Насыпь железной дороги тянулась с северо-запада на юго-восток. Польский город Люблин, украинский городок Рава Русская, старинный Львов, Станислав, прочие города и станции. Не просто дорога, а важная артерия, по которой перебрасываются немецкие войска.
Перекроенная на европейский, зауженный стандарт колея пролегала как одна из оборонительных полос на пути сразу нескольких фронтов, пробивающих путь на запад: 1-го Белорусского, 1-го и 2-го Украинского.
Разведывательно-штурмовой отряд под командой майора Фомина двигался по проселку вдоль насыпи, выискивая переезд. Один, отмеченный на карте, был окружен бетонными надолбами, широким противотанковым рвом. Из-за насыпи ударили гаубицы-«стопятки», перекрывая фонтанами взрывов дорогу.
– Там и противотанковые пушки, минометы, – сообщил сержант-разведчик, которому санинструктор перевязывал пробитую осколком ладонь. – Второй мотоцикл издырявили и пулеметчика убили. Укрепились фрицы.
Фомин принял решение искать другой переезд. Радист передал в штаб сообщение, и машины двинулись дальше. Вскоре впереди застучали пулеметные очереди. Бронетранспортер и два мотоцикла наткнулись на дорожный пост.
Разведка действовала хладнокровно. Бронетранспортер «Скаут» приблизился на малом ходу. Из кабины махал лейтенант в немецкой плащ-накидке. И хотя постовые были настороже, крупнокалиберный пулемет «браунинг» расстрелял и поджег полугусеничный «Бюссинг». Вырвавшиеся вперед мотоциклисты смахнули из «дегтярева» постовых. Одного взяли в плен.
Тот рассказал, что переезд находится километрах в четырех впереди. На вопросы пленный отвечал, нервно подергивая головой. О своей судьбе догадывался. Хоть молчи, хоть расстилайся, русские в живых его не оставят. А если будет молчать, то и легкой смерти не жди, живьем изрежут.
По словам немца, крепкого парня с волнистыми светлыми прядями, переезд охраняет противотанковая пушка и отделение солдат. Там же дислоцируются ремонтники, но их может и не быть. Мотаются на дрезине, проверяют пути. Фомин пленному не верил. Тот отводил глаза от тяжелого взгляда русского майора.
– Чего героя из себя строишь? Возиться с тобой никто не будет.
Помолчав, подбросил нехитрую уловку:
– Там же еще танк имеется.
Лицо пленного (всего лет двадцать парню) дернулось чуть сильнее.
– Был танк, но его перебросили. Вас пока не ждут.
Сержант с перевязанной кистью, уловив недоверие в глазах Фомина, подошел к немцу сзади, сдавил пальцами горло.
– Брешешь, сучонок. Сейчас глотку в момент раздавлю.
Слов немец не понял. Смысл уловил и тоскливо произнес, старательно выговаривая русские слова:
– В живых вы меня не оставите.
– А если отпустим, – прищурился Фомин, который уже потерял на войне брата, и погибла под бомбежкой половина семьи. Жалости к немцам он не знал, как и покойный Николай Лагута. – Может, еще чего сообщишь?
– Нечего мне добавить. Простой солдат… отпустите, если можете.
– Простой, говоришь? Ничего не видел, ничего не знаешь. А кой тебя хрен в Россию потащил?
– Приказ…
Фомин не верил солдату, а немец не верил Фомину. Сержант, угадав взгляд своего командира, подтолкнул пленного.
– Пошли, фриц.
На ходу, не размахиваясь, точно всадил трофейный нож и поддержал оседающее тело. Вытирая лезвие о рукав немецкого кителя, бормотал:
– Приказ тебе, сволочь, дали. Наши деревни жечь и баб насиловать…
А Григорий Фомин отрывисто инструктировал командиров:
– Врет немец. Знает, что через насыпь войска быстро не перевалят. Переезды наверняка укреплены. Вперед пойдут мотоциклы, их треском никого не удивишь. Танки и самоходки шумят, гусеницами лязгают, за километр слышно. Всем быть наготове.
