А всё‑таки женщины довольно сильно отличаются от мужчин.
Вообще сама идея разместить в таком небольшом объёме всю эту технику для производства живых людей, – она совершенно в принципе невыполнима. Если задуматься о внутреннем устройстве женщины, то это примерно как если открыть капот автомобиля и туда смотреть. Ничего не понятно – шланги какие‑то, трубы неизвестно откуда и куда. Куча каких‑то штук, совершенно ненужных на первый взгляд, но без них никто никуда не поедет. Оху‑еть, в общем.
И при этом техника эта вся весьма‑таки ломкая, как раз потому, что сильно сложная. Она не предназначена для того, чтобы скакать с ней по кочкам, нырять в глубины, карабкаться в горы и летать с ней в космос. Стационарное такое весьма устройство.
Ну, если, конечно, не важно, чтобы оно работало, то можно и крутить двойное сальто с винтом, но если хочешь рожать детей, то сиди лучше и не прыгай.
И Господь Бог, когда это всё сочинял, тоже понимал, что вот это и есть самое слабое место и никак при этом нельзя кардинально повысить его надёжность. Он, конечно, укрепил всё вокруг – женщины, они и живут дольше, и с ума сходят реже, и вообще на них пахать запросто можно, что неоднократно осуществлялось. Но всё равно сбоит – очень мало на свете счастливых женщин совсем без гинекологических проблем.
Более того – Господь Бог придумал целую Богоизбранную Нацию именно для того, чтобы она осуществляла техобслуживание наиболее уязвимых узлов – нацию гинекологов и дантистов, и как раз в этом и заключается её Предназначение, а вовсе не в том, чтобы всех купить и продать.
Кстати, Евреи, давно вам хотел сказать Неприятное.
Вот лично я думаю, что это не вы ответственны за всё зло, происходящее в мире. Из‑за вас происходит процентов максимум пять‑десять зла, может быть даже меньше.
И Христа не вы распяли – вы просто не сильно возражали. И если в кране нет воды, то это не вы её выпили, а просто сантехник наш Коля – пьяный мудак. И не потому он пьяный мудак, что вы споили русскую нацию, а потому, что у него просто руки растут из Жопы.
Я понимаю, что обидно такое слышать, но должен же кто‑то это сказать.
Начальники
А вот так, например, получилось, что жил ты, жил и вдруг стал Начальником. То есть не то, чтобы ты прямо так сильно в эти Начальники рвался, ты вообще всякое начальство с трудом переносишь, потому что начальство – оно тупое всегда, нудное и само не знает, чего хочет. А ты будешь совсем другим начальником, не таким как все.
И вот приходишь ты утром на работу, ровно в ноль‑ноль, хотя тоже поспать любишь, садишься за свой свежевымытый начальственный стол и начинаешь ждать подчинённых.
А они не идут. Час не идут, два не идут. Приходят к обеду уже пьяные, и по лицам их видно, что сегодня они уже работать не будут. И завтра не будут, и вообще никогда не будут, если, конечно, не дать им хороших пиздюлей. Потому что им на всё насрать. Потому что, кроме тебя, это всё вообще никого не интересует. А зарплату им подавай! Причём зарплата у них каждый месяц ровно в два раза больше, чем они наработают за год. И ты им эту зарплату платишь из своего личного кармана, отбирая её у небогатых своих детей и матери‑старушки, труженицы и бессеребреницы.
И вот однажды ты себя застаёшь за таким занятием: стучишь ты, значит, по столу кулаком, а изо рта у тебя летят во все стороны слюни. И вдруг ты понимаешь, что все предыдущие твои начальники были в общем‑то не такие уж хуёвые и что из всех этих начальников самый хуёвый именно ты.
А вообще – почему они начальники? Чья это идея, что должны быть начальники? Они что – знают некие секретные вещи, которых больше никто не знает? Они сами‑то стали счастливыми, чтобы научить других? Ну ладно, сейчас они несчастные, потому что мы все хуёвые работнички. Ну а если мы всё‑всё сделаем, как надо, вовремя, красиво и так, что не оторвёшь, тогда оно наступит, это счастье? Вот это, которое мы сделаем, оно кому‑то нужно, кроме того человека, который это заказал? А ему самому оно нужно или тоже нужно только его начальнику?
А может быть, всё это вообще никому не нужно? Может быть, самое умное – это взять такой узелок на палочке, какие бывают у ёжика или чиполлино, и попиздить куда‑то по кривой такой тропинке, какая бывает только в мультфильмах?
Всегда, кстати сказать, страшно было интересно: а что же там в этом узелке? Не кальсоны же.
