В XV столетии в древнерусской книжности появляется литература рекомендательно-астрологического и гадательного содержания. Исследователи связывают новые явления в духовной жизни отечественных грамотников с ренессансными тенденциями, с расширением кругозора за счет установления новых культурных связей с Европой, арабо-еврейской культурой. Считается, что качественные перемены в развитии отечественной научной мысли стимулировались передовыми для средневекового времени философскими и естественно-научными знаниями. Но на самом деле это были типичные для эпохи, нередко надконфессиональные, идейные импульсы, хотя и религиозная окраска некоторых «трансплантированных» в древнерусскую культуру источников оставалась довольно яркой.
На протяжении почти полутысячелетнего периода (с момента введения христианства) в Древней Руси формировались канонически выверенные воззрения на природу, человека и механизмы познания. В философско-мировоззренческих подходах хотя и наличествовали расхождения, каждая из концепций освящалась авторитетом той или иной святоотеческой традиции, и, таким образом, согласовывалась с религиозно-мировоззренческими установками Св. Писания. За рамки этих установок древнерусские мыслители, если они не были откровенными еретиками, не выходили.
Трактат «Галеново на Гиппократа» со стороны формы, содержания и своего назначения совершенно был лишен связи с религиозными традициями православия. Поэтому его появление в средневековой русской письменности знаменовало существенные перемены в характере самой древнерусской апокрифической традиции, которая доселе, хотя и не укладывалась целиком в канон, не подвергала резкой ревизии догматы, довольно мирно и непротиворечиво соседствуя с ортодоксальной церковной письменностью. Если судить по числу сохранившихся списков, чуждый ортодоксальным воззрениям текст сразу и прочно вошел в репертуар чтения русских грамотников. Кроме того, он стал той ласточкой, вслед за которой в книжные собрания стали проникать самые разнообразные рукописи медико-астрологического и предсказательно-прогностического содержания. С новой культурной волной бескомпромиссную борьбу повела церковная цензура, хотя первыми потребителями запретной (вносившейся в Индексы) литературы были представители духовного сословия.
Древнейший из известных списков апокрифа, озаглавленный «Галиново. На Ипократа», входил в состав личной библиотеки Кирилла Белозерского (1337-1427 гг.)—выдающегося древнерусского церковного деятеля и писателя, основателя Успенского Кирилло-Белозерского монастыря (1397 г.). Принадлежащие перу Кирилла произведения (послания сыновьям Дмитрия Донского, а также поучения) выдержаны в традиционном для русского проповедника нравственно-назидательном духе, но одновременно он выступил в несвойственной для церковного деятеля роли предсказателя (предупреждение о грядущем тяжелом испытании в тексте пасхалии на 1427 г.). Весьма показательно в связи с этим, что, наряду с типичной монашеской келейной литературой (Евангелие, Псалтырь, Святцы, Каноник, Лествица), в его личное книжное собрание входили четыре сборника энциклопедического содержания, написанные едва ли не рукой самого Кирилла. Наряду с богословскими статьями, они содержали много сведений по истории, географии, медицине, антропологии и философии. В одном из сборников (РПБ, Кирилло-Белозерское собр. № 12.—Опубликован: Памятники литературы Древней Руси. Вторая половина XV века. М., 1982. С. 192-215) содержится подборка естественно-научных текстов, объединенная в раздел «О земном устроении». Подборку открывает апокриф «Галеново на Гиппократа», которому сопутствуют следующие разделы: о развитии зародыша—текст, предположительно приписываемый комментатору Аристотеля Александру из Афродиксии (III в.); о широте и долготе земли; об устроении земли, где излагается геоцентрическая космологическая концепция, сочетающая Аристотелевско-Птолемеевские положения с древними индоевропейскими мифами о мировом яйце; о землетрясениях, объясняемых проходом ветров через земные трещины; о четырех стихиях и их качествах; о четырех морях; о появлении жемчужины, как прообраза непорочного зачатия; о мифическом Океане, отделяющем землю от ада и рая; о природе облаков, грома и молнии. Г.М. Прохоров, опубликовавший текст, считает, что перевод был осуществлен с греческого языка.
