Около месяца передо мною всё плавало, как в тумане. В Москве меня встретил Плюкфельдер. Я объявил ему, что со штангой у меня закончено. Спорить он не стал — понял, видно, что если человек в отчаянии, то спорить с ним бесполезно. Мы помолчали, а потом он сказал:
— Дело, конечно, хозяйское. Я тоже так думал после Римской Олимпиады. Соперников и близко не было, я ехал в Италию за золотой медалью. А вернулся с травмой спины. И тоже решил, что хватит, пора бросать занятия. Но потом успокоился. Зачем, думаю, бросать, когда до следующей Олимпиады всего четыре года? Кстати, мне ведь в ту пору было уже 32 года. В твоём же возрасте многие только начинают поднимать штангу. А до Олимпиады, повторяю, всего четыре года.
Не могу утверждать, что эти слова меня тут же исцелили, но я их запомнил.
С жутким чувством подъезжал я к Шахтам. Так возвращаться с соревнований мне ещё ни разу не приходилось. Однако в городе, надо заметить, к моей неудаче отнеслись тактично. Спрашивали о чём угодно, только не о соревнованиях, и делали вид, будто ничего особенного не произошло.
Однажды я пошёл к своим, во Дворец спорта. Ребята, конечно, начали расспрашивать, что и как. Они — штангисты, их интересуют подробности. А у меня слова не шли с языка. Я повернулся и ушёл. Решил больше в этом зале вообще никогда не появляться. Но месяца через полтора как будто немного отошёл — только несколько седых волос на висках осталось. Я их ещё утром после соревнований в Мюнхене заметил.
Рискнул возобновить понемногу тренировки. Пришёл в зал, ребята "железо ворочают", шутки у них, как всегда. Близко мне это всё и дорого, но почувствовал — за штангу браться не хочется. Не тянет, и всё. А с таким настроением лучше дела не начинать.
Несколько раз пробовал, но после двух-трёх тренировок опять наступала депрессия: не мог видеть штангу, её грохот раздражал, а как только очисле 160 слышал, вообще убегал из зала.
Так продолжалось вплоть до декабря 1972 года, когда в Шахтах начался республиканский тренировочный сбор перед Кубком СССР. Ребята съехались со всей России, было много знакомых, друзей. Весело так в зале стало, и даже меня захватила предстартовая атмосфера. Провёл вместе с ними одну тренировку, вторую, третью — всё вроде шло нормально. Решил готовиться к соревнованиям. Вес, правда, у меня оставался маленьким — не набиралось и 80 кг. Типичный средневес. Но может, это было и к лучшему?
Надоело мне в последнее время в полутяжёлом весе самому с собой соревноваться. Интерес стал пропадать. Чем всё это кончилось — известно. А у средневесов тогда в отличной форме находился Володя Рыженков, силён был рекордсмен мира Валерий Шарий, имелись и другие прекрасные штангисты. Схватиться с ними, прочувствовать борьбу, вышибить клином клин — вот что мне было по-настоящему необходимо! Доказать всем, и в первую очередь самому себе, что жив ещё штангист Давид Ригерт!
С такими мыслями я поехал в Сочи на последние соревнования памятного, даже слишком для меня памятного 1972 года. И чем ближе подходил поезд к этому южному городу, тем полнее отдавался я знакомому волнующему кровь предстартовому чувству.
Специальный корреспондент "Советского спорта" написал в те дни в своём первом репортаже из Сочи, что после Олимпиады в Мюнхене Ригерт похудел, побледнел и взгляд его, обычно дерзкий и весёлый, стал каким-топримиренческим. Действительно, пальто болталось на мне как на вешалке, но насчёт примиренческого взгляда — это корреспонденту, наверное, показалось. Ничего я так не хотел, как борьбы.
Но чтобы ко мне меньше приглядывались и строили всякие умозаключения, я старался из гостиницы выходить пореже. Больше сидел со своими, с ростовчанами.
Все удивлялись моему собственному весу: 78,5 кг! Согнатьещё 3,5 килограмма — и можно было выступать в полусреднем весе. Ребята только головой крутили, дивясь, как это полутяжеловес может в столь короткий срок стать полусредневесом. Я, к сожалению, слишком хорошо знал, как это бывает. Но за недельку пребывания в Сочи заметно поправился и ко дню старта почувствовал себя готовым к борьбе.
