СОЧИНЕНИЯ ПО ЗАРУБЕЖНОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

СТЕНДАЛЬ

"Смотрюсь в роман, как в зеркало, и вижу в нем судьбу твою и думаю о ней"

(По роману Стендаля "Красное и черное")

Ах, какая судьба разнотонная! То ли красная? То ли черная? Он в судьбе своей не раскается, Он в ней даже не сможет покаяться/ Он сумеет успеть немного: Оборвется жизни дорога Красным заревом на гильотине.... Боже! Дай хоть любви отныне!

Морозное зимнее утро. Белый снег. Ах, если б он не растаял к Новому году! Ведь на Новый год всегда ждешь чуда, пусть самого маленького! Снег под Новый год у нас -это тоже чудо! Но я понимаю, что Новый год наступит, даже если снега не будет, поэтому устремляюсь на рынок за новогодними покупками. И скорее по привычке, чем из любопытства, я останавливаюсь у книжных рядов. И чего здесь только нет! На разный вкус, на разный цвет: от соблазняющей всех и вся Анжелики до бандитско-крими-нальных откровений убийц и воров! К своему несчастью, я привлекаю внимание продавца, и он с цепкостью пираньи начинает меня "поедать":

- Что вы хотите? О сексе? О политике? О вампирах? Кол­
дунах и убийствах? Или о любви?

Я с ухмылкой повторяю последнее:

- Или о любви...,

Тогда продавец с ловкостью официанта и затейливостью коробейника представляет свой товар: Марианны, Катерины,

Анжелики, Жозефины, просто Марии - все то бесконечно любвеобильное множество современных книг, так яростно нас атакующих сегодня. И вдруг я замечаю среди этих ярмарочно-лубочных обложек книгу, что, по моим представ­лениям, не вписывается в этот ряд. Продавец с меткостью стрелка прослеживает направление моего взгляда и выби­рает именно эту книгу.

— Правильный выбор! Очень правильный, - одобряюще
говорит он. — Советую прочитать: захватывающий роман о
любви, о страсти, об измене, о романтической гибели возлюб­
ленного и его возлюбленной.

Я с еще большим изумлением смотрю на продавца.

— Не верите? — продолжал он. — Да прочтите назва­ние: "Красное и черное"! Жгуче, правда? Это же любовь и ненависть...

— А как с революцией, Бурбонами, Наполеоном? - пе­ребиваю я.

— Так вас интересует история? — с плохо скрытым разо­чарованием говорит продавец. — Я историческими книгами не торгую!

Опешив от таких "открытий" (оказывается, "Красное и черное" Стендаля - книга не историческая?!), я уже с "высоты" своих филологических познаний с едкой иронией заявляю:

— К вашему сведению, почтеннейший, если вы соизволите
открыть книгу Стендаля "Красное и черное" и прочесть хотя
бы одну строку после названия, то вы обнаружите запись,
которая гласит, что "Красное и черное" есть не что иное, как
историческая хроника XIX века. — И с чувством моральной
победы я удалилась.

Ах, господин Анри Мари Бейль, бывший офицер наполео­новской армии, взявший себе псевдонимом название одного маленького провинциального городка в Германии — Стен­даль, могли ли вы предположить, что ваш роман будут счи­тать "романом о романтической любви"?

"Правда, горькая правда", - вот каков эпиграф к роману "Красное и черное". Однако правда историка и правда худож­ника — это разная правда одной жизни. Историк пишет ис­торию, а художник слова — роман... А роман, по утверждению

самого Стендаля, — это зеркало, с которым писатель идет по большой дороге жизни. И не его вина, рассуждает дальше Стендаль, если это зеркало отражает то чистую голубизну высокого неба, а то вдруг — грязную, разбитую, ухабистую дорогу, по которой идет человек.

Ведущий писатель Франции XIX века, одним из первых поднявший литературный стяг критического реализма, Стен­даль ставил целью для художника слова реальное отображе­ние жизни во всей ее полноте и противоречивости. Поэтому неслучаен в романе "Красное и черное" такой емкий и обоб­щающий подзаголовок: "Историческая хроника XIX века". А история Франции XIX века, как и практически всей Европы XIX века — это история революций, Наполеона, Реставрации и опять революции. Таким образом, цвет революций, свободы, идей равенства и братства, цвет крови человеческой, которой часто бывают оплачены эти идеи, один — красный! А цвет реакции и подавления, реставрации и угнетения другой — черный! Вот и все объяснение символического названия рома­на-хроники XIX века: "Красное и черное" — это два цвета целой эпохи, отраженной, как в зеркале, в одной стране — Франции XIX века.

Но Стендаль — не просто писатель-реалист, а талантли­вый писатель. А всякий талантливый художник слова (как, впрочем, и любой другой художник) отличается от талантли­вого историка тем, что художественное произведение, напи­санное в определенном историческом контексте, со временем перестает быть достоянием только человеческой памяти> а поднимается в надвременное пространство и занимает свое место в душах и сердцах каждого нового поколения. Такова участь и романа "Красное и черное".

