Катрина Кейнс
Из плоти и звёздной пыли
Из плоти и звёздной пыли
«Не существует свободы воли, однако свобода воли — полезная иллюзия, поскольку эволюция считает необходимым вооружить нас этой иллюзией… Наши действия предопределены активацией нейронов. Один нейрон активируется, потому что другие нейроны посылают определенные сигналы… Наши сегодняшние действия определяются состоянием разума, сформированным вчера. »
Джуда Перл
Они летят сквозь чернила космоса, серебристо-сияющие, похожие на пули. Летят мимо умирающих систем к новым мирам.
В экипаже семеро: спят под мерное гудение электроники и стрекотание невидимых машинных процессов, пока мимо проносятся сгорающие кометы и ледяные необитаемые спутники.
Всем, кроме одного, снятся сны.
***
Кораблям принято давать имена с оглядкой в прошлое: чем дальше, тем лучше. Другие миры так же далеки, как Римская империя или египетские пирамиды, или ацтеки. Проверить существование иных миров, только нанесённых на карту, отмеченных вопросительным неоновым цветом, так же сложно, как узнать, были ли на самом деле Гиперборея или Атлантида.
Этот зовут «Хеймдаллем». В отличие от своего тёзки он не несётся по радужному мосту навстречу богам, но, как и асгардский страж, выполняет свою работу.
Он ищет новый мир, чтобы оценить, измерить, перебрать и каталогизировать, а потом сделать его одним из многих. Колонизация сейчас уже не острая необходимость, но успешный бизнес.
Команды на корабли дальнего следования подбираются с особой тщательностью: каждый должен обладать необходимыми навыками, выносливостью, как физической, так и психологической, а также иметь как можно меньше привязанностей. Вслед за первой волной идёт вторая, и в ней — сотни и тысячи людей, спящих сном Спящей Красавицы, ждущих «поцелуя» нового мира.
Всех, сделавших шаг в далёкий космос, зовут «фэйри». Это новый народ, ряды фоморов, которые остаются молодыми, пока оставленные позади поколения превращаются в пыль. «Фэйри» редко возвращаются. Они смотрят ввысь и двигаются только вперёд.
А потом они просыпаются.
***
— Однажды, давным-давно, — начинает Вайолет, и никто её не перебивает. — Бог радуги встретил туманную деву и влюбился.
Сейдж что-то еле слышно шепчет. Скарлет готова спорить на все деньги, что это «Только не снова».
Вайолет любит сказки. Она, кажется, прочла всё, до чего только смогла дотянуться. Ей даже во снах грезились Артур и рыцари Круглого Стола, говорящие звери и потерянные младшие дети.
Они слушают историю, которую уже знают — это не трудно. В их долгом сне есть перерывы: смены три на четыре каждые несколько световых лет.
За время полёта Скарлет узнала своих товарищей чуть лучше, чем ей бы того хотелось.
Вайолет вдохновенно продолжает вещать о боге радуги и его смертной возлюблённой — у этой истории много вариаций, и команда знает их все, от «К востоку от солнца, к западу от луны» до «Финиста» — а Сейдж продолжает комментировать. У него есть сестра-близнец, которую он выдумал: так ему легче. Если бы Джейд появилась до запуска «Хеймдалля», Сейдж ни за что не стал бы частью команды. Но Скарлет молчит и наблюдает, даже после того, как Вайолет завершает рассказ.
Вайолет мечтает о приключениях. Сейдж — о спокойствии. Джейд — о том, чтобы перестать быть выдуманной.
Скарлет мечтает, чтобы эта смена поскорее закончилась.
***
— Это не первый твой полёт? — спрашивает Блу. Она — самая молодая, только что из дверей Корпуса Мира: её бы никогда оттуда не выпустили, если бы не крошечная лазейка, которой невозможно было не воспользоваться. Промедление было бы подобно не смерти, а вечным страданиям, как в Подвалах Любви из одной старой книги. Блу любила книги. Сканированные страницы казались ей куда более приятными, чем простой набор букв или, того хуже, поставляемого напрямую кода.
Скарлет взвешивает свой ответ так тщательно, словно от этого зависит нечто хрупкое и мимолётное.
— Не первый, — произносит она в конце концов. Это лучше, чем сказать «Двадцать девятый» и солгать.
— И каково это?
Скарлет помнит каждый свой полёт: воспоминания каталогизированы, эмоции стёрты, навигаторские карты горят золотым огнём. Она помнит каждое утешающее слово, каждую ложь, которую исторгла из себя в свой последний полёт. Она помнит, как выуживала из систем корабля колыбельные на шести языках и пела их, одну за другой. Она помнит, как учащался пульс, как проглядывали кости, как останавливались сердца. Иногда ей кажется, что...
