Ачер мысленно пожимал плечами и переводил разговор на другую тему. Он начинал говорить о книгах, поскольку Винсет прослыл известным книголюбом. Эмигрировать! Разве джентльмен может покинуть родную страну? Он никогда не сделает этого, но и разгребать навоз тоже не станет. Джентльмен останется дома и найдет для себя достойное занятие. Но разве такой человек, как Винсет, в состоянии это понять? Хотя мир литературных клубов и экзотических ресторанов и казался на первый взгляд пестрым, как детский калейдоскоп, на самом деле жизнь в нем была более монотонной, чем в «светском муравейнике» на Пятой Авеню.
На следующее утро Ачер обошел весь город в поисках чайных роз, вследствие чего довольно поздно появился в офисе. Впрочем, никто не обратил на его поздний приход ни малейшего внимания, и, оставшись наедине с самим собой, он погрузился в безрадостные мысли о тщете собственных усилий и суетности жизни. Ну почему он не бродит сейчас по песчаным берегам Сан‑Августина вместе со своей невестой? Всем и так ясно, что «деловая лихорадка» его не одолевает. Юридическая фирма, которую возглавлял мистер Леттерблеяр, почти ничем не отличалась от прочих компаний, основанных в незапамятные времена. В этих фирмах, занимавшихся, как правило, юридическими вопросами, связанными с охраной крупной недвижимости и землевладений, служило несколько молодых людей «из хороших семей», совершенно лишенных профессиональных амбиций. Ежедневно они отсиживали в офисе свои положенные часы, выполняя несложные поручения или просто читая газеты. И поскольку эти отпрыски состоятельных родителей должны были найти себе подходящее занятие в жизни, они предпочитали заниматься юриспруденцией и презирали бизнес, как род деятельности, ставящий «золотого тельца» во главу угла, и оттого не достойный джентльмена. Но, ни одному из этих молодых людей и в голову не приходило всерьез заняться своим профессиональным ростом. У них не было к этому никакого стремления; куда больше их занимали всевозможные увеселительные мероприятия на досуге.
Ачер всегда вздрагивал при одной мысли о том, что и его тоже причисляют к этой легкомысленной «золотой молодежи». Допустим, у него были разнообразные хобби. К примеру, он любил путешествовать по Европе, набираться ума‑разума в беседах со знакомыми «философами», о которых упоминала в своем письме Мэй, и старался «держаться на уровне», о чем дал понять мадам Оленской в приватной беседе. Но какими станут его приоритеты, когда он вступит в законный брак? Он достаточно насмотрелся на своих сверстников, жаждавших благих перемен, но, в конце концов, успокоившихся и погрязших в праздности и лени среди показной роскоши, как и их предшественники.
Воспользовавшись услугами мальчика‑посыльного, Ачер отослал из своего офиса записку для мадам Оленской. Он спрашивал, в котором часу она могла бы принять его, и просил, чтобы ответ доставили ему прямо в клуб. Но, ни в тот день, ни на следующий, графиня ему так и не ответила. Совершенно неожиданно для самого себя, молодой человек был обескуражен этим непонятным молчанием, и хотя на следующее утро на витрине цветочного магазина появился букет роскошных чайных роз, покупать его он не стал. Только через три дня по почте пришел ответ от графини Оленской. К своему удивлению он обнаружил, что писала она из Скайтерклифа, куда Ван‑дер‑Лайдены отправились на отдых сразу после того, как посадили князя на пароход.
«Я сбежала из города вместе с ними, – писала она, опустив обычные слова приветствия. – Эти славные люди предложили мне поехать с ними на следующий день после того, как мы с вами виделись в театре. Честно говоря, мне давно хотелось побыть в каком‑нибудь уединенном месте и поразмыслить в тишине. Вы правы: Ван‑дер‑Лайдены и в самом деле просто замечательные! С ними я чувствую себя в полной безопасности. Жаль, что вы не с нами!»