Лысые и Волосатые
Глупые идиоты совершенно непонятно почему делят людей на мужчин и женщин, черножопых и белоухих, толстых и тонких и ещё там много у них всяких делений. На самом же деле люди делятся по одному‑единственному признаку: они бывают Лысые и Волосатые.
Среди женщин Лысые – скорее исключение, поэтому женщины никак не делятся, они практически монолитные. Худые, толстые, блондинки, лесбиянки и негритянки – все они Волосатые и всё. Никаких других важных признаков у них нет. Даже то, что они женщины, – это тоже несущественно.
Мужчины же, напротив, очень сильно делятся на Лысых и Волосатых. При этом вовсе нельзя сказать, что Лысые отличаются особенной жестокостью или, наоборот, весёлым характером, что они умнее или глупее, чем Волосатые, – они просто Лысые, этого достаточно.
Известное всем строгое чередование Лысых и Волосатых среди правителей России говорит лишь о том, что в мире таки существует строгий порядок, а больше ни о чём не свидетельствует. Нельзя сказать, что Сталин, Брежнев, Черненко и Ельцин тяготели, например, к диктатуре, а Ленин, Хрущёв, Андропов, Горбачёв и Путин – наоборот, к демократии, ничего такого не замечено. Путин, кстати сказать, ещё не вполне Лысый, но, безусловно, уже и не Волосатый. Это очень важный момент, он ещё проявится, но тогда будет уже поздно.
С особым же подозрением следует относиться к Ложным Лысым, то есть тем Волосатым, которые бреют голову, и к Ложным Волосатым, которые пересаживают волосы на лоб. А самые опасные – это те, которые носят Зачёс, таких людей вообще не должно быть.
Дед Мороз
Когда дни становятся совсем короткими, а ночи длинными, это означает, что скоро уже у тех людей, которые усердно занимались весь год трейдингом и франчайзингом, андеррайтингом и хеджированием, наступит Крис‑мас. И придёт к ним аккуратный Сантаклаус, и споёт им джынглбелз. И достанет он из своего мешка всё, что есть в этом мире Прекрасного: Чизкейков и Кукисов, Экстра Фреш и Ультра Уайт Хендипак, Дайрект Драйв и Дуал Экшн, Трипл Скан и Фрешнес Контрол, и много‑много ещё такого, о чём другие люди даже и не слышали никогда, а если и слышали, то ничего всё равно не поняли, зачем оно нужно.
А к тем людям, которые весь год с трудом успевали по арифметике и правописанию, выпиливали кривые табуретки и собирали утиль, к ним только считай через неделю постучит клюкой в дверь в жопу пьяный Дед Мороз, даже без Снегурочки, которую как раз в это время ебут предыдущие поздравленные.
Он достанет из своего грязного мешка Кулёк – тот самый, который много‑много лет добывает он на своём севере из нескончаемых запасов в слое Вечной Мерзлоты: в Кульке лежит зелёное пятнистое яблочко и обязательно мандарин, без мандарина Кульков не бывает. Ещё там есть много леденцов дюшес и ирисок золотой ключик, пять карамелек гусиные лапки, три шоколадных батончика, несколько невкусных шоколадных конфет с белой начинкой и две очень вкусные конфеты: мишка на севере и красная шапочка. В некоторых кульках ещё попадается грильяж, но это как кому повезёт.
За этот Кулёк он потребует, чтобы ему спели в‑лесу‑родилась‑ёлочка, но даже не дослушает до конца, потому что за последние двести лет ёлочка эта его очень сильно заебала. Потом он выпьет рюмку, Дед Морозу от рюмки отказываться запрещено, и уйдёт, не попрощавшись, куда‑то в ночь. Но там в ночи очень страшно, и летают везде китайские ракеты, и поэтому заснёт Дед Мороз прямо на лестнице, подложив под голову свою ватную бороду, которая как раз для этого ему и нужна.
За упокой
Ну вот, значит, помянем старый год, только не чокаться.
Закусить, помолчать и, глядя в выпуклые президентские глаза в телевизоре, настучать на самих себя: чего не сделали, а чего, наоборот, наделали, чего несли, поскользнулись и вдребезги, а чего донесли, понюхали – и в мусоропровод. Про то новое счастье, которого нажела‑ли под прошлые куранты себе лично и всем не пригнувшимся, про то, что из этого вышло, и пообещать больше так не делать.
А вот и он – счастливый, совсем новенький, вот уже на нас наступает: хряп‑хряп, зубищи лязгают, ножищи колесом, и грохочут вокруг него китайские канонады. И всё будет теперь не так, всё будет по‑другому.
Главное – ни в коем случае не смотреть, как этот кошмарный Женя Лукашин ест заливную рыбу без хрена. Все наши несчастия произошли от того, что Женя Лукашин ел заливную рыбу без хрена. И от Нади этой, ещё более кошмарной. Каждый год, как только мы собрались уже, чтобы всё было по‑другому, она тут же споёт про то, как ей нравится, что мы больны не ей, и всё опять как всегда: просыпаемся мы на том же диване, и едим всё тот же прошлогодний салат, и поправляемся мы прокисшими ядовитыми напитками, и после второй же рюмки наступает ночь, и февраль у нас на носу, короткий месяц, в который ничего ровно нельзя успеть сделать, и весна потом наступает в мае, и лето прошло словно и не бывало, и арбузы потом все несладкие, и яблоки червивые, и вот уже опять темно и чавкает под ногами, и опять всё‑всё просрали.
Зато, если мы не увидим Женю Лукашина, то завтра мы проснёмся, а там утро красит. И ночь нежна. И трава до того по пояс, что так бы её всю и съел. И прямо из подъезда вышел – а там поползень, бересклет и вереск, и мы всех их друг от друга отличаем. И люди все такие, что даже не противно: вопросы задают только те, на которые можно ответить, больше трёх не собираются, а если собираются, то не галдят. И вообще всё как‑то эдак шелестит и повевает, а вовсе не скрежещет и пердит. И в небе что‑то вращается само по себе, без нашего участия, но красиво. Вон там плещется слегка, но не брызгает, вон оттуда немного светит, но не так, чтобы прямо в морду, дождик идёт или снежок, но за шиворот не течёт и под ногами не чавкает. И даже сигарету если закурить не с того конца, то получается ещё вкуснее.
Вот так оно всё и должно быть. Непонятно, правда, почему всё это должно наступить именно первого января. Но почему бы и не первого января, в конце концов, какая нам в жопу разница.
Сойти с ума
Весь нынешний мир устроен таким образом, чтобы человек как можно быстрее сошёл с ума. Потому что если человек нормальный, то он доставляет всегда окружающим очень много хлопот: то ему не так и это ему не эдак. То сыро ему, то жарко, то электричество ему дорого, ато ещё, прости Господи, сам Президент ему чем‑то не угодил.
Другое дело – человек сумасшедший. У него если и есть какие‑то претензии, то все равно до окружающих он их никак донести не может, и даже если может, то получит пару раз дубинкой по рёбрам, да и успокоится.
Когда‑то давно, при социализме, необходимая степень шизофреничности населения достигалась путём несовпадения реальности декларируемой и реальности настоящей. Социалистический житель всё время слышал, что собран небывалый урожай, отлито немыслимое количество чугунных болванок, повсюду вспахана зябь, в космос запущены очередные герои и чувствуют себя отлично. А в магазин зашёл – все то же самое: икра кабачковая и сок берёзовый в трёхлитровых банках. Значит, мало ещё вспахали, недостаточно ещё разведали и, скорее всего, не обошлось тут без неприятеля.
Но социализм давно кончился, доказав сам себе собственную неэффективность, и в наше с вами время, для того чтобы человек побыстрее сошёл с ума, внедрено множество позаимствованных на Западе прогрессивных технологий. Например, включает человек телевизор, а там ему говорят: «Сделай паузу!» И тут же, без всякого перерыва, кричат: «Не тормози!» Потом говорят: «Наше мыло гарантирует беспрецедентное увлажнение!» и тут же, опять без всякой паузы, скачут невероятно сухие младенцы. Только что обещали удалить все волосы навсегда и вдруг обещают пересадить их с затылка на лоб.
Этот метод, кстати сказать, давно известен цыганкам и лохотронщикам: необходимо одновременно говорить человеку в два уха совершенно противоположные вещи, тогда этот человек отведёт вас к себе домой, отдаст все свои сбережения, напишет на ваше имя завещание, сам ляжет в фоб и добровольно примет мышьяк.
Построены целых два противоположных мира.
В одном живут счастливые домохозяйки, варящие волшебные супы из бульонного кубика, женщины без единой морщины на всём теле и дети, поедающие полезные для ума и роста продукты. Но никто не знает, где они живут, откуда берутся, как размножаются и с каких небес свалился этот сияющий автомобиль. Почему у нас вроде бы всё то же самое, но пыльное, помятое и всегда чем‑то недовольное? И совершенно непонятно, когда они там работают, видимо, вообще никогда. Они там всё время поют караоке, выжимают яблоки, бреют ноги и моют голову. Но тогда откуда у них на всё это деньги? И кому, спрашивается, верить? Глазам своим, которым чудится, что пятно с плиты не оттёрлось и не ототрётся никогда? А у них почему оттёрлось одним движением? Почему им там вкусно, а нам от того же самого – нет? Им пахнет хорошо, а нас тошнит? Почему у них кожа, как шёлк, а у нас – даже сказать неудобно. Каким‑то людям показали лазерное шоу, а нам – три шатающиеся в небе зелёные палки.
Однако задача вовсе не заключается в том, чтобы человек навсегда затосковал по идеальному миру, как Фродо по пропавшему колечку, это никому не нужно. Нужно просто человека сбить с толку, чтобы он вообще уже больше ничего не спрашивал и делал, что скажут. Для этого придуман второй мир – кошмарный.
Этот мир обязательно показывают во всех последних известиях. Там всё сгорело, рухнуло, взорвалось и утонуло. Кто остался живой, тот заболел куриным гриппом. По улицам там ходят исключительно скинхеды, фашисты, маньяки и режут всех подряд. Кругом оборотни – в погонах и без. Остальные жители все заснули с непотушенной сигаретой и умерли. Там кончилась демократия, и по улицам скачут опричники с метлами и пёсьими головами, кругом цензура и сын пишет донос на отца.
Человек, насмотревшись новостей, с опаской выходит на улицу, совсем уже готовый к немедленному аресту и ограблению, а на улице всё как обычно: бомж роется в мусоросборнике, люди куда‑то бегут по своим никому не интересным делам, возле метро скучает всё та же милиция, дожидаясь какого‑нибудь чрезмерно чернявого прохожего.
Человек покупает в киоске газету, раскрывает – и волосы тут же встают на нём дыбом. Осторожно осматривается по сторонам – нет, всё тихо, люди как люди. Не сказать, что все до единого очень сильно приятные, но друг на друга не бросаются.
Человек начинает сомневаться: а вдруг это всё кто‑то придумал?
Но нет, в тех мирах всё происходит как у настоящих людей: сегодня они съели одно, а завтра – другое, они там непрерывно изобретают зубные щётки, женятся, разводятся, дети ползают, а Пугачёва, вон, оказывается, уж целых десять лет замужем за Киркоровым – как времечко‑то бежит.
Если там что‑то утонуло, то это навсегда, и никогда не бывает так, чтобы одно и то же сооружение рухнуло два раза подряд.
И тогда человек понимает, что это его как раз не существует. Это он живёт где‑то посередине, то есть нигде. И никуда его не берут – ни в ужасный мир, ни в прекрасный. Ему‑то, конечно, хочется в прекрасный – к весёлым людям со здоровыми зубами, но туда совсем никак, не для него он сделан. Даже если пойти в магазин и накупить всего, что они советуют: чудесный какой‑нибудь телефон или домашний кинотеатр, то всё это будет ненастоящее. Настоящее продают только там, внутри, и только там оно приносит счастье. А ему достаются одни гнилушки какие‑то, золото троллей – купил, принёс домой, воткнул, включил, посмотрел, выключил. Потом тихо‑тихо, чтобы не потревожить соседей, сошёл с ума и заснул.
А утром встал, намылился, чем предписано, побрился, чем указано, почистил тем, что так горячо рекомендовано лучшими стоматологами, посмотрел на себя внимательно в зеркало и ушёл куда‑то.
Потому что сошёл ты с ума или не сошёл – это никого особенно не волнует, если ты, конечно, переходишь улицу на зелёный свет, держишься правой стороны, вовремя оплачиваешь, не пользуешься туалетом во время стоянки поезда и соответствуешь прочим, вовсе не таким уж непомерным требованиям.
Автомобилист
Нет в целом свете человека, более несчастного, чем автомобилист, – он ненавидит всех.
Он ненавидит пешеходов, зачем‑то переходящих улицу именно тогда, когда автомобилисту нужно повернуть направо, а также выскакивающих где попало, да ещё и пьяных постоянно. Пешеходов вообще трезвых не бывает – потому они и пешеходы. Кроме того, стоит только оставить машину без присмотра, как пешеходы тут же выбивают в ней окна и воруют из салона ценные вещи и обязательно радио. А без радио, все знают, в автомобиле ездить нельзя.
Автомобилист ненавидит велосипедистов. Притворяясь полноценным участником дорожного движения, велосипедист совершенно не желает соблюдать правил этого движения. От него никогда не знаешь, чего ожидать: он может выехать из‑под кирпича, проехать на красный, свернуть там, где это запрещает соответствующий знак, и никто ему не скажет ни слова. Хуже того – в любой момент велосипедист может заехать на тротуар, соскочить со своего велосипеда и превратиться в самого обычного пешехода. Но более всего велосипедисты раздражают конечно в пробках, когда, повиляв между машин, они уезжают в сияющую даль, а автомобилист остаётся ещё полчаса дожидаться в бензиновом чаду своего права пересечь заветный перекрёсток. И это не потому, что его транспортное средство чем‑то хуже велосипеда, об этом даже смешно говорить, а потому что автомобилист честный – все стоят и он стоит, а велосипедист – мерзавец и жулик.