Об этих очень важных для меня соревнованиях в моём дневнике написано немало. Приведу часть записей.
"...24 декабря, воскресенье. С утра вес 81,7 кг. Хороший завтрак: два сырых яйца, два бифштекса без гарнира, 200 г сметаны, одна чашка кофе, 150 гборжоми.
Взвешивание с 9 часов утра. Вес 81,950 кг. К параду участников почувствовал прилив энергии, тепло. В общем, нормальное, даже хорошее соревновательное состояние. Если вчера чувствовал лёгкую усталость, неустроенность в окружающем, то сейчас этого как ни бывало. Есть желание драться. Рудик молчит, значит, уверен во мне — или делает вид, что уверен.
(Не удивляйтесь, что я так назвал своего тренера, Рудольфа Владимировича. Это — для себя. Мы ведь давно уже сроднились...)
...Сегодня — первые в Союзе крупные соревнования по программе двоеборья. Жима больше не будет.
...Осталось десять подходов. Начал разминку: жим из-за головы 50 кг,2 подхода по 5 раз. Рывок в стойку: 90 кг — 3 подхода, 110 кг — 2 подхода,130 кг — 2 подхода. Рывок в сед: 130 кг — 1 подход, 135 кг — 1 подход, 145 кг— 1 подход.
Мышечное чувство хорошее. Решили начать со 155 кг вместопервоначальных 150 кг.
Первый подход. Копия первого подхода в Мюнхене. Легко вырвал штангу, но при вставании уронил за голову. Нет доработки ногами — вот в чём ошибка! Это подсказал Плюкфельдер, я теперь тоже почувствовал.
Второй подход. Старался исправить эту ошибку и сделал ещё более грубую. При подходе к штанге сзади кто-то крикнул: "Спиной тащи, спиной!" Знаю, что это неправильно. В какой-то момент почувствовал раздражение —и всё-таки начал рывок. И, конечно, "мимо", ничего похожего! Надо было выпрямиться, продумать всё сначала и только после этого рвать. Потерял подход!
К третьему подходу я настраивался с тренером дельно, без напоминания об ошибках. Говорили только о том, что надо делать. И подход получился отлично!"
Между прочим, вести дневник мне посоветовал Плюкфельдер ещё в самом начале нашего знакомства. Многие молодые атлеты пренебрегают такими советами — и зря. Наша память может упустить многое из того, что сейчас кажется незабываемым. Дневник же — прекрасная форма самоконтроля, он учит анализировать свои достижения, видеть себя со стороны. Ссылки на занятость — несерьёзны. Были бы желание и привычка, а время, чтобы вести дневник, всегда найдётся.
Я, например, делал эти записи в перерыве между подходами к штанге, примостившись со своей толстой тетрадью в уголке тренировочного зала. И вот сейчас, листая дневник, я живо ощущаю атмосферу переполненного сочинского цирка, как будто Кубок СССР проводился в нём только вчера...
Я уже упоминал, что именно на этих соревнованиях впервые стал рекордсменом мира москвич, мой хороший друг Владимир Рыженков. Я его ещё настраивал, убеждал, что рекордный вес ничуть не страшнее предыдущего. И Володя поднял в рывке 159,5 кг. С помоста он летел в объятия тренера, как птица. Я тут же заказал 160 кг. Я заказал бы этот вес независимо от того, поднял бы Рыженков 159,5 кг или нет. 160 кг — вот вес, который меня по-настоящемуинтересовал в тот день. Я должен был рассчитаться с ним за Мюнхен. Там я не смог одолеть его, выступая в полутяжёлом весе. Здесь же я должен был справиться с ним, выступая в среднем.
Ну и настрой у меня был тогда! Бросало то в жар, то в холод, на месте секунду не мог стоять. Чувствовал, как под шерстяным одеялом по телу дрожь пробегает. Ещё когда шёл к помосту, помнил о мюнхенской "баранке". А взялся за гриф — забыл обо всём на свете.
