Я волновалась, что мои новые приятели-обезьяны меня покинут, но этого, к счастью, не произошло. Эта часть леса была их домом. Я решила держаться поближе к обезьянам и третью ночь в джунглях провела рядом с ними. Обезьяны спали высоко в кронах деревьев, а мне пришлось найти место для ночлега под ними, на небольшом пятачке земли между двумя густыми кустами. Я очень хотела вернуться в дупло-расщелину в стволе дерева, где чувствовала себя в большей безопасности, но сделала это потом. В ту ночь я так боялась потерять стаю обезьян, что рискнула переночевать на открытом пространстве. Ночь накрыла все черным, как чернила, одеялом, обезьяны надо мной вскрикивали и о чем-то переговаривались, и я уже не чувствовала себя такой одинокой.
И все же в ту ночь мне было очень страшно. В джунглях раздавались ужасающие крики и завывания, кусты вокруг меня качались и шелестели. Неожиданно сзади что-то зашевелилось и уперлось мне в спину. От ужаса у меня перехватило дыхание. Это существо было гладким, теплым и огромным. Казалось, что оно извивается.
Что это было? Огромная змея, которая готовилась меня съесть? Я не смела оглянуться и терялась в самых ужасных догадках. Мое воображение рисовало жуткий образ. Существо издавало скрипящие и хрипящие звуки. Потом давление на мою спину ослабло, и я поняла, что это действительно была крупная змея, которая спускалась с дерева.
Ее появление меня сильно испугало. Я очень устала, но не могла заснуть. Я боялась, что змея вернется и съест меня. Но в конце концов сон меня сморил, а открыв глаза, я снова увидела ярко-синее небо. Я была рада солнцу, теплу и зелени, и даже мысли о змее ушли из головы. Но с наступлением нового дня вернулись воспоминания о доме. Почему мама никак не придет и не уведет меня из джунглей? Ведь у нее было достаточно времени, чтобы меня найти! Обезьяны прыгали надо мной с ветки на ветку и переговаривались между собой. У них не было никаких забот, а мне было грустно и тоскливо.
На второй день «знакомства» обезьяны привыкли ко мне и перестали обращать на меня внимание. За исключением некоторых взрослых особей, которые иногда вели себя по отношению ко мне словно строгие родители, большая часть обезьян меня полностью игнорировала. Вспоминая те дни, я думаю, что в общей сложности обезьян было около тридцати штук. Казалось, они не возражали против моего присутствия, но все равно я была для них чужаком, который не входил в их стаю. Обезьяны не подозревали, что не только спасли меня от голодной смерти, но и стали моими друзьями. Они разрешили мне находиться рядом, за что я была им чрезвычайно благодарна.
Наблюдая за обезьянами, я многому научилась и многое узнала о мире, который меня окружал. Например, я решила, что все орехи, ягоды и фрукты, которыми они питаются, могут вполне стать и моей пищей. Я копировала обезьян и ела то, что нравилось им, хотя некоторые ягоды и фрукты из обезьяньей диеты оказались кислыми и не очень приятными на вкус.
Конечно, у меня ни разу не возникало желания съесть ящерицу. Одна эта мысль вызывала рвотный рефлекс. Мне не нравился вкус цветов, насекомых и травы. Я предпочитала ягоды, орехи и фрукты. Я быстро открыла для себя правило: какими бы яркими, привлекательными и аппетитными ни выглядели некоторые ягоды, их не стоит употреблять в пищу.
Из фруктов обезьянам больше всего нравились фиги. Обезьяну, которая нашла фиги, начинали преследовать с целью их отобрать. По большей части воровство пищи было игрой, но в случае с аппетитными фигами обезьяны были настроены серьезно. Мне они тоже очень нравились. По сей день фиги, поданные к столу так, как принято в Колумбии, – мои самые любимые фрукты.
Далеко не всегда еду было легко добыть. Наблюдая за обезьянами, я сделала важное открытие: чтобы добраться до самых вкусных орехов или фруктов, надо потратить время и силы. В том участке тропического леса, где обитала «моя» стая, росло много орехов. Издалека я видела, что обезьяны раскалывают их скорлупу, чтобы достать вкусную сердцевину, но не очень понимала, как им это удается.