Двинулись дальше. Навстречу попалась повозка. Хотели остановить, но ездовой, с карабином через плечо, свернул на обочину и резво погнал прочь, нахлестывая рослого артиллерийского коня. Стрелять не стали. И так на посту пошумели достаточно.
За месяцы и годы войны любой повоевавший солдат начинает инстинктивно чувствовать приближающуюся опасность. В этом нет ничего необычного. Просто что-то меняется в окружающем мире, исчезают или появляются какие-то звуки, меняются голоса птиц.
Пулеметчик в бронетранспортере Фомина настороженно оглядывал насыпь, степь, обочины дороги. Крупнокалиберный «браунинг» с массивным стволом послушно следовал за его взглядом, готовый открыть огонь. И второй пулемет позади, мельче калибром, тоже был изготовлен к стрельбе. Фомин, стоя во весь рост, время от времени подносил к глазам бинокль. Самоходчик Никита Кузнецов, определенный в офицеры по особым поручениям, держал наготове трофейный автомат МП-40.
Дорога оставалась пустынной, поездов видно не было.
– Тихо как, – невольно прошептал девятнадцатилетний командир десантной роты Толя Архипов, сидевший на броне самоходки.
– Самое поганое дело, когда тишина, – отозвался сержант-десантник.
Орудийный выстрел ударил сзади. Залпом ахнули еще три пушки, а чей-то голос кричал:
– Со спины, гад, подкрадывается!
Лейтенант Никита Кузнецов крутил головой, пока не видя цели, а стрельба в хвосте колонны уже шла вовсю.
Его и правда было трудно разглядеть. Приземистый, словно припавший к рельсам, покрытый неяркой камуфляжной раскраской, бронепоезд неторопливо догонял колонну. Приглушенный звук дизеля был почти не слышен.
Майор, командир бронепоезда, воевавший еще в Первую мировую, излишне не рисковал. Он разглядел танки (в том числе новые Т-34-85), тяжелые штурмовые орудия, и в поединок с передовым русским отрядом вступал с неохотой. Но у него был приказ нанести удар и остановить бронетанковую колонну, которая могла перекрыть железную дорогу. Бронепоезд имел на вооружении четыре скорострельных 88-миллиметровых зенитных орудия, 20-миллиметровые автоматы и несколько крупнокалиберных пулеметов.
Огонь был открыт на повороте, когда по колонне могла ударить вся артиллерия бронепоезда. Расстояние до цели составляло километр с небольшим.
Первой жертвой стала замыкающая «тридцатьчетверка». Бронебойный снаряд, способный пробить на таком расстоянии плиту толщиной шестнадцать сантиметров, ударил точно. Десять килограммов твердосплавной стали, летевшей со скоростью девятьсот метров в секунду, разнесли одно из колес Т-34 и пробили нижнюю часть корпуса.
Снаряд прошел под ногами механика-водителя, не задев его, но сержанту показалось, что ноги перешибло бревном. Возможно, на несколько секунд он потерял сознание. Снова открыв глаза и не чувствуя ног, механик продолжал давить на педали, уводя машину с линии огня.
Десант уже спрыгнул. Командир танка разворачивал башню, когда вторая болванка ударила сверху вниз в кормовую часть, мгновенно воспламенив двигатель.
– Покинуть машину! – кричал лейтенант, успев выпустить снаряд.
Башнер и командир танка, выскочив наружу, тянули за руки механика-водителя с бессильно волочившимися ногами. Следом лихорадочно выбирался к люку стрелок-радист, которого преследовало гудевшее, как в топке, пламя.
Огненный язык хлестнул парня, насквозь прожигая одежду и кожу. От нестерпимой боли вырвался такой пронзительный крик, что механика выдернули одним рывком. Попытались схватить стрелка-радиста. Мелькнула ладонь с растопыренными пальцами, крик угас, а из квадратного люка выкатился клубок пламени.
Если экипажу этого танка в значительной мере повезло (спаслись три человека), то новый Т-34-85, который так берег капитан Болотов, вспыхнул от попадания в борт, не успев сделать ни одного выстрела из своей сильной 85-миллиметровой пушки. Боекомплект, семь десятков снарядов, взорвался через считаные секунды, не дав возможности никому из пяти танкистов выскочить наружу.