И я вырвал эту штангу. Точно, легко. В хорошем стиле. В дневнике записал:
"На 160 кг просто повторил свой последний подход на 155 кг, только вложил больше мощи. Запас, чувствую, большой, минимум 5 кг. С сего днявес 160 кг ничем не отличается для меня от любого другого..."
В толчке Володя Рыженков отстал, так что основная борьба за первенство развернулась у нас с Валерием Шарием. Он, кстати, тоже получил, как я уже писал, нулевую оценку на Олимпиаде и тоже горел желанием реабилитироваться. Говорили, что Шарий готов к мировым рекордам. Парень он страшно сильный физически, но техника иногда подводит, да и характер,по-моему, тоже. Уж больно Валера бывает вспыльчив, даже в спортивной борьбе!
Во втором подходе я толкнул 192,5 кг (очень тяжело вставал) и стал ждать, что сделает Шарий в своей последней попытке. А он заказал сразу 197,5 кг.Решил идти ва-банк. Как всегда, над ним хлопотали тренеры и друзья: один растирал ноги, другой — плечи, третий протягивал к носу ватку, смоченную нашатырным спиртом, четвёртый что-то горячо шептал ему на ухо...
Я уже отмечал, у каждого штангиста своя манера готовиться к решающему подходу. Шарию, по-видимому, подходит именно такая. Он буквально ворвался на помост, установленный на арене цирка, и через мгновения отчаянной борьбы со снарядом зрители уже бурно приветствовали его успех.
Шарий снял с себя ремень, в восторге ударил им о пол и, обернувшись, крикнул мне и Рыженкову:
— Ну что, выиграли у меня? А?
И, довольный, убежал.
Ну, тут уж я совершенно позабыл, что ещё совсем недавно штанга была мне противна. Я упивался атмосферой борьбы и азарта. И без того я весь горел, а тут ещё Валерка подбавил масла в огонь. Что ж, надо было достойно емуответить. 200 кг — это будет, решил я, хороший ответ. В среднем весе два центнера ещё никто не поднимал. Мировой рекорд — на 2 килограмма меньше.Вес-то в самом деле не шуточный. "Только, — думал, — ноги бы выдержали, только бы из подседа мне подняться. А там он никуда не денется!"
На ноги свои я в последнее время старался не глядеть, чтобы не расстраиваться.
Однако даже эти "спички" на сей раз меня не подвели. Долго, со скрипом зубовным вставал я, — даже, кажется, что-то крикнул против обыкновения. Обычно я стараюсь не шуметь на помосте, но тут не до эстетики было — я 200 кгвверх тащил!
Встал наконец. Вот именно про такое состояние и говорил когда-то Яан Тальтс, что ты "почти умер". Сознание было затуманено, гриф схватил меня за горло, он мешал циркуляции крови, и я слегка раскачал штангу на ключицах, чтобы кровь прилила к голове. Сразу стало светлее, момент терять было нельзя, и я тут же "выстрелил" штангой на выпрямленные руки. И уверенность в том, что штанга теперь действительно "никуда не денется", заполнила мне сердце.
Вот что значит выступать на эмоциональном подъёме! Я ведь последнее время абсолютно не работал над толчком, и техника была ниже средней, а сила — откуда уж там сила? Но было желание вернуться в спорт, в большой спорт, которому я отдал лучшую часть своей жизни, и оно оказалось важнее силы.
Как выяснилось через несколько минут, штанга весила даже не 200 кг,а 201 кг. Сумма двоеборья, которую я набрал (355 кг), также была признана рекордной для штангистов среднего веса.
Я даже не представлял себе, сколько ребят болело за меня в тот вечер. Они сбежались за кулисы — и друзья, и штангисты, которых я абсолютно не знал, и если бы не Плюкфельдер, то они, наверное, в считанные минуты совершенно затискали бы меня в объятиях. Конечно, все прекрасно понимали, что дело не в трёх рекордах — их на моём счету к тому времени было уже больше двух десятков. Ребята видели, что человек вновь боролся, страдал — и победил. Не Шария, не Рыженкова — победил себя, "самого большого неудачника Олимпиады".