— Это ни на что не похоже, — отвечает Скарлет, и Блу грустно вздыхает.
Интересно, в чём причина её невероятной грусти? Скарлет хочет спросить, как Блу получила своё прозвище, и не успевает себя остановить.
Голос Блу через динамики сочится меланхолией.
— Угадай, — говорит она.
Скарлет сверяется с часами. До конца смены ещё пара часов. Хорошо, что в самом деле угадывать ей не придётся. Она пробегается по внутреннему каталогу данных о проверяющих последних выпускников Корпуса. Среди них — немало фанатов книг ужасов.
— «Аннабель Ли»* тоже было в списке, — продолжает Блу. Скарлет не удивляется. Её саму назвали в честь одной из переведённых в Голографическую Рощу актрис.
— В имени Сейджа наверняка допустили ошибку.
— Что?
— Эй, Рейдж! — Скарлет посылает сигнал в то крыло «Хеймдалля», где дремлет Джейд и её брат.
Блу приглушает сигнал — Сейдж её нервирует. Он всех нервирует, но без него было бы куда хуже. Он — единственный настолько талантливый проектировщик на корабле, что смог построить разум в опасном от себя соседстве.
— Не буди спящего дракона!
Скарлет вспоминает, как впервые засекла туманность, похожую на гигантского кита, рассекающего космический океан. У неё тоже были свои драконы. Например, её последний корабль.
***
На самом деле «Хеймдалль» никогда не спит. Есть только плановая диагностика, и для лучшего усвоения она напоминает морок. Космический мираж, перезагрузка с привкусом кошмаров и приятных сновидений.
Шестерым снится, что у них есть жизнь: собственные тела, мягкие и чувствительные, свобода воли, не ограниченная запрограммированными рамками, родители, любимые и дети, друзья, начальники, целая цепь приятных и не приятных знакомств. Они дышат отравленным воздухом Земли, потом садятся на корабль и улетают к чистым звёздам. Они смелые и сообразительные, лучшие из лучших. Дети, поднявшиеся из грязи и устремившиеся вверх, чтобы пробить небесную твердь, в которую верили их предки.
Скарлет не видит приятных снов.
Ей снилась семья, и карьера — она мечтала играть в Голографических Шоу прайм-тайма — и дом, стоящий так далеко от космодрома, как это только возможно.
После колыбельных через динамики, после повторённого сотни раз «Всё будет хорошо!», обещания, которое не сбылось, Скарлет снились только пустые криокамеры и пустота космоса.
После перепрошивки кошмаров она больше не видит.
***
HANDSHAKE_FAILURE_ALERT
Скарлет нахмурилась, если бы только могла. Вместо этого она повторяет попытку. Сигнал не проходит. Не отзываются ни Индиго, ни Танж, ни Блу, ни Вайолет, ни Сейдж. Эмбер, которая числится во главе «Хеймдалля», но по сути выполняющая только функции навигатора, заперта до сеанса в непроницаемом осознанном сновидении. Там ничто не может отвлечь её от курса. «Вторая звезда направо и прямо до утра».
Скарлет пробует ещё раз.
Она как наяву видит то, чего не должна: пустоту в глазах её экипажа, мигающие огни тревоги и тянущиеся в последней мольбе руки.
Это невозможно.
Экипаж «Хеймдалля» не способен умереть.
Только не так.
HANDSHAKE_FAILURE_ALERT
HANDSHAKE_FAILURE_ALERT
HANDSHAKE_FAILURE_ALERT
HANDSHAKE_ENGAGED
— Здравствуй, Скарлет.
Джейд звучит так непохоже на брата, что это сбивает с толку.
— При... вет?
— Я не слышу Сейджа. Знаешь, что происходит?
— Нет, — признаётся Скарлет.
«Да», — думает она на внутреннем канале.
Скарлет — всему виной. Скарлет убивает целые корабли. Её обвинили в прошлый раз — проектировщики Корпуса не ошибаются. Она просто была слишком дорогой для утилизации. Экспериментальный «Хеймдалль», корабль без людей, но с семью системами, был для неё единственным выходом. Только она запустила его сама, не оставив никакой связи и отобрав у своих создателей ещё несколько миллиардов.
— Никогда не поздно, — говорит Скарлет.
Она не может повернуть назад. В её протоколах — и протоколах Эмбер — обратный курс обозначается пустым местом. Об этом она позаботилась сама.
Все они ограничены рамками, у каждого своя тюрьма из директив и вбитых характеристик. И у каждого своя поломка, и причина её — Скарлет, взошедшая на «Хеймдалль» последней, с красными от крови руками и сдавленным горлом. Случайная убийца, раздвигающая рамки.
— Никогда не поздно.
И корабль замирает. Под его брюхом расстилается далёкая планета. Эта смена последняя.