Греческим источником естественно-научных статей книги Кирилла Белозерского послужила выборка из трудов греческого религиозного мыслителя Евстратия Никейского (1050-1120 гг.)- В его творчестве наблюдается отход от богословия к научной интерпретиации действительности. Некоторые исследователи даже склонны говорить о тенденции к секуляризации мысли. В истолковании бытия отход от Св. Писания компенсировался обращением к наследию античной философии и наукам. Естественно-научному подходу все чаще отдавалось предпочтение перед богословским истолкованием действительности. К примеру: в русле Псевдо-Аристотелевской традиции Евстратий Никейский в своей космологической теории предполагал наличие в земле жил, по которым струятся воздух, огонь, вода, объясняя конденсацией земного пара образование дождевых облаков, а движением больших масс воздуха в земных расщелинах—землетрясения (см.: Самодурова З.Г. Естественно-научные знания // Культура Византии. Вторая половина VII-XII вв. М., 1989). Как раз эти натурфилософские статьи и отразились в подборке Кирилла Белозерского.
Что касается трактата «Галеново на Гиппократа», то происхождение его остается неясным. Публикатор памятника склонен считать, что это краткая выборка из комментариев Галена к «Своду Гиппократа», произведенная анонимным компилятором из разных трактатов Клавдия Галена (Памятники... С. 600). В тексте, по всей видимости, нашли отражение взгляды как одного, так и другого мыслителей.
Гиппократ (ок. 460—ок. 370 гг. до н.э.) считается основоположником древнегреческой научной медицины, обосновавшим подход к болезням с естественно-научной точки зрения. Во взглядах античного ученого много неясного, ибо его именем подписана масса трактатов, принадлежавших разным авторам. Считается, что Гиппократ соотносил человеческий организм со строением космоса, а с четырьмя космическими стихиями соотносил свойства человеческого организма, уподобляя их жизненным сокам (кровь—теплу, слизь—холоду, желтую желчь—влаге, черную желчь -сухости). По объяснению «отца медицины», смешение качеств находилось под управлением космических стихий, определяя своим сочетанием болезни, душевное состояние, психологию (см.: Культура древнего Рима. Т. 1. М., 1985. С. 269). В сохранившихся текстах Гиппократовской школы найдется немного разделов, напрямую сопоставимых со взглядами Галена и идеями апокрифа «Галеново на Гиппократа» (ср.: Фрагменты ранних греческих философов. Ч. 1. М., 1989. С 552-570).
Клавдий Гален (129-199 гг.)—римский врач и философ, заложивший теоретические основы средневековой европейской медицины. Автор трактатов «О назначении частей человеческого тела», «О взглядах Гиппократа и Платона» и многочисленных комментариев к Гиппократу, сведенных в трактат «О природе». В своих медицинских рекомендациях он следует теоретическим установкам о параллелизме и прямых взаимосвязях между живой и неживой природой. В основу его онтологии положено переработанное античное учение о стихиях как универсальный принцип мироздания, объясняющий зависимость человека от макрокосмоса.
Вряд ли к вероятным авторам апокрифа можно отнести Евстратия Никейского. Онтологические принципы, изложенные в апокрифическом тексте, предполагают равноправие четырех первооснов бытия. Они не совпадают с онтологическими воззрениями византийского мыслителя, который считал первозданным элементом воздух. Преобразованию воздуха Евстратий Никейский приписывает порождение воды, земли и огня (см.: Самодурова З.Г. Указ. соч. С. 315). Интересующий нас текст вполне мог прийти из современной Евстратию культурной среды непосредственно с самим мыслителем не связанной (например, из среды образованной внецерковной интеллигенции и византийских медиков XI-XII вв.). В ту эпоху в Византии и в обучении, и в практике широко применялись идеи Галена и Гиппократа, практиковалось составление трактатов, заимствованных из их сочинений (см.: Самодурова З.Г. Указ. соч. С. 324-325).
Появление текста на Руси свидетельствовало о возникновении здесь к XV столетию духовно-интеллектуальных запросов, аналогичных тем, которые имели место в Византии в бытность Евстратия Никейского и современных ему последователей Галена.
Вслед за Кириллом Белозерским, «Галеново на Гиппократа» включает в один из своих рукописных сборников монах-книгописец Кирилло-Бело-зерского монастыря Ефросин (вторая половина XV столетия), которого не без основания считают идейным последователем Белозерского игумена. Прототипом его энциклопедических рукописных сводов были книги основателя монастыря на Белом озере, из которых непосредственно заимствовались многие тексты. Известные науке шесть Ефросиновых сборников были предназначены для келейного чтения. Характерно, что сведения из различных областей знания в этих книгах едва ли не преобладают над текстами церковно-учительного характера. Исторические, географические, климатические, философские, астрономические, мифологические и медицинские темы характеризуют светско-просветительские и научно-познавательные запросы книжника. Протиражированный Ефросином текст «Галеново на Гиппократа» (РПБ, Кирилло-Белозерское собр. № 22/1099, Л. 209 об.—211) помещен переписчиком в чрезвычайно насыщенное апокрифами и научными (в средневековом понимании) текстами собрание (см.: Каган М.Д., Понырко Н.В., Рождественская М.В. Описание сборников XV в. книгописца Ефросина // ТОДРЛ. Т. 35. Л., 1980. Л. 7-105).
Дальнейшая судьба «Галеново на Гиппократа» связана с включением его в энциклопедический свод митрополита Макария (1481/82—1563 гг.) -»Великие Минеи Четьи» (ГИМ, Синодальное собр. № 996. Л. 1063). Памятник находится здесь в окружении статей антропологического и естественнонаучного содержания. Среди догматически выверенных текстов из «Шестоднева» Иоанна экзарха Болгарского, Иоанна Дамаскина и других авторов—авторитетных церковных деятелей—здесь помещены так же разделы, относящиеся к той же тематике, что и апокриф: «От врачебных книг», «От Ипократа», «О человечестемь естестве», «О философах и врачех» (см.: Гаврюшин Н.К. Первая русская энциклопедия // Памятники науки и техники. 1982. 1983. М., 1989. С. 125). Официозный, государственно-церковный характер «Великих Миней Четьих» вроде бы означал легализацию сомнительного идейно-мировоззренческого контекста произведения. Но приходится учитывать, что все это происходило на фоне непрекращающейся борьбы церкви с магией, разнообразными предсказаниями и их родной сестрой—астрологией. Как бы то ни было, но пока остаются необъяснимыми причины включения Макарием «Галеново на Гиппократа» в его грандиозный общерусский свод. Известно, что митрополит выступал с резкими обличениями астрологических предсказаний, но это не помешало ему остановить свой выбор на произведении, текст которого являлся философско-теоретическим обоснованием медико-диетического прогнозирования.
В идейной жизни Древней Руси памятник был прочно связан с вне-церковной литературой гадательно-предсказательного плана и с астрологической медициной. Уже в XV столетии окружение, в котором оказывается переводной трактат, логически завершает не прописанную в самом тексте трактата астрологическую основу календарных, сезонных и возрастных характеристик. «Галеново на Гиппократа» и его «конвой», объединенные методологической однородностью, образуют в древнерусской письменности устойчивый и весьма своеобразный по своим идейно-мировоззренческим особенностям пласт культурного наследия. Типичным образцом неортодоксального окружения апокрифа является созданный в XV в. сборник философского-богословского и натурфилософского содержания из Троице-Сергиева собрания (РГБ. № 117. ЛЛ. 253-270). В блоке однородных текстов апокриф раскрывает мирвоззренческие принципы прогнозирования. Из своеобразно интерпретированного античного учения о стихиях и их качествах следовали установки на зависимость человека от времен года, погодных и климатических условий. «Конвой» апокрифа привнес и недостающее до логического завершения дополнение—астрологический метод, подчиняющий движению светил и время, и погоду, и человека. Все вместе должно было восприниматься древнерусским читателем как философско-мировоззренческое обоснование вполне конкретных медико-биологических, дието-гигиенических и хозяйственно-астрологических прогностических рекомендаций.
В «конвой» апокрифа названной рукописи вошли следующие статьи: «О крови пущении» (Л. 262 об.—263); «От хитрец», посвященная небесным знамениям погоды (Л. 263-264); «О власожелцех» (Л. 264); «О двенадцати зодиях», где изложена сферическая концепция связи небес (Л. 264-264 об.); «О зодиях добрых и злых» (Л. 265-270); «О летнем обхождении и воздушных применениях» (Л. 253-257 об.); «О степенях зодиям» (Л. 257 об.—258). Эта уникальная по своему содержанию рукопись давно попала в поле зрения исследователей (см.: Змеев Л.Ф. Русские врачебники // Памятники древней письменности. СХП. 1895. С. 242-245).