Я почувствовал огромное желание работать, работать до седьмого пота. Куда девались мои сомнения, вялость, апатия? На следующий день мы с ребятами отправились смотреть состязания полутяжеловесов. От гостиницы "Камелия" до цирка шли пешком, подставляя головы неяркому, но всё равно ласковому южному солнцу. Легко дышалось, ноги пружинили, и каждый шаг наполнял меня энергией и бодростью.
Я направился не в зрительный зал, а прямо за кулисы, туда, где уже слышался грохот штанги. Давно ли я за версту не мог его слышать? Прогулявшись вдоль разминочных помостов, перекинувшись словами с сосредоточенными друзьями-полутяжеловесами, я вдруг почувствовал неудержимое желание... выйти на помост. Ну, раз уж нельзя два дня подряд соревноваться, то хотя бы потренироваться я мог! И, раздевшись по пояс, я тут же провёл полнокровную, насыщенную тренировку. А когда закончил её, то с огромным облегчением ощутил, что наконец-то всё встало на свои места.
Какая всё-таки отличная база была во мне заложена в олимпийском году! Ведь, по сути, благодаря ей прошёл для меня успешно весьследующий, 1973 год, который журналисты назвали "годом без поражений". Действительно, мне удалось выиграть буквально все соревнования, в которых я выступал, — и у нас в стране, и за рубежом.
С особым удовольствием вспоминаю первенство РСФСР, которое проходило в марте в городе Шахты. Кажется, я впервые выступал перед земляками в ранге чемпиона мира и Европы. К сожалению, это так — порой родные города видят выступления своих чемпионов раз в три года... Очень хотелось мне не ударить в грязь лицом перед друзьями-шахтёрами, и я был счастлив, что это удалось. Три мировых рекорда установил я на сцене Шахтинского драматического театра, и зрителям такой спектакль, по-моему,пришёлся по душе.
Штанга вновь стала мне послушной, крепко упирались в помост ноги, и рекорды в том году падали один за другим: в Ташкенте на Кубке Дружбы — три, в Шахтах — три, на первенстве Европы в Мадриде — два... Первенство мира в столице Кубы, Гаване, обошлось, правда, без рекордов, но тем не менее удалось завоевать все золотые медали: в рывке, в толчке и в сумме двоеборья.
Справочные сведения: чемпионы мира
в полутяжёлой весовой категории
Троеборье
1951 г. Н.Шеманский США 427,5 кг
1953 г. Н.Шеманский США 442,5 кг
1954 г. А.Воробьёв СССР 460,0 кг
1955 г. А.Воробьёв СССР 455,0 кг
1957 г. А.Воробьёв СССР 470,0 кг
1958 г. А.Воробьёв СССР 465,0 кг
1959 г. Л.Мартин Великобритания 445,0 кг
1961 г. И.Палинский Польша 475,0 кг
1962 г. Л.Мартин Великобритания 480,0 кг
1963 г. Л.Мартин Великобритания 480,0 кг
1964 г. В.Голованов СССР 487,5 кг
1965 г. Л.Мартин Великобритания 487,5 кг
1966 г. Г.Тот Венгрия 487,5 кг
1968 г. К.Кангасниеми Финляндия 517,5 кг
1969 г. К.Кангасниеми Финляндия 515,0 кг
1970 г. В.Колотов СССР 537,5 кг
1971 г. Д.Ригерт СССР 542,5 кг
1972 г. А.Николов Болгария 525,0 кг
Двоеборье
1973 г. Д.Ригерт СССР 365 кг (165 + 200)
1974 г. Д.Ригерт СССР 387,5 кг (172,5 + 215)
1975 г. Д.Ригерт СССР 377,5 кг (167,5 + 210)
1976 г. Д.Ригерт СССР 382,5 кг (170 + 212,5)
1977 г. С.Полторацкий СССР 375 кг (167,5 + 207,5)
1978 г.
Первая полутяжёлая категория (90 кг)
Р.Мильзер ФРГ 377,5 кг (162,5 + 215)
Вторая полутяжёлая категория (100 кг)
Д.Ригерт СССР 390 кг (170 + 220)
Грозный соперник
После такого отменного в спортивном отношении 1973 года наступил весьма сложный для меня 1974 год. Уже его начало не сулило ничего хорошего. В марте, как обычно, у нас проводились международные соревнования — Кубок Дружбы, на этот раз в Ереване. Так вот, я не закончил эти соревнования, хотя складывались они вначале вполне успешно. Но в рывке я вдруг почувствовал резкую боль в стопе. Штангу я, однако, не бросил. Собирался даже потом выступать в толчке, но тут Плюкфельдер чуть ли не силой стащил с моей ноги ботинок и носок. А когда я увидел, как по всей стопе разливается синева, желание выходить на помост поубавилось. И всё же я, наверное, вышел бы, добившись от доктора сборной обезболивающего укола, но, к счастью, тренеры на этот раз оказались непреклонны.
К счастью потому, что травма оказалась гораздо серьёзнее, чем я предполагал. Чуть позже врачи определили надрыв ахиллесова сухожилия и связок голеностопного сустава. Рискни я выполнить толчок, неизвестно, остался ли бы после этих соревнований штангист Давид Ригерт как таковой. А рвался на помост я только потому, что мой дублёр по сборной страны Сергей Полторацкий проигрывал в это время атлету из Германской Демократической Республики Петеру Петцольду. И в конце концов Петцольд стал-таки победителем.
Однако в следующие три месяца о любых соревнованиях пришлось забыть. Я только кое-как старался поддерживать форму: "качал спину", руки, приседал на правой ноге. А с левой всё время творилось что-то неладное. Боль не спадала. Она отпускала меня на несколько часов только после основательной распарки. И тогда казалось, что мне чего-то не хватает. Словом, хлебнул я с этой травмой горя. Спасибо московскому врачу Башкирову. Это большой специалист по спортивному травматизму, и его консультации принесли мне неоценимую пользу.
В спорте ведь как в гребле против течения: стоит на минутку поднять весла, и твою лодку относит назад. А в это время вперёд уходят другие. И знают же, какое выбрать время для атаки! Чуть ли не два года на мои рекорды никто всерьёз не покушался. Бывало, что отнимали, но это буквально до ближайших соревнований. Я уже как-то свыкся со своим чуть обособленным положением в полутяжёлом весе, считая, что имею солидный отрыв в результатах и в любой момент, если надо, смогу его ещё увеличить. Только разозлите по-настоящему!
Я ковылял по шахтинскому спортзалу, потихоньку залечиваю ногу и, в общем, считал, что ничего страшного во всей этой истории нет. Рано или поздно, но я выздоровлю и снова смогу держать соперников на почтительном расстоянии.
Однако они рассуждали иначе. Во всяком случае, один из соперников — болгарский штангист Андон Николов. Тот самый, который стал олимпийским чемпионом в Мюнхене. Хотя Николов и носил это высокое звание, соперником номер один я его не считал никогда. На чемпионатах мира и Европы, где мы с ним встречались, Андон показывал не слишком высокие результаты, проигрывая мне с разрывом от десяти до тридцати килограммов. Правда, на чемпионатеЕвропы 1972 года в Констанце Николов обратил на себя внимание хорошим выполнением жима и мощной тягой в рывке. Но техника темповых движений была у Андона далека от образцовой, и, конечно, это не позволяло ему показать в итоге хорошие результаты.
Рост у Николова весьма высокий для полутяжеловесов — более 180 см.Парень он стройный, симпатичный, приятный собеседник. Мы с ним часто вместе проводили время после соревнований. И вот этот симпатичный мой "другарь" в апреле совершенно неожиданно "передал мне привет" — отобрал мировой рекорд в рывке.
Казалось бы, где-где, а в рывке мои позиции незыблемы: 170 кг не всякий тяжеловес поднимает. Признаться, я такой весточки никак не ожидал. Эх, ответить бы ударом на удар — как ещё может встретить рекордсмен мира такой вызов?
