«Во‑первых, следует знать, что злобный вой племен отовсюду тревожит Римскую империю, и коварные варвары, спрятавшиеся в естественных укрытиях, осаждают ее границы со всех сторон»[7]. Так неизвестный автор трактата «О военном деле» (De rebus bellicis) описывает положение Римской империи (Romania) к 366‑375 гг. Судя по посланию св. Иеронима, при жизни следующего поколения ситуация еще более ухудшилась: «Я не могу без содрогания перечислять все бедствия нашего столетия. Вот уже более двадцати лет на землях между Константинополем и Юлиановыми Альпами каждый день льется римская кровь. Скифия, Фракия, Македония, Дардания, Дакия, Фессалия, Ахайя, Эпир, Далмация и обе Паннонии стали добычей готов, сарматов, квадов, аланов, гуннов, вандалов, маркоманов, которые их опустошают, терзают и грабят»[8].
Падение Рима было отсрочено на полвека благодаря победам над западными и восточными варварами во второй половине III в., уходу из Дакии и Декуматских полей, сокращению границы (limes) Северной Африки и реформам Диоклетиана. Но с середины IV в. рейнская граница трещит под напором франков, аламаннов и саксов. Следует признать, что Юлиану (в сражении при Аргенторате в 357 г.) и Иовину (в сражении при Скарпоне в 366 г.) удалось стабилизировать ситуацию, но они не смогли помешать франкам окончательно обосноваться к югу от устья Рейна, в Токсандрии. Затем, с 407 г. войска Империи покинули Британию, оставив бриттов жить «по их собственным обычаям, не подчиняясь римскому праву»[9], и в одиночку отражать нападения саксов, пиктов и скоттов. Начиная с 413 г. вестготы, которые в 376 г. переправились через Дунай и заняли Балканы, а потом двинулись в Италию, прочно осели на юго‑западе Галлии, в районе Нарбонны, Тулузы и Бордо. В 418 г. патриций Констанций заключил с ними мирный договор, дав разрешение поселиться здесь. После 409 г. значительная часть Испании ненадолго оказалась под властью аланов и вандалов хасдингов и силингов, но прежде всего гораздо дольше здесь господствовали свевы. В то же время аламанны поселяются на территории современных Эльзаса и Пфальца. Между 429 и 442 г. вандалы захватили самую богатую, восточную часть Северной Африки. При жизни одного поколения, с середины V в. по 484 г., вестготы подчинили себе всю Испанию, за исключением королевства свевов на северо‑западе, а также юг Галлии, в то время как натиск франков, бургундов и аламаннов уничтожил остатки римского владычества в остальной Галлии. И, наконец, Италия, пережив в 476‑493 гг. иго Одоакра, покорилась королю остготов Теодориху.
Падение Римской империи не везде было окончательным. В 533 г. Юстиниану удалось вернуть часть Северной Африки; эти земли были утрачены только в начале VIII в., на этот раз захваченные арабами. В Испании борьба за возвращение территорий ограничилась лишь районами Кадиса, Кордовы, Малаги и Картахены. Впрочем, с 629 г. последние признаки византийского владычества там исчезли. Между 536 и 554 г. к византийским владениям вновь была присоединена Италия, но уже с 568 г. вторжение лангобардов привело к падению римского мира. К концу VI в. Восточная империя еще контролировала там узкую полосу территорий от Равенны до Рима, надвое разделявшую полуостров, а также Сицилию, Сардинию, Корсику и обширные владения в Южной Италии. В конечном счете лангобарды так и не смогли завладеть всем полуостровом, и только в XI в. норманны окончательно вытеснили византийцев из Калабрии и Апулии.
Процесс, который повлек за собой падение римского владычества на Западе, не был быстрым и необратимым: различные события прерывали и оттягивали его завершение. Происходили неоднократные «приливы и отливы». Тем не менее неумолимый натиск варварских племен относительно редко прерывается крупными сражениями и продолжительными осадами. Чаще всего собственно римские войска отказывались вступать в открытые столкновения с вражескими силами, постепенно разлагались изнутри.