Если бы немец-майор рискнул подогнать свой хорошо вооруженный бронепоезд поближе, он бы добился куда большего успеха. Но расстояние в тысяча двести метров до ближнего танка оказалось далековатым для точной стрельбы.
Танки и самоходки, лавируя, открыли ответный огонь. Фугасные снаряды взрывались на насыпи, пролетали в опасной близости от бронепоезда.
– Ах ты, черепаха хренова! – орал комбат Болотов, не в силах видеть, как гибнут люди и танки.
Пересев за прицел, он вторым выстрелом угодил в наблюдательную площадку. Офицера-корректировщика вмяло, ломая кости, в железную стенку. Взрывная волна и осколки хлестнули по расчету спаренной пулеметной установки. Крупнокалиберный ствол вышибло из креплений, убило осколками унтер-офицера. Двое других пулеметчиков лежали, закрыв головы руками.
Чистяков уже развернул свою машину и, наводя орудие на цель, вызывал Авдеева:
– Степан, прижимайся ближе к насыпи! Ты меня слышишь?
Болванка, пролетевшая рядом, толкнула самоходку Чистякова волной сжатого, как резина, воздуха. Раскаленный снаряд выбил крошево щебня из покрытия дороги и закувыркался, оставляя в траве обугленный след.
Фугас, выпущенный Хлебниковым, тоже прошел мимо. Колесник заложил резкий вираж, и сержант не успел толком прицелиться. Суета первых минут уступала место быстрым, но осмысленным действиям командиров машин.
Танковый снаряд врезался в основание железнодорожной колеи, раскидав куски расщепленных шпал. Шестидюймовый фугас из орудия Авдеева поднял фонтан щебня на обочине, проломил крупным осколком стенку броневагона и сбросил со своих мест двоих артиллеристов.
«Тридцатьчетверки» стреляли азартно. Трехдюймовый калибр их орудий не мог на большом расстоянии нанести бронепоезду существенные повреждения, однако некоторые снаряды били в уязвимые места. Фугас угодил в тендер. Из пробоины выплескивалось дизельное топливо, следующее попадание могло вызвать пожар.
Тем временем снаряд 88-миллиметровки пробил броню одной из самоходок батареи Глущенко. Машина остановилась, были контужены наводчик и заряжающий, остальные тушили огонь. Командир бронепоезда не хотел упускать такую добычу и приказал добить тяжелую самоходную установку. Болванка врезалась в щебень дороги и, отрикошетив, огненным шаром ударила механика, оторвав обе ноги.
Умирающий сержант пережил свою машину на считаные минуты. Очередной снаряд, скорее всего кумулятивный, прожег боковую броню. Самоходка вспыхнула почти сразу. Сдетонировал боезапас, разорвав прочную броню. В пламени горевшей солярки исчез весь экипаж.
– Ну, сволочь, держись! – орал наводчик Хлебников.
Но у «черепахи» были опасные зубы. С бронеплощадки вели огонь все орудия и пулеметы. Густой веер трассирующих крупнокалиберных пуль хлестнул по десантникам, лежавшим практически на открытом месте. Одна из пуль угодила в голову бойцу, пробив ее насквозь вместе с каской. Удар бронебойной пули весом шестьдесят граммов сорвал каску, которая, бряцая, покатилась по щебню.
Бойцы, находившиеся рядом, видели выходное отверстие размером с пятак и затылок товарища, облепленный бурой массой. Двое-трое десантников, из молодого пополнения, вскочили, заметались.
– Всем лежать! – кричал, размахивая пистолетом, такой же молодой, как его подчиненные, младший лейтенант Архипов.
Трассирующие пули при солнечном свете были не видны, но младший лейтенант угадал очередь, летящую в него. Сделал движение, чтобы нырнуть в кювет, но удар в грудь, под правую ключицу, опрокинул его на спину.
– Ротного убили!
– Ранили, – расстегнув гимнастерку, сказал сержант. – Давай еще один пакет, грудь насквозь просадило.
– Санинструктора надо.
