(русская сказка)
Жил-был старик, и было у него три сына. Старшего Василием звать, среднего — Петром, а меньшего — Иванушкой Запечным.
Старший и средний — и на пашне работники, и собой щеголеваты, и умом тароваты, а меньшой — так себе, простак, летом в лес по грибы ходил, а в иное время всё больше дома на печке сидел.
Вот дожил отец до глубокой старости, чует — смерть пришла. Позвал он тут своих сыновей и наказывает им:
— Сыновья мои любезные, как похороните меня, три ночи ходите на мою могилу, да хлеба мне приносить не забывайте.
Ну, сыновья обещались. Умер отец. Надо старшему сыну на отцову могилу идти, а он боится.
— Слушай, Ваня, — говорит он брату, — сходи ты вместо меня к отцу на могилу. Я тебе за это пряник куплю и новую плетёнку сплету, по грибы ходить.
Ваня и согласился. Взял хлеба ковригу и пошёл.
В полночь расступилась земля, и вышел из могилы отец.
— Фуфоньки! Фуфоньки! — говорит. — Есть ли тут старший мой сын Василий? Пусть свой голос подаст, скажет, что на Руси делается, — собаки ли лают, волки ли воют, или чадо моё слёзы льёт?
Отвечает ему Ваня:
— Здесь твой сын, тебе хлеба принёс. Лежи себе с миром, на Руси всё спокойно.
Съел отец хлеб и улёгся опять в могилу.
А Ваня домой пошёл. Да с попутья грибов полные руки набрал.
Приходит домой, старший брат его спрашивает:
— Что, Ваня, видел отца? Накормил его?
— Видел, — Ваня отвечает. — Досыта отец наелся.
Вот вторая ночь наступает, надобно среднему брату идти, а ему тоже боязно.
— Слушай, Иваша, — говорит он, — сходил бы ты за меня к отцу на могилу, заменил бы меня, а я тебе за это лапти сплету.
— Ладно, — говорит Ваня, — заменю.
Дождался темноты и опять пошёл на отцову могилу.
В полночь расступилась земля, вышел из могилы отец и говорит:
— Фуфоньки! Фуфоньки! Здесь ли мой средний сын Петрунька? Пусть мне голос подаст, скажет, что на Руси делается, — собаки ли лают, волки ли воют, или чадо моё слёзы льёт?
Отвечает ему Ваня:
— Здесь твой сын, лежи себе с миром, на Руси всё спокойно.
И подал отцу хлеб. Отец опять весь хлеб съел и лёг в могилу. А Ивашка домой пошёл да с попутья грибов целый картуз набрал.
Приходит домой, средний брат спрашивает:
— Ну что, Ивашка, видел отца? Съел он хлеб?
— Видел, — Ваня отвечает, — Съел.
На третью ночь пришёл черёд самому Ивашке идти. Он и говорит братьям:
— А что, братцы, не замените ли теперь вы меня? Ступайте к отцу на могилу, а я отдохну.
— Нет уж, — отвечают братья, — ступай сам. Твой черёд — ты и ступай. Да к тому ж тебе там всё знакомо, а нам привыкать.
Ну, Иван и пошёл.
В полночь открылась могила, вышел из могилы отец.
— Фуфоньки! Фуфоньки! — говорит. — Здесь ли младший мой сын Иван? Пусть отзовётся, скажет мне, что на Руси делается, — собаки ли лают, волки ли воют, чадо ли моё слёзы льёт?
Иван и отвечает:
— Здесь твой сын, лежи себе с миром, всё на Руси спокойно.
И хлеба каравай отцу на могилу положил.
Вот поел отец и говорит Ивану:
— Ну, сын мой, знаю я, что ты один мой наказ выполнил, тебе одному и счастье. — Тут вытащил он из-за пазухи уздечку и подаёт Ивану. — Вот, — говорит, — возьми. Когда придёт нужда, поди в чистое поле, свистни соловьиным посвистом, кликни богатырским голосом: «Сивка-бурка, вещий каурка, стань передо мной, как лист перед травой», — и в тот же миг прибежит к тебе конь. Ты зайдёшь в его правое ухо — умоешься, зайдёшь в левое — обрядишься.
Сказал так отец и опять в могилу лёг. А Иван взял узду и пошёл домой. Да с попутья опять грибов наломал.
Пришёл домой, на печь залез, никому узды не показывает.
Братья спрашивают:
— Что, Ивашка, видел отца? Накормил его?
— Видел, накормил, — говорит Ивашка. — Теперь он навечно в могилу улёгся.
Вот зажили братья по-старому, тихо-мирно. Старшие по хозяйству хлопочут, а Ивашка всё больше на печи полёживает.
А в то самое время вышло от царя повеление, чтобы все люди молодые-холостые ехали в столицу. Задумал царь выдать замуж свою единственную дочь. Да вот незадача, не хочет она мужа ни богатого, ни знатного, ни княжеского сына, ни боярского, а такого хочет, чтобы лихим наездником был, чтобы лучше него никто на коне не сидел.
Всполошился тут весь молодой народ, всякий принаряживается, прихорашивается, себя к царевне примеривает.
