РАДИОЭЛЕКТРОННАЯ РАЗВЕДКА 7 глава




Ладно, сейчас не время разглядывать архитектурные детали. Вот широкая тропинка — ведет вниз по склону, петляя в сухой траве. Кейс спускается по ней в какой-то овражек или водосток. Теперь ее из окон не увидят.

Жухлая мятая трава усеяна окурками, бутылочными пробками, обрывками фольги.

Кейс долго идет по дну оврага и наконец упирается в пыльные заросли кустов, которые образуют сумрачную беседку. Судя по всему, это популярное местное убежище. Кругом пустые бутылки, банки, бумаги. Засохший презерватив болтается на ветке, словно часть жизненного цикла какого-то большого насекомого. Значит, это еще и грот любви.

Она приседает, переводит дух. Слушает, нет ли погони.

Далеко в небе гудит реактивный самолет.

Тропинка ныряет в кусты и через несколько метров сливается с нагромождением гладких валунов. Очевидно, дно пересохшего ручья. Кейс идет по камням через густые, посвежевшие заросли и вскоре снова замечает тропинку, которая уходит по склону вверх. Взобравшись по ней, Кейс видит заграждение.

Здесь поработали сравнительно недавно. Оцинкованные столбы закреплены в бетонных тумбах; между ними натянута обычная панцирная сетка. Подойдя ближе, Кейс замечает, что поверху в два ряда пущена колючая проволока. Оглянувшись, она видит верхушку зубчатого орнамента на крыше школы.

Вытянуть палец. Глубоко вздохнуть. Быстрым скользящим движением потрогать сетку. Не тряхнуло. Хотя где-то, может быть, уже завыли сирены над бараками, разорвав скучающее ожидание вооруженной до зубов охраны.

Кейс переводит взгляд с панцирной сетки на носки своих ботинок. Не самый лучший вариант. Из опыта летних отпусков в Теннесси она знает, что для преодоления таких заборов нет ничего лучше, чем ковбойские сапоги. Просто втыкаешь в дырочки узкие носы и поднимаешься, как по лестнице. Но у ботинок, купленных в «Парко», носы округлые, а подошвы только слегка рифленые.

Усевшись на пыльную траву, Кейс перешнуровывает ботинки, затягивает их потуже. Затем снимает куртку, обвязывает рукава вокруг талии. Готово.

Она встает, смотрит в небо.

Солнце в зените. Издалека доносится звонок. Перерыв на обед.

Она вцепляется пальцами в ячейки ограды и начинает взбираться, упираясь подошвами. Шаг за шагом: руки тянут, ноги толкают. Вес тела помогает удерживать ботинки на сетке. Это тяжелый путь, но по-другому в такой обуви не залезешь. Не обращая внимания на боль в пальцах, она добирается до верхней перекладины — стальной трубы диаметром пять сантиметров, за которую можно ухватиться, подсунув руки под первую линию колючки.

Отпустив левую руку, Кейс аккуратно развязывает рукава куртки и перебрасывает ее через верхнюю проволоку.

Пытаясь перенести ногу через забор, она чуть не срывается, ухитряется как-то удержаться и выпрямляется, оседлав куртку и чувствуя, как острые шипы рвут нейлоновую армейскую подкладку и увязают в толстой, любовно выделанной коже.

С перебрасыванием второй ноги возникают проблемы. Кейс пытается представить, что это такое упражнение: надо двигаться плавно и грациозно. Не спеша. (На самом деле, спешить надо, потому что руки уже начинают дрожать.) Ну вот, теперь порядок. Остается забрать куртку. Можно, конечно, и оставить, но Кейс упрямо начинает отцеплять ее от колючек, мысленно оправдывая себя тем, что по куртке Преследователи сразу определят место; в действительности ей просто жалко ее бросить.

Материя рвется с треском, ботинки соскальзывают по сетке, и Кейс приземляется на ягодицы, подняв облако пыли, с курткой в правой руке.