Но больше всего автомобилист конечно же ненавидит других автомобилистов.
Ненавидят ли друг друга пешеходы? Бывает, конечно, но не так часто. А автомобилист ненавидит другого автомобилиста на дороге всегда. Даже человека с полосатой палкой он ненавидит меньше – враг он и есть враг, работа у него такая, его даже можно где‑то понять. Но вот чего совершенно невозможно понять – это кто выдал права всем этим идиотам, кретинам и просто припадочным, которые едут впереди, слева, справа и сзади? Почему они ещё не в тюрьме? Куда вообще смотрит ГАИ?
Хуже всех, конечно, ездят те, которые с московскими номерами. У них там в Москве вообще никаких нет правил, там каждый ездит, как хочет. Ну и из деревень тоже понаедут – они привыкли, что всё дорожное движение состоит из коровы и трактора беларусь. Ну а про женщин за рулём даже и сказать нечего – только заплакать, а лучше бы, конечно, запретить им вообще за руль садиться. Или вот эти прошмандовки в джипах – знаем мы, чем они эти джипы себе зарабатывают.
Автомобилист ненавидит толстожопые наглые мерседесы и лексусы, чувствуя их к себе презрение, но так же ненавидит и презирает мятые копейки и одноглазые шестёрки – за их равнодушие к очередной вмятине на боку, заклеенный скотчем фонарь и торчащую из багажника шестидюймовую доску. Отвратительны коптящие соляркой фуры, которым вообще всё безразлично, и маршрутки – за их безнаказанность и хамство. Да вообще все отвратительны.
Одно лишь существо любит автомобилист – ласточку свою, красавицу и умницу, болезненное, хрупкое и беззащитное создание из жести и пластмассы. Это существо требует очень много внимания: его надо мыть шампунями, подтирать за ним лужицы и слушать, не урчит ли у него в животе, не съело ли оно чего‑нибудь неполезного, а то сейчас на заправках такую уж дрянь иногда зальют. Автомобилист любит свою машину со всеми её капризами, дурным характером и периодическими недомоганиями, такую, как есть. Потому что настоящая любовь может быть только такой.
И даже выйдя из своей машины, автомобилист вовсе не превращается в беспечного и безответственного пешехода. В гостях он скучен и раздражён, потому что все пьют, а он за рулём, да и машина стоит в незнакомом дворе – мало ли что. Вот и тянет он жену за рукав – пойдём, пойдём, хватит уже, посидели и будет. Предлагать автомобилисту оставить машину и поехать домой на метро – этого не нужно делать ни в коем случае. Лучше сразу дать ему в морду и сказать что‑нибудь про его маму – так он меньше оскорбится. На метро! Скажут тоже. Да он в метро уже десять лет не опускался.
Вывезя в выходной день неблагодарных пассажиров на берег залива, автомобилист выпивает бутылку пива и с ненавистью жарит шашлык, потому что остальные все напились и скачут по берегу, а он один тут ответственный человек.
Даже сидя дома в тапочках перед телевизором, автомобилист страдает от событий, которые оставляют пешехода совершенно равнодушным: вот государственная дума приняла закон об обязательном автостраховании, вот вроде бы не приняла, а потом всё равно приняла. Опять повысилась цена за баррель – стало быть, бензин снова подорожает.
Но самое страшное случается, когда машина автомобилиста ломается или, прости Господи, нет лучше даже не думать о том, что её могут угнать.
Нет более растерянного и беспомощного существа, чем автомобилист, оставшийся без автомобиля. Вздрагивая и озираясь, он всё же входит в метро, не знает, сколько стоит жетон и куда его бросают, и с ужасом спускается в преисподнюю, где воют в трубах подземные демоны, скачут крысы величиной с лошадь и кричит по радио сердитая женщина. Он не знает ни одного автобусного маршрута и не догадывается о том, что канал Грибоедова можно перейти по пешеходному мостику – он вообще этого мостика ни разу не видел. Он думает, что ближайший продуктовый магазин находится в десяти минутах езды от его дома, и не знает, что прямо за углом есть точно такой же магазин, но там на въезде висит кирпич, и поэтому он там никогда не бывал. «Ну, что там? Когда?» – названивает он каждые пять минут в автомастерскую. Но в автомастерских, как все знают, работают одни чёрствые бесчувственные сволочи, которые то не отвечают, то они пьяные, то нужной запчасти им не завезли, нужно заказывать из Финляндии – это займёт где‑то месяц. Месяц! Целый огромный и нескончаемый, как в детстве до дня рождения, месяц. Это в машине время бежит быстро – хлоп, и нет месяца, а вот и год прошёл, как не бывало, и снова нужно проходить техосмотр.
