Лев Николаевич Толстой
биография
| 09.09.1828 | Родился Л.Н. Толстой в Ясной Поляне, близ Тулы. | |
| Умерла мать. | ||
| 1844-1847 | Учился в Казанском университете, но так и не окончил | |
| В мае 1851 и до 1854 | Добровольцем едет на Кавказ, где принимает участие в военных действиях. Были написаны: «Детство», «Отрочество». После возвращения был в Дунайской армии, которая воевала с турками. | |
| Ноябрь 1854 | Его перевели в Крым, где он принимал участие в обороне Севастополя. Его впечатления от боев в Севастополе описаны в повестях: «Севастополь в декабре месяце» (1854) «Севастополь в мае» (1855) «Севастополь в августе» (1855) Здесь он правдоподобно и реалистично описывает военные действия. | |
| Ноябрь 1855 | Толстой приехал в Москву, где вступил в литературную среду. Он познакомился с Тургеневым, Некрасовым, Гончаровым, Фетом, Чернышевским. | |
| 1856-1857 | Написаны: «Юность», «Два гусара», «Утро помещика». | |
| Ноябрь 1856 | Вышел в отставку, а через два года отправился в пешеходное зарубежное путешествие. Посетил Францию, Швейцарию, Италию, Германию. Он был очарован красотой природы этих стран. | |
| Сентябрь 1862 | Толстой женился на дочери московского врача Софье Андреевне Берс. | |
| Писатель окончательно поселился в Ясной Поляне. | ||
| Писатель начал работу над эпопеей «Война и мир». Эта работа продолжалась в течение 6ти лет. | ||
| Январь 1872 | Бросилась под поезд на станции Ясенки, неофициальная жена помещика Бибикова – Анна Степановна Пирогова. Она послужила прототипом трагической судьбы Анны Карениной. | |
| Толстой был отлучен от церкви за критическое описание духовенства в его романе «Воскресение» (1873-1877) | ||
| Первые годы ХХ века | Были написаны: «После бала» (1903), «За что?» (1906), «Хаджи-Мурат» (1896-1904) | |
| 10.11.1910 | Толстой осуществил свое намерение, уйти из родного села, и тайно покинул Ясную Поляну | |
| 20.11.1910 | Умер от воспаления легких. Был похоронен в Ясной Поляне без участия духовенства. |
|
|
«Война и мир»
История создания
К работе над повестью Толстой возвращался несколько раз. В начале 1861 года он читал главы из романа «Декабристы», написанные в ноябре 1860 — начале 1861 года, Тургеневу и сообщал о работе над романом Герцену.[1] Однако работа несколько раз откладывалась, пока в 1863—1869 гг. не был написан роман «Война и мир». Некоторое время роман-эпопея воспринимался Толстым как часть повествования, которое должно было закончиться возвращением Пьера и Наташи из сибирской ссылки в 1856 (именно об этом идёт речь в 3-х сохранившихся главах романа «Декабристы»). Попытки работы над этим замыслом предпринимались Толстым последний раз в конце 1870-х, после окончания «Анны Карениной».
|
|
Роман «Война и мир» имел большой успех. Отрывок из романа под названием «1805 год» появился в «Русском вестнике» 1865 г.; в 1868 г. вышли три его части, за которыми вскоре последовали остальные две (всего четыре тома).
В первом издании «Войны и мира» был длинный ряд чисто теоретических страниц, мешавших цельности художественного впечатления; в позднейших изданиях эти рассуждения были выделены и составили особую часть. Тем не менее, в «Войне и мире» Толстой-мыслитель отразился далеко не весь и не самыми характерными своими сторонами. Нет здесь того, что проходит красною нитью через все произведения Толстого, как писанные до «Войны и мира», так и позднейшие — нет глубоко пессимистического настроения. И в «Войне и мире» есть ужасы и смерть, но здесь они какие-то, если можно так выразиться, нормальные. Смерть, например, князя Болконского принадлежит к самым потрясающим страницам всемирной литературы, но в ней нет ничего разочаровывающего и принижающего; это не то, что смерть гусара в «Холстомере» или смерть Ивана Ильича. После «Войны и мира» читателю хочется жить, потому что даже обычное, среднее, серенькое существование озарено тем ярким, радостным светом, который озарял личное существование автора в эпоху создания великого романа.