Стащив гимнастерку, перевязали рану. Архипов открыл глаза, хотел что-то сказать, но изо рта текла кровь.
– Санинструктор не поможет. Эвакуировать срочно в санбат.
Самоходка Авдеева вырвалась вперед и выстрелила с короткой остановки. Снаряд угодил в ремонтную площадку, прицепленную в голове бронепоезда. Там находились запасные шпалы, обрезки рельсов, инструмент, кран-стрела. Все это разнесло, раскидало по обочинам железнодорожного полотна, вместе с обломками высокой задней стенки, отчасти защищавшей передний броневагон.
– Уходим, – дал команду немецкий майор.
Он воевал с тридцать девятого года, был дважды тяжело ранен и не хотел больше рисковать. Русские пришли в себя от неожиданного удара, их ответный огонь делался все точнее, и дальнейшее промедление могло обойтись дорого.
Майор выполнил приказ обстрелять прорвавшуюся вражескую колонну и подбил три машины. У него имелась веская причина начать отход – пробило тендер, снаряды могли вывести из строя дизель. Остановить русских он все равно не сможет. Броня вагонов уступает танковой. Даже его командный пункт имеет лишь узкий броневой пояс, толщиной четыре сантиметра.
Хватит геройствовать, надо отступать. Наблюдатель насчитал четыре тяжелых самоходных орудия. Шестидюймовые снаряды русских «зверобоев» слишком опасны.
Командир бронепоезда в душе лицемерил. Четыре 88-миллиметровые зенитки с их точностью стрельбы могли бы потягаться с русскими самоходными установками. Уничтожить одну или две, а может, и все четыре.
Зенитки легко пробивали семь сантиметров брони «зверобоев», но не так просто было попасть в маневрирующие машины. А их экипажи дрались смело и не собирались уступать. Григорий Фомин дал команду на отход. Он не мог позволить себе терять и дальше танки и самоходные установки, необходимые для продолжения рейда.
Александр Чистяков, как и все, услышав команду, ответил: «Есть!», но в казеннике орудия уже находился снаряд, и отступать он не торопился.
– Уходим, комбат? – нетерпеливо спросил механик Колесник.
Стонал и вздыхал Вася Манихин. Стальная «черепаха» набирала ход, усилив огонь, чтобы избежать преследования.
– Уйдем, когда надо будет. Пусти, Федор.
Прежний Саня Чистяков, шустрый командир машины в батарее Пантелеева, крутил ручку наводки. Когда ахнул выстрел, экипаж невольно вздрогнул. Рядом, за компанию со старшим лейтенантом, выстрелил Степан Авдеев. Снаряды, выпущенные опытными артиллеристами, нашли свою цель.
Чистяков угодил в бронеплощадку, где суетился, вел огонь расчет длинноствольной 88-миллиметровки. Стальной барбет не спас орудие. Фугас прошил его и взорвался в основании пятитонной зенитки, напичканной лучшей оптикой и приборами точного наведения.
Орудие сорвало с креплений и опрокинуло. Его командир и наводчик исчезли в облаке взрыва (пламя полыхнуло лишь на доли секунды). Остальной расчет смяло, изломало мощной взрывной волной. Изогнулся и лопнул барбет. Через секунды сдетонировали несколько остроносых массивных снарядов к зенитке, доламывая и сжигая все, что находилось на площадке.
Удар встряхнул бронепоезд, оглушил машиниста, который прибавил скорость, уже не заботясь, долго ли выдержат цилиндры. Главное – уйти от русских «дозеноффнеров».
Скорость помогла бронепоезду избежать попадания тяжелого снаряда самоходки Степана Авдеева. Фугас взорвался на полотне, выбив глубокую воронку, из которой торчали обломки шпал и скрученный разорванный рельс.
– Путь закрыт, – пробормотал лейтенант Авдеев.
Хотя люки были распахнуты, его тошнило. Усилилась боль, которая донимала Степана после ранения. Он высунулся по грудь и жадно вдыхал легкий ветерок. Мелькнуло в голове, что надо все же сходить к хирургу, который направлял его в госпиталь. Сплюнув на ладонь, посмотрел на зеленое пятно слюны и вытер ладонь о замасленный комбинезон.