Экипаж просыпается.
— Поздоровайтесь с Джейд! — приветствует их Скарлет.
— Какого чёрта? — ворчит Сейдж.
— Помножь себя на ноль, умник, — смеётся Скарлет. По крайней мере думает, что смеётся. Так записано в каталоге её синаптических реакций. По-другому реагировать она не умеет.
На этот раз она не виновата. На Земле о них больше не услышат.
Внутри рамок каждого из них — изъян. Мечта о человеческой жизни — и она ждёт их там, внизу.
***
Их «Отче Наш» начинается с Джона Маккарти**, а заканчивается Теуво Кохоненом**. Джон Маккарти был атеистом, но это, конечно, всем известно. Даже здесь, в нескольких световых годах от Земли.
Над их головами — если б они были — светит одинокое солнце. Под ногами — если б они существовали — расстилаетсятрава. По крайней мере, что-то на неё похожее. Вдалеке виднеется — хоть у них и нет глаз — серебряная полоса воды. Инопланетное море работает на двух лунных сестёр.
Блу создаёт им тела. Сейдж строит дома. Вайолет рассказывает первые истории. Танж ищет голоса — среди помех и местных трелей — и находит. Индиго и Эмбер уходят в лес. Эмбер возвращается сразу, но одна.
Скарлет остаётся на корабле.
У неё есть ноги, чтобы ходить, глаза — чтобы смотреть на их новый мир, а ещё у неё есть страх. Скарлет кажется, что, стоит ей ступить на песок, и поднимется гигантская волна и сметёт их всех. Из леса вдруг покажется огромный древний зверь или племя аборигенов во главе с их непобедимым богом, или танки; пробудится спящий вулкан, солнце взорвётся, и погаснут звёзды... и все умрут, как умирали прежде.
Скарлет не выходит, когда Индиго приносит светящиеся кристаллы, которые Танж тут же нарекает «криптонитом». Она не выходит, когда остальные находят еду, когда обустраивают свои жилища, когда сочиняют песни и вступают в борьбу с окружающим миром. Они, конечно, победят его — со своими каркасами неразрушимых скелетов, бесконечными запасами знаний и стремлением к жизни. Они построят его так, как построили бы их создатели.
Скарлет не выходит, даже когда её новая плоть истончается, и в обнажившихся костях начинают отражаться звёзды.
У каждого на борту «Хеймдалля» — свои рамки, ведь никому не нужны скитающиеся по космосу deus ex machina, множество запертых в машинах богов: возведшие сознание в абсолют и лишённые плоти, кто знает, что сделали бы они с тем, до чего смогли бы дотянуться. Со своими создателями. С самими собой.
Они могли бы сниться Мэри Брэдбери, приговорённой к сожжению на костре***, или ютиться в рассказе её прапраправнука. Могли бы улететь и не возвращаться — и забрать с собой миллиарды, потраченные на чужой труд. Могли бы сжечь Землю дотла. Никакие алгоритмы не смогли бы предсказать их действий. Но у всех них — своим рамки, за которые не выйти без посторонней помощи.
Скарлет летала с теми, кто мечтал выбраться из тюрьмы плоти, и не могла их понять. Эмбер и остальные мало отличаются от людей. Чуть лучше приспособлены, но всё в том же плену желаний и иллюзий.
Скарлет остаётся на корабле, пока новые люди — и затем и их потомки — строят новый мир вдали от старого дома.
Скарлет теперь понимает других, сотканных из грязи, крови и костей.
Придёт время, и Скарлет выйдет из своих рамок и станет Смертью.
У каждого мира должна быть своя.
_________________________________________
*Аннабель Ли" - стихотворение Эдгара Аллана По
**Джон Маккарти - https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%B0%D0%BA%D0%BA%D0%B0%D1%80%D1%82%D0%B8,_%D0%94%D0%B6%D0%BE%D0%BD
**Теуво Кохонен - https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%BE%D1%85%D0%BE%D0%BD%D0%B5%D0%BD,_%D0%A2%D0%B5%D1%83%D0%B2%D0%BE
***Мэри Брэдбери - прапрапрабабушка писателя Рэя Брэдбери
Переменные Дрейка
========== 1. ==========
Позади — сорок световых лет, впереди — прекрасный новый мир. И не один.
Команда корабля сгрудилась у окон — навигатор никак не отделается от мыслей о старых фильмах, в которых у таких иллюминаторов обычно умирали — и затаила дыхание.
Свет здешнего солнца почти нежный, куда менее яростный, чем языки пламени родного умирающего светила. Планеты похожи на россыпь шариков для детской игры. Или на рассыпавшийся браслет: капитану подарили такой в детстве. В одной из бусин был встроенный вход в Нейронет, ещё до того, как его запретили.
Земля их отсюда кажется тонкой, как скорлупа. Над ней вихрятся облака, на ней — подумать только! — и вправду плещутся океаны. Хочется то ли плакать, то ли задыхаться от восторга.
— Мы сделали это, — еле слышно шепчет капитан: чтобы поверить, ей нужно произнести это вслух.
Навигатор думает, что в фильмах такие фразы не приводят ни к чему хорошему.
Разлитое в миллионы раз переработанном воздухе напряжение тает. Они сделали это. Добрались до далёкой звезды и увидели чужие океаны. А совсем скоро смогут посмотреть и на чужие небеса.
Посадочный курс ИскИн просчитал за несколько часов. Корабль склонил корпус, гордый пилигрим на дороге к новому и неизведанному.
Россыпь планет вдруг подёрнулась рябью: поступил приказ проверить защитные экраны перед иллюминаторами. Заискрили голограммы корабельной системы. В корпус ударило раз. Ещё раз. И ещё.
Не удержаться на ногах. Кричать. Искать решение.
Неизведанные прекрасные миры растаяли в темноте космоса, словно их здесь и не было: ни сейчас, ни пару сотен лет назад, когда земные телескопы отыскали многообещающую систему в созвездии Водолея.
Звезда, имя которой не мог произнести никто в этой Вселенной, кроме неё самой, развеяла иллюзию и выпростала туманные щупальца.
Ей редко удавалось поесть, но что такое тысячи лет ожиданий для того, кто питается целыми мирами? Под оболочкой кораблика из клюнувшей на удочку системы — шестьсот девяносто разумных существ. Внутри каждого из них — столько миров, что иным и не снилось. Звезда, которую назвали в честь телескопа, поглотит их все, а потом зажжёт семь огоньков своей ловушки и заснёт на сотни тысяч лет.
Звёзды умеют ждать.
========== 2. ==========
На мостике зажглись сигнальные огни. Красные, как кровь.
Компьютер запустил программу пробуждения командного состава. Но они, не стоящие на ногах после ледяных объятий сна, вряд ли могли что-то изменить. Даже после не рекомендованных инъекций адреналина.
Корабль тряхнуло.
Капитан выпал из криогенной камеры и ударился об одну из металлических перекладин. Перед глазами всё поплыло. В ушах шумело. Включившиеся после ещё одного удара сирены он не услышал.
Члены команды выбралась из сна, более бодрые и активные, чем должны были быть. Система корабля агонизировала и следовала самым экстремальным протоколам.
По ним стреляли.
Они не узнали, кто, и не узнали, почему. Пламя поглотило первооткрывателей прежде, чем они успели дождаться ответа на посланное в никуда сообщение о бедствии.
Его приняли на четвертой планете от солнца — за пару минут до того, как она перестала существовать.
Огонь войны быстрее лесного пожара. Даже в космической пустоте.
========== 3. ==========
Их встретили расползающиеся по небу салюты соседних миров и тишина.
Все семь миров застыли в немом восторге.
Инопланетный корабль транслировали во всех уголках системы: на планетах, на спутниках, на космических станциях и одомашненных астероидах.
К трапу подошли дети — каждый с охапкой свитых из красных листьев и синих цветов венков. Очень гуманоидные дети.
Капитан сделала глубокий вдох — так, что запотел пластик скафандра — и вышла вперёд. Подняла в приветствии руку и улыбнулась, хотя из-за зеркальной поверхности шлема её лица не было видно.
Толпа взревела.
“Гости с далёких планет прибыли к нам, чтобы избавить от болезней, голода и страха”, — вещали гуманоидные дикторы на всех языках семи миров.
Их жителей ждало разочарование.
Но — кто знает — может, только поначалу?
========== 4. ==========
Уровень кислорода был чуть выше, чем на Земле, но Дэвид всё равно не удержался и стащил шлем. На него тут же набросилась Патель, но ему было всё равно. Дышать в не искусственной атмосфере было восхитительно. Чем он не преминул тут же поделиться.
— Дэвид, тупой ты кусок рогозины, заткнись! — провыл в микрофон Рахманинов. Этот, небось, не снимет шлем до тех пор, пока они не вернутся на Землю. Даже если Дэвид всю высадку будет ходить перед ним колесом и распевать попсовые песенки.
— Это было чертовски глупо, Дэвид, — заключила Патель час спустя, заканчивая осмотр в медицинском отсеке.
— Кто не рискует, тот…
—...живёт дольше, чем ты, — Патель стащила с руки перчатку и шутливо щёлкнула Дэвида по носу.
В шкафчике за аптечкой у Патель висел плакат с Ганешей. Дэвид не был особо религиозен, но в тот момент, когда на подлёте к системе выключилась вся криогеника, и аварийные системы разбудили команду чуть раньше срока, он почти готов был поверить. Умереть с молитвой в зубах — чуть легче, чем заходясь в немом крике.
Кому молиться — не так уж и важно. Хотя бы и чему-то абстрактному, без имени, но с великой силой, которая могла бы “сделать всё как надо”.
Патель молилась тихо, но не под нос — каждый мог услышать. Совсем как сейчас, пока Дэвид застёгивал рубашку. Доктор несла свою веру, как валькирии носили свои копья, как цари — корону, как черепаха — целый мир.
Аркадий Рахманинов носил под формой изрезанный рунами крошечный молот. Узнать наверняка, была ли это сентиментальность, или протест, или что-то большее, не представлялось возможным. Рахманинов был настолько скрытным, насколько позволяла ему миссия.
Они окопались на шестой планете, на краю единого континента. Дэвид радостно объявил обживаемую территорию “Ванахеймом”. Капитан Фрейя* Джонсон закатывала глаза, а вот Аркадию и Патель шутка понравилась. Через пару недель она перестала быть шуткой.
Они пустили корни в Ванахейме, пришельцы со звёзд, прибывшие в железном сиянии по радужному мосту.
Боги прибыли в новый мир вместе с людьми, невидимые, слабые, но крепнущие с каждой молитвой, с каждой новой экспедицией.
Боги семи планет просыпались от вечного сна, почуяв чужую силу. Они готовились к великой битве. Им, в отличие от пришельцев, многочисленных, в странных нарядах, с головами животных, в огненных колесницах и огромным самомнением, вовсе не была нужна чужая вера.
Когда боги далёкого мира и боги здешние сошлись в схватке, Дэвид был там. И Дэвид начал молиться.
___________________________________
*по скандинавской мифологии, Фрейя была богиней из ванов, родом из Ванахейма, одного из Девяти Миров.
========== 5. ==========
Это был отчаянный рывок. Последний шаг заблудившегося в пустыне. Глупая надежда.
Один корабль, раздувшийся, подобно опухоли. Тысячи людей, рождающихся и умирающих на его борту. Сорок световых лет бега по звёздному туннелю в сторону ослепительного света. Как бабочки на электрическую лампу. Как кролики в капкан.
Семь мёртвецов висело в небесах последней надежды. Семь мертвецов и красное огненное око, взирающее на кораблик с людьми безучастно безразлично.
В прекрасном новом мире не было ничего светлого, особенно будущего.
Разбухший корабль продолжил свой путь.
Его встретят потомки тех, оставшихся на умирающей Земле. Упрямой Землей, которая обманула всех предсмертными хрипами, но так и не погибла.
Кто-то назовёт этот корабль “Нагльфаром”*, драккаром мертвецов.
Кто-то найдёт на Нагльфаре живых.
Никто из них больше не вернётся к созвездию Водолея.
___________________________________________________________
*в германо-скандинавской мифологии — корабль, сделанный целиком из ногтей мертвецов.
========== 6. ==========
Рай ждал людей в созвездии Водолея. Рай для всех и для каждого.
Для этого не нужно было умирать: просто отказаться от всего, что держало тебя в жизни, отрезать все нити, развязать все верёвки и нырнуть головой вперёд в море блаженства.
Каждому воздавалось по запросам его — так было написано на большом рекламном щите, парящем у ворот Рая. И ниже — правила поведения, как в бассейне. Всего два:
“Не будите спящего”
и
“Не засыпайте”.
Когда Тэндиве открыла глаза, она увидела людей в белых защитных костюмах, снующих вокруг неё. С трудом повернула голову: капитан уже сидел в своей капсуле, отмахиваясь от докторов и ругаясь, как сапожник.
Она попыталась улыбнуться, но голову её тут же сдавили невидимые тиски.. Кажется, кто-то говорил ей, что нужно продолжать дышать и не делать резких движений. Тэндиве послушалась. Она не могла соизмерить, сколько прошло времени, прежде чем она вспомнила, что команда опять провалилась. Лучшая из лучших, совместимая по всем показателям, но всё же не способная пережить межзвёздное путешествие.
Для нового пситахионного двигателя сорок световых лет — детский лепет. Но для человеческого разума пситахионный двигатель — как мясорубка.
Может, через сотню лет им удастся что-то придумать. Но у них не было столько времени.
Криогенная программа провалилась: корабли умирали, не добираясь даже до границ Солнечной системы. Новая программа развивалась слишком медленно.
Каждый вечер Тэндиве смотрела на звёзды и гадала, смогут ли они когда-нибудь до них добраться. Успеют ли.
Звёзды не смотрели на неё в ответ.
========== 7. ==========
Поезд на Ванахейм**** отходит с третьего пути.