Поднявшись, она осматривает прорехи и надевает порванную куртку.

 

* * *

 

Кейс делает первый привал, когда от ограды ее отделяет, судя по солнцу, три часа быстрой ходьбы.

Все это время количество растительности продолжало равномерно уменьшаться; теперь вокруг только красная сухая земля. Ни дорог, ни воды. Запасы Кейс состоят из декоративной зубочистки гостинично-токийского происхождения и одного завернутого в целлофан мятного леденца — должно быть, из Лондона.

Она начинает подозревать, что находится где-то в Сибири. Если бы она знала побольше о российской природе, то могла бы сказать наверняка. Ландшафт сильно напоминает австралийскую пустыню, только еще более вымершую. До сих пор не встретилось никаких признаков жизни: ни птицы, ни зверя, ни даже насекомого. Лишь около часа назад она пересекла едва заметные следы от машины и уже жалеет, что не пошла вдоль них.

Присев на пыльную кочку, Кейс посасывает зубочистку и старается не думать о ногах, которые болят нестерпимо. Наверняка натерла пузыри. Думать об этом неприятно; разуваться и смотреть тем более не хочется. Но делать что-то придется. На следующем привале можно будет разорвать подкладку куртки и обмотать ноги.

В небе звенит невидимый самолет, словно в дополнение к пейзажу. Интересно, как бы она объяснила этот звон, если бы не знала о существовании самолетов? Остались ли в мире люди, которым незнаком этот звук? Трудно сказать.

Морщась, она поднимается на ноги и начинает идти, кусая размякшую зубочистку. От этого во рту не так сухо.

 

Закаты здесь, в Сибири, очень долгие. Затяжные. Фантастические оттенки красного.

Продолжать движение в темноте практически невозможно; поняв это, Кейс сдается и садится на землю.

Состояние крайней выдроченности — выражение Дэмиена, идеально подходящее к случаю.

Развернув мятный леденец, Кейс кладет его под язык.

Ночи в Сибири, как выясняется, прохладные. Она развязывает рукава «Баз Риксона», надевает его, застегивает молнию. Ветер поддувает в дырявую спину, потому что от подкладки остались одни лохмотья — Кейс вырвала куски нейлона и обмотала разбитые ноги. Чуть-чуть помогло, хотя все равно она сомневается, что завтра сможет далеко уйти.

Хорошо бы оставить кусочек леденца на потом, но не во что завернуть. Кейс расстегивает кармашек на рукаве и находит там индийскую визитку с адресом Стеллы, написанным рукой Баранова. Аккуратные коричневые буковки, похожие на засохшую кровь. Кейс смотрит на них, пока не становится совсем темно.

В небе сверкают звезды.

Глаза быстро привыкают к темноте, и на горизонте, в той стороне, куда она все время шла, становятся видны два вертикальных луча. Они не похожи на световой памятник на месте разрушенных башен — скорее, на лучи из ее лондонского сна, только гораздо дальше и слабее.

— Что вы делаете в Сибири? — спрашивает она их. И тут же чувствует, что он где-то рядом.

— Я ведь могу умереть в этой пустыне, — говорит она. — Вполне реально умереть.

Да, можешь, — отвечает он.

— Значит, это конец?

Откуда мне знать?

— Но ты ведь умер, да?

Трудно сказать.

— Скажи, в тот вечер — это был твой голос? Сквозь музыку?

Просто галлюцинация.

— А уж я подумала — вот, наконец-то услышала один из маминых ФЭГов.

Без комментария.

Она улыбается.

— А тот сон, в Лондоне?

Без комментария.

— Я тебя люблю, пап.

Я знаю. Мне надо идти.

— Почему?

Слушай.

И он исчезает — в этот раз, кажется, навсегда.