Письмо она заканчивала традиционно, словами «искренне ваша», и ничего не писала о том, когда собирается вернуться. Тон ее письма удивил молодого человека. От кого бежала мадам Оленская? И почему в Скайтерклифе она чувствовала себя в большей безопасности, чем в Нью‑Йорке? Вначале он даже подумал о реальной угрозе из‑за границы. Но потом он напомнил себе, что пока еще не знаком со стилем ее письма, и, возможно, она все несколько преувеличивает (женщины всегда все преувеличивают!). К тому же графиня еще не вполне привыкла разговаривать по‑английски. Казалось, она сначала в уме переводит французские фразы. «Je me suis evadee, – я сбежала» – так и вертелось у него на языке.
Напрашивался вывод, что графине наскучили приемы, и она попросту захотела отдохнуть от надоевшего ей общества. Вполне вероятно, что так оно и было на самом деле. Тут Ачер подумал, что графиня Оленская, как выяснилось, подвластна капризам и ради собственного удовольствия готова забыть обо всем.
А еще Ачер ломал голову над тем, почему Ван‑дер‑Лайдены вновь пригласили графиню поехать с ними в Скайтерклиф, и, судя по всему, на длительный срок. Двери усадьбы в Скайтерклифе редко открывались для гостей. Ван‑дер‑Лайдены всегда неохотно приглашали туда своих друзей, да и то лишь изредка, на уик‑энды.
Ачер вспомнил, как во время своего последнего визита в Париж смотрел водевиль Эжена Лабиша «Путешествие г‑на Перришона». Насколько помнит глубокоуважаемый читатель, главный герой этой комедии вытащил из ледника одного молодого человека и настолько привязался к нему, что уже не смог без него обходиться. И Ван‑дер‑Лайдены, говоря на языке метафор, спасли графиню из своеобразного ледового плена; и хотя мадам Оленская могла интересовать их по многим причинам, Ачер знал, что они продолжали упорно и незаметно вытаскивать ее.
Он был крайне раздосадован тем, что Элен Оленская покинула Нью‑Йорк на неопределенное время, никого об этом не предупредив. И почти тотчас же он вспомнил, что накануне вечером отклонил предложение Чиверсов, которые хотели, чтобы следующее воскресенье он провел вместе с ними в их загородном доме на Гудзоне, неподалеку от Скайтерклифа.
Он давно отошел от шумных вечеринок в компании веселых друзей; а ведь когда‑то они все вместе катались в Хайбэнке на санях и буерах, бродили по заснеженному берегу, флиртовали с дамами и весело острили, пересыпая свой разговор остроумными шутками. Недавно он получил из Лондона коробку с новыми книгами и надеялся, что ему удастся прочесть хотя бы некоторые из них за воскресенье. Но войдя в клуб, он написал срочную телеграмму и попросил слугу немедленно ее отправить. Ачер прекрасно знал, что миссис Чиверс не будет возражать, если он внезапно переменит свое решение, и что в ее «резиновом» доме всегда найдется место для еще одного гостя.
Глава пятнадцатая
В пятницу вечером Ньюлэнд Ачер прибыл к Чиверсам, а в субботу он уже вкушал привычные удовольствия, которые всегда ему сулил уик‑энд в Хайбэнке.
Утром он катался на буере вместе со своей хозяйкой и другими гостями. В полдень Реджи вознамерился показать ему свое фермерское хозяйство и повел его в превосходно оборудованные конюшни, где прочел длинную и занимательную лекцию о лошадях. После чая Ачер уютно устроился в углу у камина и долго беседовал с одной юной леди, которая призналась, что когда было объявлено о его помолвке, у нее разбилось сердце. Впрочем, теперь она весело щебетала, стремясь поделиться с ним своими новыми радужными надеждами и планами на будущее. И, наконец, около полуночи он резвился в компании других повес, подложивших золотую рыбку из аквариума в постель к одному из гостей и устроивших засаду в ванной комнате в покоях у одной нервной леди. А после, в течение нескольких нескончаемых часов, весь дом никак не мог угомониться: повсюду шли «подушечные бои». Но в воскресенье, после обеда, он отправился на санях в Скайтерклиф.