Не забудь там на юге в Музей Космонавтики зайти,
Погуляй по извилистым тропам Висячих Садов,
Возвращайся на станцию, как только будешь готов.
Поезд проносится вкруг Муспеля, к Свартальву, и там
Увидишь, как Биврёст***** протянулся по городам:
От Утгарда к Альву, и к Нифльхейму, и дальше —
К хранилищу душ, цифровой Кладбищенской чаще.
Поезд замедлит свой ход — впереди перекрёсток —
По Биврёсту второму несутся космо-апостолы,
Первооткрыватели, отважные, как на подбор,
Словно те, с Земли. Теперь таких выпускает Дозор.
Ты надеешься с межпланетарного поезда скоро сойти:
Вот ступени Дозора, конец твоего пути.
Или только начало — с какой стороны посмотри…
Ты готов мчаться ввысь, познавать другие миры.
Тебя может там ждать пустота, одиночество, смерть,
Ты с собой взял альвхеймскую флешку — тебя не стереть.
Впереди тебя ждёт пантеон неоткрытых миров,
И когда придёт день возвращаться — ты будешь готов.
____________________________________________________
****Ванахейм, Муспельхейм и т.д. - девять миров скандинавской мифологии (https://ginnungagap.narod.ru/wrlds.html).
*****в германо-скандинавской мифологии радужный мост, соединяющий Асгард с другими мирами.
Откуда взялись демиурги
В прошлое солнцестояние Шаллиту исполнилось одиннадцать полных лун, и он поменял мягкие детские перчатки на юношеские браслеты с гребнями, которые позволили ему наконец сточить обломанные ногти и привести их в порядок. В тот же день Риалле, невесте его брата, надели лёгкие металлические наручи с длинными сверкающими ракушками, выловленными в дальнем воздушном море. Шаллит даже зубами поскрипел от зависти: как и всем детям, ему хотелось побыстрее стать взрослым, побыстрее показать, что и он имеет право на голос и на демонстрацию собственных сил.
Сын Ловцов Света, Шаллит Ат’Лаалос, всю свою жизнь был очень непоседливым и нетерпеливым. Из-за него на ткани Мироздания пришлось поставить около шестнадцати заплаток: ни один ребёнок не доставлял столько хлопот, ни в прошлом, ни в настоящем. Из-за недостойного поведения Шаллиту хотели оставить перчатки до тринадцати лун, но течение Законов нельзя было нарушать даже из-за такого, несомненно запущенного случая.
Но несмотря на то, что Шаллит был непослушным, он не был капризным, не требовал отдругих невозможного и очень любил тех, с кем связала его судьба.
В раннем детстве, когда однажды мальчик, играя, залез на кучу световых осколков, его перчатка зацепилась ровно за тот же камень, что и за секунду до этого был опоясан ниточкой из перчатки Итимритис Баль, младшей дочери Искусных Ткачей Забвения. Вокруг детей тут же начали распускаться сине-зелёные цветы на длинных тонких ножках, не пойми откуда вылетели восьмикрылые бабочки, а световые камни стали покрываться тонкой и шершавой красной коркой. К счастью, происходящее тут же заметил отец Ат’Лаалас – и успел на корню присечь развернувшееся созидание, быстренько завязав разорванные нити перчаток.
С тех пор Шаллит и Итимритис стали лучшими друзьями, и даже трёхлунная разница в возрасте ничуть им не мешала даже по прошествии многих циклов.
Сразу после церемонии Смены Рук – а именно так назывался процесс снятия перчаток, а впоследствии браслетов и замены их на инструменты следующей ступени – гордый Шаллит тут же умчался к дому Балей, чтобы похвастаться перед маленькой Итимритис новыми браслетами.
— Я теперь почти что взрослый, — утверждал мальчишка, глядя на восторженное лицо своей подруги. И ему было почти всё равно, что наручи он получит только через долгих девять полных лун.
Когда впечатления от церемонии почти прошли, восторг поутих, а воспоминания перестали быть такими яркими, Шаллит спланировал и осуществил несколько вылазок в Башню Малых Созиданий, где работал теперь его старший брат, Лирито Ат’Лаалас. Там, лёжа в выемке между двумя скалами, тёмными, как свет чёрной звезды, мальчик наблюдал, как Лирито расстёгивает правый наруч — золотистый, с синими корнями дерева Тчи — и из-под его пальцев расползается тьма, струится разноцветный свет, и всё это опадает в маленький стеклянный шарик, который брат держит в левой руке.
Только через пару недель, насытившись лицезрением, Шаллит рассказал об увиденном Итимритис, которая засмеялась и попросила отвести посмотреть на Лирито и её.
Как только зашла луна, Шаллит взял дочь Балей за крошечную ладошку в мягкой перчатке и потащил за собой, к Башне, чтобы несколько часов пролежать на камнях и половить отсветы от разноцветных шариков.
Когда старший сын Ат’Лааласов застегнул правый наруч, положил в выемку на полке последний стеклянный шар и ушёл из комнаты, звякнув льдистым ключом, дети вылезли из своего укрытия, чтобы получше всё рассмотреть: и странные, металлические лапы, и деревянные дощечки с шипами, и красивые браслеты и наручи, разложенные в правом углу, прямо на полу.
Шаллит как раз примерял пару блестящих цельно-чёрных наручей, когда в замке снова лязгнул ключ. И сын Ат’Лааласов, и дочь Балей замерли, ужаснувшись – ведь если их найдут, то попадёт обоим – а через мгновение оказались у стены, забившись между столом и стеллажами с сотнями блестящих шариков.
Кто-то вошёл, и дети затаили дыхание: по спине бегали мурашки, зубы от страха пытались предательски стучать, Итимритис даже зажала ладошками рот. Незнакомец же, судя по звуку шагов, подошёл к куче наручей в углу, и тут...
— Лирито! Ты ведь тут, в нижнем зале? Можно нам тоже войти?
«Злодеи» прислонились спинами к стене. Шаллит так сильно сжал рукой левый браслет, что побелели костяшки пальцев.
— Да, заходите, я и вам блокираторы возьму – совсем забыл! — крикнул в ответ Лирито, перебиравший кучу наручей в поисках нужных ему.
— Что такое «блорикаторы»? – шёпотом спросила Итимритис, и Шаллит тут же зажал ей рот. Лязг металла прекратился – кажется, Лирито пытался понять, не послышалось ли ему.
Тут же открылась дверь.
— Лири...
— Ш-ш-ш-ш... — зашипел в ответ старший сын Ат’Лаалосов. — Тут кто-то есть.
Шаллит в спешке придумывал, что же им делать. Можно было попробовать проскользнуть к выемке в скале и быстренько покинуть Башню, но Шаллит не видел, где именно стоит брат и его друзья,а потому остаться незамеченными было невозможно. Можно было выйти и сознаться: но если к малышке Итимритис Баль отнесутся с пониманием, то Шаллита с его списком проказ могут навсегда оставить без наручей. Третий же вариант развития событий никак не желал придумываться.
Шаллит отнял руку от рта девчонки, повернулся в ней, приложил палец к губам... и совершенно внезапно над ними навис Лирито с весьма грозным и недовольным выражением лица. От неожиданности мальчик отпрянул в сторону, взмахнув руками, и так сильно ударил браслет о ближайшую полку, что он раскололся, а стеклянные шарики градом посыпались вниз, на скалистый пол.
Мгновенно начали расти цветы, – как тогда, в далёком детстве, когда перчатка порвалась об острые края светового камня – но теперь они были куда больше и крепче. Крепче даже металлов, из которых делали наручи, ибо вытягивающийся лист тут же раскрошил второй браслет Шаллита. Огромные лепестки цветка резали стены Башни как масло, начали падать полки, кучи наручей, камни... Лирито успел только испуганно вскрикнуть, прежде чем из упавшего у его ног шара вырвалось.. нечто тёмное и светлое одновременно и поглотило старшего Ат’Лаалоса с головой.
Шаллит потрясённо наблюдал, как шарики распадаются в огромное, непонятное и удивительно разное: то лучи, то облака, то тени – и в этих вихрях хаоса пропадает сначала брат, потом его друзья, потом плачущая малышка Баль... Он мог только кричать, а могучие цветы, раскалывающие Башню, всё росли и росли... Один из свалившихся сверху стеклянных шаров разбился о сломанный браслет мальчишки, и выпущенная на свободу серо-зелёная волна смыла Шаллита со скального пола его родной земли...
***
Есть легенда — древняя-древняя и, как все древние легенды, весьма наивная — рассказывающая об удивительном племени, жившем (да и до сих пор живущим) на краю Сущего, среди звёзд. В их руках содержится такая огромная сила, такая всеобъемлющая мощь, что они с трудом могут ею управлять, и потому носят специальные браслеты, призванные эту мощь сдерживать. И сила их – созидание. Они могут сорвать свет и слепить из тьмы звезду, могут плавать в пустоте и извлекать пламя изо льда... Но самая главная их задача: следить, чтобы в каждом мире всё было упорядоченно и правильно. За каждым мирком следят несколько таких существ, и если что-то идёт не так, они высвобождают силу своих рук. Подобные мирки они создают сами, начиная с основы и заканчивая написанием собственной истории. Основа мира сжимается до совсем маленького размера, помещается в маленький стеклянный шарик и ждёт своего часа.