А ещё мерзавцы эти в мастерской обязательно найдут миллион неполадок для того единственно, чтобы окончательно оставить автомобилиста без штанов, и когда предъявят ему счёт, все волосы встанут на нём дыбом. Но вот она стоит, красавица, – садись и езжай куда хочешь, и нужно отдать за это счастье всего лишь деньги. И отдаёт он всё самое последнее и заветное, припрятанное подальше – жене на шубу, любовнице на мобилу, детям на компьютер, на летний отпуск, на какое‑то ещё будущее счастье, – только отдайте машину.
Зато нет на этой, как правильно сказал поэт, весьма мало оборудованной для веселья планете человека более счастливого, чем автомобилист, получивший свою машину из ремонта. Вчера ещё сутулый никчемный чело‑вечишка с бегающими глазами и суетливыми движениями, он вдруг распрямляется, приобретает уверенность в голосе и огонь во взоре. Ему вновь подвластно всё, он не станет ждать милостей от природы – нет! Он просто подъедет на своей машине и все их заберёт, и природа склонится перед ним покорно. Он с шуршанием будет лететь по автостраде под волшебную флейту авторадио, пожирая по два километра в минуту, и встречные машины будут приветливо мигать ему ближним светом, заботливо предупреждая о притаившемся в кустах милицейском радаре. О величие человеческого гения! О счастье, которое, что там ни говори, иной раз возьмёт да и озарит да мгновение блистающей вспышкой тусклые и унылые наши дни.
Неудачники и Лузеры
Среди нынешних поклонников условных картье и мерседесов (не знаю впрочем что там сейчас у них считается круто) очень популярно слово «лузер».
Вот уж мерзейшее словечко, пришедшее к нам вместе с макдональцами и пастой блендамед (я кстати чищу зубы пастой новый жемчуг. И не потому что дешевле, а потому что вкуснее. Очень жалко что пропала куда‑то болгарская паста поморин – она была солёная и из неё ещё можно было добывать спирт, если дать ей отстояться в стакане).
В русском языке всегда было слово «неудачник». Неудачник – это такой человек, у которого не получилось сделать то, что для него самого очень важно и он сам это понял.
А лузер – это человек, у которого нет медицинской страховки и банк ему не даёт кредита, потому что у него плохая кредитная история или вообще никакой истории нету. Он не ездит в автомобиле самой последней модели, у него нет домашнего кинотеатра и у телефона его нет цветного дисплея, если этот телефон вообще есть. И при этом довольный, гнида. Ему блядь сука даже не стыдно!
Вообще, самый страшный человек – это не тот, который выебал детский сад, с этим‑то всё понятно. Самый страшный – это который непонятно чего хочет. Запусти его в самый лучший супермаркет с тысячей долларов – он блядь купит там себе три бутылки пива Степан разин. То есть того, чего все хотят – машину там длиной восемь метров или дом трёхэтажный с подземным гаражом – не хочет. Опаснейший человек. Уничтожать немедленно.
Буржуазное общество (которое в России к счастью пока существует в основном среди офисных работников) легко простит и даже пожалеет неудачника, но обязательно постарается уничтожить лузера. Потому что он, сука, не тратит денег. А единственная священная обязанность гражданина цивилизованного общества – это тратить как можно больше денег на разное ненужное для того, чтобы другие люди могли эти деньги получить и потратить их тоже на что‑нибудь ненужное. И таким образом все как бы при деле. В девять утра все уже на рабочем месте, приятно посмотреть.
А если вдруг все перестанут покупать эти особые зубные щётки, плазменные панели и стогигагерцовые компьютеры, тогда все их производители разорятся и работники среднего звена останутся без работы и тоже станут лузеры. А человеку, который пользуется словом «лузер», остаться без мобилы или машины – это всё равно как если бы скинхеда выебал в жопу негр. Нет, даже страшно про это думать, что может сделаться с таким человеком.
Два писателя
Как проводит свой день Настоящий Писатель? О как проводит свой день Настоящий Писатель! Хотели бы и мы так проводить наши дни, да не получается у нас.
Просыпается Настоящий Писатель не так рано, как какой‑нибудь работяга с промзоны парнас, но и не так поздно, как наамфетаминенный тусовщик – часов эдак в девять.
Тщательно опорожняет кишечник, принимает душ и расчёсывает бородку особой щёточкой (Настоящих Писателей без бороды не бывает). Затем кушает поданный ему омлет, тост с маслом и выпивает чашку крепчайшего кофе.
После этого Настоящий Писатель удаляется в свой кабинет, и во всём доме наступает тишина – слышен один лишь стук его печатной машинки (Настоящие Писатели никогда не пользуются компьютером).
К обеду Настоящему Писателю подают щи с разварной сахарной костью, бараньи мозги с гречневой кашей и обязательно запотевший лафитник с водкой, настоянной на ореховых перегородках.
После обеда Настоящий Писатель выкуривает трубку грушевого дерева и отправляется подремать на диван для пищеварения.
Проснувшись, он надевает кашемировое пальто, шляпу, кашне и отправляется на заранее заказанном такси в ресторан при союзе писателей. Там его все называют по имени‑отчеству, он сдаёт пальто и шляпу в гардероб и входит в зал, где раскланивается с известными прозаиками и поэтами. Заказывает себе графинчик водочки, ну и закусочки – грибки там, сёмужка, икорка (Настоящий Писатель никогда не скажет «икра», «сёмга» – только «икорка» и «сёмужка»). За стол к нему немедленно подсаживается известный графоман и интриган с бегающими глазками и брызжа слюной начинает рассказывать последние литературные сплетни. Писатель слушает его снисходительно, потому что сам он ни в каких интригах не участвует из‑за благородства характера.
Затем в ресторане союза писателей обязательно происходит безобразный скандал с участием какого‑нибудь пьяного поэта, но это вовсе не портит настроения Настоящему Писателю. Он получает в гардеробе пальто и шляпу, даёт гардеробщику рубль и отправляется домой в заказанном швейцаром такси.
Дома он снимает в прихожей пальто и шляпу, целует жену и идёт опять в свой кабинет. Там он зажигает настольную лампу, достаёт из шкафчика тёмную бутылку коньяка, наливает в крошечную рюмку. Вертит её в руках – согревает. Выпивает одним глотком и тщательно выдыхает через нос. Закуривает опять трубку. Достаёт из ящика стола папку с тесёмками, перечитывает. Улыбается – ему нравится. Ну и спать, конечно.
А как проводит свой день Ненастоящий Писатель? Тьфу, как он его проводит!
Просыпается Ненастоящий Писатель часов в двенадцать, лежит минут пятнадцать не открывая глаз и думает про то, что сегодня надо платить за квартиру, а рублей в наличии ровно столько, сколько для этой оплаты требуется долларов. Некоторое время Ненастоящий Писатель надеется, что если не открывать глаза, то, может быть, как‑нибудь обойдётся, но тут начинает непрерывно звонить телефон, из которого разнообразные люди задают Ненастоящему Писателю неприятные вопросы про ту работу, которую он должен был сделать ещё в прошлом месяце.
В конце концов он всё же встаёт и идёт в ванную комнату, чтобы убедиться в том, что горячей воды как не было, так и нету. Косметически почистив развалившиеся свои зубы, Ненастоящий Писатель идёт на кухню и вспоминает там, что забыл вчера купить кофе.
Плюнув на всё, Ненастоящий Писатель надевает мятую рубашку и пыльные кроссовки и выходит на улицу. Там он сорок минут ждёт маршрутное такси и ещё час стоит в двух обязательных пробках. Доехав наконец до третьей обязательной пробки, Ненастоящий Писатель решает, что пешком будет быстрее, спускается в подземный переход и покупает там банку пива балтика номер три. Задумчиво выпивает её на мосту, выкурив не менее трёх сигарет союз‑аполлон особые, и идёт на работу. Там он узнаёт, что опять чего‑то перепутал с размерами обложек, затем верстает книжку лично Господа Бога о том, как устроено ВСЁ, затем долго препирается с исполнительным директором о размере причитающегося ему за последний месяц вознаграждения, получает наконец сумму, в точности необходимую для уплаты за квартиру, и едет домой.
На Петроградской он съедает возле киоска крошку‑картошку и, уже отойдя от киоска довольно далеко, вспоминает внезапно, что забыл на крючке под столиком свою сумку. Хватается за сердце, потому что в сумке винчестер со всей работой, паспорт, ключи, да и вообще всё практически имущество Ненастоящего Писателя, бежит обратно и находит сумку на том же месте, где оставил, потому что ленивые петербуржцы только и умеют что жаловаться на свою бедность, вместо того чтобы шевелить немного руками.
Приехав домой, Ненастоящий Писатель вспоминает, что к сумме оплаты за квартиру ещё добавляются электричество и телефон, роется по карманам и понимает, что таких денег у него нету.
Приходит муж хозяйки, длинный и унылый, как жизнь Ненастоящего Писателя, с калькулятором. Перемножает на этом калькуляторе показания счетчика на девяносто девять копеек, показывает результат. Ненастоящий Писатель, шмыгая носом, врёт чего‑то про свой банк, у которого будто бы финансовые трудности.
Муж хозяйки наконец уходит, и Ненастоящий Писатель идёт опять на улицу, где на оставшиеся деньги покупает себе бутылку самого дешёвого пива питер и самых скверных сигарет, какие только бывают.
Потом Ненастоящий Писатель некоторое время пиз‑дит хуйню во всемирной сети интернет и тоже ложится спать. Долго ворочается, ходит в ванную попить воды из‑под крана. Ложится опять, но тут его начинают кусать комары. Ненастоящий Писатель включает утюг, потому что специальное устройство куда‑то проебал, переворачивает его вверх ногами, кладёт на него таблетку от комаров. Курит. Тщательно тушит сигарету, а то уже были случаи. Засыпает наконец, слава Богу.
И при этом ведь вполне собой довольный, блядь, вот что удивительно!
Немного о себе
Мысли
Вообще я так думаю, что человеку совсем не надо ничего думать. У человека так устроена голова, что если он начнёт думать, то придумает обязательно Хуйню. А если не подумает, то, может быть, получится что‑нибудь хорошее, а может быть, и не получится, но всё равно шансов больше, чем если бы он думал.
Вот, например, в Правители всегда выбирают людей не очень большого ума, и это правильно, потому что если у Правителя сильно много мыслей, то это точно уже всем пиздец.
Всё, что я сделал в жизни хорошего, – я всё это сделал не подумавши. И плохое всё тоже сделал не подумавши – потому что должно быть равновесие и гармония. А то, что делал по долгом и тщательном размышлении, – я его уже и не помню ничего, оно вообще не считается. Когда я хочу на некоторое время спрятаться от человечества, я ему вру, что будто бы мне нужно некоторое время подумать о Важном, и прошу меня не беспокоить. А на самом деле я от него прячусь как раз чтобы ни о чём вообще не думать – сидеть просто в ванне, курить сигарету, пить пиво балтика и думать что‑нибудь вроде тырьям‑тырьям или тыц‑тыц. Но Враг рода человеческого не дремлет, и вдруг – хуяк! ну ёб же твою мать! – Мысль пришла, и такая она вся неприятная, и откуда только вылезла, блядь.
А всё прародители наши – говорили им: не ешьте яблочко – умными не станете, зато мыслей будет ДОХУЯ.
Флэш‑моб
Все приличные люди обязательно не менее трёх часов в день стоят в пробках. Какой‑то злой сумасшедший профессор, управляя при помощи тайныхлучей светофорами, устраивает пробки во всех местах, где бывают приличные люди.
Приличные люди вынуждены были даже поручить другим людям изобрести мобильные телефоны, чтобы извещать своих Партнёров о том, что они стоят в пробке. И Партнёры тоже кричат с другого конца: мол, да! да! И мы тоже в пробке! И когда же это кончится!
Хотя на месте приличных людей я бы сильно не пиз‑дел.
И дело не в том даже, что жестяной ящик для перевозки одного приличного человека занимает на дороге ровно столько же места, сколько жестяной ящик для перевозки целых тринадцати неприличных человек по заранее определённому маршруту. Это ладно.
Страшно другое: ведь именно приличные люди установили, что для того, чтобы был Порядочек, все люди обязаны приехать на работу во столько‑то, а уехать с неё во столько‑то. В пятницу вечером все люди до единого должны веселиться в заведениях, в субботу утром ехать на дачу, в воскресенье вечером с неё вернуться, чтобы в понедельник утром опять всем одновременно набиться в метро, автобусы и всё на свете заполнить своими туловищами и автомобилями. А то иначе, по мнению изобретателей такого мироустройства, получится не Порядочек, а Бардак.
И самое главное – совершенно непонятно, зачем оно это всё вообще нужно? Чего они там делают на своих работах такого уж важного?
Есть страшное подозрение, что всё это одно непрерывное толпотворение, флэш‑моб, как принято нынче выражаться. Некие люди собираются с бессмысленной какой‑то целью в одном месте, навешивают на пиджаки таблички с непонятными словами вроде «менеджер по инвестициям», «менеджер по менеджменту пиара инвестиций», «менеджер по пиару менеджмента инвестиций», ну или ещё какие‑то.
И единственная задача этих людей состоит в том, чтобы непрерывно шевелить руками и ногами. Сидеть неподвижно нельзя, спать нельзя, даже зевать нельзя. Инач