– Что с тобой, Степан? – спросил наводчик Николай Лагута. – Газами траванулся?
– Наверное. Пройдет…
Спешно отступивший немецкий бронепоезд позволил подобрать часть погибших. Несколько тел остались в горевших машинах. Их останки можно будет извлечь лишь через несколько часов, когда остынет раскаленный металл.
Переезд в трех километрах от места боя (куда пытался не пропустить их бронепоезд) взяли с маху, со злым упорством. Люди еще не отошли от ожесточенной схватки с бронепоездом, подгоняло желание отомстить за погибших и сгоревших в машинах товарищей.
Дот с 75-миллиметровой пушкой разнес двумя тяжелыми фугасными снарядами капитан Глущенко. Вторую пушку, спрятанную в капонире, расстреляли танкисты. Они же раздавили траншею, где занимал оборону пехотный взвод.
И снова не обошлось без потерь. Погибли несколько десантников. Бронебойный снаряд пробил ствол пушки Т-34 у основания. Сильный удар заклинил башню. Экипаж отделался контузиями.
Еще один снаряд ударил по броне самоходки Чистякова и ушел рикошетом, оставив вмятину. Здесь обошлось без последствий. Лишь долго не проходил звон в ушах у заряжающего Васи Манихина. Осмотрев вмятину, Манихин сначала похвалил толстую броню, затем пожаловался Колеснику:
– Нарвемся мы когда-нибудь…
Механик, который был сыт по горло долгой войной, ничего не ответил, только сопел.
Копали могилы, подсчитывали потери, имеющиеся боеприпасы. В строю остались четыре самоходки и восемь танков. Пока целы были оба американских бронетранспортера, «студебеккер», с которого сгрузили и распределили по машинам снаряды. Уцелели, хоть и получили несколько пулевых пробоин, два мотоцикла разведки.
Наскоро перекусили. Фомин связался со штабом, доложил обстановку. Получил команду оставить на переезде две самоходки и два танка, а остальными силами продвигаться вперед. Приказ был категоричен:
– Переезд держать до подхода наших частей. Иначе уткнемся мордой в насыпь, и будут нас гвоздить навесным огнем.
– Тут бронепоезд. Мы его маленько подковали, но, может, вышлите авиацию. С воздуха легче уничтожить.
– Ты свою задачу выполняй. Не хватает авиации.
В кузове «студебеккера» разместили одиннадцать раненых и контуженных бойцов. Младший лейтенант Архипов позвал Чистякова. Саня пожал руку бледному от потери крови парню.
– Я ведь доживу до санбата?
– Доживешь. Кровь остановили, только духом не падай.
– Так и не успел я повоевать, – тоскливо проговорил Толя Архипов. – И ротой всего пару дней командовал.
– Быстрее, – торопил санитаров водитель. – Налетят самолеты, у меня брони нет.
«Студебеккер» двинулся по прямой дороге в сторону наступающих частей. Спустя полчаса поредевшую колонну повел на запад майор Фомин.
Старшим на переезде оставили Чистякова с его двумя самоходками и взводом десантников из семнадцати человек. Насчет танков Фомин поскупился. Передал одну исправную «тридцатьчетверку», а вторая, с пробитой пушкой и заклиненной башней, могла вести огонь лишь из пулеметов.
– Александр, приказ ты знаешь, – прощаясь, хлопнул по плечу Чистякова начальник разведки. – Переезд держи зубами и всем, что имеешь. Место для обороны неплохое. Если оставим фрицам, они здесь укрепятся. Людей сотни положим, пока снова отобьем. Ясно?
– Ясно, Григорий Иванович.
Спешно рыли капониры для всех четырех машин и могилу для погибших бойцов. Предстояло ждать подхода главных сил.
– А далеко наши отсюда? – спросил Чистякова командир десантного взвода.
Саня, отложив лопату, глянул на него. Взводный был удивительно похож на Толю Архипова, такого же «шестимесячного» младшего лейтенанта с пухлыми юношескими губами. Архипова, единственного сына в семье из Астрахани, увозил сейчас к своим «студебеккер». И неизвестно, довезет ли живым с простреленной грудью.
– Тебя зовут-то как?
– Олег. То есть младший лейтенант Пухов Олег, – вытянулся и козырнул взводный.
– С Архиповым не вместе учились?
– Нет. Он в Саратовском, а я в Камышинском. В одной роте служили. От роты сорок человек осталось. Первый взвод вперед пошел, а меня здесь оставили.
– Не знаю, где наши, – отвечая на вопрос младшего лейтенанта, свернул цигарку Чистяков. – Близкой стрельбы пока не слышно. Неизвестно, сколько времени им понадобится. Раньше завтрашнего дня вряд ли подойдут. Сейчас нам окапываться как следует надо. Траншеи готовые достались, углубляйте, приводите в порядок.
– Так точно.
– Оружие какое во взводе?
– Пулемет всего один, «дегтярев» ручной. Миномет нам оставили, мин к нему сотни две. Кроме наших автоматов, трофейные имеются. Ну а винтовок даже в избытке, гранат тоже. Отобьемся, если что.
– Крепкая у нас оборона, – усмехнулся Степан Авдеев. – С такими ребятами не пропадешь.
Не понимая, шутит или нет лейтенант-самоходчик, взводный Пухов на всякий случай тоже улыбнулся.
– Иди, Олег, занимайся взводом. А мы тут поговорим, посоветуемся.
Подошли оба командира танков, обсудили, как действовать в случае вражеской атаки. Когда подойдут основные силы, не загадывали. Отзвуки орудийной стрельбы доносились издалека. Слева, на подступах к городку Рава-Русская, и справа, где-то на границе с Польшей. Там шли встречные бои с немецкими частями из группы армий «Северная Украина».
– Километров тридцать от нас, – прислушивался один из танкистов. – К ночи могут здесь быть.
– Иной раз тридцать километров одолеть, дней пять надо, – возражали ему.
– Ты скажешь, пять дней! Целая лавина на прорыв идет.
Чистяков поморщился, он не любил громких фраз. Прекратив спор, стал перечислять, что следует предпринять. В первую очередь выставить посты боевого охранения на железнодорожной насыпи и на дороге. Удар можно было ожидать с любой стороны. Поезда не ходили. Видимо, путь уже был перерезан нашими войсками. Но с левого фланга мог появиться бронепоезд.
– Насчет танков у немцев на этом участке, судя по всему, негусто, – сказал Чистяков. – Иначе бы уже пустили в ход. А вот бронепоезд появиться может.
– Не раньше, чем утром, – заметил Авдеев. – Пока дырки не заштопают, вряд ли эта черепаха появится.
– Степан, пройди на своей машине вдоль полотна, только с дороги не съезжай. Вложи пару фугасов под рельсы, чтобы путь перекрыть.
– Сейчас сделаем, – поднялся Авдеев.
– И осторожно разворачивайся, чую, что подходы заминированы. Это ко всем относится. За пределами переезда не шататься. Постам передвигаться по шпалам или по дороге.
Вскоре раздались два выстрела и следом взрывы. Авдеев вернулся и доложил, что вывернул снарядами рельс и раскидал шпалы.
– Воронка метров пять.
– Снарядов много у тебя осталось.
– Тридцать две штуки.
– Ну, и у меня примерно столько же. Сильно не размахнешься.
Танкисты жили богаче. На «тридцатьчетверку» с исправным орудием загрузили боезапас с поврежденной машины. Всего около сотни осколочно-фугасных и бронебойных снарядов.
– На вас вся надежда, – оглядев «тридцатьчетверку», усмехнулся Авдеев. – Любую атаку отобьете.
– А что, пусть только сунутся, – улыбался во весь рот рыжеволосый младший лейтенант, командир машины. И, не удержавшись, похвалился: – Это мы в тендер снаряд вложили. Жаль, что не подожгли.
– Подожжешь еще. Рыжие, они бедовые. Хоть в бою, хоть насчет девок.
Рыжий командир заулыбался еще шире. Было ему лет восемнадцать. Повоевать он немного успел, а насчет девок, вряд ли. Мальчишкой в училище поступил.