Появление на Руси новой в философско-мировоззренческом плане литературы по времени совпало с приглашениями первых иностранных лекарей к великокняжескому двору, которые, как и Гален, считались и «дохтурами» и «философами», да к тому же руководствовались рекомендациями родоначальника средневековой медицины. В придворной среде и среди образованных книжников быстро распространились новые интеллектуальные веяния, прямо или косвенно возбуждавшие еретическую склонность к сокровенным знаниям, магии, разного рода прогностическим предсказаниям. В XV, а затем в XVI столетиях, вопреки активному противодействию церкви, в письменности широко распространились многочисленные тексты гадательно-предсказательного плана (типа Громников, Трепетников, Лунников, Колядников), большинство которых носило неприкрытый астрологический характер. Потребность в такого рода литературе была столь велика, что в дополнение к греческим переводам делаются переводы астрологических трактатов с латинского и еврейского языков. Начиная с XVI, а окончательно—к XVII столетию их вытесняет европейский «Луцидариус», который в новой редакции принес с Запада ту же самую методологию, что и «Галеново на Гиппократа», ибо восходил с ним к одним и тем же истокам.
Закономерно, что именно в это время Индексы запрещенных книг выделяют в апокрифическом чтении раздел наиболее опасной в идеологическом отношении литературы—так называемые «отреченные книги». Если большинство апокрифов расценивались как сомнительные по достоверности их содержания (что, кстати, не препятствовало их проникновению в литературу), то отреченные книги безоговорочно отметались как злоеретическое богоотметное безумие. Цензурой запрещались: «Рафли, Шестокрыл, Воронограй, Астрономии, Зодеи, Алманах, Звездочетьи, Аристотель, Аристотелевы Врата и иные составы мудрости еретические». Все эти произведения, при вполне конкретных различиях происхождения и содержания, объединяет философская методология «Галеново на Гиппократа».
Остановимся лишь на одном примере, отрицавшем идейное своеобразие астрологических увлечений. В XVI в! высокообразованный псковский ученый-книжник Иван Рыков составил по заданию царского книгочея компилятивный труд из частей гадательного, прогностического и астрологического характера. Сюда, наряду с извлечениями из Гиппократа и их толкованиями, вошли почти все статьи, составляющие литературный «конвой» «Галеново на Гиппократа», и почти все произведения, обозначенные Индексами как отреченные: «Рафли», «Шестокрыл», «Числа из Врат Аристотелевых», «идеже Святцы без Алманаха ключ зодейной», «паки по Алманаху погодия, ветры», «О двенадцати зодиях», «О месяцах», «О днях», «О часах», «жил стрекания», «Солнечное шествие в зодии», «Лунное шествие по зодиям», «Дни добрые и злые», и т.д. (см.: Симонов Р.А., Турилов А.А., Чернецов А.В. Древнерусская книжность: Естественнонаучные и сокровенные знания в России XVI в., связанные с Иваном Рыковым. М., 1994. С. 48-49, 91-92).
Математическая астрология Ивана Рыкова и основанная на ней прогностика базируются на тех же онтологических основаниях, что и рукопись № 117 из Троице-Сергиева собрания РГБ, содержащая «Галеново на Гиппократа» вместе с мировоззренчески родственным ему окружением из астрологических и прогностических статей. Планеты, имеющие связь со стихиями (водой, огнем, воздухом и землей) и их качествами (тепло, холод, сухость, влажность), управляют природными процессами на основе взаимодействия макро- и микромиров, единых по природе, структуре и качественно обусловленных симпатиями. Воспринявшая импульсы античных идей средневековая (герменевтическая по сути своей) натурфилософия позволила объединить «звездное течение и лекарственные науки».
Для истории отечественной мысли «Галеново на Гиппократа» представляет большой интерес, ибо этот трактат замыкает на себе значительный пласт научного и культурного наследия, идеи которого оказались в мировоззренческом плане ключевыми. И хотя в тексте по цензурным или каким-то другим соображениям не была прописана астрология, она предполагалась в самом методе. Эта незначительная недостача была восполнена устойчивым окружением произведения, но именно эта недоговоренность безусловно способствовала выживанию текста в условиях цензуры.