Ну, старшие братья тоже, как услышали про царево повеление, стали в путь собираться. Просит Ивашка братьев:
— Братцы, примите и меня с собой!
Смеются братья:
— Куда тебе, Запечину, ехать! Сиди себе на печи да ешь грибы.
Вскочили на коней и поехали со двора. Да на прощанье ещё стегнули Ивашку плетью разок да другой.
А Ивану хоть бы что! Кричит братьям вслед:
— Счастливого вам пути, братцы!
Потом взял свою корзину под грибы и тоже пошёл со двора. Вышел он в чистое поле, да как свистнет соловьиным посвистом, как крикнет богатырским голосом:
— Сивка-бурка, вещий каурка, стань передо мной, как лист перед травой.
Только сказал, глядит — конь бежит, земля дрожит, из ноздрей пламя пышет, из ушей дым столбом валит. Стал конь перед Иваном, стоит как вкопанный.
Иван коня по шее потрепал, потом в правое ухо к нему вошёл — умылся, в левое вошёл — обрядился, и уж таким молодцем стал — ну, ни вздумать, ни взгадать, ни пером описать!
Сел он на коня, рукой махнул, ногой толкнул, и понёс его конь прямо к царскому дворцу.
А перед дворцом народу — видимо-невидимо. В недолгом времени и царь вышел.
— Здравствуйте, добрые молодцы! — говорит. — Хочет дочь моя любезная вашу удаль да ловкость испытать. Вон видите окошко в терему, всех окон выше? Так она у этого окошка сидеть будет, и кто на коне своём до него доскочит и с правой руки царевны перстень соймёт, тот и жених ей. До трёх раз прыгать дозволено, — а уж там не взыщите.
Как пошли тут наездники настёгивать своих коней! С разбегу да с разгону скачут. Какой выскочит выше ограды, какой выше деревьев, а до царевнина окошка никто дотянуть не может.
Вдруг, откуда ни возьмись, едет всадник, шёлковой плёткой помахивает. И хорош-то собой, — из всех молодцов молодец. На коне сидит — глаз смотреть радуется, а конь бежит, так земля дрожит.
Расступился народ перед всадником. А он стегнул легонько своего коня, — и чуть не до самого окошка конь его поднял.
Ахают все, а всадник, как ни в чем не бывало, прочь поехал. Едет он мимо братьев, — да им-то невдомёк, что это Иван, — кланяются братья ему. А он вместо ответа, плёткой их — раз да другой!
Закричали, зашумели тут все:
— Держи его! Держи!
Только где там удержать! Его уж и след простыл!
Не доехав до дому, отпустил Иван своего коня, в прежнее платье оболокся, грибов полную корзину набрал и пошёл домой. Пришёл, грибы на стол поставил, а сам на печь уполз.
Вскорости и братья домой вернулись.
— Ну, Ивашка, — говорят, — и хороша же царская дочь! Да и женихи не плохи, все вроде нас удальцы-молодцы. А уж один — лучше всех, удалее всех, чуть-чуть до окошка царевны не доскочил. Да быстрый какой, никто оглянуться не успел, а его как не бывало. Только мы одни изловчились, плёткой его стегнули — раз да другой!
Ивашка и говорит;
— А не я ли это, братцы, был?
— Эх, дурак дурацкое и скажет, — смеются братья. — Где тебе, Запечину, этакой красоты достать!
На другой день опять то же. Братья во дворец, и Иван за ними следом.
А перед дворцом опять гоньба идёт. Кто до ворот взовьётся, кто и выше ворот, а до окошка ни у кого прыти не хватает.
После всех, глядит народ, летит-скачет всадник-молодец, соловьиным посвистом посвистывает, шёлковой плёткой помахивает. И уж так разогнал он коня, что тот до самого окошка взвился. Вот только колечка не успел Иван с царевниной руки снять.
Все кричат, шумят: стой! стой! А он не глядит ни на кого, дальше едет. Да на перепутьи все ж таки не забыл — стегнул братьев шёлковой плёткой — раз да другой!
Не доехав до дому, отпустил Иван коня, а сам набрал грибов да поганок, пришёл домой и забрался на печь.
Следом за ним и братья приезжают.
— Ну что, — спрашивает их Иван, — каково ездили, что видели?
— Опять, — говорят, — был тот удалец. До самого окошка царевниного доскочил, а снять колечка всё-таки не успел, И как приехал неведомо откуда, так и ускакал незнамо куда. Ни с кем слова не молвил, только нам поклон отдал. Уж кого только мы ни спрашивали, а никто знать не знает, ведать не ведает, какого он роду-звания.
— Да не я ли это, братцы, был? — говорит Ивашка. — Неужто не признаёте?
Смеются братья.
— Ну и скажешь же ты, Запечин! Ты и на коня-то сесть не сумеешь. Конь ведь не печь!
На третий день опять собрались братья со двора ехать.
А Ивашка опять просится:
— Возьмите, братья, и меня с собой! Мне бы хоть одним глазком поглядеть на вашего молодца!
Рассердились братья.
— Да куда тебе ехать! Сиди на печи да ешь свои грибы.
Уехали братья, а Ивашка прежним манером за ними.
Уж царевна ждёт не дождётся доброго молодца, а его всё нет и нет. На других, что под окнами скачут, она и не смотрит. Да и смотреть-то, по правде, не на что!
Вдруг, откуда ни возьмись, выехал Иван-молодец на своём коне, свистнул, гикнул, рукой махнул, ногой толкнул и разом до самого окошка доскочил. Ударила его царевна своим кольцом в лоб, сделала печать, а он кольцо с руки её снял, в уста поцеловал и поскакал себе дальше.
Подвернулись ему по пути братья, ну он их с ходу и на этот раз плёткой попотчевал, да и был таков.
Не доехав до дому, отпустил Иван своего коня, потом лоб завязал, палец с перстнем тряпочкой обмотал, набрал с попутья грибов и пошёл домой.
Залез на печку, ждёт братьев. В скором времени вернулись братья домой. Злые вернулись, то и дело поёживаются, спины себе почёсывают, — видно, здорово их Иван угостил.
— Что, братцы, — спрашивает их Иван, — уж верно, который-нибудь из вас да снял колечко с царевниной руки?
— А тебе что за дело? — братья говорят. — Лежишь на печке, и лежи. Не в свои дела не суйся.
Потом увидели, что Иван перевязан весь, и спрашивают:
— Для чего, Запечин, завязался?
— Да по грибы ходил, сучьём исцарапался, — говорит Иван.
— А не врёшь? Может с печки упал? — смеются братья.
Вот ночью лежал Иван, лежал, и захотелось ему на свой перстень посмотреть. Развязал он руку, и вдруг — что за чудо! — всю избу так и осветило.
Испугались братья, кричат:
— Ты что, дурак, с огнём балуешься! Весь дом спалишь!
А Ивашка и сам перепугался, не знает, что и делать. Стал он стаскивать перстень с руки, братья и увидели царевнин подарок.
— Ты где этот перстень взял, Запечин? — спрашивают. — Уж не украл ли? Ведь это царевнин перстень. Вот и печать на нём. Лучше отдай, а не то худо будет.
— Что ж, берите, — говорит Ивашка. — На что он мне, я и без перстня обойдусь. — И отдал братьям.
А тем временем послал царь своих гонцов разыскивать молодца, который перстень с царевниной руки снял. Весь свет, от края до края, гонцы объездили, во все дома заглядывали, и Ивана с братьями не забыли, — да только где ж им признать его, когда родные братья и то признать не могли!
Вернулись гонцы к царю и говорят:
— Нету его нигде. И след его простыл.
— Не может того быть, — говорит царь. — Непременно надо его найти.
И приказал царь готовить пир во дворце, да чтобы все были на том пиру — и старые и малые, и холостые и женатые.
Дошла эта весть до Ивашкиных братьев. Стали они на царский пир собираться. Сперва и поспорили, и повздорили, из-за перстня-то, — перстень ведь один, а их двое! Ну, да старший всё-таки взял верх.
Отправились братья во дворец. И Ивашка с ними. Как был — нечёсаный, перемазанный — так и потащился.
Гонят его братья:
— Куда суёшься-то? Людей смешить, что ли?
Да только нет от него отступу. Увязался, и всё тут.
— Слушай, Запечин, — просят братья Ивана, — ты хоть к нам не лепись, не стыди нас. А то как бы с тобой и нас не выгнали.
— Да нет, — говорит Иван, — вас и без меня выгонят. Чего мне к вам лепиться!
Вот пришли они к царскому двору. А там стоят столы накрытые, сам царь гостей усаживает, разными, яствами угощает. Вскорости и царевна из своих покоев вышла и стала обносить гостей мёдом. Всех обошла, а кого надо, не нашла.
— Ну, — говорит, — видно, глаза мне изменили. Сердцем хорошо его помню, а глазами не вижу. Пусть же выйдет, назовётся мой суженый, у которого перстень мой заветный.
Старший брат и вышел.
— Вот, — говорит, — прекрасная царевна, твой перстень.
Взглянула она на перстень и сразу узнала. Потом посмотрела на старшего брата — и хоть глазами видит его, а сердцем не признаёт.
— Ты где этот перстень взял? — спрашивает царевна.
— С твоей руки, — говорит старший брат.
— Нет, обманываешь ты меня, — говорит царевна. — Не с моей руки ты этот перстень взял. И знака моего на лбу у тебя нет. Признайся, у кого перстень украл?
Мнётся старший брат, не знает, что и делать, как из беды выкрутиться. Тем временем усмотрела царевна в самом дальнем конце Ивана, взяла чашу с мёдом и пошла к нему. А он сидит встрёпанный, перемазанный, весь в саже, — ну как был, прямо с печки! Подала ему царевна мёду, а у самой сердце так и ощипнуло.
— Ты чей? — спрашивает, — Откуда? Для чего лоб завязал?
— Да в лес по грибы ходил, — вот и расшибся, — отвечает Иван,
А царевна как сдёрнет повязку, — тут свет всех и обнял.
— Вот он, мой суженый! — говорит царевна. — Не обмануло меня сердце!
Подходит к ним царь.
— Какой-такой суженый? — удивляется. — Может сердце тебя и не обмануло, а глаза и впрямь обманывают.
А Иван говорит:
— Дозволь, царь-батюшка, мне обрядиться. Может и ты тогда меня признаешь.
Дозволил царь. Ивашка из-за стола вышел, соловьиным посвистом свистнул, богатырским голосом крикнул, и прибежал к нему его Сивка-бурка, вещий каурка. Иван в правое ухо к нему вошёл — умылся, в левое вошёл — обрядился, и таким молодцем стал, что лучше и не надо.
Тут его все и признали. Только братья никак признать не могут. Таращат на него глаза да в затылках у себя почёсывают. А царь взял Ивана за руку, подвёл к царевне и говорит:
— Вот тебе, дочь моя любезная, жених, какого ты хотела.
— Так-то так, — говорит царевна, — а только скажи мне, добрый молодец, куда же ты перстень мой девал?
— Да я братьям отдал, — говорит Иван, — чтобы они от меня отлепились. Уж ты прости их ради большого праздника, они и так проучены.
На том и порешили. А потом, не откладывая дела, свадебку сыграли.
И я там был, мёд-пиво пил, пиво тепло, да по усам текло, а в рот не попало.
МЛАДШАЯ СЕСТРИЦА
(карельская сказка)
Давным-давно жили муж с женой, и было у них три дочери. Однажды муж отправился на целый день в поле пахать и говорит жене:
— Напеки-ка ты лепёшек и пришли мне с дочкой.
Напекла жена лепёшек и отправила старшую дочку к отцу. Пошла девушка на пашню, а дороги не знает. Шла-шла и подошла к перекрёстку. Остановилась и думает:
«В какую же сторону мне пойти?»
Прилетела птичка и чирикает:
— Чир-чирик, чир-чирик! Иди, сестрица, в правую сторону.
А с другой стороны притаился волк. Лежит он за кустом и ворчит:
— Хур-хур, девушка, иди в левую сторону!
Девушка и пошла в левую сторону.
Прошла немного и увидела избушку. Зашла она в эту избушку, а здесь волк её дожидается. Отнял он у девушки её лепёшки, съел их, а девушку спустил в глубокое подполье.
— Сиди, — говорит, — пока не выпущу!
Вернулся вечером отец домой голодный, спрашивает:
— Почему не принесли мне поесть?
А жена ему отвечает:
— Послала я тебе лепёшек — старшая дочка их понесла, а домой ещё не вернулась.
Ждали, ждали девушку; все ждали — и мать, и отец, и сёстры, — да так и не дождались.
«Ну, — думают, — может, у подружки заночевала».
На другой день отец опять собрался на пашню и говорит жене:
— Смотри, сегодня пришли мне поесть пораньше да накажи дочке, чтобы к подружкам по дороге не заходила, прямо ко мне шла!
Опять напекла жена лепёшек и послала их мужу со средней дочерью.
Дошла девушка до перекрёстка, остановилась и не знает, куда ей дальше идти.
Прилетела птичка и чирикает:
— Чир-чирик, чир-чирик, сестрица! Иди в правую сторону!
А волк с другой стороны из-за кустов ворчит:
— Хур-хур, девушка, иди в левую сторону!
Послушала его девушка, пошла в левую сторону, и волк в ту же сторону побежал.
Прошла девушка немного и наткнулась на избушку. Зашла она в избушку. А тут волк её уже дожидается. Отнял он у девушки лепёшки, съел их, а девушку запер в подполье.
Смотрит девушка, а тут и старшая сестра её сидит. Она и спрашивает её:
— Что же ты тут сидишь?
— Меня волк посадил. А сама ты как сюда попала?
— И меня волк заманил.
Сидят девушки в подполье, плачут, что делать — не знают, не придумают.
Вернулся вечером отец домой и стал бранить жену, почему она поесть ему не прислала.
— Как же, — отвечает жена, — я в полдень вторую дочку к тебе послала.
— Ты-то послала, да она-то не пришла!
— Вот какие у нас дочки бестолковые: вместо того чтобы отцу на пашню поесть принести, они к подружкам убегают, обо всём забывают!
На третий день понесла отцу лепёшки третья дочка, младшая.
— Никуда, дочка, не заходи, — говорит ей мать, — иди прямо к отцу, не то он опять целый день голодным работать будет!
— Никуда не зайду, — отвечает дочка.
Пошла она, а волк у перекрёстка, в кустах, уже дожидается. Как остановилась она и стала раздумывать, куда ей дальше идти, волк и начал своё:
— Хур-хур, девушка, иди в левую сторону!
Птичка поёт:
— Чир-чирик, сестрица, иди в правую сторону!
А волк:
— Хур-хур, девушка, иди в левую!
Послушала, послушала девушка и пошла налево. Пришла к волчьей избушке, да и попала, как обе сестры, в глубокое, тёмное подполье.
Сидят сёстры, ждут, что дальше будет. Старшие горюют, плачут, а младшая их успокаивает.
— Ничего, — говорит, — не бойтесь, сестрицы, как-нибудь да убежим отсюда!
А волк стал кипятить в котле смолу. Как вскипела смола, выпустил он из подполья старшую сестру и говорит:
— Вот смотри: я брошу в этот котёл колечко. Если ты сумеешь его достать и не обваришь руки, выпущу тебя из подполья!
Сказал — и в лес убежал.
Попробовала девушка достать колечко, да не могла достать, только руки смолой обварила.
Прибежал волк и говорит:
— Покажи-ка мне руки!
Показала девушка руки, а руки-то смолой обварены. Волк снова запрятал её в подполье.
На другой день выпустил он среднюю сестру и ей приказал достать из кипящей смолы колечко. Не смогла и средняя сестра достать колечко, только руки смолой обварила. Вернулся волк, взглянул на её руки и опять в подполье кинул.
На третий день волк вскипятил в котле смолу, выпустил из подполья младшую сестру и говорит:
— Достань мне колечко, да смотри руки не обвари!
Сказал — и в лес убежал.
Младшая сестра была догадливая. Взяла она палочку и палочкой достала из смолы колечко.
Прибежал волк из лесу. Видит — девушка достала колечко и руки не обварила. Говорит он ей:
— Ну, теперь ты будешь в моём доме хозяйкой!
Стала она жить в избушке у волка. А старшие сёстры в подполье сидят. Младшая сестра всё время думает:
«Как бы мне самой освободиться да сестёр освободить?..»
Думала, думала и придумала. Сплела она из веток большую корзину, да и говорит волку:
— Положу я в эту корзину гостинцев, а ты отнеси её завтра нашим отцу с матерью. Да смотри не открывай по дороге корзину! Я заберусь на крышу, за тобой следить буду!
Согласился волк.
— Хорошо, — говорит, — быть по-твоему!
Взяла девушка сноп соломы, нарядила его в свою одежду, повязала своим платочком и поставила соломенную куклу на крышу. А сама с сёстрами залезла в корзину.
— Ой, сестрица, страшно нам!.. — говорят старшие.
— Не бойтесь, — отвечает младшая. — Волк не догадается, что мы в корзине сидим!
— Ну, а если он захочет корзину открыть?..
— А я ему не позволю!
Тут прибежал волк из лесу, схватил корзину и понёс.
Нёс, нёс — и, через лес и через болото, — устал. Поставил корзину на землю и ворчит про себя:
— Надо посмотреть, чего девушка наложила в эту корзину. Уж больно она тяжёлая!
А девушка из корзины кричит:
— Не открывай корзину, я на крыше сижу — всё вижу!
«Ишь, какая зоркая! Далеко видит», — подумал волк.
Взвалил корзину на спину и побежал дальше. Пробежал через болотце, остановился и говорит:
— Ну, теперь-то она, наверно, не увидит! Посмотрю-ка, что в этой корзине.
А девушка опять:
— Вижу тебя, вижу! Не открывай корзину — дальше неси!
Волк схватил корзину и побежал к дому, в котором жили отец и мать девушек. Прибежал, поставил корзину у крыльца, завыл громко и в лес убежал.
Вышли тут во двор отец и мать, видят — у крыльца большая корзина стоит. Открыли они ее, а оттуда выскочили три их дочки. То-то все обрадовались! Стали девушки рассказывать, как они к волку попали, как от него убежали.
А волк прибежал в свою избушку и видит — девушка все ещё на крыше стоит. Стал он её звать, велел спуститься, а она ничего не отвечает, не спускается к нему.
Рассердился волк, взял длинный шест, стал толкать соломенную куклу. Она и свалилась прямо волку на голову. Тут только он догадался, как девушка его перехитрила.
ДАНИЛО НЕСЧАСТНЫЙ
(украинская сказка)
Жил на свете Данило. И уж такой он был несчастный! Всякую работу сработает, всякое дело сделает, а гол, как сокол. Ничего у него нет.
Нанялся он к одному хозяину.
— Посейте, — просит, — мне десятину пшеницы, а я вам за это целый год служить буду.
Вот стал он служить. Взошла пшеница на поле. Хозяйская в стрелки идёт, а его уже в колос. Хозяйская в колос, а его уже поспела. Радуется Данило.
— Ну, — говорит, — завтра уберу, вот и будет мне хлеб на зиму.
А ночью как набежала туча, да как ударил град, — всю пшеницу и побило. Плачет Данило.
— Пойду, — говорит, — наймусь в другом месте, может там посчастливится.
Приходит он к другому хозяину.
— Возьмите меня, — говорит, — на год. Буду вам служить, — вон хоть за того поганенького жеребёнка.
Стал он служить. Стал тот жеребёнок поправляться. И уж такой путный с него коняга вышел. Вот подошёл срок Данилиной службе.
— Ну, — думает Данило, — завтра пойду домой. Будет у меня теперь конь в хозяйстве.
А ночью волки набежали, да и разорвали того конягу. Плачет Данило:
— Несчастный я, несчастный! Пойду ещё куда-нибудь наймусь.
Приходит к третьему хозяину, а у того во дворе камень пребольшущий лежит. Кто его знает, откуда он взялся. Всегда тут был, никто его отродясь не трогал.
— Наймусь я, — думает Данило, — за этот камень. Камень-то уж никуда не денется.
Стал он служить.
Вот завтра Даниле срок, а ночью пришёл кто-то, да и стянул камень к чертям. Плачет Данило, убивается. Столько служил, столько служил, а ничего не выслужил!
— Ну, — говорят ему люди, — если уж ты такой несчастный, иди до царя, он тебя осчастливит.
Послушался Данило людей и пошёл до царя. Принял его царь в свою дворню.
— Работай, — говорит, — всякую работу. Посмотрю я, какой-такой ты несчастный.
Вот видит царь — за что Данило ни возьмётся, что ни сработает, — никто с ним сравниться не может. Говорит ему царь:
— Что ж ты плакался, будто уж такой ты несчастный? А какое дело ни сделаешь, так уж краше того на свете не бывает. Хочу я тебя наградить за твои труды.
И велел царь прикатить три бочки. Одну насыпал золотом, другую углём, третью песком. Заделал бочки и говорит Даниле:
— А ну, попытай своё счастье. Ежели покажешь, где золото, — быть тебе царём, ежели покажешь на уголь, — быть тебе кузнецом, а на песок покажешь, — значит и впрямь ты несчастный. Дам я тебе тогда коня, и уходи ты из моего царства.
Вот ходил Данило вокруг бочек, ходил, щупал, трогал.
— Здесь, — говорит, — золото. — И пальцем в бочку ткнул.
Разбили бочку, а там песок.
— Ну, — говорит царь, — ты и впрямь несчастный. Уходи из моего царства, мне таких не нужно.
Дал царь ему казацкую всю одёжу, коня, и поехал Данило прочь. Едет он день, едет второй, — сам крошки во рту не держал, и конь его травинки не пробовал. На третий день видит Данило — стоит среди поля стог сена. Обрадовался Данило.
— Ну, думает, — это хоть не мне, так коню корм будет.
Да чуть только подъехал поближе, охватило стог жарким пламенем.
Плачет Данило:
— Вот уж несчастный я, так несчастный.
Вдруг слышит — кричит кто-то из огня:
— Спаси меня, Данило! Горю!
— Да как же я тебя спасу, — говорит Данило, — мне к тебе и не подступиться.
— А ты протяни свою пику, я схвачусь за конец, ты меня и вытянешь.
Сунул Данило пику в огонь и такую здоровую гадюку вытянул! Смотреть страшно!
— Вот так-так! — думает.
А змея ему и говорит:
— Коли ты меня вытащил, так уж доставь до дому.
— Да как же я тебя до дому доставлю? — спрашивает Данило.
— А ты меня на коня посади, — говорит змея, — да смотри, куда я головой покажу, туда и сворачивай.
Вот вертит она головой туда-сюда, а он туда-сюда коня поворачивает. Ехали, ехали и до такого богатого дворища доехали, что любо смотреть!
Сползла тут змея с коня и говорит:
— Подожди-ка меня здесь, Данило, я к тебе скоро выйду.
Стоял он, стоял, ждал, ждал, уж собрался прочь ехать. А тут вдруг ворота открываются, и выходит к нему красавица, да такая разубранная, такая разнаряженная, ну прямо глаз не отвести!
— Милости прошу, — говорит, — ко мне в гости.
Вошли они во двор, а посреди двора два колодца вырыты. Набрала она из одного колодца полковшичка воды, сыпнула жмень овса и говорит:
— Ставь коня.
«Это что ж? — думает Данило. — Мы три дня не ели, не пили, а она жмень овса даёт. Насмех, что ли?»
Пришли в горницу. Она и перед Данилой краюшечку хлеба положила, полстаканчика воды поставила и говорит:
— Ешь на здоровье.
Обидно стало Даниле.
— Что ж мне тут есть? — говорит.
— Да ты ешь, ешь. Мало будет, ещё Дам.
Грызнул он от краюшечки, хлебнул из стаканчика, и правда, уж совсем сыт. А краюшечка как была, так опять нетронутая на столе лежит, и воды в стаканчике тоже точно не убыло. Глянул Данило в окно, видит — конь его сытый по двору гуляет, а овёс и вода, как были, так и стоят нетронутые. Чудно Даниле.
А красавица спрашивает его:
— Ну что, наелся?
— Спасибо, — Данило говорит. — Уж так наелся, что больше некуда.
— Ну ляг, поспи.
На другой день встаёт Данило, а она ему и говорит:
— Ты меня вчера от смерти спас, так вот за это хочу я тебя наградить. Давай мне твою пику и рубашку, а я тебе взамен другие дам.
Вынесла она ему новую рубашку и пику и говорит:
— Эта пика такая, что кого ни коснётся она, тот сразу замертво упадёт. И рубашка эта не простая, — как наденешь её, никто тебя не одолеет. Только смотри, до семи годов никому не открывай, откуда у тебя такая сила.
Вот простился он с ней и поехал.
Подъезжает к корчме. Глядит — народу там собралось видимо-невидимо. Все кричат, руками размахивают.
— Это что тут случилось? — спрашивает Данило.
Говорят ему люди:
— Да вот напала на нашего царя чужая земля. Царь и кликнул клич — не найдётся ли такой богатырь, чтобы царство его отвоевать. За это женит его царь на своей дочке и после себя на царство поставит.
«А ну-ка, попробую я», — думает Данило. И поехал до царя.
— Так и так, — говорит Данило царю, — могу я ту чужую землю отбить.
— А много ли войска просишь? — спрашивает царь.
— Да никого мне не надо, я сам.
Рубашку на себе оправил, пику за плечо вскинул и поехал в поле. Только выехал, — бежит ему навстречу чужая земля.
— А ну, вертайся откуда пришёл! — кричит.
— Не, — говорит Данило, — вертайтесь сами.
Тут как начала та чужая земля копья в него метать, как начала метать! Да его ничто не берёт. А он чуть взмахнул своей пикой, — только, те и остались живы, кого он не задел.
Вот отбил Данило чужую землю и вернулся к царю. То-то обрадовался ему царь! В тот же день и свадьбу отгуляли. А как умер старый царь, Данило на его место сел.
Про чужую землю и думать, забыл. А она, чужая земля, только о том и думает, как бы с Данилой рассчитаться.
Стал их царь обхаживать царицу.
— И что это, — говорит, — ты пошла за такого? Кто его знает, откуда он? А я как-никак царского роду. Ты вот что, разузнай, откуда у него такая сила берётся, мы его и сгубим. А ты за меня замуж выйдешь.
Ну она и послушалась. Стала она выпытывать у Данилы:
— Скажи ты мне, откуда у тебя сила такая?
А он только смеётся.
— Вся моя сила, — говорит, — в этом поясе.
Вот как заснул он, она его пояс подменила, да и отдала на чужую землю. Утром выехал Данило на охоту, — тут его подстерегли. Машут перед ним поясом, и так, и этак, и спереди, и сзади, да толку-то никакого. А он как вскинет свою пику! Которых побил, а которых живыми забрал и в темницу упрятал.
На другой день жена опять до него:
— Да скажи ты мне, где же твоя сила спрятана?
— А в этих сапогах, — говорит он, — вся моя сила.
И только заснул он, она сапоги ему подменила и на чужую землю отдала.
Утром опять выехал Данило за околицу, а чужая земля опять на него набросилась. Ну, он опять которых побил, а которых забрал и в темницу посадил.
Жена к нему в третий раз:
— Да где же твоя сила упрятана?
Он и признался:
— Сила моя в этой пике, — говорит, да в этой рубашке. Пика у меня такая, что кого ни тронет, всякого убьёт, а рубашка такая, что хоть тысячу людей против меня выставь, меня ничто не возьмёт.
Вот прошёл день, стала она его уговаривать:
— Сходил бы ты, — говорит, — в баню. Очень уж хороша у нас при дворце баня.
Он и поддался. Да пока мылся, она его пику и рубашку подменила и отдала на чужую землю. Только вышел Данило из бани, — тут его и схватили. На части посекли, в мешок склали, мешок на коня взвалили, а коня на все четыре стороны отпустили.
В недолгом времени и свадьбу новую справили. И живут себе царь с царицей, поживают, ни о чём не тужат.
А Данилин конь ходил-ходил, бродил-бродил и добрёл до того дворища, куда Данилу змея-красавица привела.
Увидела красавица коня и говорит:
— Эх, недоброе с Данилой случилось! Выручать его надо.
Впустила она коня во двор, сняла с него мешок, все кусочки вынула, перебрала, перемыла, по порядку сложила, потом зачерпнула с одного колодца целющей воды, с другого — живущей, покропила той, покропила другой, — Данило и ожил.
— Ты чего ж меня не послушал? — спрашивает красавица. — Сказала же я тебе: до семи лет никому не открывай правды.
Молчит Данило. «Уж такой я, видно, несчастный!» — думает.
— Ну, — говорит красавица, — ладно. Выручу тебя.
И дала ему ремень.
— Езжай сейчас до корчмы, — приказывает, — ночь там переночуй, а утром, как станешь умываться, проси хозяина, чтобы стегнул ремнём вдоль спины. И снова будешь у жинки. А уж дальше сам рассуди, что делать, как поступать.
Вот поехал Данило до той самой корчмы, переночевал, а утром как стал умываться, просит хозяина:
— Ударь ты, хозяин, меня этим ремнём вдоль спины, сколько силы станет.
Плеснул он себе в лицо воды, а хозяин как огреет его по спине! Данило враз и обернулся конём. Да каким конём! Любо смотреть.
Обрадовался хозяин.
— Вот, — думает, — повезло. Задаром двух коней получил.
Недолго думая, пошёл хозяин на ярмарку тех коней продавать. А по ярмарке как раз царь ходил. Видит — кони знатные, а уж один — ну прямо загляденье!
— За сколько продашь? — спрашивает царь хозяина.
— Да давайте пять тысяч.
Царь деньги выложил и повёл коня. Приходит во дворец, хвалится перед жинкой:
— Подь, душенька, посмотри, какого я коня купил.
Она как глянула, так и упало у неё сердце.
— Ах, — говорит, — ведь это моя погибель! Скорей зарежь ты этого коня.
— Что ты, душенька, как можно, — говорит царь, — такой прекрасный конь!
А она и слушать ничего не хочет.
— Зарежь, да зарежь.
Нечего делать, приказал царь точить ножи острые. Услыхала про это молодая дивчина, что у царицы в услуженье была, прибежала к коню, обнимает его, гладит, горькими слезами над ним плачет:
— Коню мой любимый, коню хороший, хотят тебя хозяева зарезать...
И вдруг заржал конь ей в ухо:
— Ты не плачь. А как брызнет первая капля крови, ты ножкой своей то место заступи, а потом подбери ту каплю и зарой в саду.
Вот зарезали его. И как он наказывал, так дивчина и сделала: заступила ножкой то место, где первая капля крови упала, а потом собрала в горстку землю, этой кровью смоченную, и закопала в саду.
И выросла за ночь на том месте вишня. Да какая вишня! Один лист серебряный, другой золотой, третий ещё какой, и всё разные!
Гулял раз царь по саду, увидел ту вишню, да и пошёл к жинке похвалиться.
— Посмотри, — говорит, — какая у нас в саду вишня выросла.
Царица как глянула, аж побелела.
— Ой, — говорит, — ведь это погибель моя. Надо её срубить.
— Что ты, душенька, — говорит царь. — Как же можно? Ведь это ж самая лучшая краса в нашем саду!
— Срубай да срубай.
Что тут поделаешь? Приказал царь топоры точить. А та дивчина подбежала к вишенке, обняла её и плачет:
— Вишенка моя, вишенка, уж такая ты хорошая, а хотят злые хозяева тебя срубить!
Зашелестела вишенка всеми своими листочками.
— Ты смотри, — говорит, — где первая щепочка упадёт. Ту щепочку подбери и пусти по воде.
Вот срубили вишенку, а дивчина подобрала первую щепочку, что от ствола отскочила, и бросила в воду. И такой с неё селезень получился, — глаз смотреть радуется!
Пошёл царь на охоту, видит — у самого берега селезень плавает, так сам в руки и просится. Царь рубашку чудесную с себя сбросил, пику положил, прыгнул в воду и поплыл за селезнем. Царь за ним, а тот от него, царь за ним, а тот от него, — всё дальше и дальше за собой манит. И как на середину реки заманил, вспорхнул, да и на берег. О землю ударился и снова Данилой стал.
Надел Данило свою рубашку, взял свою пику и пошёл во дворец.
А царь из последних сил барахтается, вот-вот ко дну пойдёт.
— Спаси меня, Данило, — кричит, — век тебе служить буду!
— Знаю я твою службу, — говорит Данило, — уж лучше ты водяному служи, а не мне.
Так и потонул царь.
А Данило пришёл во дворец и спрашивает:
— Есть у вас тут дивчина, такая, мол, и такая?
— Есть, — говорят ему.
Вот вышла она к Даниле, он и говорит:
— Ты меня всё равно что второй раз на белый свет родила, так будь же теперь моей жинкой.
И зажил с тех пор Данило Несчастный весело и счастливо.
А злую царицу велел он к конскому хвосту привязать и пустил коня в поле, — нехай злая баба пропадёт пропадом!
СТЕПАН БОГАТЫЙ
(русская сказка)
Жил-поживал Степан один-одинёшенек на краю леса. Ничего у него не было — ни двора, ни кола, ни куриного пера. Только ему и горя мало. Пойдёт в лес, наберёт грибов, наварит, поест — и опять в лес.
За то, верно, и прозвали его люди Степаном Богатым.
Повадилась как-то ходить к нему лисичка, да видит — никакой поживы ей нет. Вот и спрашивает она Степана:
— Что ты, Степан Богатый, не женишься?
— Да на ком мне, Лиса Васильевна, жениться? За меня никто не пойдёт. У меня ни кола, ни двора, ни куриного пера.
— А хочешь, я тебе царскую дочь высватаю?
— Да что ты, Лиса Васильевна, за меня и крестьянская не пойдет. А коли хочешь, так посватай!
Вот нашла где-то Лиса Васильевна копеечку и побежала к царю.
— Царь, вольный человек, дай мерку!
— На что тебе? — спрашивает царь.
— Степану Богатому медь мерить.
— Ну возьми.
Она мерку взяла, Степану принесла и велела меркой песок мерить, чтобы высветлило у нее бочок. И как высветлило, она копеечку за обруч мерки запихала и отнесла царю.
Царь увидел за обручем деньгу и думает: «А ведь и вправду медь мерил!»
Прошло сколько-то времени. Нашла Лиса Васильевна серебряный пятачок и бежит к царю:
— Царь, вольный человек! Пожалуйте мерку!
— На что тебе? — спрашивает царь.
— Степану Богатому серебро мерить.
Царь дал. А лиса опять бочок у мерки высветлила, пятачок за обруч заткнула и царю отнесла.
— Что, смерила, лис