Для меня, в конце концов, этот вес тоже не был пределом. Но ни о каком ответе не могло быть пока и речи. С каким рвением выполнял я в то время все врачебные предписания, как ненавидел порой эту трещавшую при ходьбе, как кастаньеты, ногу... Люди тут рекорды бьют, а ты сиди и слушай об этом по радио. Благо есть о чём послушать. После 170,5 кг Андон Николов не успокоился, а напротив, выдал за короткий срок в апреле и мае великолепную серию мировых рекордов — 172,5 кг, затем 175 кг и, наконец, отобрал у меня мировой рекорд в сумме двоеборья, показав у себя в Болгарии 382,5 кг. Прежний мой результат равнялся 380 килограммам.
По радио говорили, в газетах писали:
— Это фантастика! Феноменальные результаты! Ведь мировой рекорд Павла Первушина в рывке, установленный в первом тяжёлом весе, всего-тона 2,5 килограмма больше результата полутяжеловеса Николова. Космический взлёт болгарского богатыря!
Что тут скажешь? Я готов был подписаться под всеми этими словами. Но это совсем не означало, что я собирался уступать. Зачем откладывать наш спор на далёкое будущее? В итальянском городе Верона вскоре должен был состоится чемпионат Европы по тяжёлой атлетике. Значит, в Вероне мы с Николовым и посоревнуемся.
Правда, для этого мне необходимо было попасть сначала в сборную страны. Но разве один только Николов не дремал в ту весну? Вовсю тренировался в последнее время Сергей Полторацкий. Этот парень имел самые честолюбивые планы. Его вполне можно было понять: если есть шанс выступать в главной команде страны, то кто же захочет его упускать? Это бывает очень нечасто. Сборная СССР по тяжёлой атлетике — коллектив устоявшийся, новичка тысячу раз проверят, прежде чем доверить ему место в команде. Но я думаю, Серёжа в то время был вполне достоин этой чести. Человек он очень старательный, добросовестный, физически необыкновенно сильный. Зря он только последнее время "давил мне на психику".
И вот мы уже вместе тренировались в составе сборной страны в прекрасном горном местечке Армении Цахкадзоре.
Да, я почти залечил ногу, и в том, что сделал это раньше, чем предполагали врачи, "вина" одного лишь Николова. Некогда стало болеть, раз такие творятся дела! Уже в апреле я начал потихоньку "качать" левую ногу, полегоньку, через боль. Затем как-то притерпелся, увеличил нагрузки, взялся наконец за штангу. И вот уже меня вызвали в Цахкадзор на тренировочный сбор перед первенством Европы. Это должны были быть мои первые соревнования в 1974 году. Дажечемпионат СССР мне разрешили пропустить, понимая, что с травмами, подобными моей, лучше не шутить.
Итак, мы вместе с Полторацким тренировались на одном помосте, и я постоянно ощущал это самое "давление" с его стороны. Серега отчаянно бросался на страшные веса и поднимал их — вот что самое главное! Краем глаза он нет-нет да и косился на меня. У меня же, увы, не было ничего похожего на его результаты. Три месяца не тренироваться — это даром не проходит, да и ногу я, понятное дело, как мог, подстраховывал. Вот и получалось, что Полторацкий толкал на тренировке 210 кг, а я еле-еле — 200 кг. Он рвал 160 кглегко, а я делал это с грехом пополам...
Я понимал, что Сергей хотел убить двух зайцев: с одной стороны, показать тренерам сборной свою действительно блестящую спортивную форму, а с другой — немного "запугать" меня, что ли... Но только это он зря старался: если бы я попадался на такие удочки, то вряд ли выступал бы столько лет в сборной. Там слабонервные долго не задерживаются. Забегая вперёд, отмечу, что со временем Сергей это понял и даже признался мне, что вёл тогда игру.
А тренеры — они тоже ведь не первый день со мною работали: знали, что если я пусть даже с трудом, но поднял на прикидке 160 кг, то на соревнованиях можно спокойно добавлять к этому весу 5 килограммов и начинать рывок.
Так что тренерский совет решил на первенство Европы выставить в полутяжёлом весе сразу двух участников: Полторацкого и меня — за счёткакой-нибудь другой весовой категории, где наши шансы на медали были менее весомы. Я ничего против такого решения не имел.
Итак, первый этап испытаний, столь неожиданно свалившихся на мою голову, был успешно пройден. Теперь предстояло сделать нечто более серьёзное — отстоять в очной борьбе с молодым, полным сил и дерзости болгарским атлетом свой титул чемпиона континента. Я готовился, стиснув зубы, — не в переносном, а в буквальном смысле, потому что травма всё ещё ощутимо напоминала о себе на тренировочном помосте.
