ПЁРЫШКО ФИНИСТА — ЯСНА СОКОЛА

(русская сказка)

 

Жил-был старик, и было у него три дочери. Старшая и средняя — щеголихи, а младшая — скромница.

Вот однажды собрался отец в город и спрашивает у своих дочерей:

— Дочери мои хорошие, дочери мои пригожие, сказывайте, что угодно вашей душе, всё куплю на ярманке.

Старшая просит:

— Купи мне, батюшка, новое платье.

Средняя просит:

— Купи мне, батюшка, шалевый платочек.

А меньшая ничего не просит.

Спрашивает её отец:

— Скажи, дочь моя любимая, какой гостинец тебе привезти?

— Не надо мне, батюшка, гостинца, — говорит младшая, — а привези ты мне пёрышко Финиста — ясна сокола.

Простился старик с дочерьми и поехал в город.

Долго ли, коротко ли ездил, — приехал домой.

Старшей обнову привёз и средней обнову привёз.

— А тебе, дочь моя любезная, — говорит меньшой, — ничего не привёз. Сколько ни спрашивал, ни у кого нет пёрышка Финиста — ясна сокола.

— Ну что ж, — говорит меньшая, — может, в другой раз посчастливится.

Старшие сёстры обновы примеряют, друг дружкой любуются да над меньшой посмеиваются. А она знай себе молчит, точно и не слышит их.

Прошло время, опять собрался отец в город.

Опять спрашивает у дочерей:

— Дочери мои любезные, скажите, что купить вам, чем порадовать вас?

Старшая говорит:

— Купи мне, батюшка, башмачки атласные.

Средняя говорит:

— Купи мне, батюшка, кольцо самоцветное.

А меньшая говорит:

— Купи мне, батюшка, пёрышко Финиста — ясна сокола.

Распрощался отец с дочерьми и уехал.

Долго ли, коротко ли ездил, — приезжает домой.

— Вот тебе атласные башмачки, — говорит старшей.

— Вот тебе кольцо самоцветное, — говорит средней.

— А тебе, дочь моя любезная, — говорит меньшой, — ничего не привёз. Сколько ни искал, нигде не нашёл пёрышка Финиста — ясна сокола.

— Не печалься, батюшка, — говорит меньшая. — Может, в иное время и посчастливится.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

Вот в третий раз собрался отец в город и спрашивает у своих дочерей:

— Приказывайте, дочери мои любезные, что купить вам, чем порадовать вас?

Старшая говорит:

— Купи мне, батюшка, серьги алмазные.

Средняя говорит:

— Купи мне, батюшка, ожерелье жемчужное.

А меньшая говорит:

— Ничего мне не надо, батюшка, только надо мне пёрышко Финиста — ясна сокола.

Приехал старик на ярманку. Час ходит, другой ходит — и алмазные серьги купил, и жемчужное ожерелье купил, а пёрышка Финиста — ясна сокола нигде нет. Сколько ни искал, у кого ни спрашивал, — никто про такое знать не знает, ведать не ведает.

Опечалился старик.

Да что поделаешь? На нет и суда нет. Пришлось так домой возвращаться.

Едет старик домой и невесёлую думу думает. Для старших дочерей богатые подарки припас, а к меньшой, любимой дочери опять ни с чем возвращается.

И вдруг — только заставу миновал — попадается ему навстречу странник. В руках несёт странник коробочку. Бережно несёт, словно в ней воды до краёв.

— Что продаёшь, добрый человек? — спрашивает старик.

— Товар у меня не продажный, а заветный, — говорит странник. — Кто его ищет, тому он и будет.

— Эх, кабы мне такая удача выпала! Уж как я ищу пёрышко Финиста — ясна сокола, а нигде найти не могу.

— А я тебе дам его, — говорит странник, — оно у меня вот здесь спрятано, — и подаёт старику коробочку.

Не знает старик, как и благодарить странника. Да пока слова вспоминал, того точно и не бывало.

Спрятал старик коробочку с заветным пёрышком поглубже за пазуху и с лёгким сердцем поехал домой. Лошадей настёгивает, с радости песни поёт.

Дома встречают его все три дочери.

Даёт старик старшей — серьги алмазные, средней — ожерелье жемчужное, а меньшой, любимой дочери протягивает коробочку и говорит:

— А это тебе, дочь моя любезная. Нынче и тебе привёз я подарок. Пусть и твоя душенька порадуется.

Меньшая коробочку взяла, целует её, милует, к сердцу прижимает. А только открывать — не открывает, и что в ней лежит — никому не показывает.

К ночи разошлись сёстры по своим светёлкам.

Затворилась и меньшая в своей горенке. Открыла она коробочку, а там лежит, всеми цветами переливается заветное пёрышко. Погладила его девушка, приголубила да и бросила об пол.

И в тот же миг обернулось пёрышко прекрасным царевичем.

— Здравствуй, красна девица, — говорит царевич.

— Здравствуй, добрый молодец, — говорит девушка.

Смотрят они друг на друга — не налюбуются, друг на друга не нарадуются. А разговор начали — до полуночи говорили, всё наговориться не могли.

Услыхали старшие сёстры чужой голос и спрашивают меньшую:

— С кем ты это, сестрица, разговариваешь?

— Да ни с кем, сама с собой, — говорит меньшая.

— А ну, отвори дверь!

Тут царевич ударился об пол и опять обернулся пёрышком. Подхватила меньшая сестра это пёрышко, припрятала в коробочку, а потом и отворила дверь.

Сёстры и туда смотрят, и сюда заглядывают — нет никого. Опять к себе ушли. А меньшая сестра тем временем открыла окно, достала пёрышко и говорит:

— Ты лети, моё пёрышко, во чисто поле! Полетай, моё пёрышко, на вольном просторе!

И только сказала — обернулось пёрышко ясным соколом.

Взвился сокол к поднебесью и полетел себе в чистое поле, за высокие горы, за синее море.

С той поры, что ни ночь, прилетал Финист — ясный сокол к своей девице. Стукнет крылышком в окошко — оно и распахнётся. Ударится ясный сокол об пол, обернётся добрым молодцем и поведёт с красной девицей речи весёлые да сердечные.

Старшие сёстры из кожи лезут, а секрета разгадать не могут: никто в дом не входит, никто из дому не выходит, а чужой голос слышен.

Вот подсмотрели раз злые сёстры, как на заре вылетал из сестриного окошка ясный сокол, и поднялись они на хитрость.

Вечером, как стемнело, зазвали они меньшую сестру к себе в светёлку и опоили сонным зельем. А когда заснула она, подставили лесенку к её окошку и понатыкали во все щели острые ножи.

В полночь прилетел Финист — ясный сокол, бился в окошко, бился, а открыть — не открыл, только весь в кровь искололся да крылья себе порезал.

— Прощай, красна девица, — печально сказал он. — Лечу я за тридевять земель, в тридевятое царство, в тридесятое государство. Если любишь — ищи меня там. Когда истопчешь три пары башмаков железных, изломаешь три посоха железных, изглодаешь три просвиры железных, тогда и меня найдёшь. — Сказал — и взвился в небо.

А девица хоть и слышит сквозь сон эти речи неприветные, а глаз разомкнуть сил нет.

Утром просыпается она, смотрит — на окне ножи острые что частокол натыканы и алая кровь с них крупными каплями капает. Заплакала девица горькими слезами:

— Знать, сестрицы недобрые сгубили друга моего милого!..

В тот же час побежала она в кузницу, приказала сковать себе три пары башмаков железных, три посоха железных, три просвиры железных — и отправилась в путь-дорогу искать своего милого друга, Финиста — ясна сокола.

Шла она, шла, лесами дремучими, болотами топкими, оврагами глубокими. Вот уже башмаки железные истоптала, и посох железный изломала, и просвиру железную изглодала.

Вдруг видит: стоит избушка на курьих ножках, во все стороны поворачивается.

— Избушка, избушка, — просит девица, — повернись к лесу задом, ко мне передом. Укрой меня от тёмной ночи.

Избушка повернулась, девица и вошла.

А в избушке Баба-яга лежит — нос крючком, уши торчком.

Повела Баба-яга носом и говорит:

— Фу-фу-фу! Бывало, русского духа слыхом не слыхать, видом не видать, а теперь русский дух по свету бродит, на глаза является, в нос бросается. Скажи мне, красна девица, куда ты путь держишь? От дела лытаешь или дело пытаешь?

— Да не столько, бабуся, от дела лытаю, сколько дело пытаю. Был у меня друг милый, Финист — ясный сокол. А злые сёстры задумали погубить его. Он и улетел. Вот с тех пор и хожу я по белу свету, ищу его — живого или мёртвого. Уже башмаки железные истоптала, и железный посох изломала, и железную просвиру изглодала, а его не нашла.

— Далеко же тебе идти, — говорит Баба-яга. — Ну, я хоть и зла, да не на тебя. Слушай, что скажу: жив-здоров твой ясный сокол, живёт он в хрустальном дворце с золотым крылечком, с серебряной крышей. Живёт — не тужит и просватался уже к царевне. Околдовала его злая царевна, и забыл он про тебя думать. Да ты не горюй, — кто знает, что чем обернётся! Утро вечера мудренее, ложись-ка пока спать.

Наутро, только свет забрезжил, разбудила её Баба-яга и говорит:

— Ты вчера уважила меня, бабусей назвала, за это и я тебя уважу, добрый совет дам. Если хочешь найти Финиста — ясна сокола, ступай к моей средней сестре. Правду говорят, что я зла, а она — ещё злее. Коли не съест тебя, покажет тебе дорогу ко дворцу твоего друга милого. А от меня возьми вот подарок: серебряное донце — золотое веретёнце. Станешь кудель прясть — и потянется нитка, да не простая, а золотая. Ты это веретёнце береги, оно тебе хорошую службу сослужит. Как придёшь в царство Финиста — ясна сокола, выйдет к тебе его невеста и станет торговать это веретёнце. Ты, смотри, ничего не бери, а проси только, чтобы позволила она тебе взглянуть на своего жениха. А теперь ступай, не теряй даром времени.

