Своему открытию мечи Днепростроя также обязаны реалиям бурной эпохи сталинской индустриализации СССР. В 1927 г. выше г. Запорожье началось строительство Днепровской ГЭС («Днепрельстана»), расположенной между землями немецкой колонии Кичкас (на правом берегу) и с. Вознесенка (на левом). Плотина проходила через «Малый» (Стрелецкий, «Малый лозоватый») и «Большой» (Черный, или Федишин) острова (рис. 2), располагаясь в 1,3 км северо-восточнее о. Хортица и 1,2 км ниже по течению от Кичкасской переправы XIX-XX вв. (рис. 1).
Под фундамент плотины ГЭС следовало прорыть до скальной породы котлован шириной 44 м и общей длиной 766 м. Непосредственно на реку приходилось ок. 590 м котлована, разбитого на три части упомянутыми скалистыми островами (рис. 2). Эти три части получили соответствующие названия: котлованы правого (60 м), левого (165 м) и среднего (270 м) протоков (рис. 2); работы по возведению плотины, дабы не перекрывать все течение Днепра, велись в котлованах поочередно. У левого берега параллельно строился мостовой переход на Дурную скалу. В 1928 г. было завершено возведение перемычек левого и правого протоков; летом этого же года из обоих протоков была откачана вода и начались земляные работы по выборке ила и песка на дне. По проекту для возведения бетонных быков требовалось пройти слой в 2,5-3 м рыхлых донных отложений, а затем местами до 6-7 м валунов и щебня до прочного скального основания. В течение 1929 г. удалось полностью забетонировать котлованы левого и правого протоков, открыв для воды левый проток. А в 1930 г. аналогично был пройден до скалы и забетонирован котлован среднего протока (Рубин, 1932, с. 7-30).
Рис. 2. План сооружений полотины Днепрогэса, 1924 г. (НА ИА НАНУ, ф. 18, № 164)
Работы по археологическому наблюдению непосредственно на Днепрострое начались в 1927 г., когда на правом берегу Днепра, возле Кичкаса, развернулось масштабное строительство лагеря для рабочих, а затем и котлованов для зданий и плотины ГЭС. Уже на начальной стадии земляными работами при помощи плугов («грабарями») были разрушены 12 курганов и содран до материка культурный слой древнерусского поселения, обнажив 16 землянок, требовавших доисследования; основные силы Днепростроевской экспедиции были брошены на селище и курганы и в следующем 1928 г.
Постоянное наблюдение за котлованами в реке Днепростроевской экспедицией первоначально вряд ли планировалось. Прибегнуть к нему заставили события лета 1928 г. В кратком отчете о работах 1927-1929 гг. Д. И. Яворницкий писал: «В самом Днепре, напротив колонии Кичкаса, найдено было много разных ценных вещей, а именно: две целых амфоры, большое количество другой посуды, рога оленя, голова с рогами первобыка или бизона; на глубине 10 м, из ила, вытянут был землечерпалкой целый сосуд с разными бронзовыми монетами, из которых 9 монет сейчас есть в Краевом музее г. Днепропетровска, а остальные разошлись по рукам рабочих. Все те монеты, которые в музее, малоазийские, времени понтийского царя Митридата, от 60 г. до нашей эры: четыре монеты Амисуса, три Амасии, одна Газиура и одна Талаура. Случайно также найдена была в воде, возле правого берега Днепра, какая-то византийская монета с лицом царя. Нашел ее один рабочий, который купался в реке и "наступил на что-то твердое ногой”. За эту монету один из строи-телей-инженеров давал тому рабочему 25 р., но рабочий поспешил продать ее кому-то другому за 35 или 40 р.» (Яворницький, 1929, с. 6).
По мнению Д. И. Яворницкого, именно данную византийскую монету из Кичкаса атрибутировал как солид Юстиниана I Р. Р. Фасмер, упоминавший также о находке медной монеты того же императора в 1927 г. на улице Кичкаса (Фасмер, 1929, с. 293; Кропоткин, 1962, с. 31, № 157). И уж точно, только эти две византийские монеты, фигурирующие в отчете Д. И. Яворницкого, могли побудить Н. А. Чернышёва и И. М. Шаповала упомянуть «византийские монеты» в составе сопутствующих находок днепростроевским мечам.