Ему рассказывали, что в Скайтерклифе у Ван‑дер‑Лайденов дом, напоминающий старинную итальянскую виллу. Тот, кто никогда не был в Италии, соглашался с этим безоговорочно. Впрочем, этот дом мог ввести в заблуждение кого угодно, даже самих итальянцев. Мистер Ван‑дер‑Лайден построил его в дни своей молодости, по возвращении из «большого европейского путешествия» и непосредственно перед тем, как вступить в законный брак с мисс Луизой Дедженит.
Дом этот был большой, деревянный, с квадратным фундаментом, закопченными стенами, окрашенными в салатовый цвет, и белым коринфским портиком. Простенки между окнами заполняли резные медальоны.
Перед домом было разбито несколько террас, отгороженных друг от друга высокой балюстрадой. Под елями, росшими на берегу небольшого пруда причудливой формы, на асфальтовой дорожке, стояло несколько декоративных ваз. Справа и слева вдоль ажурной чугунной ограды тянулись газоны, посреди которых росли деревья разных видов, как в ботаническом саду. А внизу, в ложбине, виднелся небольшой каменный дом (в нем было всего четыре комнаты), построенный первым владельцем этих земель, дарованных ему в 1612 году.
На фоне белого, как докторский халат, снега и по‑зимнему серого неба «итальянская вилла» смотрелась довольно уныло. Даже летом этот мрачный дом стоял обособленно, и казалось, будто цветочные клумбы не решаются приблизиться к его «устрашающему» фасаду на расстояние, меньше тридцати футов.
Когда Ачер позвонил в дверной колокольчик, до него, словно из глубины мавзолея, донеслось мелодичное эхо звонка. Через минуту дверь открыл заспанный лакей, застывший на пороге в полном изумлении.
К счастью, Ачер состоял в родстве с Ван‑дер‑Лайденами, а посему имел право располагать некоторой информацией. Лакей сообщил ему, что графиня Оленская отбыла вместе с миссис Ван‑дер‑Лайден на воскресную службу ровно сорок пять минут тому назад.
«Мистер Ван‑дер‑Лайден дома, – добавил он, – но у меня сложилось такое впечатление, что они соизволят дремать или просматривают „Ивнинг пост“. Я слышал, сэр, как утром, вернувшись из церкви, они упомянули, что намерены заняться чтением газет в послеобеденное время. Если сэр соблаговолит подождать, я мог бы подойти к двери в библиотеку и послушать…»
Но Ачер поблагодарил его и сказал, что пойдет навстречу дамам. Лакей с величественным видом и явным облегчением, затворил за собой дверь.
Конюх поставил сани в конюшню, и Ачер направился через парк к проселочной дороге. Скайтерклиф находился всего в полутора милях от городка с тем же названием, но молодой человек прекрасно знал, что миссис Ван‑дер‑Лайден никогда не ходила пешком. Он шагал по дороге и высматривал знакомый экипаж. Но когда он свернул на тропинку, то в дальнем ее конце заметил высокую стройную фигуру в красном плаще. Впереди нее бежала большая собака. Ачер ускорил шаг, и вскоре мадам Оленская остановилась перед ним с приветственной улыбкой на устах.
«О, так вы приехали!» – воскликнула она, освобождая правую руку из муфты.
В красном плаще она вновь стала похожа на прежнюю Элен Мингот – живую и веселую. Он рассмеялся, беря ее за руку, и ответил:
«Я приехал, чтобы услышать от вас, почему вы так неожиданно покинули Нью‑Йорк».
Лицо ее омрачилось, но она нашла в себе силы, чтобы ответить.
«Вы скоро все сами узнаете».
Ее ответ озадачил его.
«Неужели вас преследуют?» – взволнованно спросил он.