Взяла девушка веретёнце, простилась с Бабой-ягой и пошла дальше.

Идёт, торопится, сквозь чащу пробивается, о пни-колоды спотыкается.

А лес всё темнее, всё гуще.

Вот уже вторые башмаки она истоптала.

Второй посох изломала.

Вторую просвиру изглодала.

Вдруг видит: стоит избушка на курьих ножках, куда хочешь поворачивается.

— Избушка, избушка, — просит девица, — стань к лесу задом, ко мне передом, укрой меня от тёмной ночи.

Избушка повернулась, девица и вошла.

А в избушке Баба-яга лежит — ушами пол заметает, зубами дрова в печь бросает.

— Фу-фу-фу! — говорит Баба-яга. — Бывало, русского духа слыхом не слыхать, видом не видать, а нынче — сам по свету бродит, в глаза бросается, на язык просится. Ну-ка, красавица, подойди ко мне поближе да скажи, куда и зачем путь держишь? От дела лытаешь или дело пытаешь?

Девица устрашилась, низёхонько поклонилась и говорит:

— Не столько, бабуся, я от дела лытаю, сколько дело пытаю. Был у меня друг милый, Финист — ясный сокол, да улетел.

— Ладно, не сказывай, сама всё знаю. Уже к свадьбе готовится твой милый друг, а невеста его девишник справляет. Да ты не печалься, утро вечера мудренее. Ложись-ка пока спать.

Утром, чуть свет, разбудила её Баба-яга и говорит:

— Не назвала бы ты меня вчера бабусей, я бы тебя съела, а теперь совет дам. Если хочешь Финиста — ясна сокола найти, ступай к моей старшей сестре. Уж куда я зла, а только она ещё злее. Если не съест тебя — делу научит. А от меня возьми вот подарок: серебряное блюдечко — золотое яблочко. Яблочко не простое, само по блюдечку катается, а в блюдечке, что в зеркале, весь свет отражается. Как придёшь во дворец, выйдет к тебе царевна и станет торговать эту диковину. Ты, смотри, ничего не бери, проси только, чтобы позволила она тебе взглянуть на своего жениха. Ну, теперь ступай, не теряй времени!

Опять пошла девица.

Шла, шла, долго ли шла, коротко ли, уже последние башмаки истоптала, последний посох изломала, последнюю просвиру изглодала.

Вдруг видит: стоит избушка на курьих ножках, вправо, влево поворачивается.

— Избушка, избушка, — просит девица, — стань ко мне передом, к лесу задом, укрой меня от тёмной ночи.

Избушка повернулась, девица и вошла.

А в избушке Баба-яга лежит — подбородком в пол упирается, носом в потолок утыкается.

— Фу-фу-фу! — говорит Баба-яга. — Прежде русского духа и не видать было, и не слыхать было, а нынче — гляди! — по-вольному свету бродит, сам на ложку садится, в рот просится. А ну-ка, красавица, подойди ко мне поближе да скажи, куда путь держишь? От дела лытаешь или дело пытаешь?

— Не столько я, бабуся, от дела лытаю, сколько дело пытаю. Был у меня милый друг, Финист — ясный сокол, был, да улетел.

— Знаю, знаю, — говорит Баба-яга. — Недаром тысячу лет по земле хожу, по небу в ступе летаю. Всего насмотрелась, всего наслушалась. Сегодня твой Финист — ясный сокол свадьбу справляет. Да ты не кручинься. За то, что назвала ты меня бабусей, я тебя уму-разуму научу. Вот возьми золотое пялечко с серебряной иголочкой. Иголка не простая — её только воткни, а она уже сама шьёт, сама вышивает. Когда придёшь во дворец, выйдет к тебе царевна и станет уговаривать, чтобы продала ты ей это диво. Ты, смотри, ничего не бери, а проси только, чтобы дозволила она тебе взглянуть на её мужа. Ну, ступай, теперь уже недалёко идти.

Попрощалась девушка с Бабой-ягой и дальше пошла.

А лес всё реже и реже, светлее и светлее.

Вот и сине море — широкое да раздольное — разлилось перед ней. И на берегу моря дворец стоит — стены хрустальные, крылечко золотое, крыша серебряная.

«Знать, это и есть Финиста — ясна сокола царство», — подумала девушка.

Села она на бережку, вынула серебряное донце — золотое веретёнце и стала прясть. Прядёт, а из кудели нитка тянется, да не простая нитка — чистого золота.

В то самое время вышла из дворца царевна — с мамками, с няньками, с верными служанками. Увидела веретёнце — и ну просить:

— Ах, красна девица, не продашь ли мне эту диковинку?

— Непродажное моё веретёнце, — говорит девушка, — заветное оно.

— А что завету? — спрашивает царевна.

— Позволь мне на твоего мужа поглядеть.

— Что ж, погляди.