Тут же сзади доносится рокот вертолета. Оглянувшись, Кейс видит длинный луч белого света, бегущий по мертвой земле. Он перемещается беспорядочно, как маяк, обезумевший от одиночества и сорвавшийся бродить в темноте, в слепой надежде отыскать кого-нибудь в этом безжизненном царстве.

 

АКАДЕМИЯ МЕЧТЫ

 

Вертолет пролетает прямо над ней, но прожектор шарит где-то в стороне. Машина идет так низко, что видны продолговатые желтые полозья, освещенные красным бортовым огнем. Прожектор моргает и гаснет; красный огонь удаляется.

Световых башен на горизонте уже не видно.

Рокот опять становится громче: вертолет возвращается.

Он зависает в пятидесяти метрах, включает прожектор, нащупывает ее лучом сквозь облако поднявшейся пыли.

Кейс прикрывает рукой глаза и сквозь пальцы следит, как вертолет опускается на землю. Из боковой двери выпрыгивает человеческая фигура и приближается, отбрасывая перед собой широкую зыбкую тень.

Звук мотора становится тише, реже: винты постепенно останавливаются.

Человек выходит из светового луча и останавливается в двух метрах от нее.

— Кейс Поллард?

— А вы?

— Капюшончик.

Не может быть. Кейс молчит, пытается это переварить. Наконец она спрашивает:

— Кто открыл тему, из которой выросли «сборщики»?

— Морис.

— В ответ на чей пост?

— Пост Дэйва Аризонского о теории ограничений при съемках с живыми актерами.

— Капюшончик! Ты?!

Он заходит сбоку и поворачивается так, чтобы свет падал на лицо. Рыжеватые волосы с залысинам, зачесанные назад. Мешковатые камуфляжные штаны, плотная черная рубаха, под ней белая футболка. На шее большая штуковина, похожая на бинокль: два окуляра сходятся в одну трубу, которая расширяется наподобие фонаря.

Порывшись в нагрудном кармане, он достает визитную карточку, делает шаг вперед, протягивает ее Кейс. Та берет и читает, щурясь от пыли и яркого белого света:

 

ПИТЕР ГИЛБЕРТ

БЕЛЫЙ МУЖЧИНА СРЕДНИХ ЛЕТ

С 1967 ГОДА

 

Она поднимает глаза.

— Специфика музыкального бизнеса, — поясняет он. — У нас в Чикаго, если группа играет определенную музыку, без него не обойтись.

— Без кого?

— Без БМСЛа. Белого мужчины средних лет. — Он садится на корточки, по-прежнему выдерживая дистанцию в два метра. — Ты можешь идти? В вертолете есть врач.

— Как… каким образом ты здесь оказался?

— Так, прилетел на всякий случай. Вдруг ты передумаешь.

— Передумаю?

— Ну да. Ты же сбежала из единственной русской тюрьмы, в которую люди, наоборот, стараются проникнуть.

— Почему?

— Ее называют «академией мечты». Тебя туда отвезла одна из бригад Волкова. После того, как Мама переборщила с «крышесносом».

— С чем?

— Рогипнол, наркотик для изнасилований. Его добавляют девушкам в коктейли. Шутки шутками, а ты могла бы и коньки отбросить. Но что ж поделать, такая у нас Мамочка. У тебя, кстати, была парадоксальная реакция. По идее эта дрянь превращает людей в послушных дурачков, на все согласных, но в тебе она пробудила какую-то буйную средневековую агрессию.

— Правда? Ты что, видел?

— Нет. Я как раз заканчивал регистрироваться, когда подъехали «скорая помощь» и полиция. Помнишь, в старых вестернах: ковбой умирает в пустыне от жажды, а друзья тут как тут, приподнимают ему голову и говорят — вот, выпей, только немного.

Кейс озадаченно моргает.

Он отстегивает от пояса пластиковую фляжку и передает ей.

Она делает глоток, полощет горло, выплевывает. Затем осторожно пьет.