Графиня пожала плечами (совсем как ее Настасья!) и сказала совсем другим, бодрым тоном:
«Давайте пойдем побыстрее! Я так замерзла после этой церемонии! Что касается того, о чем вы спрашиваете, то мне теперь нечего бояться, ведь вы готовы защитить меня, не правда ли?»
Кровь прилила к его щекам, и он произнес, поймав кончик ее плаща:
«Элен, в чем все‑таки дело? Вы должны мне все рассказать».
«Не сейчас! Давайте‑ка пробежимся вначале: мои ноги просто окоченели!» – взмолилась Элен, и, не дожидаясь ответа, подобрала плащ и побежала прямо по сугробам, увлекая за собой свою собаку, которая вертелась у нее под ногами, недоуменно тявкая. Несколько мгновений Ачер стоял неподвижно и наблюдал, как она, словно огненный метеор, летит над белым снегом. Затем он устремился за ней и догнал у ворот парка. Они оба остановились, тяжело дыша, и рассмеялись. Графиня Оленская взглянула на него и вдруг сказала:
«Я знала, что вы приедете».
«Значит, вы этого хотели», – заметил он неожиданно для самого себя, и они оба преисполнились необъяснимой радости. От заснеженных деревьев исходило таинственное белое сияние, и когда Элен с Ачером зашагали дальше по заметенной снегом земле, казалось, она пела у них под ногами.
«Но как же, вы здесь очутились?» – спросила, наконец, мадам Оленская.
Он объяснил ей и добавил:
«Я получил ваше письмо».
Немного помолчав, она спросила с едва заметным холодком в голосе:
«Мэй просила вас позаботиться обо мне, не так ли?»
«Меня не нужно просить об этом», – ответил он.
«Вы имеете в виду, что я настолько беспомощна и беззащитна, что вам и напоминать об этом не надо? „Бедняжка Элен Оленская“ нуждается в защите, – думаете все вы. А ваши дамы – ни в чем не нуждаются, как мне показалось! У них и так все есть, как в раю!»
Он спросил ее, понизив голос: «А чего не хватает вам, чтобы быть счастливой?»
«Не спрашивайте! Все равно мы с вами говорим на разных языках!» – взорвалась она.
Ее реакция поразила его, словно неожиданный удар, и он остановился, как вкопанный, с удивлением глядя на нее.
«С чего бы мне тогда быть здесь, если я вас не понимаю?»
«О, друг мой!» – графиня легко коснулась его руки и он взмолился:
«Элен, ну почему вы не хотите рассказать мне, что случилось?»
Она снова пожала плечами.
«А разве на небесах что‑нибудь случается?»
Он промолчал, и несколько ярдов они шли молча. Наконец, она не выдержала: «Хорошо, я скажу вам, но… где бы мне это сделать? В этом огромном пустынном доме невозможно уединиться! Двери открыты настежь, и слуги постоянно снуют туда‑сюда. Им велят то чай разливать, то подбросить поленьев в камин, то принести свежих газет хозяину! Вы когда‑нибудь отдыхаете в одиночестве, или в американских домах не отыщется ни одного укромного уголка? Вы все такие застенчивые и, вместе с тем, привыкли быть на людях! Меня не покидает ощущение, что я в монастыре или на сцене перед невероятно вежливыми зрителями, которые никогда не аплодируют!»
«Так вы нас не любите!» – воскликнул Ачер.
Они миновали старый каменный дом с невысокими стенами и маленькими квадратными оконцами, сгруппированными вокруг дымохода. Ставни были открыты, и через одно из чисто вымытых оконных стекол Ачер увидел свет: в камине полыхал огонь.
«Смотрите, он открыт!» – воскликнул молодой человек.
Элен остановилась и взглянула в сторону дома.
«Да, но это только сегодня, – сказала она. – Мне хотелось посмотреть, какой он изнутри, и мистер Ван‑дер‑Лайден приказал развести огонь в камине и открыть ставни, чтобы мы с миссис Ван‑дер‑Лайден могли в нем отдохнуть на обратном пути из церкви».
Графиня взбежала по ступенькам на крыльцо и толкнула дверь.