Взяла царевна веретёнце и поскорее пошла во дворец.

А Финист — ясный сокол всё утро летал по поднебесью, только-только воротился.

Опоила его царевна сонным зельем, уложила спать, а потом и зовёт девушку.

Увидела красна девица своего милого друга, склонилась над ним и говорит ему такие слова:

— Проснись, пробудись, Финист — ясный сокол! Это я к тебе пришла, тридевять земель я прошла, три пары железных башмаков истоптала, три железных посоха изломала, три железных просвиры изглодала — всё тебя, друга милого, искала.

Но не слышит её Финист — ясный сокол, крепко спит.

Горько заплакала девушка и пошла из дворца.

А Финист — ясный сокол проснулся под вечер и говорит царевне:

— Ух как я долго спал! Здесь кто-то был давеча, всё надо мной плакал да причитывал. Только никак я глаз разомкнуть не мог. Тяжёлый сон меня сковал.

— Это тебе всё во сне привиделось, — отвечает царевна. — А здесь никто не бывал.

На другой день опять вышла девица на бережок, села на песочек, достала серебряное блюдечко — золотое яблочко. Катается яблочко по блюдечку, золотое по серебряному, а на блюдечке всё видать — и земли заморские, и города чужестранные, и корабли на морях, и полки на полях, и гор высоту, и небес красоту.

Тут и царевна из дворца вышла.

Увидела серебряное блюдечко, золотое яблочко, разгорелись у неё глаза на такую диковину.

— Ах, девица, не продашь ли мне эту забаву?

— Непродажное у меня блюдечко, — говорит девица, — заветное оно.

— А что завету? —спрашивает царевна.

— Дозволь ещё раз на твоего мужа глянуть.

— Что ж, погляди.

Взяла царевна серебряное блюдечко с золотым яблочком и поскорее домой побежала.

А Финист — ясный сокол только-только домой вернулся, всё утро по поднебесью гулял. Накормила его царевна, напоила и в питьё сонного зелья подсыпала. Выпил его Финист — ясный сокол и заснул крепким сном.

Потом позвала царевна девушку и говорит:

— Иди погляди на моего мужа, если уж тебе так хочется.

Сидит девица у изголовья своего милого, зовёт друга сердечного, горькие слёзы над ним проливает.

— Ты проснись-пробудись, Финист — ясный сокол! Открой очи ласковые! Молви слово доброе! Это я, красна девица, к тебе пришла. Три пары железных башмаков истоптала, три железных посоха изломала, три железных просвиры изглодала — всё тебя, милого друга, по свету искала.

Только как ни звала, как ни плакала, а не разбудила Финиста — ясна сокола.

Будто и слышит он её речи, будто и сам силится ответное слово сказать — то вздохнёт во сне, то застонет, — да крепко его сковал сон, глаза словно свинцом налиты, рот точно железом запаян.

Поплакала-поплакала девица и пошла из дворца.

На третий день опять уселась она на бережку.

Печальная сидит, в руках золотое пялечко держит, а серебряная иголочка сама шьёт-вышивает, да такие узоры чудные — просто загляденье!

В скором времени и царевна вышла погулять по берегу. Увидела золотое пялечко, серебряную иголочку и опять просит:

— Продай мне, девица, это диво.

— Моё пялечко непродажное, — говорит девушка, — заветное оно.

— А что завету? — спрашивает царевна.

— Дозволь ещё раз на мужа твоего взглянуть.

— Что ж, гляди, мне не жалко.

Взяла царевна золотое пялечко, серебряную иголочку и побежала во дворец. Опоила Финиста — ясна сокола сонным зельем и, когда заснул он непробудным сном, позвала девушку.

— Гляди, — говорит, — любуйся. — И сама ушла.

Глядит на него девушка, любуется и печально так приговаривает:

— Проснись, пробудись, Финист — ясный сокол! Это я, красна девица, к тебе пришла, три пары железных башмаков истоптала, три железных посоха изломала, три железных просвиры изглодала, — всё тебя, милого друга, искала!

Не просыпается Финист — ясный сокол, крепко спит.

Склонилась она над ним в последний раз, заплакала горше прежнего, и упала её горячая слеза ему на щёку.

В тот же миг проснулся Финист — ясный сокол.

— Ах, — говорит, — что это меня обожгло!

— Финист — ясный сокол! — говорит ему девушка. — Это слеза моя тебя обожгла, это я к тебе пришла. Три дня над тобой плачу, три дня разбудить хочу, а ты спишь — не просыпаешься, на мои слова не отзываешься.

Тут узнал её Финист — ясный сокол и так обрадовался, что и сказать нельзя. Поведала ему девица, как искала его по свету, и ещё больше прежнего полюбил её Финист — ясный сокол, ещё милее стала она его сердцу.

В тот же час приказал Финист — ясный сокол созвать весь народ, без разбору чинов и званий, вышел на крыльцо и говорит такие слова:

— Скажите мне, люди добрые, рассудите своим умом, с какой женой мне век вековать, жизнь коротать, — с той ли, что меня продавала, на забавы-игрушки выменивала, сонным зельем опаивала, или с той, что за тридевять земель искать меня пошла, три пары железных башмаков по путям-дорогам износила, три железных посоха изломала, три железных просвиры изглодала, пока меня искала?

И ответил ему весь честной народ:

— С той женой тебе век вековать, жизнь коротать, которая за тобой тридевять земель прошла, три пары железных башмаков истоптала, три железных посоха изломала, три железных просвиры изглодала, пока тебя искала. А ту, что тебя продавала да на забавы-игрушки выменивала, прогони, чтобы и духу её здесь не было.

Так и сделал Финист — ясный сокол. Прогнал он злую царевну со всеми её мамками, няньками, со всеми служанками, а потом и свадьбу сыграл.

Весёлая была свадьба. Кто там был, мёд-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало.

 

ИВАН-СОЛДАТ

(русская сказка)

Жил старик с тремя сыновьями. На краю света жил. Кругом глушь да топь, места дикие, болота непроходимые. В обход идти — пяти лет не хватит, напрямик идти — вовсе не добраться.

Вот и задумал отец с сыновьями мосты мостить, чтобы была через те болота и дебри дорога прямохожая-прямоезжая.

Принялись они за дело и в недолгом времени всё справили: намостили мосты калиновые, проложили дорогу прямохожую-прямоезжую.

Пешему по той дороге — трёх дней много, конному — трёх часов довольно.

И как кончили работу, говорит старик старшому сыну:

— Ступай, сын мой любезный, сядь под мостом в скрытном месте и, как пройдёт первый человек по мосту, слушай, какое он первое слово скажет.

Пошёл старшой сын. Сел в скрытном месте под мостом, сидит, ждёт.

А тем временем идёт по мосту старенький старичок. Идёт и приговаривает:

— Дай бог доброго здоровья тому, кто этот мост мостил. Пусть ему всё сбудется, чего он ни пожелает.

Тут старшой брат вылез из-под моста и говорит:

— А это мы мост мостили — три брата нас и с нами наш батюшка.

— Ну, парень, — говорит старичок, — сказывай, чего тебе надобно, — всё будет.

— А мне, — отвечает старшой брат, — много не надо. Было бы только хлеба на век да чтобы в люди ни за чем не ходить.

— Ладно, — говорит старичок, — так и будет.

Приходит старшой сын домой и обо всём отцу рассказывает.

На другой день посылает отец среднего сына.

Пошёл средний сын, сидит под мостом, ждёт — кто первый по мосту пройдёт, какое первое слово скажет.

А тем временем опять тот же старичок идёт и те же слова приговаривает:

— Вот уж спасибо тому, кто мост мостил, вот уж спасибо! Пусть ему всякая удача будет и всякое желание его исполнится.

Тут средний брат вышел из-под моста и говорит:

— А это мы мост мостили, — три брата нас и с нами наш батюшка.

— Ну коли так, — говорит старичок, — сказывай, парень, чего ты желаешь?

— А я много не желаю, — говорит средний брат, — было бы хозяйство в исправности да чтобы век свой дома прожить.

— Что ж, — говорит старичок, — будет по-твоему.

На третий день посылает отец меньшого своего сына:

— Ступай, Иван, теперь ты.

Сидит Иван под мостом, ждёт, а по мосту опять тот же старичок идёт и опять шепчет:

— Вот уважили так уважили! Пусть тому, кто этот мост мостил, всякое счастье да удача будет, и чего ни захочет его душа, то пусть и сбудется.

Тут вышел Иван из-под моста и говорит:

— Это мы, дедушка, мост мостили, — три брата нас и с нами наш батюшка.

— Ну, внучек, — говорит старичок, — сказывай, что тебе надобно, всё сбудется.

Подумал, подумал Иван и говорит:

— В солдаты я хочу идти, дедушка.

— Да ведь худо в солдатах, — говорит старичок. — Солдатская служба без отдыху, без сроку, вся на ходу да в походах. Смотри, пожалеешь.

— Нет, — говорит Иван, — пойду в солдаты.

— Да ты погоди, не торопись, — говорит старичок.

Дотронулся он рукой до его плеча, и вмиг обернулся Иван ясным соколом.

Взвился ясный сокол в поднебесье, летал, летал — над морями студёными, над пустынями безводными, — всего нагляделся, всего натерпелся. Потом оземь ударился — снова молодцем стал.

— Ну, — говорит старичок, — ты теперь много, чай, узнал. А в солдатах ещё не то будет. Не боишься?

— Не боюсь, — говорит Иван.

А старичок в другой раз тронул его рукой и говорит:

— Был молодец соколом, стань рысью.

Сказал, — и словно не было Ивана. А по лесной тропе рысь бежит.

Бегала рысь по лесам, бегала, рыскала по полям, рыскала, чуть в капкан не угодила, едва от охотников ушла. А потом оземь ударилась и снова Иваном обернулась.

— Что, — спрашивает старичок Ивана, — натерпелся беды? А солдатская служба тяжелее будет. Не побоишься?

— Не побоюсь, — отвечает Иван.

Тут в третий раз коснулся его старичок и говорит:

— Был молодец рысью, стань оленем.

И обернулся Иван оленем золоторогим.

Побежал олень по горам, побежал по долам. В облаву попал, да ушёл, под пулями был, да убежал. А потом ударился оземь — и снова добрым молодцем стал.

— Небось намаялся? — спрашивает его старичок. — Пойдёшь ли теперь в солдаты? В солдатах ещё не то будет!

— Пойду, — говорит Иван.

— Ладно же, — говорит старичок, — будь по-твоему. А за то, что выбрал ты себе добрую службу, я тебя вот какой силой одарю: когда придёт нужда, ударься оземь и мигом обернёшься, коли захочешь соколом — так соколом, коли захочешь рысью — так рысью, коли захочешь оленем — так оленем. А надо будет над кем другим силу свою показать — только пожелай, и станет всяк по твоей воле: коли захочешь оленем — так оленем, коли захочешь рысью — так рысью, коли захочешь соколом — так соколом. А теперь прощай, будь здоров.

Сказал так старичок и пошёл дальше своей дорогой.

А Иван домой вернулся.

— Ну, Иван, — спрашивает его отец, — что видал, что слыхал, какое тебе счастье досталось?

А Иван и говорит:

— Я, батюшка, в солдаты пойду.

Отец удивляется.

— Что же ты, — говорит, — ничего другого не попросил? Худо ведь в солдатах. Ну да теперь дела не исправишь. Видно, такая уж твоя судьба.

На другой день простился Иван с отцом, с братьями и отправился в путь-дорогу...

Долго ли, коротко ли шёл, а пришёл он на царский двор и — прямо к царю.

— Батюшка-царь, — говорит, — не вели казнить, вели слово вымолвить.

— Говори, — приказывает царь.

— Батюшка-царь, возьми меня в военную службу, — просит Иван.

— Что ты! — удивляется царь. — Ты и годами мал и умом неразумен, где тебе идти в службу!

— Батюшка-царь, — опять просит Иван, — может, я и годами мал и умом неразумен, а служить тебе буду не хуже других — верой и правдой.

Царь и согласился.

Прослужил Иван год ли, два ли, может, и все три года, а тут как раз заваруха-война сделалась.

Собрал царь всё своё войско и пошёл воевать.

Шли, шли, год ли, два ли, а может, и все три года и доходят до того самого места, где положено войну вести.

Расставил царь своё войско по порядку — тут тебе пехота, тут пушкари, тут стрелки.

И неприятель тоже свои силы выставил.

Вот затрубил рог, сшиблись оба войска.

Да никто никого одолеть не может — ни те этих, ни эти тех. До самой ночи бились, так ни с чем по местам и разошлись.

Три дня отдыхали, сил набирались, а потом опять схватились. Только опять никто никого побороть не может — ни эти тех, ни те этих.

Опечалился царь.

«Эх, — думает, — сюда бы мою кавалерию, так не то было бы!»

Да вот беда — дома кавалерия осталась. Что тут делать? Как быть?

Кликнул царь клич по всему войску:

— Не найдётся ли, люди служивые, среди вас такой проворный, чтобы в три дня домой сходил и кавалерию на подмогу привёл?

Нет, никто не нашёлся.

— Мы и рады бы стараться, — говорят солдаты, — только не про нас это дело. Шутка ли, в три дня оба конца отмахать, когда мы в один конец чуть не три года шли.

Тут вызвался Иван.

— Дозволь, — говорит, — царь-батюшка, я схожу.

Обрадовался царь — и не сказать как!

— Иди, Иван, — говорит. — Ежели через три дня вернёшься и кавалерию приведёшь, я за тебя дочь свою замуж отдам, а как умру — оставлю тебе всё своё царство.

Стал Иван снаряжаться в путь. Пуговицы мелом начистил, сапоги сажей почернил, ремень подтянул и зашагал по дороге. Раз-два, раз-два! Левой-правой, левой-правой!

А как скрылся у всех из виду, оземь ударился и обернулся рысью.

Бежит рысь, по земле стелется. Где овраг — прыжком возьмёт, где бурелом — ползком проползёт. Бежала, бежала, совсем обессилела. Ударилась оземь и обернулась оленем быстроногим.

Скачет олень во всю прыть, летит, словно стрела, из лука пущенная. Земля из-под его копыт так и брызжет, ветер в золотых рогах так и гудит... Бежал, бежал, все ноги себе сбил. Ударился оземь — соколом обернулся.

Полетел сокол по поднебесью — часу не прошло, до самой столицы долетел.

Удивляется народ:

— Уж не весть ли какая от царя-батюшки? Гляньте-ка, прямо ко дворцу ясный сокол летит.

А сокол влетел в покои к царской дочери, об пол ударился и солдатиком обернулся.

Выправка что надо, медные пуговицы поблёскивают, сапоги начищенные поскрипывают.

Царская дочь так и ахнула.

— Ты кто такой? —спрашивает. — Как во дворец прошёл? По какому случаю?

Иван и говорит:

— Так, мол, и так, ваш батюшка, наш царь, приказал для подкрепления кавалерию ему привести. Два дня я в пути, а к завтрему уж на месте надо быть. Так что прикажите сей же час сбор объявить, чтобы лишней проволочки не было.

А царская дочь не верит Ивану.

— Это ты всё врёшь, — говорит. — Мой батюшка, а твой царь, три года уже в пути со своим войском. Что ж ты, на крыльях летел или на четырёх ногах бежал? Как это быть может, чтобы ты за два дня такой путь отмахал?

— А это очень просто, — отвечает Иван. — Дозвольте, я вам сейчас докажу. Перво-наперво я рысью бежал.

Ударился Иван-солдат об пол и обернулся рысью.

— А ведь и правда рысь! — говорит царевна.

Вырвала она для верности клочок шерсти и в платочек завязала.

— Ну а потом как?

— Потом оленем бежал, — говорит Иван.

Ударился опять об пол и золоторогим оленем обернулся.

А царевна отломила веточку от оленьих рожек и тоже в платок завернула.

— Ну а во дворец как прошёл? — спрашивает.

— А я соколом влетел, — говорит Иван.

Ударился в третий раз об пол и обернулся соколом.

А царская дочь тем же манером пёрышко у сокола вытянула и туда же, в узелок, сложила.

— Ну, теперь я тебе верю, — говорит.

Позвала она своих слуг и приказала, чтобы тотчас кавалерия в поход собиралась.

Выехала кавалерия на площадь.

Иван-солдат тоже на коня вскочил и повёл конницу путём-дорогою.

Скачут всадники во весь опор, настёгивают коней. Да видит Иван, что не успеть им ко времени.

Придержал он тут своего коня и кричит всадникам:

— Стой! Остановись!

Остановилась конница. Кони все в мыле, жаром от них так и пышет.

— Небось сейчас прибавится вам силы, — говорит Иван.

Взмахнул рукой и приказывает:

— Обернись конь гривастый рысью пятнастой!

И как сказал — так и сделалось. Всадники на рысьих спинах ни живы ни мёртвы сидят, шевельнуться от страха не смеют.

А Иван знай посмеивается.

— Ну, братцы, в путь!

Не бегут — летят рыси. А Иван всё на солнышко поглядывает. Уж к закату идёт оно, а ещё полпути не пройдено.

— Хорошо рысь бежит, — говорит Иван, — а за оленем не угонится. А ну-ка, рысь, оленем обернись!

Сказал, рукой махнул — и под всадниками уже не кони и не рыси, а олени тонконогие.

Быстрее быстрого бегут олени, так и дрожит-гудит земля от их топота.

Вот третий день настал... Уж и олени выбились из сил.

Поглядел на них Иван и говорит:

— Сильные у вас ноги, а крылья соколиные ещё сильней. Будь олень рогатый соколом крылатым!

Взмахнул рукой — и взвилась к поднебесью соколиная стая, понесла всадников над лесами и горами, прямо к берегу моря.

Тут ударились ясные соколы оземь, —и снова под всадниками кони пляшут. Да добрые какие, гладкие, словно только что из царской конюшни выведены!

— Вот что, братцы, — говорит Иван всадникам, — вы теперь сами езжайте — тут недалече будет, пешком и то дойти можно. А я покуда в море искупаюсь, больно уж я умаялся.

Снялась конница с места — только пыль над землёй облаком заклубилась.

А Иван искупался в морской воде и лёг на бережку отдохнуть. Лежал, лежал да и заснул.

Тем временем по берегу часовой похаживал, за порядком поглядывал, чтобы неприятель какой с моря не полез.

Увидел он, что Иван заснул, и думает:

«Дай-ка я его в море сброшу, а сам вместо него к царю явлюсь».

И как задумал, так и сделал: столкнул Ивана в море и пошёл к царю докладываться.

Только Иван хоть и упал на морское дно, а всё равно цел остался.

Очнулся он — что за диво! Ни неба над головой, ни земли под ногами. Куда ни глянь, повсюду вода. И ни дня белого, ни ночи чёрной, а так, будто зелено всё кругом.

Тут же, прямо в воде, дворец стоит и разные морские чудища взад-вперёд плавают.

Понял Иван, что занесло его к морскому царю.

Чуть не заплакал он с досады.

«Эх, и угораздило же меня, — думает. — Ещё пороху по-настоящему не понюхал, а уже в плен попал!»

Вот живёт он у морского царя день, живёт два дня, живёт неделю, живёт другую. Уж морской царь его по-всякому обхаживает, самыми лучшими кушаньями угощает — золотыми рыбками да жемчужными раковинами, а угодить ничем не может.

Одолела Ивана смертная тоска.

«Что же это, — думает он. — Мне бы сейчас в строю стоять, неприятеля бить-добивать, а я тут среди рыб прохлаждаюсь. Разве солдатское это дело?»

С тоски не пьёт Иван и не ест, час от часу худеет.

Стал он просить морского царя:

— Дозволь мне хоть разок наверх подняться, на белый свет взглянуть.

— Ладно, — говорит морской царь, — погляди. Даю тебе три часу сроку.

Кликнул он свой рыбий народ и приказал вынести Ивана на белый свет.

Подняли рыбы Ивана на остров посреди моря и оставили там одного. А Иван оземь ударился, соколом обернулся и полетел себе к берегу.

Летел он час, летел два часа, летел три часа. Совсем немного до берега не долетел, да на беду хватился его морской царь.

— Эй, — кричит, — морские волны, верные мои слуги, бегите за ним! Догоните его!

Побежали волны во все стороны — и вправо, и влево, и вперёд, и назад. До самого берега докатились, по всему берегу рассыпались, а Ивана нигде не нашли.

Вернулись волны к морскому царю.

— Нигде его нет, — говорят, — ни в воде, ни на земле.

Разбушевался морской царь.

— Знать ничего не знаю! — кричит. — Хоть с неба, а достать его!

Снова побежали волны по морю, друг на дружку набегают, до самого неба встают.

Тут, в поднебесье, и увидели они Ивана.

Из последних сил летит Иван. А волны всё выше и выше лезут, шипят, пенятся. Вот-вот схватят Ивана.

Только как ни силились, как ни тянулись, а дотянуться не могли.

Долетел Иван до берега, оземь ударился и снова солдатом стал. Брызги с шинели стряхнул, пуговицы начистил, ремень подтянул и пошёл разыскивать своё войско.

Шёл он, шёл и дошёл до какой-то деревни.

— Скажите, люди добрые, — спрашивает Иван, — не проходил ли тут с войны наш царь?

— Проходил, служивенький, проходил, — отвечают ему. — С музыкой шёл да с песнями. Большая ему нынче победа была.

Снова зашагал Иван.

Шёл он, шёл и наконец пришёл в столицу.

А там на каждой улице, в каждом переулке песни поют, пляшут да играют.

— С чего это у вас веселье такое? — спрашивает Иван.

— А как же нам не веселиться, — отвечают ему. — Наш царь свою дочь замуж выдаёт. На завтра и свадебный пир готовят.

— А за кого же царь её выдаёт? — спрашивает Иван.

— А за Ивана-солдата.

— Да чем же этот Иван-солдат так хорош, что царскую дочь за него отдают?

— Как же не хорош? — говорят люди. — Ежели б не он, так, может, и одолели бы враги нашего царя. А он всё войско выручил, кавалерию на подмогу привёл. Да, слышь, царевна-то упирается, говорит, что не тот её суженый, кто в женихах ходит.

Вот на другой день обрядился Иван в музыкантское платье и пошёл во дворец. Царю пироги не печь, пива не варить. От богатых яств столы ломятся. А за средним столом, на почётном месте, царевна красуется и рядом с ней жених её самозванный.

Сел Иван в угол со всеми музыкантами. Уж на что они хорошо играют, а он лучше всех, недаром в солдатах был. Всякую песню запоёт, на деревянных ложках и то сыграет.

Ну, царевна и приметила Ивана.

— Батюшка-царь, — говорит царевна, — не вели казнить, вели слово молвить.

— Говори, дочь моя любезная, — отвечает царь.

— Батюшка-царь, — говорит царевна, — не тот мой жених, что за свадебным столом со мной рядом сидит, а тот мой жених, что музыкантом на свадьбе моей играет. Он и кавалерию привёл, чтобы войско твоё выручить, он и суженый мой.

— Да ты почём знаешь? — дивится царь.

— А вы сами его спросите, — говорит царевна, — вот и уверитесь тогда.

Позвал царь Ивана.

— Ты кто такой? — спрашивает. — Какого рода-звания?

— Я отцов меньшой сын, — отвечает Иван, — вашей милости верный солдат.

— Как звать? — спрашивает царь.

— Иваном звать.

Расстроился царь:

— И тот солдат, и этот солдат, и тот Иван, и этот Иван. Кому же из вас верить?

— А вы, батюшка, — говорит царевна, — спросите и того, и другого, какой они дорогой шли, за кавалерией-то, вот правда и выйдет наружу.

Спрашивает царь жениха:

— Ну, говори ты, как шёл?

Завертелся жених, будто на угольях, плетёт невесть что:

— Да я на телеге ехал, да на коне скакал, всю дорогу бегом бежал...

Совсем запутался.

Стал тогда царь Ивана спрашивать:

— Ну, теперь ты говори, правду рассказывай. Как во дворец бежал, на чём ехал-скакал?

— А я, царь-батюшка, на телеге не ехал, на коне не скакал, а перво-наперво на рысьих ногах бежал, — говорит Иван.

И обернулся рысью.

— Правда твоя, — говорит царевна. — Погляди, батюшка, вот мои приметочки.

Вынула из платочка клочок шерсти и приложила к тому месту, откуда сама вырвала. Как раз пришёлся клочок, так сразу и пристал.

123Следующая ⇒

Поделиться: