Я вышла на хорошо протоптанную тропинку, которая вела куда-то от лагеря, и увидела, что над деревьями поднимается облако серого дыма с тем самым странным запахом. Опасаясь встретить больших людей-мужчин, я с опаской пошла по тропинке. Она вывела меня на небольшую поляну, утоптанную человеческими ногами. В середине поляны горело два костра. Понять, что это огонь, мне помогла не память, а скорее инстинкт. Я вспомнила, что огня стоит остерегаться.
На ближайшем ко мне костре лежал тонкий блестящий лист, а на нем стояла емкость, сделанная из того же материала. Я осторожно приблизилась, ощущая жар костра, и увидела, что в круглом контейнере бурлит вода, а в ней – какие-то похожие на корневища плоды. Я понюхала пар и наморщила нос. Запах показался мне таким неприятным, что меня чуть не стошнило.
Поверх второго костра были крест-накрест положены палки. Я поднесла руку к огню, поражаясь, какой он горячий. Передо мной было словно маленькое солнце, только тепло шло не сверху вниз, а снизу вверх. Удивительно.
Я не нашла никакой еды и уже собиралась уходить, когда услышала звуки человеческих голосов с другой стороны поляны. Я пересекла поляну, радуясь тому, что на земле нет сучков и листьев, которые звуком могли бы выдать меня.
Сквозь подлесок я разглядела двух мужчин, сидевших на корточках у основания большого дерева. Они поставили, как я предположила, ловушку – ящик из палок, связанных между собой крест-накрест. Изнутри выходила лоза лианы, которой они помахивали у основания дерева, пытаясь кого-то заманить. Солнце опускалось все ниже, но я хотела увидеть, кого эти люди ловят. Наконец в наступившей темноте у основания дерева появился огромный мохнатый паук.
Я привыкла к паукам и сама с ними играла. Но этот паук был очень большим, я ни разу таких не видела – больше ладони мужчины. Он выполз из своего укрытия, следуя за лозой, зашел в ловушку, в руках одного из мужчин молнией блеснул нож, и паука не стало.
Мужчины переложили мертвого паука в холщовый мешок, в котором, судя по всему, было уже несколько убитых пауков. Стало совсем темно, и я поняла, что охота закончилась.
Вернувшись к кострам, мужчины вынули из мешка несколько пауков приблизительно одинакового размера и начали с ними что-то делать. Потом я узнала, что они отцеживали яд, собирая его в небольшой сосуд, сделанный из кокосового ореха.
Закончив с пауками и парой змей, которые были у них в мешке, мужчины завернули их по отдельности в листья банана, нанизали на палочки и положили на железную решетку над огнем.
Я внимательно наблюдала за их действиями и очень обрадовалась, что мужчины решили что-то пожарить, потому что была очень голодна. Потом они встали и куда-то ушли – продолжать охоту или рассказать о своих успехах другим, не знаю. Главное – они исчезли, и я могла украсть и попробовать их еду.
Я подождала, но мужчины не возвращались. Я подбежала к костру и сняла с решетки один из кульков.
Мои ладони обжег жар. Кулек оказался таким горячим, что я едва не выронила его и начала перебрасывать из одной руки в другую. Я повернулась, чтобы убежать в лес, но остановилась как вкопанная. Передо мной стояло три ребенка, которые внимательно смотрели на меня своими черными глазами.
Я стремительно бросилась в сторону леса. Они не стали меня преследовать. Видимо, их не очень волновало, что я украла их ужин. Я остановилась послушать, не бегут ли за мной, и мне показалось, что они смеются.
Бежала я долго и остановилась, чтобы попробовать содержимое кулька, которое к тому времени должно было остыть. Я вынула палочки из банановых листьев и сняла листья. То, что было под ними, не показалось мне аппетитным, да и запах у этого блюда был омерзительный. Я не решилась его есть.
Кто знает, может быть, мужчины готовили еще что-то, что пришлось бы мне по вкусу, но я больше не хотела рисковать и направилась через джунгли на территорию моей стаи.
Я была уверена, что еще вернусь к лагерю людей.
XI
Теперь я часто появлялась возле лагеря индейцев, хотя он находился довольно далеко. Часами я сидела в укрытии, наблюдая за людьми. Я всасывала новую информацию, как губка.
Особенно меня интересовало, что люди ели. Мой первый опыт с украденным жареным пауком оказался неудачным, но я подозревала, что это не единственное их блюдо. Со временем мне удалось многое попробовать.
Муравьи оказались хрустящими и вкусными, а блестящие коричневые жуки, названия которых я не знаю, понравились мне гораздо меньше. Снаружи эти жуки выглядели вполне аппетитно, но внутри были сырыми и омерзительными. Очень вкусным было мясо без кожи – возможно, фазанье. Иногда в мясе, которое мне удавалось украсть, попадалось много мелких костей – вероятно, это была змея. Я пробовала и рыбу, и других жареных пауков, которые оказались вполне съедобными. Потом я узнала, что люди этого племени регулярно убивали и ели обезьян, так что, увы, скорее всего, я тоже ела обезьянье мясо. Впрочем, я об этом не задумывалась. Я была голодна, а человеческая еда оказалась питательной и вкусной.
В то время я почти перестала добывать пищу в джунглях. В деревне индейцев всегда было много еды, которую удавалось взять, когда никто не смотрит.
Я даже попробовала алкоголь. Не представляю, из чего и как его делали, но в один прекрасный день я нашла глиняный кувшин с длинным узким горлышком и пробкой из банановых листьев. Запах содержимого показался мне резким, но в нем было что-то приятное. Мне очень хотелось пить, и я сделала несколько больших глотков. Острая и одновременно кислая на вкус жидкость обожгла мне горло. Тогда я пила только воду, и действие напитка, которое я ощутила через некоторое время, было удивительным. Я словно забыла, как надо ходить и вообще двигать руками и ногами. Я начала спотыкаться. По всему телу распространилось приятное тепло, и все кругом начало плыть. Ощущение мне понравилось, и я сделала еще пару глотков из кувшина, после чего начала хихикать без причины и уже совсем не могла двигаться.
На другой день я чувствовала головную боль и усталость. Больше я не пила алкоголь.
К лагерю индейцев меня привлекала не только еда. Я уже упоминала странное чувство, которое у меня возникло при виде матери и новорожденного. Я хотела побольше узнать о человеческих семьях, об их отношениях и обычаях.
Индейцы того племени практически не носили одежды. В джунглях было всегда жарко, поэтому в одежде не было особой необходимости. Мужчины и женщины носили набедренные повязки. Только на одной женщине, той, что родила в джунглях ребенка, я видела платье. Меня удивляло то, что у взрослых не было зубов. Часть того, что я видела в лагере, казалось мне знакомым, но многое было совершенно чуждо и непонятно.
У людей и животных много общего. Наблюдая за детьми, я заметила, что они играли в знакомые мне игры – например, дразнили бедных мохнатых пауков. Но в отличие от обезьян, которые просто сидели, спали или ковырялись в мехе друг друга, женщины в деревне все время работали. Они собирали лианы и ветки и плели корзины для хранения фруктов. Они связывали стебли и листья бамбука, чтобы покрыть крыши хижин. Кроме этого они плели из бамбука и лиан циновки, которые использовались в виде ковров, перегородок и стен в хижинах.
Мужчины тоже без дела не сидели. Постепенно я поняла, что между мужчинами и женщинами существует разделение труда. Женщины занимались лагерем и детьми, убирали и готовили, а мужчины плавали на лодках, изготовляли катапульты, луки, стрелы и отравленные дротики. У них было самое разное оружие, и они знали много способов убивать.
От людей я узнала, как еще можно забираться на деревья. Ноги под щиколотками связывали толстой веревкой. Она натягивалась и цеплялась за ствол, и забираться на дерево становилось проще.
Мне очень понравилось, как они используют стержень кукурузного початка. По примеру обезьян я вытирала попу мхом. Однажды я заметила, что ребенок зашел в кусты, покакал и вытер попу объеденным стержнем кукурузы. С тех пор я начала делать так же.
Проходили дни, а за ними недели. Я возвращалась к обезьянам на ночь, а все дни проводила около людей. Я забиралась на высокое дерево и с него наблюдала за тем, что происходило в лагере. Чем дальше, тем больше я убеждалась, что это люди из моего племени или народа, что мне нужно к ним прийти и они меня примут.
Однако страх – сильное чувство, и он мешал мне показаться людям на глаза. Я долго жила с животными и знала, чего можно от них ожидать. От времени, когда я жила среди людей, у меня остались лишь отрывочные воспоминания. Кроме того, я помнила, что именно люди украли меня и бросили на произвол судьбы в джунглях. Тех, кто это сделал, не волновало, умру я или выживу. Могла ли я после этого рассчитывать, что люди в лагере примут меня как свою и будут ко мне хорошо относиться?
Время шло, и я все чаще и чаще вспоминала свою человеческую жизнь. Я была заворожена тем, что видела: играющие дети, горящий костер, семья, которая собиралась вокруг огня. «Как было бы здорово быть среди этих детей», – думала я, сидя на дереве и мечтая о том, как сложилась бы моя жизнь в лагере.
Не могу сказать, чем тот день отличался от остальных, и не знаю, откуда во мне появилась смелость. Может быть, мне просто надоело смотреть на людей со стороны и никак не участвовать в их жизни. Я решила найти ту женщину, которая родила в джунглях ребенка, и попросить принять меня в человеческое племя.
Это произошло приблизительно в середине дня. Люди в лагере занимались своими делами. Если кто-то и заметил меня, то не подал вида. А может быть, я сама так сконцентрировалась на своей задаче, что не видела ничего и никого вокруг.
Я вышла из кустов и пошла по протоптанной тропинке. Мне стало неуютно от того, что я нахожусь на открытом пространстве. Я бросилась к ограде, забежала внутрь и спряталась в одной из хижин.
Там было темно и интересно. Стояло несколько удобных на вид кроватей из бамбука и травы, а на полу лежали циновки с узорами и без них. На стенах висели связки бананов и фруктов, некоторые из них я в джунглях не встречала. Интересно, где люди их брали? Между столбами посреди хижины висело несколько гамаков, а на полу рядом с ними лежали корзины и стояли глиняные кувшины.
В хижине никого не было, и я посмотрела через открытую дверь во двор, где стоял огромный чан с водой. Он был широким в основании и сужался кверху. Отверстие наверху было достаточно широким, чтобы зачерпнуть воду половинкой кокоса.
Вода не была речной. Видимо, ее сюда приносили в канистрах. Я видела, как люди носили по две канистры на шесте, который клали на плечи. Раньше, в прошлой жизни, я видела, как на коромысле носили воду в моей деревне. Я пробовала эту воду на вкус, и она мне понравилась.
Рядом с чаном стояла та самая женщина, которая уходила в джунгли рожать. Мое сердце учащенно забилось. Я решила, что это знак: я должна подойти к ней. Эта женщина – мать, и когда она посмотрит мне в глаза, то полюбит меня так же, как своего ребенка.
Все люди хотят, чтобы их любили. Обезьяны заботятся о своих детенышах, и я видела, что люди делают то же самое. Мне казалось, эта женщина поймет, как я хочу, чтобы меня любили и обо мне заботились.
Однако все произошло совсем не так. Женщина повернулась и увидела меня. В ее глазах был страх. Она попятилась, словно я вызывала у нее отвращение, будто я была чудовищем, а не человеком. Чем дольше она на меня смотрела, тем сильнее боялась. Она спотыкалась о лежавшие на земле предметы и кричала на меня. Я не понимала слов, но было ясно, что она не рада моему появлению.
Крики женщины привлекли внимание других людей. Рядом появился большой и сильный мужчина, и я сгорбилась, чтобы показать, что у меня нет никаких дурных намерений. На голове у мужчины была повязка с несколькими перьями. Одно перо было ярко-синим, другое ярко-зеленым. На его шее висело ожерелье, а на щеках проведены две полосы красного и черного цветов.
Я поняла, что он вождь. Я видела, как ведут себя вожаки стаи обезьян. В «моей» стае вожаком был не Дедушка – у него плохо действовала одна передняя лапа, поэтому он чаще всего сидел и смотрел, что происходит вокруг. Наш вожак был гораздо моложе. Он мог ломать самые толстые сучья, поэтому его уважали. Этот самец был наглым и сильным. Не могу сказать, что я его любила, но он был вожаком стаи, и с этим приходилось считаться.
Появившийся передо мной мужчина был похож на вожака, он был сильным и уверенным в себе. Он оглядел меня с ног до головы, понял, что я не представляю для него угрозы, и подошел ближе. Он сощурился, протянул руку и крепко схватил меня за плечо. Другой рукой он взял меня за подбородок и приподнял мое лицо, чтобы лучше его рассмотреть.
Вожак был невозмутим. Если он и испытывал какие-то чувства от моего появления, он их не показал. Он долго рассматривал меня: раздвинул мне рот и изучил мои зубы, потом нагнул мне голову и осмотрел шею. Все это время он что-то говорил на языке, которого я не понимала. Потом вождь меня презрительно оттолкнул.
Я прекрасно поняла этот жест, которым часто пользовались обезьяны. Так большая и сильная обезьяна отталкивала маленькую и слабую, которая хотела у нее что-то украсть.
Мне стало больно. Почему он не дал мне хотя бы один шанс? Я попыталась жестами показать, что мне нужна еда и убежище. Но я использовала жесты обезьян, поэтому вождь не обратил на них внимания и с силой принялся выталкивать меня с территории лагеря.
Я не сдавалась. У них же было столько свободного места и еды! Мне нужно было совсем немного, и я могла приносить пользу. Но вождь неумолимо толкал меня к выходу. Вид у него был грозным, а руки сильными и мозолистыми. Он решил от меня избавиться и даже сделал жест, который я прекрасно поняла: пальцем провел у себя под подбородком у горла.
Я бегом бросилась из лагеря в джунгли, чувствуя себя униженной и отверженной. Я неслась без остановки, пока не достигла территории «моей» стаи. Я вернулась к своим дорогим обезьянам, которые хотя и не проявили большой радости при моем появлении, но, по крайней мере, не возражали против того, чтобы я жила рядом.
В тот день я получила очень важный урок, который не забыла и по сей день. Семья – это не те люди, которые на тебя похожи. Семья – это люди, которые тебя любят и ценят. Семьей может стать благотворительная организация, круг друзей или приемные родители. Дружба и уверенность, что тебя не подведут, гораздо важнее кровного родства.
Несколько дней я размышляла над тем, что произошло, и старалась избавиться от душевной боли. Я была человеком и членом человеческой стаи, но, несмотря на это, люди меня отвергли. Мне было больно и обидно. Как мне жить дальше, после того как люди от меня отвернулись? Я не могла найти ответа на этот вопрос, но твердо знала только то, что семья – это группа, которая тебя не бросит. Обезьяны меня не отвергли, хотя я и пыталась уйти от них. Я твердо решила, что перестану думать о людях и больше не буду искать с ними контакта. Моя семья – это обезьяны, а не люди.
XII
Жизнь текла своим чередом. Я постепенно забывала деревню индейцев и все, что с ней связано. Хотя иногда я туда возвращалась. У людей была еда, которая мне нравилась, и я умела ее красть, оставаясь незамеченной. Вот и все. Я воспринимала людей как источник некоторых деликатесов, и ничего больше.
Я наблюдала жизнь обитателей джунглей и каждый день замечала что-то интересное – новую красивую птицу, новую тропу. А иногда я просто наслаждалась игрой света на поверхности пруда.
Моим любимым существом в джунглях стала небольшая коричнево‑розовая ящерица с прозрачным животом. Я ловила этих ящериц и смотрела, что они съели. Поймать их было нелегко – мне приходилось часами ждать, пока ящерица выйдет из укрытия. Другие ящерицы не прятались, они грелись в лучах солнца или мимикрировали, маскируясь под лист или ветку.
Как известно, муравьи – очень трудолюбивые насекомые, они всегда куда-то торопятся и несут то, что гораздо больше их самих по весу и размеру. Они ходят гуськом друг за другом и исчезают в муравейниках, под которыми прорывают сложную систему тоннелей. Муравьи ни на секунду не останавливаются. Если на их пути создать препятствие, скажем, поставить палец, они начнут его немедленно обходить. Мне нравилось играть с муравьями, создавая на их пути преграды и заставляя их колонны идти к своей цели обходными путями.
Я перестала бояться птиц. Большинство пернатых были не только красивыми, но и умными существами. Я сторонилась попугаев, но с остальными птицами у меня были прекрасные отношения. Зачастую на небольшом расстоянии от меня на ветке сидел тукан. Он с опаской косил на меня глазом, но не улетал. У тукана был некрасивый голос. Казалось, ты слышишь скрежет, а не голос птицы. Но тукан был очень дружелюбным, и я прощала ему отсутствие музыкального слуха.
Моей любимой певчей птицей был дрозд (позже я смогла узнать его на картинке). У дроздов оранжевые лапы, и я не назвала бы их особо красивыми. Но поют они замечательно, и я не раз пыталась повторить их трели. Как выяснилось позже, у меня был неплохой голос.
Я подросла и стала лучше понимать циклы и ритмы жизни в джунглях. Когда вставало солнце, джунгли просыпались и все начинали искать еду. К середине дня обитатели джунглей прятались от жары и устраивали себе сиесту. Птицы замолкали, и некоторые животные перемещались повыше в крону деревьев, чтобы быть поближе к прохладному ветерку. В этой тишине я слышала вдалеке звук струящейся воды в водопаде, но так и не смогла найти его.
Я начала изучать растения и цветы. Я находила сочные листья, растирала их камнем и добавляла воды. Листья выпускали жижицу, которую я использовала в виде краски. Я пробовала растирать листья разных растений и экспериментировала с цветом. Оранжевый цвет получался из зерен плодов, похожих на гранаты. Вскоре, смешивая цвета из разных растений и зерен, я смогла получить все цвета радуги. Я раскрашивала себя, кору деревьев, камни и даже некоторых обезьян, которые соглашались на эти эксперименты.
Как и многих других девочек, меня привлекали украшения. Глаза на прекрасное мне во многом открыли люди. Я видела, как дети в лагере индейцев собирают орхидеи и другие цветы, насаживают их на прутики и делают гирлянды. Этими гирляндами я украшала «интерьер» моего жилища в стволе дерева и носила их на шее. Иногда я развешивала гирлянды в разных местах в джунглях, чтобы было красиво. Видимо, во мне просыпался женский инстинкт. Любимым материалом для изготовления ожерелий у меня были бобы и душистые палочки ванили.
Больше всего в то время меня занимали дела моей любимой обезьяньей семьи. Я отличала каждого члена стаи. Я знала, кто недавно родился на свет, а кто умер. Я знала характер и умения каждой обезьяны и понимала их родственные связи. Некоторым может показаться, что обезьяны мало отличаются друг от друга, но на самом деле эти различия так же велики, как у людей.
В компании обезьян я чувствовала себя в безопасности. Однако вскоре жизнь показала, что опасность гораздо ближе, чем хотелось бы.
События, о которых я буду рассказывать, произошли приблизительно через год после того, как вождь племени выгнал меня из лагеря. К тому времени я полностью потеряла интерес к людям.
Это был самый обычный день, похожий на другие дни в джунглях. Солнце встало, и все начали искать еду. Вдруг раздался тревожный крик обезьяны, от которого обитатели джунглей бросились прятаться и забираться на кроны деревьев.
Птицы перестали петь и исчезли. Те немногие пернатые, кто остался в воздухе, поднялись выше и стали в панике метаться в разные стороны. Обезьяны притворялись наростами на коре деревьев. Я тоже бросилась в укрытие. Обычно я пряталась в стволе дерева, в котором ночевала. Я закрыла вход ветками и листьями и не могла понять, что же так сильно испугало обитателей джунглей.
Вскоре я услышала незнакомый звук. Казалось, кто-то методично рубил деревья. Звук становился все сильнее: «Бум! Чпок! Бах! Вжик!» В подлеске появились двое белых мужчин. Они были одеты в хаки, а в руках у них были мачете. Кроме того, у них были ружья, сети, сачки и мешки. Если бы я не провела столько времени, изучая индейцев, я бы вряд ли признала в этих существах людей – настолько странными казались их одеяния и инструменты. Да, это были люди, но я не испытала к ним никаких родственных чувств. Для меня они были чудовищами. Волосы у меня на теле встали дыбом, а сердце учащенно забилось.
Я наблюдала, как они рубят подлесок, и поглубже пряталась в стволе дерева. Через некоторое время стало ясно, зачем люди учинили такой разгром. Они пришли сюда, чтобы охотиться на обитателей джунглей. Сначала ловили сачками бабочек, а потом перешли на птиц. Они поймали сетью красивого попугая, которого я видела утром. Несчастная птица била крыльями, теряя перья, но не могла вырваться. У них были приспособления для ловли любых обитателей джунглей, начиная с насекомых и кончая ящерицами и змеями. Понятно, почему обезьяны так паниковали. Эти люди были способны на все.
Я затаила дыхание. Неужели они собираются поймать меня вместе с другими животными?
В тот день меня не заметили. Но с тех пор люди регулярно возвращались за новой добычей. Время невинной радости закончилось, пришло время страха. Как долго продолжалось разрушение джунглей? Много лет или всего несколько дней? Я не знала. Я стала привыкать к звукам мачете, которым рубят подлесок, и паническим крикам испуганных животных.
Однажды охотник остановился совсем рядом с деревом, в котором я пряталась. Я видела его черные ботинки, в которые были заправлены штаны цвета хаки, и слышала, как он взводит курок. Я до сегодняшнего дня помню этот металлический звук и ужас, который тогда ощутила. Охотник поднял ружье и раздался оглушительный выстрел. Я не знаю, во что он целился и попал ли. У меня тряслись руки, и сердце билось так, словно вот-вот выскочит из груди.
Меня в жизни много раз пугали, и я часто боялась. Однако тот случай с охотником я не забуду. Никогда я не чувствовала себя такой маленькой и беззащитной.
Охотники приходили то днем, то ночью. Иногда они появлялись в сумерках и светили фонарями в глаза усталым и сонным животным, чьи испуганные крики разносились по джунглям. Они ловили или убивали всех на своем пути. Иногда они приходили только за обезьянами.
Может показаться, что обезьян сложно поймать, потому что они живут стаями и предупреждают друг друга об опасности. Но охотники хорошо знали их повадки и ловили молодых обезьян, которые могли увлечься играми и потерять бдительность. Молодые обезьяны еще не умели хорошо прятаться, и люди усыпляли их пулями-дротиками со снотворным. Обезьяны падали с дерева, как созревший плод, и попадали в мешки охотников.
Я не могу выразить, как много боли причинили мне эти охотники, как я их ненавидела и ненавижу до сих пор. Я никогда не забуду, как кричат маленькие обезьянки, когда их забирают у матерей. Страшно слышать крики матери, которую разлучают с ребенком, – все равно, говорим мы о животных или о людях. Я видела, как страдали самки обезьян, у которых отняли детенышей. Часто они умирали от горя и тоски.
Матери с детенышами иногда прятались в пустых стволах деревьев, как и я. Я была не в силах им чем-нибудь помочь. Охотники порой забирали самок, если не могли поймать малыша. В этом случае детеныш умирал от голода.
Охотники исчезли из джунглей так же неожиданно, как и появились. В это время прошло несколько сильнейших дождей, как будто природа хотела смыть следы появления людей в джунглях. Меня трудно было удивить тропическими ливнями, которые проливались раз или два в месяц. Но те дожди запомнились мне своей удивительной силой. После дождя вода быстро испарялась из-за жары, и земля в джунглях оставалась сухой. Я помню, что всего несколько раз дождь оказался таким сильным, что все развезло.
Обезьяны, как всегда, почувствовали приближение дождя. За день до ливня стояла страшная жара. Когда я проснулась утром перед бурей, взрослые обезьяны исполняли странный танец. Сначала мне показалось, что это начало игры, но потом, присмотревшись, я поняла, что еще не видела такого танца.
Тем временем поднялся сильный ветер, и небо на горизонте стало черным. Тогда я поняла, что обезьяны исполняли танец дождя. До этого я уже несколько раз переживала сильные ливни. Сначала было страшновато, но когда капли начинали отбивать барабанную дробь на листьях, в лесу наступала приятная прохлада. Я тоже танцевала, чувствуя, как почва превращается в мокрую грязь, которая приятно затягивала ступни ног, словно в болоте. После дождя «пол» у меня в стволе дерева становился влажным, но я была готова пережить эти временные неудобства ради удовольствия от дождя и грязи, в которой можно было поваляться.
Помню, что тогда я подумала: «Ага, будет сильный ливень». Все обитатели джунглей почувствовали приближение опасности и попрятались кто куда.
Ветер засвистел в ветвях, и на землю посыпались листья, плоды и мелкие ветки. Потом послышались звуки падающих капель, которые перешли сначала в громкую барабанную дробь, а потом – в оглушительный шум, за которым ничего не было слышно, и на нас обрушился потоп.
Странно, что я не помню самого ливня. Я пережидала бурю в моем пустом дереве, наблюдая, как по земле текут ручейки воды, превращая почву в грязь. Я помню лишь чувство возбуждения, когда дождь закончился, и я вышла наружу, чтобы исследовать новый, мокрый мир.
