именно такой снаряд. Но ведь это была именно последняя перед соревнованиями тренировка, и "прочувствовать" штангу на больших весах я не мог — ходить на них было бы неразумно. Юханссон, конечно, о таких пустяках не думал — для него шведская штанга являлась привычной. Мне же пришлось вносить коррективы в свою технику по ходу состязаний.
Первая встреча со шведской штангой в толчке оказалась неудачной. Я довольно легко взял её на грудь и встал. Но когда вытолкнул 195 кг на выпрямленные руки, штанга тут же показала свой норов. Наши более жёсткие штанги в таком положении "молчат", а эта забилась, как живая. От неожиданности я качнулся вперёд. Штанга начала падать, а когда почти два центнера падают, подхватить их невозможно. Инстинктивно я попытался это сделать, но...
Зато во второй попытке я уже понял, что это за "зверь", шведская штанга. Долго стоял с нею на груди, прислушивался к тому, как ведут себя "концы", нет ли разнобоя в их качке. 6 И, когда снаряд успокоился, поймал момент и послал штангу вверх. Со стороны, наверное, это выглядело как очень тяжёлая попытка. Но я так не считал. Я поймал нужное движение! Появилась уверенность в себе, в том, что сегодняшние соревнования я не проиграю.
Ну, а шведы, увидев, как туго идёт у меня дело, совсем списали меня со счетов. Тем более что Юханссон блестяще толкнул 200 кг. В зале уже творилосьчто-то невообразимое, шведского атлета обнимали земляки, тренеры, его даже начали качать... О том, что у меня в запасе имеется ещё одна попытка, забыли все — даже судьи.
Проходили минута за минутой, а меня никто не вызывал на помост. Я начал нервничать. Но тут первым за судейским столиком опомнился Оскар Стейт, ответственный секретарь Международной Федерации тяжёлой атлетики. Я услышал его торопливый и как бы извиняющийся голос:
— На помост вызывается Давид Ригерт, Советский Союз. Третий зачётный подход.
Тут только все обратили внимание, что на демонстрационном табло давно уже горит число 205. Вес, который я заявил. Это было на 2 килограмма больше официального мирового рекорда. Только такой вес мог принести мне победу.
Когда я брал штангу на грудь, то понял, что можно было заказыватьи 210 кг. С удовольствием подержал я штангу на выпрямленных кверху руках и бережно опустил её на помост. Хороший снаряд, ничего не скажешь!
Юханссон бросил полотенце в лицо своему тренеру и в страшном возбуждении заметался по залу, что-то выкрикивая. Он никак не ожидал от меня такой прыти. Но потом Бу всё же успокоился, подошёл ко мне и поздравил с победой.
Я первый раз стоял на высшей ступеньке пьедестала почёта, слушая гимн своей Родины.
На чемпионате мира 1971 года от сборной СССР в полутяжёлом весе выступали двое: Василий Колотов и я. Чемпионат проходил в перуанском городе Лима, в высокогорье. Куда только не забросит спортсмена судьба! В команде у нас было много дебютантов, но выступили они хорошо. Чемпионами мира впервые стали Г.Четин, В.Каныгин, Б.Павлов, Ю.Козин и я. Отстоял своё высокое звание и наш капитан В.Алексеев.
Соревнования эти не оставили яркого следа в моей памяти. Звание чемпиона мира, конечно, одно из самых почётных для спортсмена. Но я гораздо больше был рад, когда выиграл в Софии чемпионат Европы, да ещё в такой захватывающей борьбе. Там я после победы два дня земли под собой не чуял. А здесь ощутил лишь мимолётную радость, и только. Может быть, это покажется нескромным, но новую победу мы с Рудольфом Владимировичем восприняли как закономерность.