Обиднее всего для работавших рядом археологов наверняка было пропустить большой клад античных монет, из которых А. Н. Зограф пишет даже не о 9, а только о 6 монетах (Зограф, 1940, с. 295), по-видимому, атрибутированных по фотографии (рис. 3: 1). Упоминание «землечерпалки» (у А. Н. Зографа – «рефулер»), при работе которой был обнаружен клад монет, скорее всего, указывает на котлован правого протока в период его откачки после сооружения перемычек. Но глубины в 10 м на данном участке не было (максимальная 7 м), поэтому клад залегал, как минимум, под 3-метровой толщей наносов, которые выбирались открытым способом.
Как только вода из правого и левого котлованов была откачана, в дело вступили землекопы и экскаваторы. Днепростроевская экспедиция, испытывавшая острую нехватку кадров из-за огромных масштабов зоны планируемого затопления, выделила в июле 1928 г. для наблюдений ассистента Л. Е. Кистяковского, во всяком случае, именно им составлен реестр находок левого котлована за июль, сохранившийся в архиве П. И. Смоличева (Юстягавський, 1928).
Под № 1 в реестре значится состоящая из двух фрагментов толстостенная амфора темно-красного цвета высотой 0,6 м – по-видимому, это и есть одна из двух «целых» амфор, упомянутых Д. И. Яворниц-ким. Согласно фотографии (рис. 3: 2) – это веретенообразная амфора XII-XIV вв. (Bakirtzis, 1989, Fig. 5; type V; Коваль, 2012, с. 47; группа II, тип 2; Паршина, Созник, 2012, с. 25-26; тип XII), синхронная функционировавшим в этот период на правом и левом берегах Днепра древнерусским поселениям у Кич-каса (Брайчевська, 1962, с. 157-167; Сміленко, 1975, с. 178-187; Козловський, 1992, с. 111-113). Вторая полная форма амфоры могла быть собранной на базе № 11 реестра (без шейки и с отбитыми ручками). На карте из архива В. А. Гринченко (НА ИА НАНУ, ф. В. А. Гринченко, № Г/3) условный знак в виде веретенообразной амфоры с расшифровкой «находки греческой посуды» нанесен на о. Чёрном – возможно, целые формы амфор были найдены в котловане под самым островом. Общее число инвентарных номеров реестра левого котлована за июль (Юстяювський, 1928) – 286 ед., из которых 144 принадлежат фрагментам амфор, 58 – фрагментам других сосудов, 37 ед. костей, рогов, черепов животных и 8 индивидуальных находок (кремневое орудие, грузило, оселок и 5 «обработанных» камней).
В ноябре 1928 г. наблюдение за котлованами по совместительству было поручено младшему археологу экспедиции В. А. Гринченко, сменившему A. В. Добровольского на раскопках каменного сооружения в балке Сагайдачного, в относительной близости от котлованов мостового перехода и левого протока плотины. Остается неясным, проводились ли какие-либо наблюдения в период с августа по октябрь или же они были приостановлены из-за производственных причин. В начале своего отчета B. А. Гринченко сразу оговаривает: «Я не буду говорить здесь про то огромное количество фрагментов посуды различных времен, костей животных, людей, рогов оленя, которых особенно много находили на дне котлована левого берега на протяжении этого лета, а остановлюсь только на предметах, которые пришлось подобрать мне» (Грінченко, 1929, с. 17-18).
Собственно дневника наблюдений за работами на котлованах Днепростроя в ноябре 1928 г. также найти не удалось – скорее всего, таковой существовал лишь в виде черновых записок. Но в нашем распоряжении есть отчеты В. А. Гринченко (1929 г. и его версия 1938 г. для печати) и Д. И. Яворницко-го, 3 рукописных черновика отчета в дневниках В. А. Гринченко за 1928-1929 гг. и его переписка с Д. И. Яворницким как главой экспедиции в процессе работ, полевой реестр находок, а также короткие выдержки в рукописях работ других участников экспедиции. К отчету В. А. Гринченко прилагаются 5 фотографий и 6 стеклянных негативов (большинство разбито), запечатлевших мечи сразу после находки до реставрации; шестой отпечаток с негатива хранится в его личном фонде.
В. А. Гринченко проводил раскопки в балке Сагайдачного, согласно дневнику, 19-30 ноября 1928 г. В письме-рапорте Д. И. Яворницкому от 21 ноября исследователь сообщал: «Первые три дня ушли на работу организационного характера, как-то: получил пропуск для хождения по стройке, познакомился со всеми руководителями работ на обеих сторонах Днепра, осмотрел пункты, где могут быть находки. [До] этого времени вроде бы нигде ничего не находилось, а [может] и находилось, но не замечалось. Рукрабы обещали меня извещать, когда что будет, а я частенько думаю [туда] наведываться, но [за] всем не уследишь [при] таком темпе работ: экскаватори-зации, [...], бетонизации и такой отдаленнизации» (Епістолярна спадщина..., 1997, с. 134-135). В первом черновике отчета (1928 г.) отмечалось также: «Во время моего пребывания на Днепрельстане в ноябре месяце наступали холода и заморозки, поэтому работы по строительству, особенно земляные, все более и более сокращались: работа проводилась только в котлованах мостового перехода на Дурной скале и в котлованах плотины возле обоих берегов».
Рис. 3. Находки из котлованов лета 1928 г.: 1 - бронзовые монеты; 2 - амфора (НА ИА НАНУ, негативы №821, 827)
Следующее письмо Д. И. Яворницкому от 24 ноября уже содержало новости наблюдений: «Что касается находок на других пунктах, то тут могу Вас порадовать и особенно из котлованов, куда я сам бегаю ежедневно, а также имеем большое сочувствие со стороны руководителей работ, их помощников и сотрудников канцелярий, за исключением рабочих: те всё ищут золото, поэтому посуду некоторую разбивают, а потом от злости забрасывают. Правда, некоторые из первых пытаются забрать предметы домой или хотя бы украсить „кабинет”, как завотделом земельно-скальных работ Самохин, который хотел оставить череп у себя в кабинете (череп найден на Дурной, довольно интересный). Но я с ними воюю, и они затем любезно отдают, замечая: „А может, Вы бы оставили, у Вас же тысячи их”» (Епістолярна спадщина..., 1997, с. 136).
Ниже в письме сообщалось о трех воронках в камне на дне правого котлована (двух уже засыпанных), свидетельствующих о полном прохождении здесь рабочими рыхлого слоя донных отложений до скального основания. Из находок отмечались лишь хорошо обточенные каменные шар и цилиндр-растиральник. «Больше особенного в этом котловане нет. На левом берегу в котловане - большой рог оленя, надломанный; много фрагментов амфор, ромбовидная стрелка, шар, такой же, как и в первом котловане, из гранита. Ведёрко, кованное из красной меди, – дно и края неуклюже заклепаны клёпками, и, наконец, два меча. Прекрасные мечи – хорошая работа и хорошая сохранность. Тип варяжских мечей... [далее следует описание мечей № 1 и 2 по В. А. Гринченко] Размеров давать не буду, поскольку ещё не заводил в реестр. Вы скажете: "как они мне их отдали?” Не давали – не давали, но пришлось поговорить и ударить по их благородных "чувствиях”, ну и отдали, только расписку потребовали. Ага, найден еще браслет – сделан из трубочки, кажется, серебряной. Это взята длинная пластинка, сделана трубочка – концы спаяны, и затем сделан этот браслет» (Епістолярна спадщина..., 1997, с. 137).
Из находок правого котлована в реестре 1928 г. числятся всего 5 единиц: кроме упомянутых выше каменных шара и растиральника, это половина чугунной гранаты и обломки рогов оленя (№ 43-47); в котловане на Дурной скале – 2 единицы: череп и керамическое изделие типа «носика чайника» (сопло) (№ 77, 78). В отчете также упомянуты фрагменты бивня мамонта из котлована мостового перехода с левого берега на Хортицу (на глубине ок. 3 м) и фрагменты керамики и кремневые орудия с Дурной скалы. В первую часть реестра находок левого котлована за ноябрь, действительно, внесены только два меча. Вместе с ними фигурируют еще 13 единиц: железный наконечник стрелы, стремя, медный котелок («ведерко»), серебряный браслет, 4 фрагмента амфор, часть гранитного шара, фрагмент чугунной гранаты, части рогов (в т.ч. обработанных) и ребро оленя (Грінченко, 1928, № 28-42). Три остальных меча (3-5) занесены в реестр позже (Грінченко, 1928, № 74-76), и, к сожалению, документов, разъясняющих, каким именно образом В. А. Гринченко все-таки удалось их «отбить» у рабочих, нет.
Рис. 4. Котлован левого протока, 1928 г.