— Мама сначала пыталась всех убедить, что контролирует ситуацию, — продолжает Капюшончик. — Но на фоне разбитого носа и заплывшего глаза это звучало, прямо скажем, несерьезно.

— Ты знал, что это она?

— Нет, откуда? Я бы и тебя не узнал, если бы не услышал, как кто-то повторяет: «Поллард, Поллард». Вообще я, конечно, видел пару твоих фоток. Нашел в «Гугле». Но в тот момент, с кастетом в кулаке, сама понимаешь, ты смотрелась несколько… э-э… необычно. А рядом дамочка с расквашенным носом. Она держалась очень настырно, я даже думал, что ее арестуют. Похоже, она пыталась их уговорить, чтобы тебя отвели в номер. А она типа останется с тобой. Но тут вошли три мужика в черных плащах, и все кроме Мамы моментально стушевались и принялись раскланиваться. А ты просто вырубилась. Затихла, как зайчик, в обнимку со своим кастетом. И эти трое взяли Маму под руки и куда-то повели. Вид у нее, надо сказать, был не очень веселый. Ну а я чувствовал себя… не у дел. И для начала пошел проверил почту. А там твое письмо с адресом Стеллы. Ну, я ей написал, представился, как твой друг, рассказал все, что видел. И буквально через полчаса — бум! Я уже сижу в «БМВ», на крыше голубая мигалка, а вокруг квадратные парни в кожанках, и мы мчимся через центр города по встречной полосе, проскакивая все светофоры. И не успел я вздохнуть, как мы оказались в одной из «семи сестер», а там уже люди Волкова…

— Погоди, каких сестер?

— Сталинские готические небоскребы, с рюшками и финтифлюшками, как на свадебном торте. Крутейшее жилье, шелупонь там не живет. И твой мистер Бигенд…

— Бигенд?!

— Да, и Стелла, и еще целая куча волковитов. И китайский хакер из Оклахомы…

— Бун?

— Парень, который читал твои имэйлы, по приказу Бигенда.

Кейс вспоминает. Квартира в Хонго, янтарный свет. Бун соединяет кабелем два лэптопа.

— Ты извини, конечно, — говорит Капюшончик, — но пыль, на которой ты сидишь… в ней слишком много титана. Давай-ка я сейчас позову врача, и мы отведем тебя к вертолету.

Он забирает у нее фляжку, делает глоток, вешает ее обратно на пояс.

— Откуда здесь титан?

— Последствия советской экологической катастрофы. Не Аральское море, конечно, но достаточно серьезно. Узкая зона промышленного загрязнения: восемьдесят километров в длину и четыре в ширину. Все это время ты шла вдоль нее, точно по центру. В общем, хороший душ тебе сейчас не помешает.

— Где мы находимся?

— Примерно полторы тысячи километров к северу от Москвы.

— А день недели?

— Пятница. Отрубилась ты в среду. И провалялась без сознания до сегодняшнего утра. Похоже, они держали тебя на снотворном.

Кейс пытается встать; Капюшончик вдруг оказывается рядом, кладет руки ей на плечи.

— Не надо, сиди.

Странный одноглазый бинокль покачивается в нескольких сантиметрах от ее лица. Капюшончик поворачивается в сторону белого света и машет рукой.

— Если бы не приборы ночного видения, — говорит он через плечо, — мы бы тебя не нашли.

 

— Что ты слышала о русской тюремной системе? — спрашивает Капюшончик.

У них на головах бежевые пластиковые наушники с микрофонами, вниз уходят зеленые скрученные провода. Поролоновые нашлепки приглушают рев моторов. Его голос доносится как со дна глубокого колодца.

— В общем, ничего хорошего.

— Да уж. СПИД, туберкулез, все прелести. Причем с эпидемическим размахом. То место, куда мы летим, — это в общем-то приватизированная тюрьма.

— Приватизированная?