Причины этого разложения отчасти раскрывает отрывок из Прокопия Кесарийского. Рассказав о том, как вестготы захватили Испанию и часть Галлии к западу от Роны, он добавляет: «Другие римские воины были поставлены там для охраны в крайних пределах Галлии. У этих солдат не было никакой возможности вернуться в Рим, они отказывались покориться врагам‑арианам и со всеми знаменами и страной, которую они издавна охраняли для римлян, сдались арборихам и германцам; потомкам они передали все обычаи своих предков, свято храня их и теперь (в середине VI в.). Римских воинов легко можно узнать по номерам тех легионов, в которых в прежнее время они несли боевую службу; и в бой они идут, неся перед собой те знамена, которые у них были, и всегда применяют законы своей родины»[10].
Действительно, войска императорского Рима на протяжении долгого времени внешне выглядели прекрасно. Между 324 и 337 г. Константин придал армии более четкую структуру, исходя из общей стратегической концепции. В отличие от Диоклетиана, который в конце III в. стремился оберегать границы и сосредоточил там большую часть войск, Константин существенно усилил боеспособность и численность мобильной армии за счет регулярного изъятия людей из частей прикрытия, а также за счет новых кавалерийских и пехотных полков. Тем самым обозначилась взаимодополняемость – но вместе с тем и противопоставление – мобильной армии (comitatenses), с одной стороны, пограничников (limitanei), береговой охраны (ripenses) и крепостных гарнизонов (castellani) – с другой. Позже, с раздроблением Империи и ростом внешних угроз, мобильная армия разделилась на отдельные отряды, каждый из которых, в принципе, был прикомандирован к какому‑либо большому району, тогда как в личном распоряжении императора, или императоров, помимо собственно телохранителей (scholae), оставались элитные отряды палатинов (palatini).
Римские воины должны были подчиняться суровой дисциплине и проходить безупречную подготовку. Солдаты и офицеры служили на протяжении долгого времени. Это были настоящие профессионалы, которые регулярно получали приличное натуральное (annonae) – хлеб, мясо, вино, масло – или денежное довольствие, размеры которого зависели от занимаемой должности в армейской иерархии. Войска снабжались однотипным наступательным и защитным вооружением, изготовленным и хранящимся в государственных мастерских (fabricae)[11]. При необходимости даже лошадей для римской конницы поставляло государство[12]. Все это позволяло солдатам вести привольный образ жизни и иметь семью, многие из них владели рабами. Постоянным местом пребывания пограничных отрядов являлись крепости (castella), укрепленные лагеря и башни. Внутренние части римской армии иногда размещались в казармах, но чаще всего жилище и (если не по закону, то фактически) мебель, дрова, освещение им должны были предоставлять горожане. Солдаты пользовались различными налоговыми льготами (были освобождены от уплаты поголовного налога (capitatio)). После 20 лет службы в армии они получали почетное увольнение (honesta missio), после 24 лет – увольнение с пенсией за выслугу лет (emerita missio). В этом случае они не только сохраняли налоговые льготы, но и получали денежную сумму, которая позволяла начать торговлю или приобрести участок, правда, чаще всего целинной земли вместе с небольшим пекулием, семенами для засева и парой волов.
Для обороны пограничных рубежей надо было создавать и содержать в порядке стратегические дороги, рвы и оборонительные укрепления, крепости. Из одного документа начала V в. мы узнаем о существовании 89 крепостей вдоль Дуная, 57 – на восточной границе, простирающейся от Черного до Красного моря, 46 – в Африке от Триполитании до Тингитании, 23 – в Британии и 24 – в Галлии[13]. Специалисты, тем не менее, считали, что этого недостаточно: «Безопасность рубежей будет обеспечена гораздо лучше линией крепостей с крепкими стенами и очень мощными башнями, возведенных на расстоянии тысячи шагов друг от друга (т. е. через каждые 1500 м)»[14]. Во всяком случае, римские императоры призывали своих подданных к выполнению этой задачи с расчетом на будущее. Об этом свидетельствует письмо Валентиниана I, направленное в июне 365 г. дуксу Прибрежной Дакии (Dacia Ripensis): «Высокородный муж, на доверенной тебе границе ты должен не только восстанавливать укрепления, пришедшие в негодность, но также каждый год возводить новые башни в местах, которые для этого пригодны. Если ты ослушаешься моего приказа, то по истечении срока твоей власти тебя вызовут на границу, и укрепления, которые ты забудешь построить при помощи армейских рабочей силы и средств, тебе придется возводить за свой счет»[15].
Между тем, римская армия имела серьезные недостатки, значительно умалявшие ее достоинства. Уже тогда общая стратегия, на основе которой создавалась армия, подвергалась критике. Так, Зосим противопоставляет Диоклетиана, расположившего армию в фортах на границе Империи, Константину, «отозвавшему оттуда большую часть солдат, чтобы поместить их в города, не нуждавшиеся ни в какой защите»[16]. Следствием этого были упадок городов, отягощенных воинским постоем, и потеря боеспособности войск. Конечно, это суждение язычника о первом императоре‑христианине пристрастно. Несомненно, политика Константина, впрочем, начатая уже Галлиеном в III в., была наилучшей; его преемники не смогли предложить никакой другой. Во всяком случае, части мобильной армии, удаленные от непосредственной опасности, рисковали потерять боеспособность; более того, они легко превращались во внутренние гарнизоны, теряли всякую подвижность, втягивались в решение задач охраны и поддержания общественного порядка.
Столь же важен вопрос о комплектовании войск Империи и их численности. Регулярная армия, за исключением федератов, о которых речь пойдет дальше, пополнялась за счет следующих источников:
а) сыновья солдат, физически пригодные к военной службе, должны были наследовать ремесло своих отцов, так как во времена поздней Империи был широко распространен принцип наследования профессии;
б) существовал ежегодный рекрутский набор: один или несколько собственников, в зависимости от размера имущества, должны были выставлять человека из своих владений или купленного у торговцев солдатами; такая повинность называлась поставкой новобранцев (praebitio tironum), от нее можно было откупиться, выплатив в казну определенную сумму денег (aurum tironicum);
в) добровольцы принимались и вербовались в армию при соблюдении некоторых условий: не допускали слабых и калек, рабов и некоторых колонов (за исключением кризисных периодов), представителей ряда профессий, считавшихся позорными. Напротив, варвары могли поступать в армию в индивидуальном порядке (так или иначе, они служили в смешанных подразделениях либо в частях, состоявших преимущественно из представителей одного народа или этнической группы, но командный состав оставался, хотя бы отчасти, римским).
Казалось бы, этих источников комплектования армии должно было хватать; на практике же во многих регионах Империи римские граждане не испытывали никакого влечения к тяготам и опасностям военной службы, надолго, если не навсегда, отрывавшей человека от привычной жизни. Лишь самые бедные, за неимением лучшего, соглашались подчиниться строгостям военной дисциплины. Властям приходилось все чаще прибегать к услугам варваров, что усугубляло разрыв между населением Римской империи (Romania) и ее армией.
Общую численность набранной таким образом римской армии определить довольно сложно. Согласно современнику Юстиниана Иоанну Лидийцу, почерпнувшему сведения из архивов префектуры претория, где он работал, армия Диоклетиана составляла 435 266 человек, из которых 389 704 служили в сухопутных войсках, а 45 562 – на флоте. Агафий, тоже писавший в VI в., считал, что некогда численность армии доходила до 645 000 человек. Но самые полные, а возможно, и самые достоверные сведения предоставляет знаменитый «Список всех гражданских и военных должностей и административных постов Востока и Запада» (Notitia dignitatum et administrationum omnium tarn civilium quam militarium in partibus Orientis et Occidentis). Этот документ, дошедший до нас в нескольких рукописях XV и XVI вв., – в свою очередь сделанных по «Шпейерскому кодексу» (Codex spirensis) IX в., ныне утраченному, за исключением одного листа, – несомненно был составлен одним из первых секретарей (primicerium notariorum) Западной Империи в начале V в. Последняя запись в той части документа, которая касается Восточной Империи, сделана в 408 г., тогда как записи, посвященные Западной Империи, велись, правда, в неточном и отрывочном виде, вплоть до 423 г.[17]Даже если признать эти даты достоверными, то остаются два неясных момента: с одной стороны, имперская администрация, по‑видимому, присоединяла по мере формирования новые войсковые части; с другой стороны, численность разных воинских соединений. Фердинанд Лот не принял на веру этот «Список», увидев в нем чистую «фантасмагорию»[18]. Другие историки придерживаются приблизительной цифры в 600 000 человек, подтверждающей предположение Агафия. Анонимный автор трактата «0 военном деле» высказывает противоречивое суждение: к утверждению, что у Империи было очень много солдат, оплачивавшихся слишком дорого и «засиживавшихся» надолго в армии, он добавляет, что войны и дезертирства, вызванные отвращением к солдатской жизни, опустошили войско[19]. Быть может, сведения, предоставленные «Списком», имеют главным образом фискальное значение и соответствуют прежде всего общей сумме расходов, требующихся для армии. Тогда следовало бы рассматривать список личного состава и его географическое размещение как теоретические (карта 1).