И вот мы оказались в Вероне — древнем городе, куда ежегодно съезжаются тысячи туристов. Они бродят по залитым солнцем булыжным мостовым, по просторным площадям, заглядывают в таинственные огромные душистые сады. Они ищут места, где назначали друг другу свидания Ромео и Джульетта, где сошлись в смертельном поединке Ромео и Тибальд...
Но мы не были туристами. Мы приехали в Верону с совершенно иными целями, и забывать об этом было нельзя. Да нам и не дали бы забыть.
Только я сошёл с трапа самолёта и не успел сделать двух шагов, как увидел моего дорогого другаря Андона Николова. Он ждал нас в аэропорту, что ли? Первые две-три фразы были традиционными — не помню даже, о чём мы друг друга спрашивали, да это и неважно. А третью я запомнил очень хорошо:
— Ты, Давид, не обижайся, — мягко так сказал Николов, — но я приехал, чтобы выиграть у тебя на чемпионате Европы.
Всё было понятно. Я не стал возражать, сказал только, что думал:
— Ну что ж. Помост покажет.
Я вообще стараюсь насчёт предстоящей борьбы никогда не распространяться. Первый о ней, во всяком случае, не заговариваю. А есликто-то начинает такой разговор, то я тоже обычно рукава не засучиваю. Наоборот. Говорю, что могу и проиграть. Слабый, мол, сейчас. Тренировался плохо. И, что самое интересное, слова эти почти всегда производят обратный эффект. "Ага, — думают ребята, — прибедняется Давид". Так что мои спокойные ответы, как правило, только добавляют соперникам беспокойства. Хотя я и в самом деле могу быть в тот момент не в лучшей форме.
Но на таких соревнованиях, как чемпионат Европы, эта игра никому не нужна. Равно как и любые ссылки на травмы, болезни и прочее. Все знают: раз атлет заявлен выступать за команду и выходит на международный помост, он просто обязан быть в форме.
Поэтому я и не стал играть с Николовым. Кроме того, чувствовал, что это бесполезно: Андон очень психологически стойкий спортсмен. Здесь, как говорится, нашла коса на камень.
Об этой же косе я вспомнил и на помосте. Впервые за долгие времена мне довелось встретить столь прекрасно подготовленного соперника. Здесь уж нам с Плюкфельдером пришлось поломать головы, чтобы не проиграть тактически. Потому что физические возможности — и я это прекрасно знал — были в тот момент у нас с Николовым по крайней мере равными.
По жеребьёвке Андон в рывке шёл первым. Хорошо это или плохо? Для меня это было плохо. Ведь в толчке порядок выхода менялся, я должен был выходить на помост первым, а это нас с Плюкфельдером никак не устраивало. Идущий вслед за соперником уже видит его результат; он, если можно так выразиться, владеет инициативой, держит игру в своих руках.
Жеребьёвку, понятно, не изменишь, но делать что-то было надо. Мы стали смотреть: с какого там веса начинает Николов рывок? Со 165 кг? Ну что же. А мы тогда начнём со 162,5 кг. Да, я заведомо давал 2,5 кг форы своему грозному сопернику. Но зато теперь я выходил на помост первым, а в толчке, согласно правилам, мы должны были поменяемся местами, и я смог бы контролировать ход поединка. В этом, конечно, имелась изрядная доля риска, но иного выхода я не видел: в тот день выручить меня мог только толчок, потому что в рывке всё ещё давала себя знать травма ноги.
И у нас началась "рубка". Итальянские журналисты не привыкли сдерживать себя в художественных сравнениях. Поэтому на другой день мы не очень удивлялись, когда они называли в своих газетах этот поединок не иначе, как "корридой". На наш слух это звучало несколько грубовато, но в чём-топотомки римлян были, наверное, правы. В зале, во всяком случае, рёв и свист стояли непрерывно. Как я люблю выступать в такой атмосфере, когда кругом творится неописуемое, когда соперник не хочет уступать ни грамма и все целиком захвачены нашей борьбой!
Голова становится удивительно светлой, чувства обострёнными. Ради таких вот мгновений и стоит глотать пот на сотнях и сотнях будничных тренировок! Говорят, что есть спортсмены, которые не любят соревноваться. Тренируются с удовольствием, а соревноваться для них — мучение. Неужели это правда? Я тоже с удовольствием тренируюсь, но ведь тренировки — это будни, а соревнования — праздники.
Однако пора вернуться в зал. Полторацкий только что вырвал 162,5 кг.Теперь настала моя очередь выполнять рывок. Болгарские спортсмены расположились вокруг помоста, только Николов остался со своим тренеромгде-то в разминочном зале.
162,5 кг мне было важно взять чётко, чтобы создать хороший настрой на борьбу. Это мне удалось. Николов не поменял решения, пошёл на 165 кг.Успешно поднял этот вес. Сколько он теперь пожелает поднимать?Сразу 172,5 кг? Солидно. Но мы не станем гнаться за таким результатом. Форма не та, чтобы рисковать. А вот 170 кг брать надо.
Похоже, что крики и свист болельщиков прибавляли мне силы с каждойминутой. 170 кг я вырвал, как в самые добрые времена. А вот Андон вторую попытку испортил. Тем не менее рисковать я не захотел: попросил добавитьвсего 2,5 килограмма и уверенно поднял этот вес, который никогда прежде мне не покорялся. Плюкфельдер был вполне доволен, да и я тоже.
Но Николов не зря носил звание рекордсмена мира в рывке — он не захотел мириться с неудачей. В третьей попытке Андон пропустил 172,5 кг и попросил установить на штангу 175 кг. Под восторженный вопль зала он чётко зафиксировал этот вес.
Тем не менее для меня ещё ничто не было потеряно. В толчке я ведь должен был идти за Андоном по пятам. Ему наверняка было не очень уютно:как-никак в толчке рекордсменом мира был уже я. 2,5 килограмма не очень большой разрыв, а ведь я был легче болгарина по собственному весу. В случае равенства конечного результата победа оставалась за мной.
"Николов, ваш ход"! Андон начал с 200 кг и успешно поднял этот вес. Я попросил поставить чуть больше — 202,5 кг. И в первой же попытке догнал соперника. Андон заказал 207,5 кг. Что же, для меня это было вполне приемлемо: мне пришлось бы в случае его удачи поднимать 210 кг. Так оно всё и вышло. Мы оба набрали по 382,5 кг в сумме двоеборья, оба повторили мировой рекорд. И у обоих в запасе имелось ещё по одной попытке, то есть вся борьба была впереди. Зрители, понятно, были в восторге от такого драматического поединка.
Все болгарские тренеры и представители сборной команды держали совет: на какой вес нужно идти Николову, чтобы вырвать ускользавшую на глазах победу? Наконец они приняли решение: третий подход Андон выполнит квесу 210 кг. Кажется, столько Николов ещё никогда не поднимал. Но тут был такой день, что я не сомневался — он поднимет. Я уже вовсю настраивалсяна 212,5 кг, когда из зала донёсся восторженный рёв.
212,5 кг. Больше мне не нужно было поднимать. Рекорд мира в толчке я побил бы как-нибудь в другой раз. В тот же раз дело было не в рекордах. Важно было поднять вот эту штангу и обойти Николова. На больший вес он "загнать" меня не сумел, а с этим я справлялся.
212,5 я толкнул. Рудольф Владимирович выскочил чуть ли не на помост и, подхватив меня на руки, как ребёнка, понёс из зала за кулисы. Что и говорить, победить в такой борьбе приятно. Да ещё с новым мировым рекордом в сумме двоеборья — 385 килограммов. Рекорд, как и победа, в случае равенства результата принадлежит тому, у кого меньше вес. Бронзовую медаль чемпионата Европы впервые получил Сергей Полторацкий.
По лицу Николова никто не определил бы, что этот парень расстроен своим вторым местом. Как всегда, он улыбнулся и крепко пожал мне руку.
— Ты сильный, — просто сказал Андон и, не спеша, зашагал из зала вместе со своими друзьями.