В стае была одна обезьяна, которая позволяла мне подойти к ней ближе, чем остальные животные. Я тогда еще не могла отличить самцов от самок, но про себя назвала эту обезьянку мальчиком. Его можно было отличить от соплеменников по серому пятну на животе. Это была смелая обезьяна, которая очень любила играть и умела ловко и проворно разбивать скорлупу орехов. Я долго, но безрезультатно наблюдала за ней, пытаясь понять, как животному удается добраться до вкусного плода. Потом у меня родилась блестящая идея: я положила рядом с собой несколько орехов, приглашая обезьянку их у меня «украсть» и надеясь, что мне удастся вблизи рассмотреть, как она разбивает орех.
Обезьянка заметила орех, который я «обронила», схватила его, поднесла к уху и потрясла, видимо, чтобы понять, зрелый ли он. Я не знала, как должен звучать зрелый плод, но тот орех прошел проверку на качество. Оглядываясь по сторонам, обезьянка побежала по земле, как будто что-то искала. Наконец животное нашло подходящий камень – на его поверхности было небольшое углубление, в которое можно было положить орех, чтобы он не укатился, когда по нему бьют другим камнем или толстой веткой.
Теперь я знала, как обезьяны раскалывают орехи. Иногда они закладывали их в небольшое углубление на корнях или упавших стволах деревьев. Для разбивания ореха можно было использовать камень или сук. Разбив скорлупу, обезьяна тут же засовывала ядро ореха в рот. «Что ж, смотри и учись!» – подумала я и начала искать на земле необходимые инструменты, чтобы расколоть оставшиеся у меня орехи.
Первые несколько дней, проведенных со стаей обезьян, я занималась только поисками пищи, чтобы подкрепить свои силы. Джунгли не скупились и щедро дарили мне бананы, фиги и другие фрукты.
Какие фрукты являются съедобными, я выяснила, наблюдая за поведением обезьян. Эти животные любили перуанский физалис [1], сметанное яблоко [2] и гуаву. Все остальные фрукты они ели очень выборочно. Например, фрукт под названием наранхилья [3] они неизменно обнюхивали и трясли перед тем, как снять с ветки. Я быстро установила, что незрелые плоды наранхилья ужасно кислые. Кислой также была незрелая банановидная маракуйя. Обезьяны ели только плоды желтого или желто-коричневого цвета и не трогали зеленые.
Но уже в первые дни я поняла, что жизнь обезьян не сводится к тому, чтобы найти еду, побегать, «поболтать» и поискать блох в своей шерсти или шерсти другого животного. Главной задачей стаи, к которой я прибилась, было выживание. А для этого необходима своя территория, которую надо защищать от вторжения других обезьян. Столкновения со стаями чужаков часто заканчивались драками.
Когда я впервые увидела, как обезьяны дерутся с незваными пришельцами, я была в ужасе и не могла понять, что происходит. Только что они играли вокруг меня и на деревьях, а через минуту послышались звуки ломающихся веток и агрессивные крики. Те пришельцы отличались от обезьян «моей» стаи – у них был мех с красноватым оттенком. Я не поняла, откуда они взялись. Звуки ударов и крики были такими громкими и устрашающими, что я спряталась под куст и закрыла уши руками. Когда после исчезновения чужаков обезьяны спустились с деревьев, я была поражена, увидев кровь вокруг их ртов. Неужели они съели чужаков? Или просто покусали их, чтобы отпугнуть? А если я сделаю то, что им не понравится, они нападут на меня?..
Это стало еще одним подтверждением, что я нахожусь в опасном месте среди опасных животных. Я задумалась о том, как относятся ко мне обезьяны, и поняла, что они приняли меня, решив, что я не представляю для них опасности. Иначе они бы выгнали меня точно так же, как выгнали другую стаю, – с устрашающими криками и кровопролитием. Но обезьяны этого не сделали, а позволили мне жить с ними рядом.
Возможно, они видели, как двое похитителей оставили меня в лесу, и пожалели меня. Мне хотелось думать, что обезьяны знают о моей печальной судьбе и понимают, что я хочу быть их другом. Я смотрела, как обезьяны приводят себя в порядок и стирают кровь с мордочек, и в душе надеялась, что они не изменят своего отношения ко мне.
V
Никто за мной не приходил.
Прошел один день, за ним пролетел еще один, а потом еще и еще. Ни мама, ни папа не появлялись. Вообще никаких людей в округе не было. Надежда на то, что меня найдут, исчезала, как цветочный узор на моем платье, которое все больше и больше покрывалось грязью.