«Она все еще не заперта! – воскликнула мадам Оленская. – Вот удача! Входите, Ньюлэнд, здесь мы с вами сможем спокойно поговорить. Миссис Ван‑дер‑Лайден решила навестить своих старых тетушек в Райнбеке, и, по крайней мере, в течение часа нас с вами разыскивать не будут».
Ачер вошел вслед за ней в узкий коридор. Он воспрянул духом, услышав, что в запасе у них есть еще целый час для спокойной беседы. Они – в уютном маленьком доме, который словно специально был выстроен, чтобы дать им приют. Зажженный в камине огонь освещает внутреннее убранство: бронзовые канделябры, старинную мебель, большой железный котел на крюку в давно потухшем очаге, из которого забыли выгрести золу. У облицованного изразцами камина стоит несколько стульев с плетеными сиденьями, а по стенам висят полки, заставленные фаянсовой посудой… Ачер склонился над камином и поворошил угли.
Мадам Оленская сбросила свой плащ и уселась на одном из стульев. Ачер, прислонившись к камину, молча смотрел на нее.
«Сейчас вы смеетесь, – сказал он, – но когда вы писали мне, я чувствовал, что вы несчастны».
«Вы правы, – отозвалась она и, чуть помедлив, заметила: – Но я чувствую себя счастливой, когда вы рядом!»
«Я не могу долго здесь оставаться», – признался Ачер. Ему хотелось так много ей сказать, но он не находил слов, чтобы выразить свои чувства.
«Да, я понимаю. Но я не притязательна и живу настоящим, наслаждаясь каждым счастливым мгновением жизни!»
Эти слова прозвучали, как гром среди ясного неба, и были восприняты им, как искушение. Чтобы скрыть свое волнение, Ачер отошел от камина и бросил взгляд на стволы деревьев, черневшие за окном на фоне снегов. Но Элен тоже прошлась по холлу, и краешком глаза он видел, как она склонилась над огнем, продолжая беззаботно улыбаться. Ачер почувствовал, как его сердце забилось в груди. Что, если она сбежала от него? Так ей понадобилось уединенное место, чтобы сказать ему об этом?
«Элен, если я и в самом деле в состоянии помочь вам, – молвил Ачер со вздохом, – и если вы действительно ждете от меня поддержки, – скажите мне всю правду. Так от кого вы все‑таки сбежали?»
Ачер говорил все это, стоя совершенно неподвижно. Он даже не взглянул в ее сторону, боясь пошелохнуться. Если и в самом деле грянет гром, между ними, по крайней мере, будет все пространство этой комнаты, и он сможет по‑прежнему смотреть на снег за окном.
Графиня долго хранила молчание. Ачеру казалось, что вот сейчас она приблизится к нему сзади (он почти слышал ее шаги!) и обовьет своими нежными руками его шею. И пока он ждал чуда, предвкушая его душой и телом, его взгляд вдруг выхватил закутанную в меха фигуру за окном. Воротник тяжелой шубы этого человека, направлявшегося прямо к дому, в котором они укрылись, был приподнят. Но Ачер узнал его: это был, ни кто иной, как Джулиус Бьюфорт.
«О!» – воскликнул Ачер и вдруг рассмеялся: его начинал забавлять комизм ситуации, в которую они попали.
Мадам Оленская прошла через весь холл и взяла его за руку. Но, случайно взглянув в окно, она вдруг побледнела и отпрянула назад.
«Так вот в чем дело?» – насмешливо молвил Ачер.
«Не знала, что и он здесь», – прошептала Элен, стискивая его руку. Но он отстранился от нее и, выйдя в коридор, распахнул настежь дверь дома.
«Хелло, Бьюфорт! – крикнул он. – Идите сюда! Мадам Оленская давно ждет вас!»
На обратном пути в Нью‑Йорк Ачер вспоминал свои последние минуты в Скайтерклифе. Эти воспоминания были не из приятных, они словно преследовали его.
Хотя Бьюфорт и был крайне раздражен, застав Ньюлэнда вместе с графиней Оленской, но он, с присущей ему властностью, быстро овладел ситуацией. Манера Бьюфорта игнорировать людей, чье присутствие не входило в его расчеты, способна была обескуражить кого угодно. И если то были люди чувствительные, они и вовсе могли подумать, что Бьюфорт смотрит на них, как на пустое место.
Когда они все вместе шли обратно через парк, Ачера не покидало ощущение, что он «третий лишний» в этой компании. Но хотя отсутствие всякого внимания со стороны Бьюфорта его несказанно задевало, он мог воспользоваться своими правами «человека‑невидимки» и наблюдать за ними обоими.
Но этому предшествовала сцена в старом каменном доме, который облюбовали Элен с Ньюлэндом. Бьюфорт вошел в него с присущей ему развязностью. Никакая улыбка не могла разгладить вертикальную складку, которая залегла между его нахмуренными бровями. И, несмотря на то, что мадам Оленская упоминала в разговоре о возможности его появления, она не ожидала, что он и в самом деле примчится сюда. Судя по всему, она никому не сказала, где себя искать, и этот ее внезапный отъезд заставил его поволноваться. Сюда он явился под предлогом, что накануне вечером ему удалось отыскать «очаровательный маленький домик», который просто создан для того, чтобы в нем жила мадам Оленская. Но если она не поторопится, его немедленно продадут. Бьюфорт не успокоился до тех пор, пока не высказал все, что думает по поводу ее столь неожиданного для всех «побега» из Нью‑Йорка.
«Если бы не эта ваша страсть к исчезновениям, сидел бы я сейчас в клубе и грел свои озябшие ноги у камина вместо того, чтобы разыскивать вас среди этих снегов», – проворчал он, скрывая за маской притворного раздражения глубокую досаду.
Чтобы сгладить неловкость положения, мадам Оленская поспешила перевести разговор на другую тему и напомнила, что скоро у всех появится фантастическая возможность беседовать друг с другом из домов, расположенных на соседних улицах или даже – кто бы мог подумать! – в разных точках планеты. На ум приходят гениальные изобретения, о которых писали еще Эдгар По и Жюль Верн. Вокруг необычных вещей и событий любят поднимать шумиху, хотя толком в них никто не верит.
Итак, продолжая обсуждать вопрос о телефоне, они благополучно добрались до «итальянской виллы». Миссис Ван‑дер‑Лайден еще не вернулась, и Ачер поспешил откланяться, попросив конюха подготовить к выезду его сани. Графиня Оленская в сопровождении Бьюфорта вошла в дом. Маловероятно, что Ван‑дер‑Лайдены пришли бы в восторг от незваных гостей, но отобедать им все‑таки предложили бы. В этом случае Ачер мог бы попытаться уехать на девятичасовом поезде. Впрочем, скорее всего, он бы на него опоздал, и тогда Ван‑дер‑Лайдены оказались бы в неловком положении. Им пришлось бы оставить на ночь не только Бьюфорта, к которому они не испытывали особой симпатии, но и его, «человека без личного багажа».
Бьюфорт, конечно, все это знал. Он должен был предвидеть такой поворот событий; и то, что банкир предпринял столь утомительное путешествие, не рассчитывая на какое‑либо вознаграждение, свидетельствовало о его нетерпении. Вне всякого сомнения, он преследовал мадам Оленскую, а когда дело касалось хорошеньких женщин, у него была лишь одна цель… Ему давно наскучил его пустой дом, в котором не было слышно голосов детей. И чтобы восполнить этот пробел, он постоянно искал любовные утехи на стороне. У Ачера не осталось никаких сомнений, что мадам Оленская была вынуждена «скрываться в глуши» от банкира. Но весь вопрос заключался в том, от чего, собственно, она бежала. То ли ей не пришлись по вкусу ухаживания Бьюфорта, то ли она боялась, что не устоит перед ними. В самом деле, не пустая ли болтовня все эти разговоры о бегстве из Нью‑Йорка, которое, в сущности, могло быть ловким маневром расчетливой кокетки?