После ливня охотники, которые портили жизнь всем обитателям леса, исчезли. И джунгли начали отвоевывать то, что у них отняли.
XIII
Мне сложно говорить о продолжительности разных периодов, но время после исчезновения охотников было самым счастливым временем моей жизни в джунглях и всего моего детства. Я окончательно перестала мечтать о возвращении к людям. Охотники напомнили мне, что люди могут быть подлыми и беспощадными.
Я больше не думала, что принадлежу к роду людей. Я все сильнее любила мою обезьянью семью, особенно некоторых ее членов. У меня появились новые друзья.
Больше всего я общалась с молодыми обезьянками Руди, Ромео и Миа. Конечно, в то время я не называла их этими именами, потому что само понятие имени не имело для меня никакого смысла. Это сейчас я дала животным имена, чтобы было удобней их различать в своих воспоминаниях. Потом я встречала людей с такими именами, и их характер и поведение чем-то напомнили мне моих друзей-обезьян.
Руди выделялся своей неутомимостью и энергией. Он постоянно гонялся за товарищами и всегда их ловил. Поймав обезьяну, он дергал ее за уши. Кроме этого он любил спрятаться, чтобы выскочить из укрытия и испугать.
Это я научила его играть в прятки. Ему очень нравилось, когда я пряталась, а он издавал звук, который означал: «Где ты?» Я неожиданно выпрыгивала из укрытия за стволом дерева, и это его очень веселило. Руди сам научился прятаться на земле или за стволом дерева и с криком выпрыгивал перед ошеломленной обезьяной.
Руди постоянно придумывал разные шутки. Он шумел больше всех, в шутку подавал сигнал об опасности, когда никакой опасности не было и в помине. Это очень раздражало обезьян постарше. Руди любил внимание. Если ему что-то не нравилось, все должны были об этом знать. При этом он всегда был готов покопаться в моих волосах. Правда, у него это не очень хорошо получалось – в итоге мои волосы оказывались еще более спутанными, чем раньше.
В отличие от Руди, Ромео был очень нежным и любил физический контакт. Даже став взрослым, он часто залезал на спину другой обезьяне, которая его носила. Он умел мирить поругавшихся обезьян. Ромео постоянно обнимал меня и что-то бормотал в ухо. Казалось, что он читает мне любовные сонеты.
Я уже упоминала о Дедушке и говорила, что я его очень любила. Но еще больше я любила обезьяну по имени Миа. Мне и сейчас ее очень не хватает. Как и Ромео, Миа была нежной и при этом застенчивой. Она не сразу пошла со мной на контакт. Я заслужила ее любовь (хотя не ставила перед собой такой цели), когда вступилась за нее и стала защищать от более крупных обезьян, которые отталкивали и прогоняли ее. Так началась наша дружба.
Миа любила забираться мне на плечи и крепко держалась за шею. Я таскала ее с собой куда угодно. Она лизала меня в щеку, чтобы показать, как сильно меня любит.
Все обезьяны были разными. Некоторые любили копаться и искать насекомых у меня в волосах и в ушах. Был один молодой самец, который просто обожал ковыряться у меня в ушах и вокруг них. А почему бы и нет? Кто знает, может, в ушах и прячутся самые жирные и вкусные личинки. Я не возражала против такого обхождения. Мне эта процедура даже нравилась потому, что приводила в расслабленное состояние. Вместе с личинками обезьяны вынимали из моих ушей грязь, которая там накопилась.
В стае я наблюдала жизненные циклы отдельных животных. Самка Лолита за время моей жизни со стаей родила несколько малышей. Я никогда не видела сам процесс родов, потому что все самки уходили и возвращались с детенышами, но вероятно, они рожали примерно раз в год. Лолита была хорошей матерью. Она была настоящим дипломатом и всегда мирным путем решала любые споры.
Я скучаю по Лолите, у которой многому научилась. Но больше всего я училась у Дедушки. Он спас мою жизнь, когда я отравилась ложным тамариндом, и с того дня, как я уже писала, опекал меня. Он был очень мудрым и, пожалуй, самым старым в стае. Он следил, чтобы никто не ругался, и часто обходил, как охранник, территорию стаи. Но чаще всего он просто сидел и присматривал за маленькими обезьянками (и за мной в том числе), как обычно делают дедушки и бабушки у людей.