Прогностические статьи периодически встречались в древнерусских рукописях (например в «Изборнике 1073 года»), а математически расчетную сторону астрологии не отвергали даже ее яростные противники (например, обличитель жидовствующих—Геннадий Новгородский). Видимо, таким же неопасным мог выглядеть и изолированный текст «Галеново на Гиппократа». Обращаясь к частностям, перенимая передовой для средневековья научный инструментарий, деятели русской православной культуры до XV в. избегали обращения к сущностным, философско-мировоззренческим основаниям светской науки. Когда «Галеново на Гиппократа» обросло логически дополнявшим его окружением, впервые была четко обозначена методология отреченных сокровенных знаний. Есть все основания считать памятник ярким образцом отреченной литературы, характеризующим внецер-ковное направление духовной жизни страны.
'Учение о четырех стихиях как первоэлементах и основах бытия впервые в наиболее полном виде было разработано Эмпедоклом и оказалось столь популярным, что с различными модификациями воспроизводилось как античными, так и средневековыми философами. Теория первоэлементов играет едва ли не определяющее значение в рассуждениях Гиппократа и Галена. К сожалению, конкретный источник апокрифической редакции, передающей это учение как бы от лица Галена, остается пока неясным.
2Прямое уподобление человека «малому миру» (т.е. «микрокосмосу») встречаем в одном из вариантов апокрифической «Беседы трех святителей» (ср.: Щапов А.П. Исторический очерк народного миросозерцания и суеверия // Щапов А.П. Сочинения. Т. 1. СПб., 1906. С. 102. Прим.). Правда, уподобление микрокосмоса макрокосмосу носит здесь мифологическую окраску, ибо тело человека, как и тело мифического первопредка, отождествляется с частями вселенной. В апокрифических текстах о создании Адама, хотя и не говорится о том, что первый человек представляет собой малый мир, уподобленный большому, но реально повествуется о соотношении частей тела со сферами мироздания. Обычно восемь частей, из которых создается Адам, уподобляются одновременно и четырем стихиям и космическим сферам (ср.: Монульский В. Следы народной Библии в славянской и древнерусской письменности. Одесса, 1893. С. 70-71; Громов М.Н. Апокрифическое сказание о сотворении Адама в составе сборника середины XVII в. из Румян-цевского собрания // Записки Отдела рукописей ГБЛ. Вып. 46. М., 1987. С. 79; РПБ. Кирилло-Белозерское собр. № 22/1099. Л. 517 об.; Кирилло-Белозерское собр. № 11/1088. Л. 279 об.). Аналогичные воззрения получили распространение не только в христианском мире, но и на мусульманском Востоке: «Буквальное отождествление первого человека со Вселенной мы встречаем в одной из средневековых мусульманских легенд, где рассказывается, что после того как Бог за сорок дней... сотворил Адама, дьявол через рот проник в его тело. Внутри он обнаружил целый малый мир подобный большой Вселенной. Голова Адама состояла из семи сфер, его тело было землей, волосы деревьями, кости и жилы горами и реками. Подобно тому, как в природе существует четыре времени года, так и внутри Адама оказались четыре стихии—жар, холод, влага и сушь, образованные черной и желтой желчью, флегмой и кровью» (Евсюков В.В. Мифы о Вселенной. Новосибирск, 1988. С. 85-86). В приведенных примерах налицо компромисс между мифологической, философской и библейской концепциями. Существуют тексты, где говорится о составе человеческого тела из четырех стихий (РПБ, Соловецкое собр. № 65/711. Л. 59 об.). В них, так же как и в апокрифе, речь идет о составе человеческого тела вообще—в абстрактном смысле. С одной стороны, налицо большая степень обобщения, с другой—совершенно явное обособление от мифологической и, главное, библейской точки зрения. Очевидное отступление от религиозной трактовки бытия за счет философизации текста—типичная черта комментируемого памятника.
3Согласно принципу параллелизма, каждой стихии макрокосмоса уподобляется одна из четырех жизненных жидкостей в человеке—микрокосмосе: кровь—воздуху, ибо мокрая и теплая, флегма—воде, ибо мокрая и холодная, красная желчь—огню, ибо она суха и тепла, черная желчь—земле, ибо она суха и холодна. По сути дела речь идет о телесных эквивалентах стихий и их качествах. Античное учение о единстве мироздания выглядело более просто и строго.
Через каппадокийскую традицию идеи греческих философов были воспроизведены богословами, в частности, популярным на Руси Иоанном Дамаскиным: «Должно же знать, что есть четыре стихии: земля, которая суха и холодна; вода, которая холодна и влажна; воздух, который—влажен и горяч; огонь, который—горяч и сух. Подобным образом есть так же и четыре влаги, которые соответствуют четырем стихиям: черная желчь, которая соответствует земле, ибо она—желчь—суха и холодна; слизь, соответствующая воде, ибо она—слизь—холодна и влажна; кровь, которая соответствует воздуху, ибо она—влажна и горяча; желтая желчь, которая соответствует огню, ибо она—горяча и суха. Плоды, конечно, состоят из стихий, а влаги (или соки)—из плодов, тела же живых
существ—из влаг, и в них разрешаются» (Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. М.—Ростов-Дон, 1992. С. 154). С богословской точки зрения, человек через стихии имеет родство со всей неживой природой, над которой он возвышается в силу своей двусоставной сущности (тела-душа); «Должно знать, что человек имеет общее с неодушевленными предметами и участвует в жизни бессловесных существ, и получил мышление существ, одаренных разумом. Ибо с неодушевленными предметами он имеет общее со стороны своего тела так же потому, что он соединен из четырех стихий; а с растениями—как в этом отношении, так и со стороны силы, питающей и произрастающей» (там же). Душа—это главное, что отличает человека от всех творений: «Душа есть сущность живая, простая и бестелесная,...бессмертная, одаренная и разумом, и умом, не имеющая формы, пользующаяся снабженным органами телом и доставляющая этому жизнь и приращение, и чувствование, и производительную силу...» (там же. С. 81).
Никакого отношения к христианской антропологии, кроме формального совпадения тезисов о четырех «корнях всех вещей», «Галеново на Гиппократа» не имеет. Принципиальной внецерковностью произведение отличается от сюжетно близких апокрифов о строении человека, которые закрепляли у читателя компромисс между Писанием, мифом, а в некоторой мере, и философией. Наше произведение оказывается вне христианской религиозной традиции вообще. Его характер определяется смесью философии, мистики и науки.
4Мысль о равновесии составов человеческого тела была высказана Алкмеоном Кротонским (V в. до н.э.). В последующем данное положение, начиная с Гиппократа, воспроизводили все теоретизировавшие медики.
4аВ рукописи: флевы (мн. ч.). Ср. греч. фХеф, ipXefJo? _ 'жила, артерия'.
5Реальные физиологические и анатомические наблюдения соединены с довольно искусной схемой соответствия органов тела с жидкостями, являющимися эквивалентами стихий.
Продолжение важных медико-антропологических рассуждений и темы равновесия природных составов (см. коммент. 5).
^Флегма (ср. греч. фХеуца—'слизь, мокрота').
7В тексте моделируются схемы соотношений между возрастами человека, временами года и соответствующими им господствами стихий в организме. В основе уподоблений лежит принцип глобальных взаимосвязей человека и природы:
1) детский возраст соответствует весне, а умножающаяся кровь, следовательно, стихии воздуха;
2) юношество уподобляется лету, господству красной желчи в организме, управляемой стихией огня;
3) осень символизирует зрелость, характером которой управляет черная желчь, эквивалентом которой является стихия земли;
4) старчество—образ и адекватное зимнему засыпанию состояние организма под наступившим влиянием мокроты (воды). Заключение о возрастных темпераментах—еще один, дополнительный, блок соответствий.
Градация возрастов человека и их медико-биологических и психологических свойств сводится к четверичной схеме, которая конструируется на основе учения о четырех стихиях. В христианском мире, в том числе и на Руси, большое распространение получило сакральное восприятие седмиричности, где семь возрастов символически уподоблялись семи дням творения и семивековому циклу мировой истории. Такой схемой подчеркивалось, что все в мире проходит стадию развития, расцвета, упадка и смерти (см.: Шляпкин И.А. Возрасты человеческой жизни. СПб., 1909. С. 9-11; Бондарь С.В. К пониманию проблемы «человек-история-время» в «Изборнике 1073 г.» (Опыт реконструкции на основе фрагмента «О шестом псалме») // Человек и история в средневековой философской мысли русского, украинского, и белорусского народов. Киев, 1987. С. 82). Наш апокриф лишен христианского символизма в схеме возрастов. Правда, и в гиппо-кратовской традиции известны были выделения семи возрастных сезонов, но там это соотносилось с семичастным порядком и структурой мира; дитя, ребенок, отрок, юноша, муж, пожилой, старик—соответствовали семичастной вселенной, семи элементам, семи сезонам года (так!— В.М.), семи ветрам и т.д. (см.: Фрагменты ранних греческих философов. Ч. 1. М., 1988. С. 552-553). Иными словами, седмиричность, как принцип полноты, не всегда может восприниматься в духе христианского символизма. В апокрифе, как и в гиппократовской традиции, проглядывает античный циклизм: Гиппократ, как известно, учил, что гибели нет, есть обновление.
8О временных (по сезонам и возрасту) причинах болезни как первых, вытекающих из концепции глобальных взаимосвязей, причин недугов. Предлагаемая памятником схема доступна для восприятия. Она довольно инструментальна и может быть легко перенесена в практику. Как узкоутилитарные практические рекомендации текст мог использоваться и в православной среде, ибо религиозно-конфессиональная окраска текста отсутствует. При поверхностном восприятии текст мог и не восприниматься как чужой, ибо специфика извлекается аналитически, из контекста.
Классификация чувств не совпадает с четверичной схемой бытия. Природным субстанциям приписывается способность к тому или иному чувственному восприятию: зрение приписывается эфиру, обоняние—воздуху, слух—огню, вкус—влаге, осязание -земле. Для полноты соответствий пятому чувству вводится понятие эфирной субстанции. Каждый из способов восприятия действительности соответствует одному из преобладающих субстанциальных качеств стихии, на котором и специализируется конкретный сенсорный механизм. Получается, что первоосновы мироздания соответствуют не только возрастам и частям тела человека, но еще и органам чувств. Традиция уходит корнями в индоевропейскую древность, а в основе ее лежат представления о глобальных взаимопроникающих связях макро- и микромиров. «Изо рта вышла речь, из речи—огонь. Далее возникли ноздри. Из ноздрей вышло обоняние, из обоняния—ветер. Затем возникли глаза. Из глаз вышло зрение, из зрения—солнце. Затем возникли уши. Из ушей вышел слух, из слуха—стороны света. Затем возникло сердце. Из сердца вышла мысль, из мысли—луна... Затем возник детородный орган. Из детородного органа вышло семя, из семени—вода» (Древнеиндийская философия. М., 1963. С. 80). Качественно-сенсорные пары древнего мифа не во всем соответствовали апокрифу, но мировоззренческая основа у них едина.
Обращает на себя внимание порядок расположения в апокрифическом тексте сенсорных качеств субстанции, предполагающий возможность иерархического отношения к стихиям и соответствующим им чувствам, а следовательно, и разную ценную значимость их в смысле достоверности. Ведь земля и вода имеют вкус, цвет, запах, огонь -цвет и запах, воздух—только запах, эфир лишен и этих качеств, его достоверность обнаруживается только зрением. Может быть не случайно в сенсуалистических рассуждениях древних зрению отдавали предпочтение перед слухом? Если наше предположение верно, то в иерархии стихий высшим статусом обладают первоосновы, в наибольшей степени лишенные субстанциальности, а наибольшая достоверность дается соответствующему им восприятию, как самому тонкому и чувственному органу. Ведь даже цветовая гамма радуги (чем не готовый природный символ классификации!) указывает на градации перехода от высших небесных до низших земных оттенков. Архаическое сознание чутко наблюдало природу, открывая многочисленные природные соответствия в жизни человека.
^Воспроизводится тезис платоновского учения о трехчастной природе души. Следовательно, в данном своем качестве произведение выполняло роль транслятора античных идей на Русь. Известен и другой источник распространения платонизма на Руси—»Послание» митрополита Никифора (вторая пол. XI в.—1121 г.).
Суть учения о душе сводится к тому, что словесное начало объявляется высшей руководящей силой, тождественной разуму человека. Яростная сила души отождествляется с чувственным началом, которое господствует над страстями. Желанное начало соответствует воле, в управлении которой находится яростная сила души. Разум -инстинкт-воля суть качественные проявления души, о которой здесь говорится безотносительно к онтологии и антропологии предшествующего содержания.
След платонизма в апокрифе видимо не случаен, ибо Гален высоко ценил авторитет Платона.
1 'См.: коммент. 5, 6.
12Выразительный, афористический панегирик врачу.
13Медицинские и диетические рекомендации основаны на принципе микро- и макро-космического соответствия.
ПРИЛОЖЕНИЕ
КОНЦЕПЦИЯ ЗЕМНОГО РАЯ В ДРЕВНЕРУССКИХ АПОКРИФАХ
«Хождение Агапия в рай», «Хождение Зосимы к рахманам» и «Житие Макария Римского» входят в сюжетно-тематический цикл апокрифических сказаний, которые в занимательной, яркой и фантастической форме повествуют о наполненных испытаниями путешествиях к земному раю. Впервые в четкой форме мысль о существовании единого тематического цикла сформулировал И.С. Тихонравов (см. его работу: Отреченные книги // Соч. Т. 1. М., 1898. С. 223); в исследовательской практике того же мнения придерживались и другие авторы (Веселовский А.Н. Параллели к сказанию о рае // Филологические записки. 1875. Вып. III. С. 1-7; Сахаров В. Эсхатологические сказания в древнерусской письменности. Тула, 1879. С. 192).
Надо сразу заметить, что сказания о Зосиме, Макарии и Агапии -памятники, несколько отличающиеся друг от друга в деталях. Расхождения касаются описания устройства обители праведных и особенностей расположения этой чудесной страны. Тем не менее все названные произведения выражают общую для них веру в то, что рай находится не на небесах, а существует непосредственно на земле.
Апокрифическая трактовка рая не совпадает с ортодоксально-церковной, хотя внутри и той и другой традиции не наблюдается единообразия. Расхождения как по существу, так и в частностях объясняются отсутствием характеристик рая в Св. Писании. Разрозненные и неоднозначные библейские и евангельские высказывания о царстве божьем не дают четкого понятия об ином мире и посмертном существовании. Недоговоренность о вещах столь важных для религиозного сознания побуждала к работе мысли в соответствующем направлении. Интерес к теме рая усиливался в связи с периодически захватывавшими христианский мир эсхатологическими ожиданиями. Одним из итогов поисков в этом направлении и было появление цикла апокрифических сказаний о рае и его многочисленных версий. Литература о земном рае появляется, главным образом, в V-VII вв., в последующем она лишь тиражируется в списках с незначительными видоизменениями и дополнениями.
Весьма характерно, что на Руси, в связи с христианизацией и распространением переводной литературы, многочисленные представления о рае стали доступны образованной части древнерусского общества. Среди духовенства различные версии рая возбудили идейные споры, оставившие заметный след в истории отечественной мысли. Во второй половине XIV в. новгородский архиепископ Василий Калика, занимавший кафедру с 1331 по 1352 г., пишет полемическое послание тверскому епископу Федору Доброму о земном рае. В его сочинении нашли отражение основные апокрифические тексты, повествовавшие о чувственном рае как реальности. В «Послании о рае» суть проблемы отнюдь не сводится только к тому—надо или не надо верить в существование земного рая. Рассуждения по частному церковно-доктринальному вопросу разворачиваются в целую панораму идей философско-мировоззренческого звучания. Инициированные апокрифами рассуждения Василия, 'равно как и сами неканонические произведения, находившиеся в его поле зрения, заключают в себе богатое содержание. Повествовательной оболочкой памятников объемлется религиозно-богословский, исторический, нравственно-назидательный и философско-мировоззренческий пласты. В относящихся к теме земного рая произведениях разрешаются онтологические проблемы соотношения духовного и материального начал бытия. Гносеологический характер имеет разделение чувственного, рационального и символико-аллегорического способов познания бытия в их конкретном применении к исследованию природы рая. Кроме того, разнообразные варианты локализации рая имеют самое непосредственное отношение к глобальной картине мироздания и поэтому они включаются в разные космологические схемы.
Выделяя особый философско-мировоззренческий пласт апокрифов, необходимо сказать о специфике его «представленное™» в неканоническом религиозном повествовании. Древнерусской, как собственно и восточнохристианской, литературе была чужда спекулятивная направленность в принципе. Соответствующие идеи философско-мировоззренческого характера приходится вычленять из контекста совершенно не философского. Но уж такова специфика русской мысли, когда сюжет и жанр текстов задают конкретику тем, в проработке которых, не на понятийном и рассудочном уровнях, а как бы исподволь, через исходные посылки суждений, вскрываются те или иные мировоззренческие предпочтения. При этом исходные предпосылки мировоззренческих предпочтений чаще всего не обозначаются в конкретных определениях, они заключаются между строк, в логике повествования. Способ передачи смысло-значимого содержания философско-мировоззренческого характера через контекст лучше всего рассмотреть на конкретных примерах.
Источников, которые знакомили древнерусского читателя с представлениями о земном рае, горазд<