Опыт рос от соревнования к соревнованию. Я уже довольно хорошо знал себя. У меня выработалась своя повадка, тактика, я научился взвешивать каждый свой шаг, с полувзгляда оценивать готовность основных соперников. В Лиме они были мне хорошо знакомы — Василий Колотов и Бу Юханссон. Но шведский атлет оказался далеко не в той форме, что была у него в Софии, а от Колотова я оторвался уже в рывке. Так что напряжённой борьбы не получилось. Сумма троеборья, которой хватило для победы — 542,5 кг, складывалась так: жим— 177,5 кг, рывок — 162,5 кг, толчок — 202,5 кг. Второе место срезультатом 535 кг занял Василий Колотов.
"Самый большой неудачник Олимпиады"
Как мне хочется никогда в жизни не приниматься за главу с таким вот названием... Но что сделаешь — учиться ведь нужно не только на победах. Как гласит старая русская пословица, "за одного битого двух небитых дают". Для меня дорого всё, что пережито в спорте, — и хорошее, и плохое...
А ведь ничто не предвещало той драмы, которая разыгралась на Олимпийских играх 1972 года в Мюнхене. Сразу после чемпионата мира в Лиме мы с Рудольфом Владимировичем составили точный план подготовки с тем, чтобы пик моей спортивной формы пришёлся именно на Олимпийские игры. Над этим планом нам пришлось изрядно поломать головы. Стоит ли распространяться, что такое Олимпийские игры для любого спортсмена? Не бывает титула выше титула олимпийского чемпиона, и не зря это звание присваивается спортсменам навечно и не допускает никакой неприятной приставки вроде "экс". Конечно, я мечтал об олимпийских баталиях и серьёзнейшим образом готовился к ним.
Результаты наших интенсивных, насыщенных разнообразными упражнениями тренировок не замедлили сказаться. Так, ещё недавно у меня отставал в развитии верхний плечевой пояс. Это меня постоянно беспокоило. Но однажды я совершенно случайно "подсмотрел" у одесского штангиста Валерия Кухарского очень интересное упражнение для развития брюшного пресса и рук. Нужно было лечь горизонтально на скамью, закрепить голени, а на грудь взять штангу. Затем одновременно стараться выжать её и подняться в сед. Упражнение, надо заметить, не из лёгких. Но я обратил внимание на Валеркин пресс: он был развит великолепно, гораздо лучше, чем у меня. Валерий уверял, что это — результат хитрого упражнения.
Я попробовал это упражнение раз, другой, третий. Мышцы невыносимо болели, но, значит, они получали основательную нагрузку. Вскоре я мог уже взваливать на грудь довольно ощутимый вес и вставать с ним. И на первых же соревнованиях убедился, что мои старания не пропали даром.
Это было в конце 1971 года, на розыгрыше Кубка СССР в Ереване. В первом же подходе я не побоялся пойти на свой личный рекорд в жиме. Я никогда не отличался в этом движении, а тут поднял сразу 185 кг! И, чувствуя себя в ударе, захотел даже побить мировой рекорд — 195 кг. Но, хотя я и сильно окреп за последнее время, видно, всё же был к этому не готов — и пресс, и руки не справились с огромным весом. Тем не менее на тех соревнованиях я улучшил мировой рекорд в сумме троеборья — 552,5 кг. Всё шло строго по плану и даже чуть лучше, потому что я рассчитывал закончить 1971 год с суммойтроеборья 550 кг.
Но не зря, наверное, говорят, что слишком хорошо — это тоже не хорошо. А я в начале 1972 года попал как раз в такую полосу: что ни соревнования, то победа и рекорды. Я не скупился на килограммы — сколько мог, столько и "выдавал". Всем это страшно нравилось, и мне самому в том числе.
Например, в апреле в Таллине проходил чемпионат СССР.Ответственнейший турнир, все наши силачи показывали товар лицом, никто не хотел уступать ни грамма. Оно и понятно — год-то олимпийский, а в сборную страны было множество достойных кандидатов. Тут уж любые соревнования — принципиальный спор за звание олимпийца. А мне как будто и не с кем было спорить, разве что со своими рекордами. Вот и в Таллине я выжал 185 кг почти одними руками, затем последовал мировой рекорд в рывке — 165,5 кг. А в толчке я вообще почувствовал такую силу, что одному журналисту, освещавшему чемпионат страны, показалось, будто я "готов поломать гриф".Рекордные 210 кг я поднял почти без участия ног, сделав что-то вроде толчкового "швунга". Сумма тоже оказалась новым мировым достижением— 555 кг. И, главное, сам я чувствовал, что потенциал не исчерпан. Наоборот, он рос с каждым днём.
Следующим важным этапом подготовки к Олимпиаде стал чемпионат Европы, проводившийся в румынском городе Констанца. Не секрет, что в последние годы на самых крупных соревнованиях — чемпионатах мира, Олимпийских играх — медали в тяжёлой атлетике разыгрывают в основном европейцы. В Америке и Азии осталось мало претендентов на высокие места. Так что нам представился случай посмотреть "в деле" на своих основных соперников.
Констанца — это порт на Чёрном море. В мае там вовсю светит солнце, стоит изумительная погода. И, куда ни глянешь, пестрят синевой тельняшки, вьются ленты бескозырок... Много было там в это время и наших, советских моряков. Один из них отыскал меня перед самыми соревнованиями и от имени экипажа торжественно вручил... морскую тельняшку. Оказывается, эти моряки однажды увидели по телевизору, что я выступал в полосатой спортивной рубашке, и кто-то тут же начал уверять, что я — бывший моряк.
Пришлось немного разочаровать земляка. Но тельняшку я взял и пообещал, что буду выступать теперь только в ней. С тех пор полосатая синяя рубашка и красное трико стали моей традиционной формой.
В общем, в Констанце выступать было чрезвычайно приятно. Моряки явились в зал всем экипажем и поддерживали меня во всю мощь своих здоровых лёгких. Да и у меня самого было, не побоюсь этих слов, ощущение полёта. И, несмотря на то, что борьбы за первенство как таковой не получилось, я установил два мировых рекорда — в рывке (166 кг) и всумме (557,5 кг: 185 + 165 + 207,5). Ближайший соперник отстал больше чемна 30 кг. Итак, всё складывалось как нельзя лучше, и на горизонте рисовались самые благоприятные перспективы.
В полутяжёлой весовой категории оставался лишь один мировой рекорд, все ещё не принадлежавший мне, — в жиме. Но теперь я чувствовал, что жить ему осталось недолго. В Констанце, на чемпионате Европы, я наблюдал замечательное выполнение этого капризного упражнения. Болгарский легковес Младен Кучев владел образцовым жимом. Если бы его так выполняли все, то жим никогда не исключили бы из тяжелоатлетической программы.
Должен заметить, что я всегда стараюсь смотреть все соревнования, от первого до последнего дня. Тренеры к этому давно привыкли и даже перед самым моим выступлением уже не прогоняют меня из зала. Иные говорят, что это сбивает настрой спортсмена, потому что он невольно начинает "болеть" за своих и т.д. Но я считаю, что лежать в гостинице и думать об одном и том же ещё хуже. А ведь крупные соревнования — великолепный парад разных школ и направлений тяжёлой атлетики. Где ещё увидишь столько блестящих мастеров? Кроме того, я считаю немаловажным "прочувствовать зал", привыкнуть к месту будущих соревнований.
Даже на собственных выступлениях я обычно не ухожу в себя. Идёт соперник на помост — стараюсь посмотреть, как у него получается попытка. Таким образом оцениваю его силы, прикидываю свои возможности. Исходя из этого, порой приходится на ходу менять тактику ведения борьбы.
Не для всех, возможно, это подходит. Некоторые атлеты привыкли в дни соревнований ни на что не отвлекаться, предельно сосредоточиваться на предстоящих выступлениях. Повторяю, у каждого своя манера. Но моё "любопытство" Рудольф Плюкфельде