Отчет содержит только финальный рассказ про обнаружение мечей: «Для строительства плотины, в левом котловане, нужно было очистить дно Днепра, а на нём лежал толстый слой ила. Выбирая этот ил, под самым левым берегом, на глубине около 7-8 м от уровня воды, рабочие строительства наткнулись на фрагмент меча. [...] Глубже от этого фрагмента, где-то 1,5-2 м, найдены четыре меча, лежащие почти вместе. Можно думать, что все они были вместе, но впоследствии один вода снесла, а возможно, даже сломала» (Грінченко, 1929, с. 19; 1938, с. 22).
При сравнении с рукописными черновиками отчета (Научный архив ИА НАНУ Фонд В. А. Гринченко, № Г/8) бросается в глаза несоответствие глубин: в первом варианте черновика (1928 г.) обломанный меч найден на глубине «около трех метров (от верха воды)», а остальные мечи – «глубже около 1 метра»; во втором (1929 г.) – на глубине «прибл. 7-8 м» и «прибл. на 1-1,5 м»; в третьем – на глубине «прибл. 7-8 м» и «прибл. 1,5-2 м» соответственно. В кратком отчете Д. И. Яворницкого глубина находки мечей вообще доведена до 10 м (Яворницький, 1929, с. 7).
Взглянув на фото хаотического процесса перемещения земли при выборке котлована (рис. 4), становится ясным, почему В. А. Гринченко испытывал трудности с определением реальной глубины залегания мечей, устанавливая ее уже постфактум. Участок Днепра между Чёрным островом и левым берегом был относительно неглубоким: дно в левой (ближней к берегу) части котлована находилось на глубине 4-6 м, а в правой (ближней к острову) - 6-7 м. Указание В. А. Гринченко о находке мечей возле самого левого берега, скорее всего, приходится на участок глубиной в 4-5 м (рис. 2: урез реки плана на отметке +14 м). Это и объясняет различия в глубинах первого черновика отчета (3 м) и последующих (7-8 м) – в первом варианте В. А. Гринченко просто неверно интерпретировал собственные дневниковые записи, приняв глубину в 3 м от воды (т. е. дна) за уровень реки, исправив это в последующих вариантах. Менее понятно, почему разрыв в глубинах между сломанным мечом и другими 4 мечами к финальному варианту постепенно вырос от 1 м до 1,5-2 м; предпочтение здесь следует отдать первому черновику отчета.
В русскоязычных рукописях статей П. И. Смоличева (Смоличев, 1933, с. 37) и М. А. Миллера (Миллер, 1938, с. 74) воспроизведен идентичный абзац о мечах: «У Кичкасской переправы, при чистке дна сосунами, были извлечены 5 мечей т. н. скандинавского типа. Мечи находились в исключительных условиях, залегая в песке под огромною толщею воды». Кто бы ни был автор этих строк, пересказывая текст коллективного отчета за 1927-1931 гг. (Дніпрельстанівська археологічна експедищя..., с. 14), он добавил от себя вставку о «сосунах», по-видимому, считая, что в 1928 г. песок со дна вынимался так же, как в 1930 г. с уже забетонированных котлованов - земснарядами. Именно этот ошибочный вариант и был повторен В. И. Равдоникасом в публикации (Равдоникас, 1933, с. 598).
Процесс ручной и механизированной выборки песка и ила из осушенных котлованов в реальности позволял хорошо зафиксировать разницу в глубине залегания предметов, поэтому полученные В. А. Гринченко путем расспроса рабочих данные, как минимум, о двухуровневом залегании мечей должны восприниматься с доверием. А следовательно, находка, прочно вошедшая в научный оборот как единый комплекс, распадается не менее чем на два хронологически дистанцированных события, разделенных песчаным наносом мощностью минимум в 1 м. Тот факт, что мечи оказались у двух различных групп рабочих, также заслуживает внимания – похоже, мечи № 3 и 4 по В. А. Гринченко (или № 1, 4 по В. И. Равдоникасу) либо найдены чуть раньше, чем мечи № 1 и 2 (№ 3, 2 по В. И. Равдоникасу), либо были от них несколько обособлены, находясь на участке другой бригады. Поэтому, рассматривая находку в комплексе, рационально разделить ее на три группы по признаку времени обнаружения и поступления в коллекцию: группа А (№ 1, 2), группа B (№ 3, 4) и группа C (№ 5).