Неудивительно, что в конце концов – мне сложно сказать, сколько времени прошло, – я вообще перестала надеяться, что меня спасут. Я начала сознательно пресекать любые мысли о доме, сосредоточившись на выживании в условиях джунглей.
Казалось, что каждый новый день, как капля воды, похож на предыдущий. Джунгли просыпались с восходом солнца. Солнечные лучи падали на землю, и вверх к кронам деревьев поднимались облака пахучего пара. Я внимательно следила за обезьянами, держась на уважительном расстоянии, чтобы никого случайно не задеть и не разозлить. Обезьяны шли на поиски еды, и я шла за ними. Так продолжалось до захода солнца, когда ночь накрывала лес. Я находила укромное местечко для сна и засыпала.
Так и протекала моя жизнь. Впрочем, не всегда. Помню, как однажды, совершенно без предупреждения (часто я не видела неба над головой, потому что оно было закрыто листвой), небеса разверзлись, и дождь потопом обрушился на землю. Я, конечно же, видела дождь и раньше, но в джунглях это природное явление переживалось совсем по-другому. Капли выбивали барабанную дробь на листьях и гулко разбивались о землю. Дождь в джунглях был таким сильным и громким, что заглушал все остальные звуки. Он смывал грязь с моего тела и спутанных волос. Я с наслаждением пила дождевую воду из образовавшихся луж. В очищающей и мощной силе дождя было что-то волшебное.
Кроме смены дня и ночи, а также периодических ливней у меня не было никаких вех, с помощью которых я могла бы следить за течением времени. Часы незаметно превращались в дни, а дни – в недели. Больше всего из того периода мне запомнилось чувство огромного, всепоглощающего одиночества, которое, надеюсь, мне больше не придется испытать в этой жизни. Обезьяны были, пожалуй, единственными животными, которых я не боялась, и поэтому держалась поближе к ним. Мне казалось, что я нравлюсь им, поэтому решила познакомиться с ними поближе.
Я не просто рассматривала их, но и слушала. Обезьяны общались между собой при помощи самых разных звуков. Я истосковалась по человеческому общению (и по звуку человеческих голосов), поэтому начала внимательно прислушиваться к «разговорам» обезьян.
У меня было огромное желание говорить и общаться. Я начала воспроизводить звуки, которые издавали обезьяны, для развлечения и чтобы слышать свой голос. Одна или несколько обезьян сразу отреагировали на то, что я «сказала», и у нас завязалась «беседа». Я очень обрадовалась. Это означало, что обезьяны обратили на меня внимание. Я стала имитировать производимые обезьянами звуки, стараясь делать это максимально похоже на то, как «говорят» они.
Обезьяний язык не только невозможно изобразить с помощью букв, но и довольно сложно воспроизвести фонетически. Даже моим высоким детским голосом я не могла повторить некоторые звуки. Одним из первых звуков, который я «осилила», был сигнал тревоги и предупреждения об опасности – громкий, резкий, гортанный. Обезьяны постоянно были начеку, следили за происходящим вокруг и сообщали друг другу, кто появляется или уходит с их территории. Сигнал об опасности сопровождался особым выражением мордочки и определенной позой. Перед тем как его издать, обезьяны широко раскрывали рот и вставали на задние лапы, почти на цыпочки. Потом, оценивая степень угрозы, они начинали издавать ряд повторяющихся низких звуков, которые означали, что они пытаются понять, насколько опасно то или иное событие. Увидев чужака, намерения которого казались враждебными, животные начинали визжать, подняв кверху передние лапы и раскачивая ими над головой. Так же, как люди, и особенно дети, чем больше обезьяны были испуганы, тем громче кричали.
Если опасность была совсем рядом, крик обезьян становился резким и высоким. Он обычно сопровождался ударами передних лап по земле. Когда такой крик поднимала одна обезьяна, к ней присоединялись все остальные, и стая быстро забиралась повыше на деревья. Я оставалась на земле и начинала метаться в поисках места, где можно спрятаться.
Впрочем, через некоторое время я поняла, что не стоит паниковать каждый раз, услышав эти звуки. Детеныши часто выкрикивали сигналы тревоги просто для развлечения. Когда «тревогу» поднимали малыши, взрослые обычно не обращали на нее внимания. Это была игра, которая мне в начальный период жизни с обезьянами даже доставляла удовольствие.
Наверное, мне было бы не так весело, если бы я тогда знала, что проведу с обезьянами столько времени, что успею выучить все их сигналы и звуки. Вероятно, я бы впала в глубокую депрессию. Но этого, слава богу, не произошло.
После моего ночного столкновения со змеей мне больше не хотелось переживать подобные неожиданности. Но, прожив некоторое время в джунглях, я поняла, что змеи – одни из самых безобидных существ. Сперва я боялась змей и считала, что они хотят меня съесть или укусить, но потом поняла, что это совсем не так. Змеи не любили быть на виду и старательно прятались. Они маскировались на земле, пытаясь слиться с листвой, корой и ветками. Казалось, они боятся даже больше, чем я. Они начинали паниковать и прятаться от малейшего звука. От обезьян я научилась свистеть при виде змеи, что неизменно заставляло их уползать куда подальше.
Мохнатые пауки, хоть и достигали порой гигантских размеров, тоже оказались довольно безобидными существами. Если бы я увидела огромного паука у себя в комнате, я бы расплакалась и в ужасе убежала, но пауки в джунглях были мирными и даже милыми. Мне нравилось часами наблюдать за ними и все время хотелось погладить их шелковистые ножки или тельце. При малейшей опасности пауки прятались в свои норки или укрытия, откуда высовывались только их глаза-бусинки, выражение которых, казалось, было умоляющим. Пауки словно говорили: «Пожалуйста, не трогай меня!» В общем, пауки мне очень нравились. Я и по сей день с большой любовью отношусь к ним.
Правда, пауки умели за себя постоять. Вскоре я поняла, что они вовсе не беззащитные и не стоит их дразнить и задирать.
Я была любопытным ребенком и могла часами их изучать. Если внимательно следить за поведением пауков, можно было понять, где у каждого из них «домик». Пауки не любили, когда их беспокоили. Иногда они залезали в свои домики, закрывали вход пленкой и подолгу не выходили. Мне надоедало их бездействие, я брала палочку и снимала пленку. Это паукам очень не нравилось. Они в гневе выскакивали наружу, чтобы понять, кто там ломает их дверь, и начинали трясти своими мохнатыми тельцами, как это делают собаки. Однажды я заметила, что после этого в воздухе появилось маленькое облачко испарений или капель. Оно состояло из мельчайших частиц, похожих на пыль. Эта «пыль» раздражала кожу, и когда она попадала на мои руки, они долго и больно чесались.
Некоторые вещи, которые я поняла в то время, касались не только жизни джунглей, но и меня самой, точнее, того, как я должна ухаживать за собой и своим телом. Я была маленьким ребенком. Я привыкла к тому, что мама помогала мне одеться и раздеться, мыла и причесывала мне волосы.
Понятное дело, что мамы в джунглях не было. Мое красивое платьице быстро превратилось в грязную тряпку. Через несколько дней мне пришлось выбросить трусы, потому что их резинка ослабла и они постоянно спадали. Я не страдала от того, что не расчесывала волосы и не мылась, но мне надо было вытирать себе попу.
Я обратила внимание на то, как обезьяны решали вопрос личной гигиены. Конечно, они писали и какали где им заблагорассудится. Сидящая на дереве обезьяна могла спокойно покакать оттуда. Однажды я увидела, как фекалии обезьяны упали на большое семейство грибов, которые, наподобие «дедушкиного табака», выпустили облако спор, словно показывая, как им это надоело.
Если обезьяны находились на земле, то они зарывали свои экскременты в землю или накрывали мхом и листьями. Кроме этого я заметила, что они – правда, далеко не всегда – вытирают попу, елозя по земле или мху, или очищают ее мхом, растущим на древесном стволе.
Сначала я подтиралась своей одеждой. Потом когда она превратилась в грязные тряпки, я использовала для этих целей сухие листья. Беря пример с обезьян, я попробовала вытираться горсткой мха. Это оказалось гораздо приятнее, потому что мох мягкий и влажный.
Все остальные части моего тела становились все грязнее и грязнее. Я постоянно чесалась. В моих волосах поселилось много насекомых и других существ. На коже появились порезы.
Джунгли были очень красивыми, но грязными. Вокруг постоянно жужжала масса мух. Мухи в джунглях были сине-зеленые и блестящие, как драгоценные камни, и собирались они над кучками фекалий. Мухи постоянно вились и вокруг меня, и этот факт меня крайне расстраивал, заставляя задуматься, что пахну я, судя по всему, не лучше, чем экскременты животных.
На моем теле жило огромное количество вшей, жуков и других насекомых. На коже появились небольшие белые червяки, вызывавшие зуд.
В первое время меня это ужасно раздражало. Я часто плакала от отчаяния и от того, что не знала, как избавиться от боли и дискомфорта. Насекомые были везде. Как только я переставала двигаться, они накатывались на меня волнами. Особенно мне досаждали жуки-скарабеи и мелкие коричневые тараканы, которых в Латинской Америке называют cucaron. Они спокойно исследовали все части моего тела, словно я была деревом или камнем. Я боялась, что меня захлестнут и погребут под собой волны насекомых.
Мои волосы также были в плачевном состоянии – немытые, спутанные, полные самых разных насекомых. С каждым днем кожа головы чесалась все сильнее, а сами волосы превратились в спутанные космы.
Обезьяны регулярно исследовали мех друг друга и выбирали из него незваных посетителей. Я с завистью смотрела, как они ухаживают друг за другом, и мечтала, чтобы они очистили от насекомых мои волосы и тело. Но пока этого не происходило. Стая позволила мне находиться рядом, но все еще не подпускала слишком близко.
Я поставила перед собой цель научиться лазать по деревьям, чтобы быть ближе к их семье. Я все реже вспоминала своих родителей, и мне хотелось лучше узнать обезьян, рядом с которыми я существовала и от которых во многом зависела моя жизнь. Теперь я спала в расщелине толстого древесного ствола и от этого чувствовала себя спокойнее. Но обезьяны на верхушках деревьев все равно были в большей безопасности, чем я на земле, и мне ужасно хотелось быть с ними.
Но лазать по деревьям оказалось так же сложно, как разбивать некоторые бразильские орехи [4], которые обезьяны роняли сверху. Легче всего было добраться до ядра тех, что сами раскололись от удара о землю. Многие орехи было практически невозможно разбить, как бы я ни старалась это сделать, заложив орех в углубление и долго колотя по нему камнем.
Крупные и неприступные деревья в джунглях были огромными – от двух до почти трех метров в диаметре. Их гладкие прямые стволы поднимались высоко в небо, теряясь в идущем от земли паре. Если я смотрела на них, у меня начинала кружиться голова. Даже ветки на стволах, опираясь на которые я могла бы взобраться наверх, начинали расти не вблизи земли, а довольно высоко над головой.
Но в джунглях росли не только деревья-великаны. Здесь было много относительно низких деревьев с бананами и других, с красивыми пахучими цветами, – как я узнала позже, они называются орхидеями. Эти деревья были увиты плющом, покрыты темным мягким мхом и папоротником.
Я мечтала, как в один прекрасный день смогу забраться на более низкие деревья, а с них – на высокие бразильские орехи, чтобы присоединиться к обезьянам в древесных кронах. До осуществления этой мечты прошло много месяцев, но, обучаясь лазать по деревьям, я сделала одно важное открытие.
После дождя взбираться на дерево было особенно сложно. Лианы и ветки были скользкими, подниматься было тяжело. Цепляясь за лианы, корни и ветки, я вскарабкалась на высоту трех метров. Впереди меня ожидал гладкий и уходящий ввысь ствол большого дерева.
Я боялась спускаться вниз не меньше, чем лезть вверх, поэтому решила попытать счастья и продолжать восхождение. Но меня подвело то, что деревья были мокрыми. Я оперлась ногой на ветку, поскользнулась и с громким криком полетела вниз.
Меня спас густой подлесок – ветви, листва и лианы, которые уменьшили скорость падения и смягчили удар. Я лежала на земле и глотала слезы отчаяния, но вдруг заметила то, на что раньше не обращала внимания. Это был вход в туннель с отверстием, достаточно широким для меня. Мне показалось, что этим туннелем кто-то постоянно пользуется, потому что его стенки были ровными.
Вход оказался немного узким, но я смогла в него протиснуться. Я совершенно не испытывала страха. Внутри было сумеречно, а не черным-черно, потому что сквозь корни просачивалось достаточно света, чтобы видеть, куда я ползу. В туннеле я обнаружила ответвления. Это был настоящий подземный лабиринт.
Повернув за угол, я увидела перед собой одну из обезьян «моей» стаи. Она ползла мне навстречу, держа в лапах орех. Увидев меня, обезьяна свернула в ближайшее ответвление туннеля. За ней следовала другая (это были молодые особи, которые, очевидно, играли в «догонялки»).
Тогда меня осенило. Это обезьяны прорыли систему туннелей на своей территории, чтобы перемещаться под землей так же свободно, как в кронах деревьев. Я могла пользоваться туннелями для быстрого и безопасного передвижения по территории стаи. Я последовала за двумя обезьянам и вскоре очутилась на знакомой полянке. И почувствовала такую радость, какой еще не испытывала с тех пор, как попала в джунгли: будто я была ребенком, получившим много подарков на Рождество. Мне казалось, что я уже освоила все знания и умения, необходимые для выживания в джунглях. Однако события, которым было суждено вскоре произойти, показали, что это далеко не так.
VI
Я была уверена, что умираю.
Живот болел так, что я тихо плакала, свернувшись калачиком.
Сквозь пелену боли я пыталась вспомнить, что я съела и чем отравилась.
Тамаринд! [5] За день до того, как у меня страшно заболел живот, я съела тамаринд. Это было одним из моих излюбленных лакомств. Стручки этого дерева по форме напоминали росший в моей прошлой жизни горох, но большего размера, темно-коричневые и ворсистые. В отличие от гороха, в котором ели семена-горошины, в тамаринде косточки выбрасывали, а ели коричневатую с прожилками массу, наполнявшую стручок внутри. Она была липкой и сладкой, как фиги.
Но тот тамаринд, которым я отравилась, был немного другим. В нем оказалось много маленьких зерен, размером с горошины, и по вкусу он был еще слаще, как финик.
Я не могла стоять и сидеть. Мускулы отказывались мне подчиняться. У меня кружилась голова, и я чувствовала, что конец близок. Я съела отравленный фрукт, очень похожий на тамаринд. За время жизни с обезьянами я узнала, что в джунглях иногда встречаются фрукты, очень похожие на съедобные, но немного другие. К этим на первый взгляд незначительным отличиям сводится вся разница между жизнью и смертью.
Я ужасно мучилась и сквозь застилающую глаза пелену заметила, что одна из обезьян спешит мне на помощь. Это была обезьяна-самец, которого я называла Дедушкой, потому что он был похож на настоящего дедушку. Он был старше большинства обезьян, двигался медленней, и в его шерсти было много седых волос, как у бабушек и дедушек, которых я помнила по своей прежней жизни среди людей. Он перенес травму лапы или плеча, поэтому скакал и прыгал по деревьям не так лихо, как другие члены стаи.
С самого начала Дедушка за мной присматривал, хотя я не думаю, что его сильно волновало мое состояние. В его отношении ко мне я не замечала особой теплоты. Может быть, он был холоден со мной потому, что не мог определиться, нравлюсь я ему или нет.
Я увидела, что Дедушка спрыгнул с ветки, на которой любил сидеть, и двинулся в мою сторону. Чего он хотел? Какие у него были планы в отношении меня? Мне было так плохо, что я не могла долго задумываться над этим вопросом. Я плакала, и у меня не оставалось сил на что-то другое.
Дедушка подошел ко мне, схватил за руку и принялся трясти и толкать меня, словно предлагая куда-то пойти.
Он вел себя уверенно и был крайне настойчив, и я не стала перечить его воле. Падая и вставая, ползком и на четвереньках я двинулась в ту сторону, куда он меня подталкивал, пробираясь сквозь колючие кусты. Неожиданно я оступилась и покатилась вниз по склону каменистого, заросшего мхом обрыва, после чего плюхнулась в небольшое озерцо. Оно было не больше трех метров в диаметре. С одной стороны озерца лежало несколько камней, на которые стекал небольшой водопад. Дедушка спустился по склону оврага и принялся толкать меня в сторону водопада. Я захныкала. Мне казалось, что со мной происходило самое плохое, что только может быть. Я всю жизнь, сколько себя помню, ненавидела воду. В то время я видела ее только в виде дождя и луж после него.
Но Дедушка не сдавался. Он был приблизительно моего роста, но сильнее меня. Он схватил меня за волосы и, казалось, хотел, чтобы я подставила голову под струю воды. Что он задумал? Он хотел поскорее утопить меня, чтобы я больше не мучилась? Видимо, он был уверен, что мой конец близок.
Я брыкалась и отбивалась, молотя руками и ногами по поверхности воды. И тут Дедушка рывком приподнял мое лицо и посмотрел мне в глаза.
Его взгляд был абсолютно спокоен. Он на меня не злился. Я ошиблась – он, видимо, хотел мне что-то сказать.
Не знаю, что тогда во мне произошло, но я ему поверила. Его уверенные движения и выражение его глаз сказали мне, что он хочет мне помочь. И тогда я сделала то, что он хотел. Я наклонила голову и начала пить из водопада. Я выпила сколько смогла.
Тогда Дедушка меня отпустил. Не теряя ни секунды, я вылезла на берег и в полном изнеможении свалилась лицом вниз.
Потом я начала кашлять. Кашель перешел в рвоту. Сперва меня вырвало водой, а потом полезло что-то кислое. Масса, которая выходила у меня изо рта, жгла кожу и особенно порезы, попадая на мои колени и руки.
Но Дедушка со мной еще не закончил. Как только меня престало рвать, он опять начал заталкивать меня в озерцо, в то место, где стекал второй, небольшой, водопадик.
На этот раз меня не надо было уговаривать. Я начала жадно пить из водопада. Мне было хорошо в воде, несмотря на то что пиявки стали приставать к моим ногам. У меня было ощущение, что вода не только приятно охлаждала, но и лечила меня. Постепенно рвотные позывы прошли.
Я не представляю, сколько времени я провела там в полусознательном состоянии, но в конце концов вылезла по склону вверх. Дедушка все это время просидел на берегу озерца. Он не двигался и смотрел на меня, не сводя глаз. Он встал вместе со мной, взбежал по склону и вернулся к своему любимому дереву.
Дедушка понимал, как мне можно помочь. И он мне помог. Я в этом совершенно убеждена.
Этот случай был для меня не просто очередным уроком выживания. С того момента отношение ко мне со стороны Дедушки сильно изменилось. Он начал меня выделять и всегда выступал моим защитником. Я чувствовала в нем друга. Он был готов поделиться со мной своей едой и провести сеанс груминга моих косматых волос, из которых вынимал аппетитных жучков и личинок и поедал их. Чувство одиночества постепенно оставляло меня. Иногда я еще плакала по ночам от горечи и печали, но такие истерики происходили все реже. Свернувшись клубочком в своем дупле-расщелине, я слушала болтовню обезьян над моей головой и незаметно сама превращалась в обезьяну.
VII
После моего отравления и Дедушкиной помощи обезьяны стали относиться ко мне иначе. Младшие брали пример со старших и тоже начали подходить ко мне, чтобы пообщаться и покопаться в моих волосах. Я превратилась в полноправного члена стаи.
Состав стаи постоянно менялся. Кто-то умирал, беременные самки исчезали, чтобы потом появиться с детенышами. Я подружилась с некоторыми членами стаи. Кроме Дедушки, это был энергичный Пятно, нежный и любящий Коричневый и застенчивая Белохвостка. Молодая Белохвостка меня очень полюбила. Она запрыгивала мне на плечи и обнимала за шею. Ей нравилось ездить у меня на спине.
Как вы понимаете, я не называла обезьян этими именами, а лишь отмечала про себя их отличительные черты. К тому времени я за ненадобностью практически забыла человеческий язык и как могла общалась на обезьяньем. Мне кажется, что даже про себя я перестала думать на человеческом языке. Главными в моей жизни были звуки и чувства. И, конечно, миссии или задачи – из них состояла моя жизнь. Самой главной задачей были поиски пищи. Нужно было искать и многое другое: компанию для общения, безопасное место для сна или укрытия от опасности. В сущности, у меня было всего две основные потребности: в еде и в удовлетворении собственного любопытства. Моя жизнь была проста и мало отличалась от жизни остальных обезьян.
Получив признание в стае, я поняла, что нужно все же научиться лазать по деревьям. Мне надоело проводить время в одиночестве на земле, пока обезьяны веселились и играли у меня над головой.
После того как я упала с дерева, я на некоторое время перестала даже пытаться научиться по ним лазать. Но мне очень хотелось подняться вверх, подальше от влажной земли, от которой шли испарения, и поближе к солнцу. Листва в джунглях была очень густой, и немного солнечных лучей доходило до земли. Несмотря на буйство красок в джунглях, иногда мне казалось, что я живу в черно-белом мире. Даже ярким днем большая часть поверхности находилась в сумерках, которые изредка пронизывали столбы света. От такого светового контраста у меня даже болели глаза.