Сам А. М. Бейль предполагал, что его "Красное и чер­ное" приобретет большую популярность не во Франции, а в России. Почему так решил писатель, трудно сказать. Может быть, потому, что его душу всколыхнула эта необъятная, заснеженная, таинственная страна? Ведь Стендаль сумел рассмотреть в задымленной горящей Москве, занятой Напо­леоном, неповторимую красоту величественных златоглавых храмов. А может быть, писатель просто интуитивно преду­гадал в этой северной стране тот огромный революционный

455 ■

потенциал, который взорвется в XX веке? Или его чутье художника помогло увидеть что-то глубинное, неординарное в людях той страны, - способность к любви (любви к земле? Родине? Богу?). Кто знает? Но предположения Стен­даля об известности "Красного и черного" в России оказа­лись верными.

Вернемся к нашему книгопродавцу, который на базарной площади под Новый год предлагает людям глоток любви. Любви необыкновенной, страстной, жгучей... Мы, живущие в XXI веке, знаем, что "любовь бывает долгая, но жизнь еще длинней". А вот у Жюльеяа Сореля судьба оказалась короче его любви... А была ли вообще судьба у Жюльена Сореля? Может, это было только начало? Яркое, как вспышка, и такое же короткое — почти мгновение.

Роман — это зеркало жизни, в которое смотрит не только писатель, но и читатель.. И каждый из нас видит в таком зеркале что-то свое. Давайте пристально вглядимся в зерка­ло под названием "Красное и черное".

И вот уже перед нами образ юноши с нежным, почти девичьим лицом. Таким нежным и прекрасным, что госпо­жа де Реналь подумала: не девушка ли это робко стоит у порога дома, и из ее красивых глаз льются слезы... Но нет! Это была не девушка, к неописуемому восторгу госпожи де Реналь, это был учитель ее детей! Могла ли предположить тогда молодая женщина, что этот юноша, почти ребенок, станет для нее всем: любовью, жизнью и даже смертью? Нет! Лишь сердце, ее чуткое сердце, тревожно забилось в груди, будто птица в клетке. Еще меньше думал об этом сам Жюльен. Входя в дом господина де Реналя, Жюльен Со-рель, сын бедняка-плотника, нес с собой шкатулку. В ней было спрятано самое большое богатство Сореля и самая большая его тайна, самое большое разочарование (как по­здно он родился!) и самая прекрасная мечта юноши; там было то, что питало его гордую душу, что разжигало в нем тщеславные помыслы и себялюбивые надежды... Там был портрет.Наполеона! Да1 Сорель пришел в дом господина де Реналя не для того, чтоб скромно занять место у самого края "светского стола", а для того, чтобы доказать, что он, Сорель, имеет право быть в высшем свете не по рождению,

а по уму, по таланту, по своей одаренности. Он сумеет это, как когда-то сумел Наполеон!

С самых первых дней Жюльен в доме господина де Реналя заставляет восхищаться собой, прислушиваться к себе, счи­таться со своим мнением. В черном длинном платье, строй­ный и гибкий, Сорель чем-то напоминает молодого священ­ника с такими очаровательными глазами, что не в одном девичьем сердце смогут они разжечь пламя любви.

Ах, госпожа де Реналь! Не надо бы вам так пристально смотреть в глаза молодого учителя своих детей. Нет там еще любви к вам. Там, в этих неповторимых глазах, пока лишь отражение вашей красоты и жгучий огонь самолюби­вого юноши! Он сумеет доказать себе что-то очень важное, когда удержит вашу руку в своей, когда дерзко придет ночью к вам в спальную комнату! А вот вы не сумеете его оттолкнуть...

Да виновата ли молодая женщина, что душа, задыхавшая­ся в серой бездуховности Верьера, потянулась к Жюльену с такой жаждой любви, как может только человек потянуться к спасительному рассвету после черной долгой ночи?!

А Жюльен продолжал "завоевывать" этот светский мир. Да, никогда уже не стать ему солдатом наполеоновской ар­мии, не ощутить уже кроваво-красного вкуса воинской сла­вы. Поздно, очень поздно он родился!. А как к лицу ему воинский мундир! Как красиво он держится в седле! (Это он-то! Сын плотника!) Ну что ж, сутана священника Жюльену тоже хороша, и это тоже путь к власти.

Не знал Сорель, что семинарию в Безансоне завоевать бу­дет немного сложнее, чем сердце госпожи де Реналь. Юноша сначала никак не мог понять, почему вызывает он к себе та­кую черную ненависть? Своим прилежанием? Знаниями? Умом? "Глупец! — догадается Жюльен после. — Что я хотел дока­зать?! Что я умнее их?! Идиот, здесь не нужны знания!" И как ни старался Жюльен Сорель, но так и не сумел отучить себя мыслить, так и не смог стать похожим на своих серых, тупых, безликих и бездумных однокурсников, грубых и бездуховных сельских парней.

Однако "черная полоса" Безансона как-то сама собой обрывается в судьбе молодого будущего священника. Впе-

реди червленым золотом засверкал особняк маркиза де Ла-Моля. Вот он, Аустерлиц для Жюльена! А Матильда уж очень красива, но так же и очень холодна! Холодна, как глыба льда! Однако внутри этой "глыбы льда" спрятана страстная романтическая душа, втайне тоскующая (как и Жюльен), что слишком поздно она родилась (ей бы родить­ся раньше, где рыцари и турниры...)- Да, Матильда — это не госпожа де Реналь, нежная и мягкая. Но и Жюльен уже не тот робкий юноша. Здесь рассчитан каждый шаг, каждое слово, каждый взгляд и каждый поступок. Право же, трудно сомневаться в победе Жюльена. Браво, Сорель! Блестящая победа! Матильда влюблена: "И эта глыба льда у ног без­родного"! Наконец-то судьба Жюльена стала алого, почти золотого цвета. Он достиг, чего хотел: он доказал этой чванливой светской посредственной элите, что он сумел, добился, победил!

Вот тут бы и закончить Стендалю свой роман! Жюльен Сорель благополучно бы доживал (вне романа уже) до спо­койной старости в славе и богатстве. А что ж роман? А роман так же благополучно осел бы где-нибудь на архивных пол­ках, будучи востребованным, возможно, только какими-нибудь кабинетными книжниками.

Но Стендаль не для того создавал образ Жюльена Со-реля, вложив в него столько своей души и сердца, чтобы этот герой "благополучно" пылился в исторических хрони­ках XIX века.

Нет! Герой должен вызывать у читателя то состояние, которое находится в надвременном пространстве, — состо­яние катарсиса — очищения души через страдание. Поэто­му самого благородного, умного и тщеславного, гордого и страстного, самого лучшего героя Стендаль отправляет на гильотину!

Это роковое письмо госпожи де Реналь! А дальше все
идет, как в покадровой ускоренной съемке: дорога в Верь-
ер... церковь... она молится... он стреляет. И все! Беспамят­
ство... Жюльен в тюрьме. Сколько времени он здесь? И
сколько ему еще быть? Да сколько б ни быть, впереди —
только гильотина! \.

Не будь всего этого в романе, разве мог бы Жюльен Сорель

"просочиться" в XXI век? Вот послушайте, поет Дмитрий Ма­ликов шлягерную современную песню "После бала":

Эти двое в темно-красном Взялись за руки напрасно: Чуть подуло — все прошло? И все пропало?

Ведь это слова о Жюльене и Матильде! А может, это о Жюльене и госпоже де Реналь? Загадка.

Зато следующие слова в этой песне — как отгадка ко всему образу Жюльена:

Ну, а тот, совсем зеленый, лунным светом опаленный, Не поймет: куда несет? Куда попал он? ■ Лишь у самой двери рая Он поймет, что умирает. Как же можно? После бала?.. После бала...

К одной из последних глав романа Стендаль взял эпи­графом слова: "Господи, даруй мне посредственность!" Вне­запно выброшенный с бала жизни, оказавшись в тюремном замке, Жюльен так хотел ничего не понимать и ни о чем не мыслить. А просто, как делают многие, просто раскаяться в своей гордыне, смирить свои тщеславные помыслы. Но Сорель остается Жюльеном Сорелем до конца: "Не увидят они (кто они? этот светский лживый мир?) моих слез!" — говорит он Фуке.

Ощущая дыхание самой смерти, Жюльен, измученный и больной, задыхаясь в мрачном, черном каземате, обращается со всей страстью своей израненной души: "Боже, великий Боже! Я знаю, что достоин твоего наказания! Но я прошу только об одном: дай мне ту, которую я люблю!"

Бог не позволил Сорелю родиться во времена Наполеона, Бог не дал Жюльену стать священником, Господь даже ото­брал у него жизнь, у него, молодого и "зеленого, лунным све-

том опаленного". Но... роман заканчивается так: "Госпожа де Реналь... не пыталась покончить с собой... Но через три дня после казни Жюльена она просто тихо умерла, обнимая своих детей".

Что ж, уважаемый книгопродавец, который на рыночной площади на пороге нового века торгует "романом о любви" Стендаля "Красное и черное", наверное, в нашем споре будет ничья. Я думаю, что "Красное и черное" - это не только историческая хроника XIX века. Что это красное — точно! Что черное - тоже точно! Скорее, это "жгуче", скорее, это "о любви и ненависти". А может, только о любви, которая ока­залась сильнее гильотины!