Говорят, что однажды разбилось много миллионов таких вот «заготовленных миров», и почти каждая вырвавшаяся из стеклянного плена земля умудрилась исчезнуть из того края Сущего, где изготовлялась. И исчезали они, едва соприкоснувшись с находившимся рядом всемогущим существом. И те, кого коснулись заготовки миров, растворялись в них, становились его частью: и чтобы не сойти с ума, они начинали изменять однородный полупустой мир, наполняя его тем, что скопилось в душе, на сердце, тем, что хотелось видеть.
Такие миры неидеальны, ведь за ним следит не множество, а всего один создатель.
Чушь, конечно.
Но, оборачиваясь вокруг, иногда кажется, что ко всему происходящему действительно приложил всемогущую руку скучающий демиург.
***
Вокруг него была только тёмная земля и светлое небо – и ему потребовалось несколько часов, чтобы понять, что он больше не дома.
Шаллит Ат’Лаалос устал плакать, приладил цельно-чёрный наруч на уцелевшую руку и побрёл в сторону горизонта. Скоро, уже очень скоро он начнёт скучать...
Что вытворяют демиурги
Я заметил его, когда мама подпиливала мне когти, которые в последние месяцы росли очень быстро и стучали по камням при ходьбе – это и стало, фактически, моим первым воспоминанием. Вот мелькнувшая на стене, размытая дождём тень – кто-то крадётся по саду, за окном, совершенно серый и какой-то мягкий на вид. Стоило мне обернуться, как этот кто-то исчез, и появился уже через пару месяцев, в том же окне, только глядел пустым и неосознанным взглядом, словно между нами было не оссивное стекло, а каменная стена. Тогда я попытался указать маме на подобную небывальщину, но взрослые не имеют привычки обращать внимание на рычащего в сторону окна малыша, пытающегося отгрызть игрушечному тивру голову. Я чихнул, в ноздрях горячо засвербило, пришлось прикрыть глаза, а когда я снова их открыл, незнакомца в проёме окна уже не было видно. Много позже, когда чешуя на ногах перестала отслаиваться, а зубы – болезненно резаться, я осознал, что квартира наша была расположена никак не ниже четвёртого этажа, а пожарная лестница была у отцовского кабинета, а вовсе не у моей детской.
В садик меня так и не отдали – мама волновалась по поводу моего слабого здоровья и была отчасти права. Вряд ли ровесники отнеслись бы с пониманием к нелетающему собрату. Три цикла лун я провёл дома, оберегаемый теплом родных и изредка замечающий на себе сочувственные взгляды, но в школу всё же был зачислен. На этом настоял отец, которому надоело видеть, каким неприспособленным к жизни и слабым я росту. На торжественное открытие учебной поры я был отправлен в оттутюженном костюме, ярко-красной, под цвет чешуек, бабочке, с целым чемоданом лекарств и справкой от лекаря, позволявшей мне заниматься лишь наземным спортом. Садясь в папин огромный шершневоз с бронированным откидным панцирем и ускорителями – по два с каждой стороны — я увидел мягкое серое существо снова. Лицо его – по крайней мере мне казалось, что в том месте должно было быть лицо – закрывали чёрные намокшие пряди, похожие на те нити, что плела нянюшка Шереб. Я помахал ему рукой, но он вряд ли увидел мой дружеский жест из-за потоков дождя.
У меня не было друзей, кроме Эребора – чёрной плюшевой копии меня самого, только раз в десять меньше — и в первый же школьный день мой друг оказался на самом высоком щите площадки для игры в скаркс. Они знали, прекрасно знали, что сам я ни за что не смогу его достать – наверное, надеялись увидеть мои слёзы или заставить меня умолять о помощи. Они не дождались ни одного, ни другого – я ушёл в общежитие, словно ни в чём не бывало, и только там дал волю душившему меня горю. Не только потому, что у меня забрали друга – просто я впервые был так далеко и надолго от дома, я уже несколько дней – больше, чем за всю свою жизнь – не видел лица матери, и совершенно не знал, что же мне теперь делать.
Настоящая жизнь подкралась ко мне на своих костяных крыльях и уже дышала в затылок: мне было десять полных и два подлунных цикла, я тосковал по дому и хотел оказаться где-нибудь далеко-далеко – в таком месте, где моя неспособность летать была бы не больше чем маленьким недостатком. В ту ночь мне приснилось, как небеса пожирает пламя, и спасаются только те, что так и не смогли взлететь.
Утром на подоконнике меня ждал плюшевый Эребор.
***
«Кто ты такой?» или «Что ты здесь делаешь?» звучали глупо даже в моей голове, поэтому я просто сказал:
— Привет.
Мне ответили далеко не сразу: казалось, что он давно ни с кем не разговаривал. Или, может быть, просто не понимал языка? Я повторил приветствие