Главное произведение Дороша — «Деревенский дневник», который он писал с 1956 по 1972. На протяжении двадцати лет Дорош ежегодно ездил в район Ростова Великого, тщательно наблюдая и запечатлевая в своих очерках перемены в людях и в самом течении жизни.
Несколько статей в «Новом мире» вызвали недовольство отдела пропаганды ЦК КПСС № 12 – эти статьи называют сождержащими «неправильные», «вредные тенденции». Среди таких работ – работа Владимира Померанцева «Об искренности в литературе». Который обвиняет литературу сталинского периода в фальшивости.
Федор Абрамов, «Люди колхозной деревни». В 1958 году Твардовского сняли с поста главного редактора.
Хрущев начал впускать заключенных.
В конце 50-60-х ггов появляется много изданий. Журналы «Иностранная литература», «Юность», журналы о моде – «Работница», «Крестьянка», Р/с «Юность». Журнал «Нева». Профессиональные журналы. «Вопросы философии», например.
1963 год – Хрущев обзывает Эрнеста Неизвестного пидараасом.
После этого – арест Иосифа Бродского и суд над ним – «за тунеядство».
Арест Романа Гросмана, создавшего «Жизнь и судьба» в 1962. Запрещен. В 1980-м году роман опубликован в Швейцарии.
Альманах «Литературная Москва».
1. Повесть Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда», её роль в литературном процессе.
В военной прозе неслучайно сильны исповедальные начала. Вспомним произведения Ю. Бондарева, Г. Бакланова, В. Быкова, В. Гроссмана, В. Кондратьева. Речь идет не только об организации повествования, скажем, от первого или от третьего лица. Военная повесть несет в себе правду чувств, мыслей и нравственного состояния народа в период жесточайшей схватки двух тоталитарных режимов. Повесть В. Некрасова «В окопах Сталинграда», опираясь на гуманистические традиции русской и зарубежной классики (Л. Толстой, В. Гаршин, М. Шолохов, Э. М. Ремарк, Э. Хемингуэй и другие), явилась одним из источников, пусть и не документальным, позволяющим объективно осмыслить войну.
В. П. Некрасов начал свою литературную деятельность повестью «В окопах Сталинграда», которая стала, пожалуй, самым значительным вкладом писателя в русскую литературу. Она появилась в 1946 году в журнале «Знамя». Первые годы после окончания Великой Отечественной войны были чрезвычайно сложными. Патриотический подъем, который испытала нация после победы, уже стал понемногу подавляться сталинской идеологией. Писать и говорить о войне разрешалось далеко не все. Необычайно правдивая книга Некрасова воспринималась на этом фоне как дерзкий вызов. Именно после публикации «В окопах Сталинграда» появилось противопоставление «генеральской» правде правды той, которая и была единственной подлинной правдой о войне.
Повесть написана от первого лица, от имени 28-летнего лейтенанта — инженера Юрия Кереженцева, во многом автобиографического героя. Перед нами как бы дневниковые свидетельства участника боев, написанные по горячим следам войны. В. Некрасов однажды признался, что самой большой похвалой для него было, когда повесть его называли «записками офицера»: «Значит, мне удалось «обмануть» читателя, приблизить вымысел к достоверности. Это не страшный «обман», за него не краснеют…». Значит, все же не настоящий личный дневник, то есть не строго документальное свидетельство (кстати, вести дневники в действующей армии в то время было запрещено), а вымышленный, наполненный рассказами о судьбах многих людей, в которых постоянно звучит живая речь героев, свободно движется мысль повествователя, стремящегося не только объективно, как кинокамера, запечатлеть лица, события, разговоры, но и осмыслить происходящее, почувствовать, понять войну из глубин человеческого страдания, горя, мужества. Такова двойственная позиция лейтенанта Кереженцева: непосредственный, сиюминутный рассказ «из войны» и осмысление того, что буквально вчера пронеслось смертельным ураганом над страной.
Уже само начало повести было вызовом официальной «правде », которая стремилась говорить только о победах: «Приказ об отступлении приходит совершенно неожиданно…». В центре повести — Сталинград, черный полуразрушенный город, красное от пламени небо и Волга — красная, как кровь. Это книга о солдатах и их командире, лейтенанте Кереженцеве, о страшных днях, проведенных в призрачном городе, о нелепости и ужасе войны: «Мы терялись, путались, путали других, никак не могли привыкнуть к бомбежке», «А где фронт?», «А где немцы?», «Не нравится мне эта тишина», «Немцы летят прямо на нас», «Танки идут прямо на нас». Неразбериха, смятение, страх — это та правда о войне, которая была нежелательна для официальной литературы, но которая нашла свое отражение в книге Некрасова. Повесть разрушила все каноны тогдашней литературы: в ней не было ни генерала, ни маршала, только солдаты и офицеры и Сталинградский окоп, в котором сражался когда-то сам Виктор Некрасов. В ней фактически нет Сталина, а если и появляется, то только в виде полиграфического изображения: «У Валеги и Седах, в их углу, даже портрет Сталина и две открытки: Одесский оперный театр и репродукция репин ских «Запорожцев». В другой раз имя Сталина встречается в тексте листовки Гитлера о том, что Сталинград, город Сталина, должен пасть. Подобное вытеснение образа вождя и главнокомандующего на периферию книги было опасным шагом в то страшное время.
Пожалуй, В. Некрасов одним из первых среди писателей изображает бой, пребывание человека в смертельной опасности не приблизительно, а стремится к максимальной психологической достоверности в передаче чувств и мыслей бойца. Автор создает как бы «эффект присутствия» читателей на поле боя, чтобы показать, каких неимоверных усилий требует от человека война, какова цена победы. Изображая непрерывный шквал атак и бомбежек в Сталинграде, автор стремится контрастно противопоставить этому аду торжественное великолепие осенних дней. Но этот взгляд на происходящее — уже из послевоенного времени: «За всю свою жизнь не припомню я такой осени».
Таким образом, пейзаж, окружающий мир даны в восприятии не только рассказчика лейтенанта Кереженцева, но и более широко — с точки зрения повествователя, дополняющего субъективные впечатления более полной, объемной картиной мира. Эта многогранность лейтенанта Кереженцева (непосредственные, сиюсекундные впечатления рассказчика и взвешенный послевоенный взгляд повествователя) и определяет его «страшно простое» и мудрое отношение к людям, жизни и смерти, войне и миру. Хотя В. Некрасов вовсе не превращает Кереженцева в какого-то сверхгероя, хотя лейтенант и совершает подвиги: в критический момент возглавил атаку, держал позицию насмерть, заменил погибшего комбата. Столкновение официальной и «окопной» правды ярко проявилось в следующем эпизоде: лейтенант Кереженцев разрабатывает план взятия сопки (это место имело стратегически важное значение для дальнейшего исхода боя); здесь же при нем находится и «политотдельщик », призванный «следить за идеологией». Кереженцев просит его покинуть помещение, потому что тот своим присутствием только мешает работе, но «политотдельщик» отказывается это делать, заявляя, что должен следить за его, Кереженцева, работой и намерен постоянно находиться при нем. Тогда Кереженцев спрашивает: «И сопку атаковать со мной будете?».
«Окопная» правда, правда простого солдата и офицера, испытавшего весь ужас войны, а не отсиживавшегося в штабе, — вот что становится центром изображения в книге. В ней В. Некрасов рисует образы простых солдат и офицеров. Именно их правда и интересует писателя. Насильственная смерть навсегда разлучает людей друг с другом. Но оказалось, что мирная жизнь продолжала увеличивать потери близких и друзей, изобретая духовную смерть. В 1984 году из далекого парижского одиночества Виктор Некрасов писал: «Может быть, самое большое преступление за шестьдесят семь лет, совершенное в моей стране, — это дьявольски задуманное и осуществленное разобщение людей».
В условиях смертельной опасности по-иному воспринимаются простые человеческие чувства — проявление доброты, заботы, внимания. Мотив мужской фронтовой дружбы проходит через всю повесть, приобретая трагический характер вынужденного расставания: «Еще один человек прошел жизнь, оставил свой небольшой, запоминающийся след и скрылся, по-видимому, навсегда». Кереженцев часто вспоминает о строгом и внимательном подчиненным комполка Максимове, погибшем, очевидно, при отступлении. Расстается Кереженцев с Игорем и Седых. Новые друзья появляются во время напряженных дежурств на заминированном тракторном заводе, и, наконец, те, с кем делил Кереженцев страшные сталинградские «дни и ночи», — командир разведки Чумак, разыскавший Кереженцева комбат Ширяев, командир взвода саперов Лисагор, комбаты Фарбер и Карнаухов, старшина-минер Гаркуша, незаменимый Валега, многие другие бойцы и командиры. Запрещенная или реабилитированная, повесть Некрасова утверждала «окопный», личностный и трагичный взгляд на войну, в которой нам нужна была «одна победа», и мы действительно не стояли за ценой. Какова была эта цена, можно узнать, вчитываясь в страницы знаменитой повести.
1. «Один день Ивана Денисовича» и «Матрёнин двор» Александра Солженицына в контексте времени их публикации.
Оди́н день Ива́на Дени́совича — первое опубликованное произведение Александра Солженицына, принёсшее ему мировую известность.
Рассказывается об одном дне из жизни заключённого, русского крестьянина и солдата, Ивана Денисовича Шухова, в январе 1951 года.
Анна Андреевна Ахматова, прочитав повесть, сказала Лидии Корнеевне Чуковской:
История создания и публикации
Рассказ был задуман в лагере в Экибастузе, северный Казахстан, зимой 1950—1951 годов, написан в 1959 году (начат 18 мая, закончен 30 июня)[2] в Рязани, где в июне 1957 года Александр Исаевич окончательно поселился по возвращении из вечной ссылки. Работа заняла меньше полутора месяцев.
Я в 50-м году, в какой-то долгий лагерный зимний день таскал носилки с напарником и подумал: как описать всю нашу лагерную жизнь? По сути, достаточно описать один всего день в подробностях, в мельчайших подробностях, притом день самого простого работяги, и тут отразится вся наша жизнь. И даже не надо нагнетать каких-то ужасов, не надо, чтоб это был какой-то особенный день, а — рядовой, вот тот самый день, из которого складываются годы. Задумал я так, и этот замысел остался у меня в уме, девять лет я к нему не прикасался и только в 1959, через девять лет, сел и написал. … Писал я его недолго совсем, всего дней сорок, меньше полутора месяцев. Это всегда получается так, если пишешь из густой жизни, быт которой ты чрезмерно знаешь, и не то что не надо там догадываться до чего-то, что-то пытаться понять, а только отбиваешься от лишнего материала, только-только чтобы лишнее не лезло, а вот вместить самое необходимое[3].
В 1961 году создан «облегчённый» вариант, без некоторых наиболее резких суждений о режиме.
[править] В редакции «Нового мира»
После речи Хрущёва на XXII съезде КПСС машинописный экземпляр[4] рассказа 10 ноября 1961 года был передан Солженицыным через Раису Орлову, жену друга по камере на «шарашке» Льва Копелева,— в отдел прозы редакции журнала «Новый мир», Анне Самойловне Берзер. На рукописи автор указан не был, по предложению Копелева Берзер вписала на обложку — «А. Рязанский» (по месту жительства автора).
8 декабря Берзер предложила ознакомиться с рукописью появившемуся после месячного отсутствия главному редактору «Нового мира» Александру Твардовскому: «Лагерь глазами мужика, очень народная вещь».
В ночь с 8 на 9 декабря Твардовский читал и перечитывал рассказ. 12 декабря в рабочей тетради он записал:
…Сильнейшее впечатление последних дней — рукопись А. Рязанского (Солонжицына)…[5]
9 декабря Копелев сообщил телеграммой Солженицыну: «Александр Трифонович восхищён статьёй[6]».
11 декабря Твардовский телеграммой попросил Солженицына срочно приехать в редакцию «Нового мира».
12 декабря Солженицын приехал в Москву, встретился с Твардовским, Берзер, Кондратовичем, Заксом, Дементьевым в редакции «Нового мира» (на встрече присутствовал и Копелев). Рассказ, который изначально назывался «Щ-854. Один день одного зэка», было предложено назвать повестью[7][8] под названием «Один день Ивана Денисовича»[9][10]. Между редакцией и автором был заключён договор[11].
[править] Первые отзывы. Редакционная работа
В декабре 1961 года Твардовский дал рукопись «Ивана Денисовича» для прочтения Чуковскому, Маршаку, Федину, Паустовскому, Эренбургу. По просьбе Твардовского они написали свои письменные отзывы о рассказе. Твардовский планировал использовать их при продвижении рукописи к печати.
Чуковский назвал свой отзыв «Литературное чудо»:
Шухов — обобщённый характер русского простого человека: жизнестойкий, «злоупорный», выносливый, мастер на все руки, лукавый — и добрый. Родной брат Василия Тёркина. Хотя о нём говорится здесь в третьем лице, весь рассказ написан ЕГО языком, полным юмора, колоритным и метким.[12]
В то же время «Иван Денисович» начал распространяться в рукописных и машинописных списках-копиях.
Члены редакционной коллегии «Нового мира», в частности, Дементьев, а также высокопоставленные деятели КПСС, которым текст был также представлен для ознакомления (заведующий сектором художественной литературы Отдела культуры ЦК КПСС Черноуцан), высказали автору произведения ряд замечаний и претензий. В основном они были продиктованы не эстетическими, а политическими соображениями. Предлагались и поправки непосредственно к тексту. Как указывает Лакшин, все предложения тщательно фиксировались Солженицыным:
Солженицын тщательно записал все замечания и предложения. Сказал, что делит их на три разряда: те, с которыми он может согласиться, даже считает, что они идут на пользу; те, о которых он будет думать, трудные для него; и наконец, невозможные — те, с которыми он не хочет видеть вещь напечатанной[13].
Солженицын позже с иронией писал об этих требованиях:
И, самое смешное для меня, ненавистника Сталина, — хоть один раз требовалось назвать Сталина как виновника бедствий. (И действительно — он ни разу никем не был в рассказе упомянут! Это не случайно, конечно, у меня вышло: мне виделся советский режим, а не Сталин один.) Я сделал эту уступку: помянул «батьку усатого» один раз…[14]
[править] «Иван Денисович», Твардовский и Хрущёв
В июле 1962 года Твардовский, чувствуя цензурную непроходимость рассказа в печать по политическим мотивам, составил краткое предисловие к рассказу и письмо на имя Первого секретаря ЦК КПСС, Председателя Совета Министров СССР Н. С. Хрущёва с краткой оценкой произведения[15]. 6 августа Твардовский передал письмо и рукопись «Ивана Денисовича» помощнику Хрущёва В. Лебедеву:
<…> Речь идёт о поразительно талантливой повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Имя этого автора до сих пор никому не было известно, но завтра может стать одним из замечательных имён нашей литературы.
Это не только моё глубокое убеждение. К единодушной высокой оценке этой редкой литературной находки моими соредакторами по журналу «Новый мир», в том числе К. Фединым, присоединяются и голоса других видных писателей и критиков, имевших возможность ознакомиться с ней в рукописи.
<…> Никита Сергеевич, если Вы найдёте возможность уделить внимание этой рукописи, я буду счастлив, как если бы речь шла о моём собственном произведении. [16]
В сентябре Лебедев в часы отдыха стал читать рассказ Хрущёву. Хрущёв был потрясён и распорядился предоставить в ЦК КПСС 23 экземпляра «Ивана Денисовича» для ведущих деятелей КПСС.
15 сентября Лебедев передал Твардовскому, что рассказ Хрущёвым одобрен.[17]
12 октября 1962 года под давлением Хрущёва Президиум[18] ЦК КПСС принял решение о публикации рассказа, а 20 октября Хрущёв объявил Твардовскому об этом решении Президиума.[19]
В период с 1 по 6 ноября появилась первая журнальная корректура рассказа.
В 1982 году в радиоинтервью к 20-летию выхода «Одного дня Ивана Денисовича» для Би-би-си Солженицын вспоминал:
Совершенно ясно: если бы не было Твардовского как главного редактора журнала — нет, повесть эта не была бы напечатана. Но я добавлю. И если бы не было Хрущёва в тот момент — тоже не была бы напечатана. Больше: если бы Хрущёв именно в этот момент не атаковал Сталина ещё один раз — тоже бы не была напечатана. Напечатание моей повести в Советском Союзе, в 62-м году, подобно явлению против физических законов <…> теперь, по реакции западных социалистов, видно: если б её напечатали на Западе, да эти самые социалисты говорили бы: всё ложь, ничего этого не было, и никаких лагерей не было, и никаких уничтожений не было, ничего не было. Только потому у всех отнялись языки, что это напечатано с разрешения ЦК в Москве, вот это потрясло.[20]
[править] «Иван Денисович» вышел в свет
18 ноября 1962 года тираж журнала «Новый мир» № 11 с «Одним днём»[21] был отпечатан и стал распространяться по стране[22][23]. Вечером 19 ноября около 2 000 экземпляров журнала были завезены в Кремль для участников очередного пленума ЦК КПСС. Первоначально тираж журнала составлял 96 900 экземпляров, но по разрешению ЦК КПСС было отпечатано ещё 25 000.[24]
Весть об этой публикации облетает весь мир. Солженицын сразу становится знаменитостью[25].
30 декабря 1962 года Солженицын был принят в члены Союза писателей СССР.
Через довольно короткое время — в январе 1963 года — рассказ был переиздан «Роман-газетой» (№ 1/277, январь 1963; тираж 700 тысяч экземпляров) и — летом 1963 года — отдельной книгой в издательстве «Советский писатель» (тираж 100 тысяч экземпляров)[26].
Потоком поступали Солженицыну письма читателей:
…когда напечатался «Иван Денисович», то со всей России как взорвались письма ко мне, и в письмах люди писали, что они пережили, что у кого было. Или настаивали встретиться со мной и рассказать, и я стал встречаться. Все просили меня, автора первой лагерной повести, писать ещё, ещё, описать весь этот лагерный мир. Они не знали моего замысла и не знали, сколько у меня уже написано, но несли и несли мне недостающий материал.[27]
…так я собрал неописуемый материал, который в Советском Союзе и собрать нельзя, — только благодаря «Ивану Денисовичу». Так что он стал как пьедесталом для «Архипелага ГУЛАГа»[28]
28 декабря 1963 года редакция журнала «Новый мир» и Центральный государственный архив литературы и искусства выдвинули «Один день Ивана Денисовича» на соискание Ленинской премии по литературе за 1964 год. Выдвижение на столь высокую премию литературного произведения «малой формы» было воспринято многими «литературными генералами» по меньшей мере как кощунственное, такого в СССР ещё никогда не бывало. Обсуждение рассказа на заседаниях Комитета по премиям принимало форму жёстких споров.[29] 14 апреля 1964 года при голосовании в Комитете кандидатура была провалена[30].
[править] В годы застоя
После отставки Хрущёва тучи над Солженицыным стали сгущаться, оценки «Ивана Денисовича» стали приобретать иные оттенки. Примечателен отклик первого секретаря ЦК КП Узбекистана Рашидова, выраженный в форме записки в ЦК КПСС 5 февраля 1966 года, где Солженицын прямо назван клеветником и врагом «нашей замечательной действительности»:
Его повесть «Один день Ивана Денисовича» под видом развенчания культа личности дала пищу буржуазным идеологам для антисоветской пропаганды[31].
Окончательно Солженицын отредактировал текст в апреле 1968 года.
В 1971—1972 годах все издания «Ивана Денисовича», включая журнальное, негласно изымались из публичных библиотек и уничтожались. Из журнала страницы с текстом рассказа просто вырывали, фамилию автора и название рассказа в оглавлении — замазывали. Официально Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совете Министров СССР по согласованию с ЦК КПСС приняло решение изъять произведения Солженицына из библиотек массового пользования и книготорговой сети 28 января 1974 года[32]. 14 февраля 1974 года, после изгнания писателя из СССР, вышел специально посвящённый Солженицыну приказ Главлита № 10, где были перечислены подлежащие изъятию из библиотек общественного пользования номера журнала «Новый мир» с произведениями писателя (№ 11, 1962; № 1, 7, 1963; № 1, 1966) и отдельные издания «Одного дня Ивана Денисовича», включая перевод на эстонский язык и книгу «для слепых». Приказ был снабжён примечанием: «Изъятию подлежат также иностранные издания (в том числе газеты и журналы) с произведениями указанного автора»[33]. Запрет снят запиской Идеологического отдела ЦК КПСС от 31 декабря 1988 года[34].
Снова «Один день Ивана Денисовича» издаётся на родине с 1990 года.
«Матрёнин двор» — второй из опубликованных в журнале «Новый мир» рассказов Александра Солженицына.
«Основополагающей вещью[1]» всей русской «деревенской» литературы назвал это произведение Андрей Синявский.
Авторское название рассказа — «Не стоит село без праведника». «Матрёнин двор» предложено Александром Твардовским перед публикацией и утверждено в ходе редакционного обсуждения 26 ноября 1962 года:
«Название не должно быть таким назидательным», — аргументировал Александр Трифонович. «Да, не везёт мне у вас с названиями», — отозвался, впрочем довольно добродушно, Солженицын[2].
Рассказ начат в конце июля — начале августа 1959 года в посёлке Черноморском на западе Крыма, куда Солженицын был приглашён друзьями по казахстанской ссылке супругами Николаем Ивановичем и Еленой Александровной Зубовыми, которые поселились там в 1958 году. Рассказ закончен в декабре того же года.
Солженицын передал рассказ Твардовскому 26 декабря 1961 года. Первое обсуждение в журнале состоялось 2 января 1962 года. Твардовский считал, что это произведение не может быть напечатано. Рукопись осталась в редакции.
Узнав, что цензура вырезала из «Нового мира» (1962, № 12) воспоминания Вениамина Каверина о Михаиле Зощенко, Лидия Чуковская записала в своём дневнике 5 декабря 1962 года:
После успеха «Одного дня Ивана Денисовича» Твардовский решился на повторное редакционное обсуждение и подготовку рассказа к печати. В те дни Твардовский записал в своём дневнике:
К сегодняшнему приезду Солженицына перечитал с пяти утра его «Праведницу». Боже мой, писатель. Никаких шуток. Писатель, единственно озабоченный выражением того, что у него лежит «на базе» ума и сердца. Ни тени стремления «попасть в яблочко», потрафить, облегчить задачу редактора или критика, — как хочешь, так и выворачивайся, а я со своего не сойду. Разве что только дальше могу пойти[4].
Рассказ был опубликован в январской тетради «Нового мира» за 1963 год (страницы 42—63) вместе с рассказом «