В позднейших произведениях Толстого превращение изящной, грациозно кокетливой, обаятельной Наташи в расплывшуюся, неряшливо одетую, всецело ушедшую в заботы о доме и детях помещицу производило бы грустное впечатление; но в эпоху своего наслаждения семейным счастьем Толстой все это возвёл в перл создания.
|
|
Споры о названии
«Три поры»
 |
«1805 год»
«Всё хорошо, что хорошо кончается»
«Война и мiръ »
Ошибкой редактора роман вышел с названием
«Война и миръ »
Мiръ – крестьянская община
Миръ – отсутствие войны
В современном русском языке слово «мир» имеет два разных значения, «мир» — антоним к слову «война» и «мир» — в смысле планета, община, общество, окружающий мир, место обитания. (ср. «На миру и смерть красна»). До орфографической реформы 1917—1918 годов эти два понятия имели различное написание: в первом значении писалось «миръ», во втором — «міръ». Существует легенда, что Толстой якобы использовал в названии слово «міръ» (Вселенная, общество). Однако все прижизненные издания романа Толстого выходили под названием «Война и миръ», и сам он писал название романа по-французски как «La guerre et la paix». Существуют различные версии возникновения этой легенды.
Согласно одной из них, неоднозначность возникла при первой полной публикации романа. В 1868 году в издательстве М. Н. Каткова выходит книга, на титульном листе которой начертано: «Война и миръ». Сохранился предваряющий это событие документ от 24-25 марта 1867 года, адресованный М. Н. Лаврову — служащему типографии Каткова. Это проект договора об издании романа. Интересно то, что заглавие его в документе — «Тысяча восемьсотъ пятый годъ» — зачёркнуто одной чертой и рукой Л. Н. Толстого над словами «Тысяча восемьсот» написано: «Война и міръ». Но, безусловно, любопытно и то, что в самом начале документа над словами «Милостивый Государь, Михаилъ Николаевичъ» карандашом начертано: «Война и Миръ». Сделано это рукой Софьи Андреевны, очевидно, при наведении порядка в бумагах мужа в восьмидесятые годы.
По другой версии, легенда возникла из-за опечатки, допущенной в издании 1913 года под редакцией П. И. Бирюкова. В четырёх томах романа заглавие воспроизводится восемь раз: на титульном листе и на первой странице каждого тома. Семь раз напечатано «миръ» и лишь один раз — «міръ», причём на первой странице первого тома.
Существует, наконец, ещё одна версия. Согласно ей, легенда произошла от опечатки в оригинальном издании популярного труда Георгия Флоровского. В написании названия романа почему-то использована буква «i».
Особенности жанра
Роман - литературный жанр, как правило, прозаический, который предполагает развернутое повествование о жизни и развитии личности главного героя (героев) в кризисный, нестандартный период его жизни.
Эпопея - (от эпос и др.-греч. ποιέω — творю)
1. Обширное повествование в стихах или прозе о выдающихся национально-исторических событиях («Илиада», «Махабхарата»). Корни эпопеи в мифологии и фольклоре. В 19 в. возникает роман-эпопея («Война и мир» Л.Н. Толстого)
2. Сложная, продолжительная история чего-либо, включающая ряд крупных событий.
таблица-сопоставление. «Отцы и дети» «Война и мир»
| Количество героев | 15–20 героев | Более 600 |
| Время действия | Два месяца, с эпилогом — полгода | С эпилогом — 15 лет (1805–1820) |
| Что лежит в основе сюжета | Судьба героя (нескольких героев) | Судьба народа (в том числе и героев) |
Если первые две строки говорят в основном о количественных различиях, то последняя — о качественном отличии эпоса от романа: герой эпоса — народ, герой романа — индивидуальная личность (Бахтин М. Эпос и роман). Обратим внимание на этот пункт. «Война и мир» не эпос и не роман в чистом виде, это роман-эпопея. Здесь судьбы героев тесно связаны с судьбой всего народа.
«Война и мир» несомненно:
— исторический роман (обратим внимание: эпическая дистанция — разница между временем действия и временем написания произведения — для «Войны и мир» пятьдесят лет что для Л.Н. Толстого 1812 год — уже историческое прошлое, как для них самих Великая Отечественная война);
— семейный роман (в итоге — история возникновения семьи Безуховых–Ростовых);
— философский роман, переходящий местами в чисто философское сочинение.
Сам Толстой не давал конкретного определения жанра произведения. И был в этом полностью прав, потому что традиционные жанры, которые существовали до написания «Войны и мира» не могли полностью отобразить художественной структуры романа. В произведении совмещены элементы семейно-бытового, социально-психологического, философского, исторического, батального романов, а также документальные хроники, мемуары и т.д. Это позволяет характеризировать его как роман-эпопею. Эту жанровую форму впервые в России открыл именно Толстой.
«Война и мир» как роман-эпопея имеет такие признаки:
• совмещение рассказа об общенациональных событиях с рассказом о судьбах отдельных людей.
• описание жизни Российского и Европейского общества девятнадцатого века.
• имеют место изображения различных типов характеров всех социальных пластов общества во всех проявлениях.
• в основе романа – грандиозные события, благодаря, которым автор изобразил основные тенденции исторического процесса того времени.
• совмещение реалистических картин жизни 19 века, с философскими рассуждениями автора про свободу и необходимость, роль личности в истории, случайность и закономерность и т.п.
Толстой четко изобразил в романе особенности народной психологии, которые совместил с изображением личных особенностей отдельных персонажей, это придало особенною полифонию произведению, которое является отображением сложной и противоречивой эпохи.
Система образов
 |
Основные персонажи
Первичными для характеристики образов Толстого считаются два критерия:
• Отношения к Родине и родному народу.
• Моральное состояние героев, т.е. духовная жизнь или духовная смерть.
Роман начинается изображением светского общества – салона Анны Павловны Шерер, в котором царят ложь и лицемерие. Завсегдатаи салона описаны сатирически. Кругом их интересов являются придворные сплетни, интриги, разговоры о деньгах и карьере. Эгоистическая жизнь аристократов, воплощена в образах Курагиных. Василий Курагин пытается стать наследником графа Безухова, а когда становиться ясно, что это невозможно, он всеми правдами и неправдами пытается выдать замуж за Пьера Безухова свою дочь Элен, красивую, но бездушную кокетку. Но и этого Василию мало и он решает женить сына Анатоля, «беспутного дурака», на богатой княжне Болконской. Курагины не способны действовать напрямую, поэтому добиваются своих целей обходными путями.
Иронически Лев Толстой изобразил князя Бориса Друбецкого, который, по мнению многих, человек больших возможностей. Он умный, волевой, активный, но постепенно автор раскрывает его холодное корыстолюбие. Это ярко проявляется, когда он достигает своей цели – богатства, женившись на некрасивой Жюли Карагиной.
Иронические мотивы имеют место и в изображении Берга, зятя Ростовых, полковника «с Владимиром и Анною на шее». Отсиживаясь в штабе, он нахватался немало наград, а приехав в Москву, рассказывает графу Ростову о доблести российских войск. Однако обеспокоен он никак не судьбой войска и страны, а только личными корыстными интересами.Автор также развенчивает и государственную администрацию, сатирически изображая Ростопчина, далекого от народа, и Аракчаева, который проявляет свою преданность императору Александру, используя жестокость и насилие.
Иначе изображено провинциальное дворянство, близкое к народу. Автор ценит в Ростовых простоту, гостеприимство, жизнерадостность, любовь и уважение, а также хорошее отношение к крестьянам. Николай Ростов, женившись на Марии Болконской, стал внимательным к жизни простых людей хозяином. Однако Толстой не приукрашивает жестокости крепостного хозяйства помещиков.
С глубокой симпатией автор изображает гордую и независимую семью Болконских. Старший Болконский – упертый, властный, ни перед кем не преклоняется, образованный и честный, но в тоже время человек с тяжелой судьбой. Он воспитал достойных детей – сына Андрея, который пытается найти смысл жизни, и дочь, нежную княжну Марию, её призвание – любовь и самопожертвование. Лев Николаевич Толстой считает, что провинциальное дворянство имеет народную основу, поэтому в романе Ростовы, Болконские и Пьер Безухов противопоставляются столичной аристократии и хозяйской бюрократии.
| Лагерь «мира» | Лагерь «войны» | Спорные случаи |
| Ростовы (кроме Веры) | Вера Ростова | Борис Друбецкой |
| Болконские | м-ль Бурьен | Старый князь Болконский |
| М.Д. Ахросимова | А.П. Шерер | Соня |
| В.Денисов | Берг | Лиза Болконская |
| Капитан Тушин | Офицеры-карьеристы | Долохов |
| Капитан Тимохин | Курагины | |
| Дядюшка, Анисья | Карагины | |
| Русские солдаты | Александр I | |
| Платон Каратаев | Растопчин | |
| Багратион | Даву | |
| Кутузов | Наполеон | |
 | |||
 |
Образ Кутузова – светлый полюс романа. Во всех отношениях он идеален, так что Кутузову уже как бы и некуда развиваться: его духовная задача – постоянно жить на этой высшей точке своего развития, не допускать для себя ни одного эгоистического шага.
Образ Наполеона – темный полюс романа. Холодный эгоизм, ложь, самовлюбленность, готовность ради достижения своих низких целей жертвовать чужими жизнями, даже не считая их. Он тоже лишен пути, потому что его образ – предел духовной деградации.
Герои «Войны и мира»
Романный эпос Толстого пронизывает сквозная мысль о том, что непознаваемый и объективный исторический процесс управляется непосредственно Богом; что выбрать верный путь и в частной жизни, и в великой истории человек может не с помощью горделивого ума, а с помощью чуткого сердца. Тот, кто угадал, почувствовал таинственный ход истории и не менее таинственные законы обыденности, тот мудр и велик, даже если он по своему общественному положению мал. Тот, кто кичится своей властью над природой вещей, кто эгоистически навязывает жизни свои личные интересы, тот мелок, даже если он по своему общественному положению велик. В соответствии с этой жесткой оппозицией герои Толстого и “распределяются” на несколько типов, на несколько групп.
Прожигатели жизни
Одни — назовём их прожигатели жизни — заняты только тем, что болтают, устраивают свои личные дела, обслуживают свои мелкие прихоти, свои эгоцентрические желания. Причём любой ценой, не считаясь с судьбами других людей. Это самый низший из всех разрядов в толстовской иерархии. Герои, относящиеся к нему, всегда однотипны, для их характеристики повествователь демонстративно использует одну и ту же деталь.
Глава столичного салона Анна Павловна Шерер, появляясь на страницах «Войны и мира», всякий раз с неестественной улыбкой переходит от одного кружка к другому и угощает гостей интересным визитёром. Она уверена, что формирует общественное мнение и оказывает влияние на ход вещей (хотя сама меняет свои убеждения именно вослед моде).
Дипломат Билибин убеждён, что именно они, дипломаты, управляют историческим процессом (а на самом деле занят пустословием: из одной сцены в другую он собирает складки на лбу и произносит заранее заготовленное острое словцо).
Мать Друбецкого Анна Михайловна, которая упорно продвигает своего сына, сопровождает все свои разговоры скорбной улыбкой. В самом Борисе Друбецком, стоит тому появиться на страницах эпопеи, рассказчик всегда выделяет одну черту: его равнодушное спокойствие неглупого и гордого карьериста.
Стоит рассказчику завести речь о хищной Элен, как он непременно упомянет о её роскошных плечах и бюсте. А при любом появлении молодой жены Андрея Болконского, маленькой княгини, повествователь обратит внимание на её приподнятую губку с усиками.
Это однообразие повествовательного приёма свидетельствует не о бедности художественного арсенала, а, напротив, о преднамеренной цели, которую ставит перед рассказчиком автор. Прожигатели жизни сами однообразны — и неизменны; меняются только их взгляды, существо остаётся прежним. Они не развиваются. И неподвижность их образов, сходство с мертвенными масками как раз и подчёркнуты стилистически.
Единственный из персонажей эпопеи, кто принадлежит к этой “нижней” группе и при всём том наделён подвижным, живым характером, — Фёдор Долохов. “Семёновский офицер, известный игрок и бретёр”, он наделён неординарной внешностью — и уже одно это выделяет его из общего ряда прожигателей жизни: “Линии... рта были замечательно тонко изогнуты. В середине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось что-то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твёрдым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица”.
Более того, Долохов томится, скучает в том омуте мирской жизни, который засасывает остальных прожигателей. Оттого он пускается во все тяжкие, попадает в скандальные истории (как, например, сюжет с медведем и квартальным в первой части, за который Долохов разжалован в рядовые). В батальных сценах мы становимся свидетелями долоховского бесстрашия, затем видим, как нежно относится он к матери... Но его бесстрашие — бесцельно, долоховская нежность — исключение из его же собственных правил. А правилами становятся ненависть и презрение к людям.
Это в полной мере проявляется и в эпизоде с Пьером (став любовником Элен, Долохов провоцирует Безухова на дуэль), и в тот момент, когда Долохов помогает Анатолю Курагину готовить похищение Наташи. И особенно — в сцене карточной игры: Фёдор жестоко и бесчестно обыгрывает Николая Ростова, подлым образом вымещая на нём свою злобу на Соню, отказавшую Долохову.
Долоховский бунт против мира (и это тоже — “мир”!) прожигателей жизни оборачивается в конце концов тем, что он сам прожигает свою жизнь, пускает её в распыл. И это особенно обидно сознавать рассказчику, который выделяет Долохова из общего ряда, как бы даёт ему шанс вырваться за пределы страшного круга.
А в центре этого круга, этой воронки, которая засасывает человеческие души, — семейство Курагиных.
Главное “родовое” качество всего семейства — холодный эгоизм. Он присущ отцу, князю Василию, с его придворным самосознанием. Недаром впервые перед читателем князь появляется именно “в придворном, шитом мундире, в чулках, в башмаках, при звездах, с светлым выражением плоского лица”. Сам князь Василий ничего не просчитывает, не планирует наперёд, можно сказать, что за него действует инстинкт: и когда он пытается женить сына Анатоля на княжне Марье, и когда пытается лишить Пьера наследства, и когда, потерпев на этом пути невольное поражение, навязывает Пьеру свою дочь Элен.
Элен, чья “неизменяющаяся улыбка” подчёркивает однозначность, одномерность этой героини, не способна перемениться. Она словно застыла на годы в одном и том же состоянии: статичной мертвенно-скульптурной красоты. Курагина тоже ничего специально не планирует, тоже подчиняется почти животному инстинкту: приближая мужа и удаляя его, заводя любовников и намереваясь перейти в католичество, подготавливая почву для развода и затевая сразу два романа, один из которых (любой) должен увенчаться браком.
Внешняя красота заменяет Элен внутреннее содержание. Эта характеристика распространяется и на её брата, Анатоля Курагина. Рослый красавец с “прекрасными большими глазами”, он не одарён умом (хотя и не так глуп, как его брат Ипполит), но “зато у него была и драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность”. Уверенность эта сродни инстинкту выгоды, владеющему душами князя Василия и Элен. И хотя личную выгоду Анатоль не преследует, но за удовольствиями охотится с той же неутолимой страстью — и с той же готовностью принести в жертву любого ближнего. Так он поступает с Наташей Ростовой, влюбляя её в себя, готовясь увезти — и не думая о её судьбе, о судьбе Андрея Болконского, за которого Наташа собирается замуж...
Собственно, Курагины играют в суетном, “мирском” измерении “мира” ту самую роль, какую в “военном” измерении играет Наполеон: они олицетворяют собой светское безразличие к добру и злу. По своей прихоти Курагины вовлекают окружающую жизнь в страшный водоворот. Это семейство похоже на омут. Приблизившись к нему на опасное расстояние, легко погибнуть — лишь чудо спасает и Пьера, и Наташу, и Андрея Болконского (который непременно вызвал бы Анатоля на дуэль, если бы не обстоятельства войны).
Вожди
Первому, низшему разряду героев — прожигателей жизни — в толстовской эпопее соответствует последний, верхний разряд героев — вождей. Способ их изображения тот же самый: повествователь обращает внимание на одну-единственную черту характера, поведения или внешности персонажа. И при каждой встрече читателя с этим героем упорно, почти назойливо указывает на эту черту.
Прожигатели жизни принадлежат “миру” в худшем из его значений, от них ничего в истории не зависит, они вращаются в пустоте салона. Вожди неразрывно связаны с войной (опять же в дурном значении слова); они стоят во главе исторических коллизий, отделены от простых смертных непроницаемой пеленой собственного величия. Но если Курагины действительно вовлекают окружающую жизнь в мирской водоворот, то вожди народов лишь думают, что вовлекают человечество в историческую круговерть. На самом деле они лишь игрушки случая, орудия в незримых руках Провидения.
И здесь давайте на секунду остановимся, чтобы договориться об одном важном правиле. Причём раз и навсегда. В художественной литературе вам уже встречались и ещё не раз будут встречаться образы реальных исторических деятелей. В эпопее Толстого это и Александр I, и Наполеон, и Барклай де Толли, и русские и французские генералы, и московский генерал-губернатор Ростопчин. Но мы не должны, не имеем права путать “настоящих” исторических деятелей с их условными образами, которые действуют в романах, повестях, поэмах. И государь император, и Наполеон, и Ростопчин, и особенно Барклай де Толли, и другие персонажи Толстого, выведенные в «Войне и мире», — это такие же вымышленные герои, как Пьер Безухов, как Наташа Ростова или Анатоль Курагин.
На реальных исторических деятелей они похожи немногим больше, чем Фёдор Долохов — на своего прототипа, кутилу и смельчака Р.И. Долохова, а Василий Денисов — на поэта-партизана Дениса Васильевича Давыдова. Внешняя канва их биографий может быть воспроизведена в литературном сочинении со скрупулёзной, научной точностью, но внутреннее содержание вложено в них писателем, придумано в соответствии с той картиной жизни, которую он создаёт в своем произведении.
Только усвоив это железное и неотменимое правило, мы сможем двигаться дальше.
Итак, обсуждая низший разряд героев «Войны и мира», мы пришли к выводу, что в нём есть своя “масса” (Анна Павловна Шерер или, например, Берг), свой центр (Курагины) и своя периферия (Долохов). По тому же самому принципу организован, устроен и высший разряд.
Главный из вождей, а значит, самый опасный, самый лживый из них, — Наполеон.
В толстовской эпопее есть два наполеоновских образа. Один живёт в легенде о великом полководце, которую пересказывают друг другу разные персонажи и в которой он предстаёт то могущественным гением, то столь же могущественным злодеем. В эту легенду на разных этапах своего пути верят не только посетители салона Анны Павловны Шерер, но и Андрей Болконский и Пьер Безухов. Поначалу мы видим Наполеона их глазами, представляем его себе в свете их жизненного идеала.
И другой образ — это персонаж, действующий на страницах эпопеи и показанный глазами рассказчика и героев, которые внезапно сталкиваются с ним на полях сражений. Впервые Наполеон как действующее лицо «Войны и мира» появляется в главах, посвящённых Аустерлицкому сражению; сначала его описывает повествователь, затем мы видим его с точки зрения князя Андрея.
Раненый Болконский, который совсем недавно боготворил вождя народов, замечает на лице Наполеона, склонившегося над ним, “сияние самодовольства и счастья”. Только что переживший душевный переворот, он смотрит в глаза своему былому кумиру и думает “о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения”. И “так мелочен казался ему сам герой, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял”.
А повествователь — и в аустерлицких главах, и в тильзитских, и в бородинских — неизменно подчёркивает обыденность и комическую ничтожность внешности человека, которого боготворит и ненавидит весь мир. “Потолстевшая, короткая” фигура, “с широкими, толстыми плечами и невольно выставленным вперёд животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди”.
В романном образе Наполеона нет и следа того могущества, какое заключено в легендарном его образе. Для Толстого имеет значение только одно: Наполеон, вообразивший себя двигателем истории, на самом деле жалок и особенно ничтожен. Безличный рок (или непознаваемая воля Провидения) сделали его орудием исторического процесса, а он вообразил себя творцом своих побед. Это к Наполеону относятся слова из историософского финала книги: “Для нас, с данною нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды”.
Уменьшенная и ухудшенная копия Наполеона, пародия на него — это московский градоначальник Ростопчин. Он суетится, мельтешит, развешивает афишки, ссорится с Кутузовым, думая, что от его решений зависит судьба москвичей, судьба России. Но рассказчик сурово и неуклонно разъясняет читателю, что московские жители начали покидать столицу не потому, что кто-то их призывал делать это, а потому, что они подчинились угаданной ими воле Провидения. И пожар возник в Москве не потому, что так захотел Ростопчин (и тем более не вопреки его распоряжениям), а потому, что она не могла не сгореть: в брошенных деревянных домах, где поселились захватчики, неизбежно вспыхивает огонь, рано или поздно.
Ростопчин имеет такое же отношение к отъезду москвичей и московским пожарам, какое Наполеон имеет к победе на Аустерлицком поле или к бегству доблестного французского войска из России. Единственное, что по-настоящему в его власти (равно как во власти Наполеона), — это беречь вверенные ему жизни горожан и ополченцев или разбрасываться ими, из прихоти ли, со страху ли.
Ключевая сцена, в которой сконцентрировано отношение повествователя к вождям в целом и к образу Ростопчина в частности, — самосудная казнь купеческого сына Верещагина (том III, главы XXIV–XXV). В ней властитель раскрывается как жестокий и слабый человек, смертельно боящийся разгневанной толпы и от ужаса перед ней готовый пролить кровь без суда и следствия. Верещагин описан очень подробно, с явным состраданием (“бренча кандалами... нажимавший воротник тулупчика... покорным жестом”). Но ведь Ростопчин на свою будущую жертву не смотрит — рассказчик специально несколько раз, с нажимом, повторяет: “Ростопчин не смотрел на него”. Вожди относятся к людям не как к живым существам, а как к инструментам своей власти. И потому они хуже толпы, страшнее её.
Недаром даже разъярённая, мрачная толпа во дворе ростопчинского дома не хочет бросаться на Верещагина, обвинённого в измене. Ростопчин вынужден несколько раз повторить, натравливая её на купеческого сына: “Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского!.. Руби! Я приказываю!” Но и после этого прямого призыва-приказания толпа “застонала и надвинулась, но опять остановилась”. Она по-прежнему видит в Верещагине человека и не решается броситься на него: “Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившеюся поднятою рукой, стоял перед Верещагиным”. Лишь после того, как, повинуясь приказу офицера, солдат “с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове” и купеческий сын в лисьем тулупчике “коротко и удивлённо” вскрикнул, — “натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала ещё толпу, прорвалась мгновенно”.
Образы Наполеона и Ростопчина стоят на противоположных полюсах этой группы героев «Войны и мира». А основную массу вождей образуют здесь разного рода генералы, начальники всех мастей. Все они, как один, не понимают неисповедимых законов истории, думают, что исход сражения зависит лишь от них, от их военных дарований или политических способностей. Неважно, какой армии они при этом служат — французской, австрийской или русской. А олицетворением всей этой массы генералитета становится в эпопее Барклай де Толли, сухой “немец” на русской службе. Он ничего не смыслит в народном духе и вместе с другими “немцами” верит в схему правильной диспозиции “Die erste Colonne marschiert, die zweite Colonne marschiert” (“Первая колонна выступает, вторая колонна выступает”).
Реальный русский полководец Барклай де Толли, в отличие от художественного образа, созданного Толстым, не был “немцем” (он происходил из шотландского, причём давным-давно обрусевшего рода). И в своей деятельности он никогда не полагался на схему. Но тут как раз и пролегает черта между историческим деятелем и его образом, который создаёт литература. В толстовской картине мира “немцы” — это не реальные представители реального народа, а символ чужеродности и холодного рационализма, который лишь мешает понять естественный ход вещей. Поэтому Барклай де Толли как романный герой превращается в сухого “немца", каким он не был в действительности.
А на самом краю этой группы героев, на границе, отделяющей ложных вождей от мудрецов (о них поговорим чуть ниже), стоит образ русского царя Александра I. Он настолько выделен из общего ряда, что поначалу даже кажется, что образ его лишён скучной однозначности, что он сложен и многосоставен. Более того, образ Александра I неизменно подаётся в ореоле восхищения.
Но давайте зададим себе вопрос: чьё это восхищение — повествователя или героев? И тогда всё сразу встанет на свои места.
Вот мы впервые видим Александра во время смотра австрийских и русских войск (том I, часть третья, главка VIII). Сначала его нейтрально описывает рассказчик: “Красивый, молодой император Александр... своим приятным лицом и звучным негромким голосом привлекал всю силу внимания”. А затем мы начинаем смотреть на царя глазами влюблённого в него Николая Ростова: “Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он ещё не испытывал. Всё — всякая черта, всякое движение — казалось ему прелестно в государе”. Рассказчик обнаруживает в Александре обычные черты: красивые, приятные. А Николай Ростов обнаруживает в них совсем иное качество, превосходную степень: они кажутся ему прекрасными, “прелестными”.
Но вот главка XV той же части, здесь на Александра I поочерёдно смотрят повестователь и князь Андрей, отнюдь в государя не влюблённый. На сей раз нет такого внутреннего разрыва в эмоциональных оценках. Государь встречается с Кутузовым, которого явно недолюбливает (а о том, как высоко ценит Кутузова повествователь, мы ещё не знаем).
Казалось бы, рассказчик опять объективен и нейтрален: “Неприятное впечатление, только как остатки тумана на ясном небе, пробежало по молодому и счастливому лицу императора и исчезло... то же обворожительное соединение величавости и кротости было в его прекрасных серых глазах, и на тонких губах та же возможность разнообразных выражений и преобладающее выражение благодушной, невинной молодости”. Опять “молодое и счастливое лицо”, опять обворожительность облика... И всё же обратите внимание: рассказчик приоткрывает завесу над своим собственным отношением ко всем этим качествам царя. Он прямо говорит: “на тонких губах” была “возможность разнообразных выражений”. То есть Александр I всегда носит маски, за которыми прячется его настоящее лицо.
Что же это за л