Мы пробыли в Солт-Лейк-Сити всего два дня и поэтому не успели, как положено, вникнуть в систему многоженства, собрать соответствующие фактические данные и сделать нужные выводы, чтобы затем лишний раз привлечь внимание всей нации к этому вопросу. Я очень хотел это сделать. Со всем пылом самонадеянной молодости я жаждал очертя голову ринуться в бой и одержать великую победу – пока не увидел мормонских женщин.
Тут я смягчился. Сердце мое оказалось мудрее ума. Оно преисполнилось сострадания к этим убогим, нескладным и до жалости некрасивым созданиям, и, отворотясь, дабы скрыть великодушные слезы, увлажнившие мои глаза, я сказал себе: «Нет! Мужчина, который берет одну из них в жены, проявляет христианское милосердие и достоин не сурового осуждения, а искренних похвал всего человечества; тот же, кто берет в жены шестьдесят из них, совершает деяние столь высокой и бескорыстной самоотверженности, что народы земли должны обнажать головы перед ним и поклоняться ему в благоговейном молчании».
* * *
О «мормонской библии»:
Есть люди, которым требуются горы доказательств, прежде чем они найдут в себе силы хоть отчасти поверить чему-нибудь, но я, когда человек говорит мне, что он «видел письмена на скрижалях», и – мало того – при этом присутствовал ангел и видел, как он видел, и, вероятно, взял с него надлежащую расписку, – то я уже чувствую, что далеко ушел по пути безоговорочной веры, – пусть даже я никогда и не слыхивал об этом человеке и не знаю ни как зовут ангела, ни какой он национальности.
* * *
О царе Соломоне (из «Приключений Гекльберри Финна»):
– Неужто ты не слыхал про гарем? У Соломона он тоже был. А жен у него было чуть ли не миллион.
– Ну, должно быть, и шум же у них в детской! Да еще, я думаю, эти самые жены все время ругаются, а от этого шуму только больше. А еще говорят, что Соломон был первый мудрец на свете! Я этому ни на грош не верю. Да разве станет умный человек жить в таком кавардаке? Нет, не станет. Умный человек возьмет и построит котельный завод, а захочется ему тишины и покоя – он возьмет да и закроет его.
* * *
Суть в том, какие у этого Соломона привычки. Возьми, например, человека, у которого всего один ребенок или два, – неужто такой человек станет детьми бросаться? Нет, не станет, он себе этого не может позволить. А если у него пять миллионов детей бегает по всему дому, тогда, конечно, дело другое. Ему все равно, что младенца разрубить надвое, что котенка.
* * *
Совет старого мормона:
Друг мой, примите совет старика, не обременяйте себя большой семьей, – уверяю вас, ни к чему это. Только в маленькой семье, в тесном домашнем кругу вы найдете уют и тот душевный покой, который есть лучшее и наивысшее благо из всех уготованных нам в этом мире и утрату которого нам не возместят ни богатство, ни слава, ни власть, ни величие. Поверьте мне, десять – от силы двенадцать – жен предостаточно для вас, не переступайте этой границы.
О МУЖЕСТВЕ И ТРУСОСТИ
Самое жалкое, что есть на свете, – это толпа; вот и армия – толпа; идут в бой не оттого, что в них вспыхнула храбрость, – им придает храбрости сознание, что их много и что ими командуют.
* * *
Нет такой толпы, которая не дрогнула бы в присутствии человека, известного своим хладнокровием и мужеством.
* * *
Если человек не трус, он может один ограбить целый пассажирский поезд, а если он трус только наполовину, он может остановить дилижанс и обобрать всех, кто в нем едет.
* * *
Есть одна совершенно непонятная черта в характере головорезов: подлинный головорез обладает великолепной отвагой, и вместе с тем он готов на любую подлость по отношению к своему врагу; свободный, с оружием в руках, он сражается против сонма врагов до тех пор, пока пули не изрешетят его, а с петлей на шее, со связанными за спиной руками он молит о пощаде и плачет, как малый ребенок.
* * *
Когда взрослый человек играет с кем-нибудь злую шутку – это, по-моему, совершенно ясно свидетельствует об его трусости и слабоумии.
* * *
Храбрость – это сопротивление страху, подавление страха, а не отсутствие страха. Если человек не способен испытывать страх, про него нельзя сказать, что он храбр, – это было бы совершенно неправильным употреблением эпитета.
Взять к примеру блоху: она считалась бы самой храброй тварью на свете, если бы неведение страха было равнозначно храбрости. Она кусает нас и когда вы спите, и когда вы бодрствуете, и ей невдомек, что по своей величине и силе вы для нее то же самое, что все армии мира вкупе для новорожденного младенца; блоха живет день и ночь на волосок от гибели, но испытывает не больше страха, чем человек, шагающий по улицам города, находившегося десять веков назад под угрозой землетрясения. Когда говорят о Клайве, Нельсоне и Путнэме как о людях, «не ведавших страха», то непременно надо добавить к списку блоху, поставив ее на первое место.
* * *
Нельсон испугался бы десяти тысяч блох, но одна блоха не испугалась бы десяти тысяч Нельсонов.
Человек робкий попросит десятую долю того, что хочет получить. Человек смелый запросит вдвое больше и согласится на половину.
* * *
Нам нравятся люди, которые смело говорят нам, что думают, при условии, что они думают так же, как мы.
ОБ ОПЕРЕ И ПЕНИИ
На каждые пятьдесят человек, посещающих у нас оперу, один, быть может, любит ее уже и сейчас; из прочих сорока девяти большинство, как мне кажется, ходит в оперу затем, чтобы научиться ее любить.
* * *
О хорах в «Лоэнгрине» Вагнера:
Тут в течение двух, а иногда и трех минут я вновь познавал те муки, которые испытал однажды, когда у нас в городе горел сиротский приют.
* * *
Музыка Вагнера лучше, чем она кажется на слух.
* * *
Нельзя сделать ничего лучше для того, чтобы опера Вагнера воспринималась неискушенными как нечто абсолютно совершенное, как исключить из нее все вокальные партии. Я бы хотел когда-нибудь увидеть оперу Вагнера в пантомиме. Там можно будет без помех слушать чудесную оркестровую музыку.
* * *
В этот вечер давали «Парсифаля». Первый из трех актов длился два часа, и я, даже несмотря на пение, получил удовольствие.
* * *
В операх Вагнера, как правило, все, что вы будете видеть, – это двое молчащих людей, один из которых стоит неподвижно, а другой ловит мух. Разумеется, я не имею в виду, что он на самом деле будет ловить мух; я имею в виду ту обычную оперную жестикуляцию, которая заключается в поочередном выбрасывании вверх то одной, то другой руки и которая, если играющий занимается исключительно делом и не издает никаких звуков, напоминает занятие, которое я упомянул.
* * *
Одна немка в Мюнхене говорила мне, что Вагнера не полюбишь с первой же минуты, надо систематически учиться его любить.
* * *
Музыка без слов часто наводит грусть; а еще чаще – музыка без музыки.
* * *
В ответ на вопрос, поет ли он, Марк Твен отвечал:
– Те, кто меня слышал, говорят, что нет.