Общая численность конницы – 186 500 человек = 30%.
Общая численность пехоты – 411 500 человек = 68%.
К этим регулярным формированиям добавлялись, особенно с конца IV в., силы федератов, т. е. варварских народов, главным образом германцев, сражавшихся под командованием своих вождей и получавших от Рима при поступлении на службу общую сумму в качестве платы за службу и расходов на содержание. Часто доходило до того, что эти федераты составляли определенную часть армий, пытавшихся дать отпор захватчикам. Даже в эпоху Юстиниана, особенно после великой чумы 541‑543 гг., роль федератов становится главенствующей, по меньшей мере в действующей армии, так что «временами римские войска, вероятно, были такими же римскими, как армия Франко во время гражданской войны 1936‑1938 гг. была испанской»[20].
Карта 1. Теоретическое размещение римской армии в начале V в. (По: Notitia dignitatum). Фигуры на карте обозначают отряды мобильных (palatini, соmitatenses) и пограничных (limitanei) войск, из расчета по 1000 человек на легион в мобильной армии и 3000 человек в пограничных отрядах. Численность других контингентов (Vexillationes, Auxilla, Pseudo‑comitatenses, Alae, Cohortes, Cunel, Milites, Numeri) примерно равнялась 500 бойцам.
(По: Jones А. Н. М. The Later Roman Empire, 284‑602. / A Social, Economic and Administrative Survey. Oxford, 1964).
Итак, контраст между внешней мощью военного аппарата и его слабой эффективностью поразителен. Теоретически римская армия была огромным безупречно налаженным механизмом, а вот в действительности его колеса «заедало» все больше и больше. Даже императоры – а среди них встречались энергичные люди – не смогли использовать преимущества – простоту коммуникаций, изобилие данных, быстроту передачи приказов. Более того, бюрократия, поддерживавшая их усилия, была немногочисленной, она часто не успевала справляться с делами и пренебрегала ими, надеялась в основном на отсрочки, легко соглашалась на уступки. Окружение императора было склонно тешить себя иллюзиями. Если верить Аммиану Марцеллину, эта склонность не иссякла и в 376 г., когда вестготы попросили у Валента разрешения на переправу через Дунай. Их просьбу «приняли скорее с радостью, чем со страхом. Поднаторевшие в своем деле льстецы преувеличенно превозносили счастье императора, которое предоставляло ему совсем неожиданно столько рекрутов из отдаленнейших земель, так что он может получить непобедимое войско»[21]. Вне всякого сомнения, смысл этой странной политики кроется в напрасной надежде смирить, романизировать варваров, разрешив им поселиться на землях Империи, чтобы набирать из них солдат, если и не совсем безопасных и верных, то вполне боеспособных. Это тем более вероятно, что действия императоров почти не встречали поддержки у граждан Империи, давно уже отвыкших от военной службы, лишенных предприимчивости, безразличных к участи Рима; они рассматривали государство скорее как угнетателя, чем как покровителя, и не желали брать защиту Империи в собственные руки.
Варварские армии, нападавшие на Западную Империю, никогда не были многочисленными: к примеру, аламаннов, сражавшихся при Аргенторате (Страсбурге) в 357 г., в лучшем случае было не более 25 000; в 378 г. в сражении при Адрианополе объединенные силы гуннов, аланов, остготов и вестготов, которые разгромили армию Валента, составляли примерно 18 000 человек, 10 000 из которых были вестготами; в 429 г. Гензерих привел в Африку около 16 000 воинов, треть которых состояла из вандалов силингов, аланов и готов, остальные были вандалами хасдингами. В начале завоевания Италии Юстинианом Витигис мог выставить от 25 000 до 30 000 воинов против армии Велизария, впрочем, еще более малочисленной. Через 20 лет, на втором этапе войны, под командованием Тотилы находилось в лучшем случае только 25 000 бойцов. Иначе говоря, каждый из основных варварских народов располагал силами примерно от 10 000 до 30 000 воинов[22]. Более того, из‑за низкого демографического уровня варварам не хватало солдат, потери восполнялись с трудом; чтобы не сражаться ослабленными силами, им приходилось прибегать к помощи либо других племен, либо покоренного населения, энтузиазм которого, естественно, был незначительным.
Варвары, не знавшие воинской дисциплины и легко падавшие духом, использовали примитивную тактику. Их излюбленным приемом было построиться углом и стремительно броситься на врага с целью прорвать одним ударом его боевые порядки. Но если изначальный замысел наталкивался на упорное сопротивление противника, они в беспорядке отступали и с трудом восстанавливали строй. Ближний бой им вести было трудно из‑за нехватки наступательного и, особенно, отсутствия оборонительного оружия. Римляне считали, что возможности варваров осаждать города (осада была необходима в основном для того, чтобы справиться с могущественной городской цивилизацией – многие города с началом нашествий в III в. позаботились возвести укрепления) были очень ограниченными. Они долго не умели строить и, особенно, применять осадные машины. Во время осады Рима в 536 г. Витигис приказал построить деревянные башни на колесах, которые тащили быки. Но продвижение этих сооружений было быстро остановлено римскими лучниками, перебившими быков. Военные вожди вестготов, остготов или франков отлично понимали, что нужно делать, но обычно были неспособны довести до конца свои планы. Животрепещущей была и проблема снабжения продовольствием. У варваров не было ничего похожего на сложную и хорошо продуманную организацию римского интендантства. Гонимые голодом, они часто были вынуждены бродить, разделившись на маленькие, очень уязвимые отряды, по крайней мере до тех пор, пока оборона на местах не была полностью дезорганизована. Положение варваров осложнялось также и тем, что они были вовсе не армиями, а кочующими народами: повозки, кладь, скот, женщины, дети и старики, которых они везли с собой, ограничивали быстроту передвижения их войск и требовали постоянного надзора и защиты[23].
Немногочисленные армии, примитивная тактика, почти полное отсутствие тылового обеспечения. Из этого, однако, не следует делать вывод, что победа варваров необъяснима. Отметим сначала разницу между военными силами германцев и римлян в период нашествий на позднюю Империю: с одной стороны, варвары использовали в военных целях всех взрослых мужчин с 14‑16 лет, т. е. четвертую или пятую часть всего народа, до тех пор, пока силы не оставляли их; с другой стороны, в Империи, где проживало несколько десятков миллионов человек, можно было набрать, и то ценой чрезмерных усилий, лишь 500 000 или 600 000 солдат, из которых две трети или даже три четверти были фактически не в состоянии воевать, т. е. соотношение солдат и мирного населения теоретически составляло сотые доли, практически же – порядка четырех сотых.
Численное превосходство императорских войск было тем более сомнительным, что в зависимости от обстоятельств римское государство должно было одновременно противостоять нескольким варварским народам: так, в период между 407‑410 гг. войска вестготов, вандалов, аланов, свевов, насчитывающие в целом примерно 60 000 воинов, едва ли были малочисленней, чем все мобильные армии римлян в Италии, Испании и Галлии.
Хотя военное снаряжение варваров было в целом весьма несовершенным, тем не менее, некоторые германские народы, благодаря контактам со степными кочевниками, стали замечательными наездниками. К тому же некоторые предметы их вооружения – длинный меч, франциска – были великолепны в техническом отношении, тогда как у римлян не было подобного оружия. Неразвитость искусства осадной войны у варваров являлась бы серьезной помехой только в том случае, если бы города активно оборонялись: на самом деле одни из них были захвачены внезапно, в результате измены или более‑менее продолжительной осады, другие сами открыли ворота в надежде на пощаду (sub spe pacis) (Рим, 537‑538 гг.). Лишь немногим удавалось сдерживать противника так долго, чтобы в случае необходимости римская армия могла собраться и подойти на помощь[24]. Другими словами, действия римлян были успешными, только если население проявляло волю к самозащите. В силу различных причин, которые так или иначе выходят за рамки военных вопросов, эту волю оно проявляло весьма редко.
Репутация варваров была такова, что весть об их приближении вызывала панику и сковывала волю к сопротивлению. Тексты того времени соперничают в описании их дерзости, жестокости и кровожадности. Аммиан Марцел‑лин пишет о гуннах: «Они заслуживают того, чтобы признать их отменными воителями»; Веллей Патеркул – о лангобардах: «Народ более свирепый, чем самые свирепые германцы»; Исидор Севильский – о франках: «Они так названы по причине кровожадности их нравов»; Сидоний Аполлинарий – о саксонских пиратах: «Это самый свирепый из всех врагов». Он же писал, что салические франки «с детства питают к войне такую же страсть, какую другие – в зрелом возрасте. Если случается, что противник превосходит их числом или их позиция невыгодна, только смерть, но не страх, может их одолеть. Они остаются недвижимы и неодолимы, и их мужество живет, если можно так выразиться, до последнего вздоха»[25]. Что делать с этими людьми, способными впадать в «воинский экстаз»[26], как противостоять тевтонской ярости (furor teutonicus)? Объяснение св. Иеронима, что «это наши грехи придают силу варварам, наши пороки ослабляют римскую армию»[27], можно принять, если рассматривать его как религиозную трактовку состояния духа римлян: повсеместный упадок общественного сознания, отсутствие гражданского чувства были тем более тягостны, что поражали власть имущих в большей степени, чем бедняков. «Они предвидели рабство и не боялись его. Эти грешники были лишены страха, чтобы принять какие‑либо меры предосторожности. Поэтому, когда варвары оказывались почти на виду у всех, граждане не испытывали страха и оставляли города без защиты»[28].
2. ВОЙНА И ОБЩЕСТВО В ВАРВАРСКИХ КОРОЛЕВСТВАХ (VI‑VII вв.)
Политические, социальные, религиозные условия, характерные для разных варварских королевств, начиная с первой половины V в. заметно отличались друг от друга. Прежде всего, можно противопоставить народы, вторгшиеся на незанятые или малонаселенные территории, – это были завоеватели Британии англы, юты, саксы или аламанны, бавары, тюринги – народам, захватившим власть над областями, население которых не было изгнано и где, стало быть, победители составили более или менее существенное меньшинство: так произошло с бургундами, вестготами, остготами, свевами, вандалами, лангобардами, франками, хотя последние в некоторых областях на севере Галлии, вероятно, все же были в большинстве. Также нужно отличать королевства, просуществовавшие на протяжении недолгого времени (королевства бургундов на юго‑востоке Галлии, вандалов в Африке, остготов в Италии, свевов и вестготов в Испании, лангобардов в Италии), от государств с многовековой судьбой – франков и англосаксов. Кроме того, некоторые народы, сделавшись оседлыми, прекратили всякую экспансию и быстро перешли к обороне (остготы и вандалы), тогда как другие надолго сохранили в себе дух завоевателей (франки и лангобарды). Таким образом, в VI‑VII вв. имело свою военную историю каждое германское королевство Западной Европы: они сталкивались с разными опасностями, вступали в конфликты то с соседними германскими королевствами или народами, то с внешними противниками, такими, как византийцы и арабы. Однако их представления о войне и принципы ведения военных действий имеют достаточно много общих черт.
Действительно, в любом случае речь идет об обществах, принципиально ориентированных на войну, где большинство общепризнанных ценностей были воинскими, где институты общества и армии были тесно и органично взаимосвязаны, где свободный человек естественно являлся воином и обязанностью короля было «ведение войны» (нем. Heerkonigtum), где король считался «зачинщиком завоеваний», где война – «образ жизни, а равно средство выживания и экспансии»[29], где многие события общественной и частной жизни, не относящиеся к военной сфере, легко принимают военную окраску: когда Хиль‑перик отдал в жены вестготскому королю Реккареду свою дочь Ригонту, он отправил с ней свиту в 4000 солдат; майордом Бургундского королевства Бертоальд, получив приказ инспектировать фиски (fisci) вдоль Сены, привел с собой 400 воинов. «Цивилизация, рожденная великими переселениями, была цивилизацией войны и агрессии»[30]. Вездесущность войны нашла отражение и в германской ономастике, распространившейся в Галлии VII в. среди потомков галло‑римлян: Бодри (Bald‑Rik: смелый‑могущественный), Ришар (Rik‑hard: могущественный‑отважный), Арман (Heri‑man: человек войны), Роже (Hrot‑gar: славное копье), Вильгельм (Wile‑helm: воля‑шлем), Жерар (Ger‑hard: сильное копье), Ожье (Adal‑gari: благородное копье), Гертруда (Gaire‑trudis: надежное копье), Матильда (Macht‑hildis: могучая на войне), Сибур (Sige‑burgis: защита путем победы), Людовик (Chlodo‑wed, Hlodovicus: славный бой), Ло‑тарь (Chlot‑ari: знаменитая война), Герберт (Chari‑bercht: блистающий в войне), Гунтрамн (Gund‑chramm: ворон битвы), Клотильда (Chlote‑hildis: славное сражение), Брунгильда (Brune‑hildis: панцирь‑битва). Среди германских заимствований из латинского языка также преобладают термины, связанные с войной: война (guerre), стража (garde), дозор (guet), маршал (marechal), сенешаль (senechal), ранить (blesser), подстерегать (epier), начищать оружие (fourbir), ранить (navrer), посвящать в рыцари (adouber), длинный меч (estoc), шлем (heaume), маленький круглый щит (targe), поддоспешник (gambeson), стремя (etrier), шпора (eperon), штандарт (etendard), стяг (banniere), хоругвь (gonfanon).
Одной из характерных черт новых форм военной организации варварского мира является решительный отказ от военной системы римлян. Римская военная организация предусматривала наличие постоянной армии из профессиональных солдат, содержавшейся за счет регулярного натурального и денежного налогообложения остального населения. Частью этой системы была военная и гражданская бюрократия, распоряжавшаяся архивами и широко использовавшая различные документы. Принципиальной задачей армии была защита всей римской территории, где должен был поддерживаться мир, поэтому у населения не возникало необходимости носить оружие, насилие считалось незаконным и обращение в суд являлось привычным способом разрешения любых споров.
В целом варварские монархии не имели регулярных армий; число чиновников, им служивших, резко сократилось; ее средства и сфера деятельности были очень ограничены. Прямое налогообложение значительно снизилось, во многих регионах даже исчезло совсем; косвенное налогообложение, сохранившись лучше, уменьшилось вследствие ослабления торговых связей; денежное обращение сократилось, и деньги все чаще стали копить в качестве сокровищ; ресурсы государств расходовались по большей части на личные траты королей и их приближенных; понятие границы почти исчезло, поэтому повсюду стало небезопасно, каждый регион мог подвергнуться нападению; любой человек, любая социальная или семейная группа должны были сами заботиться о собственной безопасности и защищать свои права и интересы с помощью оружия; его ношение, первоначально дозволенное только завоевателям, распространилось среди всего населения, в то же время происходило этническое, правовое и культурное слияние победителей и побежденных; стерлось различие между публичной и частной войной, между вендеттой – кровной местью – и войной, которую король ведет во имя своего народа. Даже вергельд как способ остановить наступление и насилие выглядит в некотором отношении выкупом, возмещением ущерба пострадавшей стороне.
Однако несколько фактов стирают грани этих отличий:
а) Со времен поздней Империи воинский аспект императорских обязанностей значительно усилился. Кое‑какие обычаи римляне позаимствовали у варваров, о чем свидетельствует, например, случай, когда римские а щаты приветствовали грохотом щитов поднятого на большом щите императора Юлиана (360 г.). В окружение императора входило много военных, часто германского происхождения. Начиная с эпохи правления Константина, военные командиры стали настолько независимы от префектов претория, викариев, проконсулов и наместников провинций, что главнокомандующие конницей и пехотой (magistri equitum et magistri peditum), дуксы, комиты подчинялись теперь только императору: прежний принцип «оружие да уступит место тоге» (cedant arma togae) перестал действовать, гражданская власть утратила главенствующее положение. Даже служба в гражданских учреждениях рассматривалась как военная служба (militia), правда, отличная от службы в армии (militia armata), но предусматривавшая ношение формы и военного пояса (cingulum). Что касается «римского мира» (pax romana), то во многих областях Империи он существовал только в воспоминаниях или как пережиток; постоянные волнения и народные восстания, как, например, восстания багаудов в Галлии, циркумцеллионов в Африке, проникновение и закрепление в Империи небольших групп варваров, даже до начала великих нашествий, привели к его окончательному исчезновению. Со своей стороны, власть имущие в своих владениях вели себя уже как сеньоры; их виллы (villae), защищенные башней, стали выглядеть как укрепленные дома. Либаний в своей речи «О патронате» уделяет особое внимание военному характеру этого института.
б) Варварские монархи, напротив, стремились как можно лучше использовать в своих интересах остатки военной организации поздней Империи. Именно так поступал остготский король Теодорих. Чиновники Константинополя рассматривали его как римского военачальника (magister utriusque militiae), которому передали в управление Италию. Таким образом, Теодорих на законном основании возглавил римскую армию, состоявшую, правда, исключительно из германцев, поскольку все римляне были изгнаны оттуда. Офицеры этой армии носили римские титулы дуксов, комитов, трибунов, префектов. Часть войск, размещенных в крепостях пограничных провинций (Реции, Паннонии, Далмации, Савии), можно считать преемниками пограничных отрядов поздней Империи, тогда как комиты городов (comites civitatum), поставленные во главе внутренних гарнизонов готов, и дуксы провинций (duces provinciarum), которым было поручено пресекать разбой, являлись наследниками командиров мобильной армии прежней эпохи. Подобно тому как императоры окружали себя телохранителями ради собственной безопасности, Теодорих имел свою личную охрану. Некоторые мастерские поздней Империи продолжали функционировать, сохранилась и практика денежных подарков (donativum) солдатам и морякам. По крайней мере, во время военных действий в войсках раздавали жалованье деньгами и натурой; таким образом, готские солдаты жили не только за счет трети земель, которые получили на основании режима гостеприимства (hospitalitas) после победы над Одоакром. Возможно, что не прекращали действовать и некоторые положения римского военного законодательства. Даже запрещение римлянам[31]носить оружие может рассматриваться не как мера безопасности с целью обезопасить германское меньшинство от всякой попытки восстания, а как сохранение предшествующего римского законодательства.
Вследствие того, что на территории других германских королевств распад военных институтов Империи зашел дальше, чем в Италии, они унаследовали очень небольшую часть военной организации поздней Империи. Заметим, однако, что бургундам, вестготам и франкам был известен институт графа города, «одновременно военного предводителя, хранителя общественного порядка, судьи, сборщика налогов, администратора»[32], что являлось результатом слияния римской и германской традиций.
В соответствии с кодексом Рацесвинта, в городах и крепостях вестготского королевства существовали лица, ответственные за снабжение армии, которых называли «раздатчиками довольствия» (erogatores annonae, dispen‑satores annonae, annonarii). В одном из источников, правда, позднем: «Житии св. Авита», епископа Сарлата в Перигоре, – есть правдоподобное сообщение о денежных подарках, которые король Аларих II якобы раздавал своим войскам накануне битвы при Вуйе (507 г.). Еще в VII‑VIII вв. лангобардские короли оставались верны римской пограничной стратегии и защищали свои владения с помощью сети пограничных укреплений (clusae, clusurae Italiae). Известно также, что они использовали средства своей казны для раздачи денежных подарков войскам; термин sculca, обозначавший отряды воинов, которые выполняли в действующей армии особые задания, был общим для византийцев и лангобардов.
Набор в армию в варварских королевствах был основан на одном и том же принципе: всякий свободный человек обязан, пока у него есть силы[33], подчиниться призыву короля и служить в течение всей кампании (expeditio), самостоятельно заботясь о своем содержании и экипировке. Любое уклонение влекло за собой наказание, чаще всего тяжелый штраф. Так, статья 21 эдикта Ротари (643 г.) гласит: «Тот, кто отказывается присоединиться к армии или отряду, должен заплатить 20 солидов королю или его дуксу». О том же повествует Григорий Турский, рассказывая об осаде Комменжа войсками короля Гунтрамна (585 г.): «После этого королевскими судьями было дано распоряжение, чтобы те, кто пренебрег походом, были наказаны»[34]. В дополнение можно привести главу 51 «Законов Инэ» короля Уэссекса (688‑694 гг.): «Если гезит (gesith), по рождению владеющий землей, не исполнил военной службы, то должен выплатить 120 шиллингов и его земли конфискуют; тот, у кого нет земли, должен 60 шиллингов; и кэрл (ceorl) – 30 шиллингов».
Однако применение этого общего правила не могло не вызывать затруднений. В частности, возникает вопрос – связано ли это обстоятельство с конкретным человеком, или оно зависит от его имущественного положения? Как взыскать штраф, часто очень большой, с уклоняющегося от воинской службы или с дезертира, не имеющего никакого имущества? Как добиться эффективной службы от человека, слишком бедного, чтобы достать себе вооружение?
Еще важнее понять, в какой мере римское население было отстранено от военной службы. Степень его участия варьировалась в зависимости от времени и места. Военная служба в королевстве остготов формально сохранялась за готами. В результате своеобразного раздела сфер деятельности за римлянами были закреплены гражданские профессии и ремесла, тогда как на германцев, варваров (Barbari), длинноволосых (capillati), как их еще называли, была возложена миссия защиты общества. «Воюя, они защищают интересы всего общества. Они принимают на себя ратный труд ради общего блага. В то время как готская армия воюет, римлянин может жить мирно» (Кассиодор). Тем не менее, некоторым «почетным готам» было позволено сражаться. Косвенным образом и римляне у