Но Ачер и сам не верил, что это правда. И хотя он был знаком с мадам Оленской всего несколько недель, ему казалось, что он способен судить по выражению ее лица и интонациям о ее настроении; в момент внезапного появления Бьюфорта он заметил явные признаки раздражения и даже страха, которые были написаны на ее лице. Но, в конце концов, это Ачера устраивало больше, чем мысль о том, что графиня намеренно покинула Нью‑Йорк, чтобы встретиться с банкиром здесь, в Скайтерклифе. Если она пошла на это, – ей нет оправдания в его глазах. Женщина, вступившая в любовную связь с Бьюфортом, не достойна его внимания, ибо, чем она лучше тех пошлых лицемерок, которые с удовольствием шли с ним на сближение?
Но было бы в тысячу раз хуже, если бы она, осуждая и, вероятно, презирая Бьюфорта, в то же время, тянулась к нему. Как‑никак в ее глазах банкир обладал целым рядом преимуществ по сравнению с другими мужчинами его круга: он долго жил в Европе и был знаком с европейскими и американскими традициями; его приняла богемная среда, и он ни перед чем не останавливался, когда хотел добиться своего. Бьюфорт был вульгарным, необразованным и надменным человеком; однако богатый жизненный опыт и изобретательный ум позволили ему выделиться среди многих людей, превосходивших его своими моральными качествами и социальным положением, но ограничивших свои горизонты Центральным парком и Баттери.
И, несомненно, дама достаточно долго путешествовавшая по свету, почувствовала эту разницу и, скорее всего, он заинтересовал ее. Тогда, поддавшись раздражению, мадам Оленская сказала Ачеру, что они с ним разговаривают на разных языках; и молодой человек чувствовал, что в некотором смысле это действительно так. А Бьюфорт, казалось, понимал ее с полуслова и говорил на ее особом диалекте. Как ни странно, его взгляды на жизнь, вызывающий тон и манеры заставляли Ачера всякий раз вспоминать о графе Оленском, ибо то немногое, что молодой человек узнал из его письма, позволило ему нарисовать в своем воображении образ этого грубого животного. Должно быть, жене графа Оленского не слишком нравилось это сходство. Однако, Ачер осознавал, что женщина таких широких взглядов, как мадам Оленская, не станет отталкивать от себя все, что напоминает ей о ее прошлом. Внутренне она могла восставать против этого, но невольно поддаться обаянию сильной личности.
Таким образом, молодой человек, скрепя сердце, признал, что у Бьюфорта есть шанс, а Элен готова снова принести себя в жертву. И он вновь почувствовал стремление заставить ее посмотреть правде в глаза. Порой ему казалось, что она только этого и ждет.
В тот вечер Ньюлэнд распаковал ящик с книгами, прибывшими из Лондона. И молодой человек не был разочарован: ему прислали именно то, о чем он давно мечтал. Среди книг он обнаружил сборник философских статей Герберта Спенсера, несравненные рассказы Ги де Мопассана и роман под названием «На полпути», о котором писали во всех книжных обозрениях.
Ачер отклонил целых три приглашения на званые обеды: он готовился вкусить особой, духовной пищи. И хотя он поворачивал страницы с трепетом истинного книжного «гурмана», ему никак не удавалось вникнуть в содержание. Одна за другой книги выпадали из его рук. И вдруг взгляд его упал на крохотный томик стихов, который он заказал потому, что его привлекло название: «Дом жизни». Раскрыв его, молодой человек сразу погрузился в непривычную для него атмосферу, которую не в состоянии была передать ни одна из прочитанных им до этого книг. То была атмосфера любви и глубокой нежности, преображающих в одночасье человеческую жизнь. Всю ночь напролет он читал эти драгоценные строчки, и его воображение рисовало образ женщины с лицом Элен Оленской. Но когда утром Ньюлэнд проснулся и, бросив взгляд в окно на коричневые дома на противоположной стороне улицы, вспомнил о своем кабинете в офисе мистера Леттерблеяра и о семейной скамье в приходской церкви, проведенный в Скайтерклифе час отступил в его памяти на задний план вместе с ночными видениями.
«Боже, какой ты бледный, Ньюлэнд!» – воскликнула Дженни, когда они встретились за завтраком.
«Мальчик мой, – добавила миссис Ачер, – я заметила, что последнее время что‑то ты подкашливаешь! Надеюсь, работа не слишком тебя изнуряет?»
У матери с дочерью давно сложилось впечатление, что пожилые партнеры его нещадно эксплуатируют, и он взваливает себе на плечи непосильное бремя. Ачер не считал необходимым переубеждать их… Последующие несколько дней тянулись медленно. Обыденность начала угнетать Ачера и ему казалось, что он похоронен под обломками своего будущего. От графини Оленской вестей не было, и он не знал, как решился вопрос с тем «очаровательным маленьким домиком». Встретившись с Бьюфортом в клубе, они молча раскланялись, стоя по разные стороны стола для игры в вист. И только на четвертый день, по возвращении домой, он обнаружил записку. Она содержала всего несколько слов:
«Зайдите ко мне завтра после полудня. Я должна объясниться с вами.
Элен».
Ачер, собиравшийся на званый ужин, машинально засунул записку в карман, с улыбкой вспоминая этот ее французский оборот «объясниться с вами».
После ужина молодой человек отправился в театр; и только когда после полуночи он вернулся домой, послание мадам Оленской вновь было перечитано множество раз. Ачер мог бы написать даже несколько ответов, и, лежа ночью без сна, он тщательно продумывал каждый из них.
Но утром ему было не до этого, ибо он принял решение. Собрав кое‑какие вещи, он с первым же пароходом отбыл в Сан‑Августин.
Глава шестнадцатая
Когда Ньюлэнд Ачер, направлявшийся по главной улице Сан‑Августина к дому, принадлежавшему, по словам прохожих, мистеру Велланду, увидел Мэй, стоявшую под магнолией среди солнечных зайчиков, то спросил сам себя, чего ради он так долго томился в городе и не приезжал сюда. Только здесь была правда жизни, только здесь была настоящая реальность, только здесь он мог снова обрести истинный смысл жизни. А он, несмотря на свое презрительное отношение к пересудам, боялся оставить офис (не ровен час кто‑нибудь подумает, что он бездельничает)!
Первым делом Мэй воскликнула: «Ньюлэнд, что‑нибудь случилось?»
Ачер подумал, что их отношения только выиграли бы, читай она всякий раз по его глазам, с чем он пришел. Тем не менее, он быстро нашелся с ответом.
«Да, случилось, – сказал молодой человек. – Мне вдруг страшно захотелось с вами увидеться!»
Яркий румянец, выступил на ее щечках. В тот момент девушка была счастлива, и от ее сомнений не осталось и следа. Ачер понял, что его и впредь будут легко прощать; и если остальные члены этой семьи столь же отходчивы, ему не страшны никакие нравоучения со стороны достопочтенного мистера Леттерблеяра.
Несмотря на раннее время, Ачер не мог позволить себе выйти за рамки простой учтивости: как‑никак они находились в самом центре города. Но ему не терпелось остаться наедине со своей невестой и излить на нее всю накопившуюся нежность. До завтрака оставался еще час, и вместо того, чтобы пригласить Ачера войти в дом, Мэй предложила ему прогуляться по апельсиновой роще за городом. Она только что каталась на лодке по реке, и, казалось, солнце поймало ее в свои золотые сети. На ее загорелое лицо падали непокорные пряди волос, напоминавшие мокрые золотистые водоросли. Глаза Мэй казались почти прозрачными в своей невинной чистоте. Когда она шагала рядом с Ачером в длинном развевающемся платье, лицо ее хранило такое же безмятежное выражение, какое было, разве что, у мраморных статуй олимпийских богинь.