— Ну да. Как говорится, антрепренерский эксперимент в новорусском стиле. Местная версия наших исправительных учреждений. Государственная система тюрем в России практически развалилась, это уже реальная угроза для здоровья населения. Их тюрьмы — готовые лаборатории для выращивания вакциноустойчивых штаммов туберкулезной палочки. И плюс еще СПИД — некоторые считают, что через несколько лет он превратится в российскую чуму, и тоже не без помощи тюремной системы. Поэтому если одна из волковских компаний предложит на свои средства организовать экспериментальное исправительное учреждение, где здоровые энергичные заключенные будут вести здоровый энергичный образ жизни, да при этом еще осваивать новую перспективную специальность, — кто же станет возражать?

— Значит, вот где обсчитываются фрагменты?

— А знаешь, что мотивирует этих образцово-показательных заключенных? Только собственные интересы! Во-первых, они здоровы. Иначе бы их не выбрали. В государственной системе от их здоровья очень быстро ничего не останется. Это раз. А два — когда они сюда попадают, то сразу видят, что им крупно повезло. Мальчики-девочки живут вместе, питание отменное, даже лучше, чем на воле, да еще и деньги платят. Не много, конечно, но можно откладывать или отсылать семьям. У них тридцать каналов спутникового телевидения, библиотека, видеотека, можно заказывать книги, музыку. Но никакого интернета. И никаких телефонных звонков. Это строгое условие, за нарушение без разговоров отправляют назад, в туберкулезник. И выбор профессии, разумеется, только один.

— Они обсчитывают фрагменты.

— Точно. — Капюшончик протягивает ей фляжку. — Как твои ноги?

Она знаком отказывается от воды.

— Ничего. Если не шевелить.

— Видишь, уже почти прилетели. — Он указывает пальцем вперед, через прозрачный носовой фонарь. — Однако главный фактор, который держит их в узде, — сам Волков. Его имя, конечно, впрямую не упоминается, но любой нормальный русский зек сразу видит, откуда растут ноги. А они как раз и есть нормальные русские зеки.

Пилот в шлеме, до сих пор не показавший своего лица, произносит короткую хриплую фразу по-русски. Чей-то голос отвечает ему из черноты.

Впереди появляется кольцо огней.

— Я все равно не могу понять. Организовать такую сложную систему лишь для того, чтобы обслуживать работу Норы? Как им это удалось? Вернее, вопрос даже не как, а почему?

— Очень просто. Избыточное планирование на службе у абсолютной власти. Мы же имеем дело с постсоветскими структурами. Плюс огромное личное состояние. Волков пока еще не Билл Гейтс, но их имена уже вполне можно встретить в одном предложении. Он стоял у истоков многих здешних перемен и при этом ухитрился остаться в тени. Что само по себе уже замечательно. У него всегда, при любой власти, были хорошие связи в правительстве. И поэтому он уцелел во многих передрягах.

— Ты с ним встречался?

— Сидел за одним столом. Говорил в основном Бигенд, через переводчика. Волков не говорит по-английски. Ты знаешь французский?

— В общем, нет.

— Я тоже. И еще никогда об этом так не жалел, как во время их разговора.

— Почему? Капюшончик смотрит на нее.

— Ну, это все равно что наблюдать брачный танец пауков.

— Они о чем-то договорились?

— Скорее обменялись информацией друг о друге. Причем большей частью невербально, без переводчика и без французского языка.

Шасси вертолета неожиданно ударяются о бетон — все равно что упасть с полуметровой высоты, сидя в автокаре для гольфа. Удар отдается болью в ее ногах.

— Сейчас они тебя осмотрят, подлатают. А потом Волков хочет с тобой встретиться.

— Зачем?

— Не знаю. Когда ты сбежала, он нас сразу выслал сюда, причем на гораздо более быстром вертолете, чем этот.

— Кого это — «вас»?

Но он уже снял шлем, возится с ремнем безопасности. И не может ее слышать.

 



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-06-26 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: