– Ну вот, на сегодня дело сделано,– пробормотал Бернс, глядя ему вслед, затем повернулся к Палмеру и сказал: – Отлично.
– Ну, ладно, предположим, он узнает, что я банкир из Чикаго, вы же этого хотели. Но о том, что я буду работать в ЮБТК, еще неизвестно даже прессе.
Бернс нахмурился: – А разве Лейн не показывал вам нашу информацию для печати? – Он пошарил во внутреннем кармане пиджака и вынул сложенный лист бумаги.
– Это сообщение было сегодня разослано с курьером редакциям газет и телеграфным агентствам,– сказал он.
Палмер развернул лист, оказавшийся бланком «Юнайтед бэнк», напечатанным золотыми буквами.
Аккуратно отпечатанный заголовок размноженной на ротапринте информации гласил:
Палмер вступает в компанию, чтобы возглавить борьбу против сберегательных банков
Палмер с удивлением поднял глаза на Бернса.– Никто не согласовал этого со мной. Официально я приступаю к работе лишь через месяц.
– Вуди, мы, как говорится, плывем в одной лодке. Я взял эту копию со стола высокой блондинки, сидящей при входе на верхнем этаже.
– Но ведь вы же советник ЮБТК по вопросам рекламы? – вызывающе спросил Палмер.– Разве такого рода материалы рассылаются без вашей визы?
– Никому не известно, что это входит в мои обязанности. Вот почему было так важно, чтобы Лен Бэннон увидел нас вместе.
– Тогда кто же, черт побери, рассылал это сообщение? Отдел рекламы? – спросил Палмер, начиная злиться.
– Ну да, кто же еще!
– Даже предварительно не согласовав со мной! Что за бесцеремонность, черт возьми.
Бернс развел руками, подняв ладони вверх, и незастегнутые обшлага его рубашки виновато затрепетали, словно крылья.– Вам что-нибудь не нравится в этой информации? – спросил он.
|
|
– Не знаю,– буркнул Палмер и, спохватившись, что еще не прочел содержание сообщения, снова взялся за него:
«Лэйн Бэркхардт, президент и председатель правления ЮБТК, крупнейшего американского банка, объявил сегодня, что известный чикагский банкир, Вудс Палмермладший, бывший президент…»
Рядом с локтем Бернса снова тихо, но настойчиво зазвонил телефон.
Палмер прервал чтение.
– Вероятно, Каракас,– виноватым голосом сказал Бернс.– Хэлло? -
Но его рот, твердо и жестко произнесший букву «о», внезапно смягчился.-
Это вас вызывают,– сказал он и передал трубку Палмеру.
– Хэлло?
– Мистера Палмера, пожалуйста,– ответила телефонистка.
– Палмер у телефона.
– Вас вызывает междугородная станция, подождите, пожалуйста.
Палмер подождал. Линия безмолвствовала. Тогда он сказал: – Говорите же, пожалуйста.
– Вудс? – прозвучал необычайно взволнованный голос Эдис.– Хэлло, Вудс?
– Эдис, откуда ты?
– Я звоню с дачи. Без конца звонит телефон, газеты хотят знать. Вудс?..
– Да, да, я слушаю.
– Вудс, это верно?
Несмотря на то что ее манера говорить, привитая ей в колледже Уэллсли, надежно скрывала какие бы то ни было внутренние переживания, Палмер достаточно хорошо знал ее и сразу почувствовал, что в созданном ею вокруг себя и своей семьи искусственном мирке что-то сместилось. Как будто кто-то кинул в окно кирпич и осколки стекла разлетелись по ковру.
– Что верно, Эдис? – спросил он, не понимая, почему его радует возможность немного ее помучить.
– Про твою новую работу? Говорят… представитель «Чикаго трибюн» спрашивал меня и были люди из бюро «Сан-Таймс» в Нью-Йорке, Вудс?
|
|
– Разве Джерри не сказала тебе?
– Джерри? – Голос Эдис немедленно утратил оттенок обиды и зазвучал собственнически. Дети – это уже ее забота. В разговоре он коснулся детей. – Какое отношение имеет ко всему этому Джерри?
– Эдис, я же звонил сегодня утром.
– Звонил? Сюда к нам?
– Ну да. Тебя не было, и я просил Джерри…
– Меня не было сегодня утром? Когда же это было? – спросила Эдис.
– О, черт. Может быть, в восемь или в восемь тридцать по вашему времени.
– Чепуха,– возразила Эдис, снова почувствовавшая твердую почву под ногами.– Я была дома до десяти часов.
– Я попросил Джерри отыскать тебя. Она по своей милой привычке куда-то запропастилась, а потом сказала, что не могла тебя найти.
– Ну, дорогой мой, этого следовало ожидать от девочки ее возраста.– В голосе Эдис зазвучала привычная уверенная интонация. – С ней сейчас происходят всякие перемены. Это естественно.
– Ну, ладно,– сказал Палмер.– Скажи, как у вас там дела?
– Ничего, жить можно.
Палмер понял, что она снова чувствует себя в своей тарелке.
– Что же мне все-таки говорить представителям прессы, милый?
– Скажи, чтобы они звонили в Нью-Йорк. Сообщение было преждевременно передано прессе без моего согласия, и меня это здорово разозлило.
– А что, разве это неверно?
– О нет, в общем-то все верно.
– Хорошо, я…– Ее голос вдруг пропал, так как она отвернулась от телефона и разговаривала с кем-то рядом с ней.– Ну будь здоров, милый,– сказала она снова в трубку.
– А как тебе удалось найти меня здесь?
– О, конечно,– ответила она кому-то по ту сторону провода,– непременно… Милый, а в Нью-Йорке жарко?
|
|
– Эдис, я спрашиваю, как ты нашла меня здесь? – повторил Палмер, ощущая поднимающуюся в нем ничем не оправданную волну гнева.
– Я позвонила в клуб «Юнион лиг», там мне дали номер банка, а девушка в банке соединила меня с этим номером. У нас уже совсем прохладно.
– А я здесь задыхаюсь,– саркастически произнес Палмер.– Я позвоню тебе сегодня вечером или завтра. Всего хорошего.
– …примерно полфунта, миссис Кейдж…– И затем снова громко: – Что ты сказал, милый?
– Я сказал: всего хорошего.
– Всего хорошего, милый.
Разговор был окончен. Палмер положил трубку на рычаг и жадно глотнул из своего стакана. Когда он взглянул на Бернса, то увидел, что тот наблюдает за ним с легкой усмешкой на губах. Улыбка эта была чуть-чуть асимметрична и казалась весьма загадочной.
– Итак, что же дальше? – вызывающе спросил Палмер.
– Дочитайте до конца информацию для печати.
– К черту информацию.
Бернс ничего не ответил. Затем, уже без улыбки, поднял свой стакан и потянулся через стол, чтобы чокнуться с Палмером.– А теперь тост,– сказал он, и в углу рта, сбоку, что-то дрогнуло.– Я не могу предложить тост за здоровье, богатство, друзей или деньги. Все это у вас есть.
– Можно обойтись и без тоста,– ответил Палмер, все еще сердитый на Бэркхардта и Эдис.
– Когда в первый раз пьешь с другом, без тоста нельзя,– настаивал Бернс.– Итак, за что же мы выпьем? Вряд ли у нас будет другая возможность позавтракать столь непринужденно после того, как мы начнем эту кампанию.
– Тогда давайте добавим к вашим запонкам еще один бриллиант,– не утерпел, чтоб не съязвить, Палмер.– Не выпить ли нам за мудрость?
– Когда есть деньги и друзья, разве нужна тогда мудрость? – спросил Бернс и тут же сам ответил: – Нет.
Односложный ответ Бернса еще витал в воздухе несколько мгновений, затем желтые глаза Бернса сузились.– Давайте-ка лучше выпьем за… э-э… за любовь.
Настороженно наблюдая друг за другом, они медленно, глоток за глотком опорожнили свои бокалы.
Глава седьмая
Отделаться от Бернса было не так-то просто. Правда, Палмеру удалось закончить ленч к половине третьего, это еще куда ни шло. Но Бернс стал тут же настойчиво упрашивать Палмера поехать с ним в рекламное агентство, где он возглавлял отдел по связи с общественностью. Палмеру удалось уклониться от этого приглашения, но взамен Бернс взял с него обещание вечером отужинать вместе.
Бернс предложил подвезти его на такси, но Палмер заявил, что хочет пройтись, и наконец распрощался с ним. Прежде всего Палмер стал звонить из автомата Бэркхардту. Когда он наконец дозвонился, ему сказали, что Бэркхардт уже уехал из конторы на Пятой авеню, так как хочет посмотреть, что делается в филиалах банка в Бруклине и Куинсе. Палмеру сообщили, что связаться с Бэркхардтом пока нет возможности и возвращения его ожидают не раньше половины шестого.
– А когда можно ожидать вас здесь, мистер Палмер? – спросила девушка.– Дело в том, что наш декоратор по интерьеру хотел бы повидать вас.
– Какой декоратор?..– удивился Палмер, но время его в автомате истекло, и он стал торопливо рыться в карманах в поисках подходящей монеты.– Что вы сказали? – спросил он наконец.
– Господин Бэркхардт подумал, что вы, наверное, захотите внести какие-нибудь изменения в оформление вашего кабинета. Поэтому мы вызвали художника-оформителя, и он ждет ваших распоряжений. Он мог бы встретиться с вами в любое время в течение всей второй половины дня.
Палмер посмотрел на часы: – Сейчас три часа. Попросите его зайти к четырем. А без четверти четыре я хотел бы повидать нашего представителя по рекламе и связи с прессой.
– Мисс Клэри,– сказала в ответ девушка.
– Простите, что вы сказали?
– Мисс Клэри ведает у нас вопросами рекламы и информации. Мисс Вирджиния Клэри.
Палмер вздохнул: – Хорошо, пусть мисс Вирджиния Клэри зайдет ко мне без четверти четыре.
– Благодарю вас, мистер Палмер. Это все?
– Да, все.
– Тогда всего хорошего, мистер Палмер.
– Всего хорошего. О… постойте! Хэлло?..– Однако его уже разъединили и Палмер так и не смог установить, где помещается его кабинет. Вероятно, в одном из отделений банка на Пятой авеню, решил Палмер. Он вышел из телефонной будки и повернул в сторону Лексингтон-авеню. Дойдя до угла, он чуть помедлил, щурясь под лучами августовского солнца, прислушиваясь к реву мчавшихся мимо автобусов. Мысли его были заняты Маком Бернсом.
Несмотря на то что этот человек представлял собой весьма неустойчивый сплав, все же основные его черты можно было определить даже сейчас, в самой начальной стадии знакомства. Палмер не располагал достаточно обоснованными доказательствами, но был почти уверен, что Бернс представляет наихудшую разновидность из категории «романтиков». Его склонность к заговорам и интригам, таинственные телефонные разговоры с Каракасом, его словно заимствованный из детектива подход к самым обыденным явлениям, клятвенные заверения хранить тайну, надуманные страхи и мистическая вера в предзнаменования и символы, наконец, преувеличенная щедрость – все эти качества создавали портрет романтического авантюриста, которому не следовало бы доверять скольконибудь серьезного дела не только такому банку, как ЮБТК, но и любому другому.
Размышляя об этом, Палмер шагал по Лексингтон-авеню в южном направлении вдоль квартала, где не оставалось уже ни одного здания. Из-за высокой, окрашенной в голубой цвет деревянной ограды строительной площадки раздавался неумолкающий грохот и скрежет экскаваторов и гудение тяжеловозов. Палмер остановился у ворот, чтобы посмотреть, как колоссальный самосвал фирмы «Мак-Кормик», оставляя за собой в грунте глубокую колею, проследовал куда-то по Лексингтон-авеню с грузом раздробленного бетона, служившего недавно фундаментом здания, превращенного в руины.
Палмер подумал, что ему придется свыкнуться с этой характерной чертой Нью-Йорка – непрестанным процессом разрушения и созидания, болезнью, которая быстро распространялась и на другие города.
Идея эта была в своей основе здоровой, но при условии, что экономика страны стабильна и развивается: сносить ненужные служебные здания, добиваясь таким путем снижения налогов, затем строить дорогостоящие новые помещения, стоимость которых может быть изъята из облагаемых налогами сумм в рамках хитроумных законов, которыми сейчас так широко пользуются на командных высотах при крупных манипуляциях с недвижимым имуществом.
Палмер все еще стоял у ворот, когда очередной самосвал, покидавший строительную площадку, обдал его раскаленной пылью. Впрочем, благоприятное развитие экономики, необходимое для такого строительства, было лишь предположительным, и его следовало создавать, не полагаясь на то, что оно само спустится с небес в виде дара божьего, размышлял Палмер. Даже Винни Эстору пришлось убедиться в этом, когда он начал сносить здания в этом районе. Деньги на работы иссякли, свободных денег становилось все меньше – они делались все менее доступными. И Эстору пришлось переложить всю эту затею на плечи одного из немногих вкладчиков, пока еще способного справиться с такой операцией, а именно на «Фёрст нешнл сити бэнк». Однако и он не был неиссякаемым источником финансирования. То, что было некогда возвещено с такими фанфарами, как «Эстор Плаза», ныне будет уже именоваться зданием «Фёрст нешнл сити бэнк». Sic transit gloria mundi [Так проходит слава мирская (лат.)].
Палмер снова зашагал по Лексингтон-авеню. Дойдя до угла Пятьдесят третьей улицы, он обнаружил среди сплошных строительных площадок уцелевшее старое здание, которое не успели снести. Одинокое и неуместное на фоне общего опустошения, оно напоминало последний тонкий кусок торта, оставшийся на тарелке после того, как гости разобрали все предназначенные для них порции. Интересно, подумал Палмер, какую цену заломил владелец этого здания? Может быть, Эстору эта цена была и не по карману, но уж «Фёрст нешнл сити бэнк», разумеется, в состоянии предложить подходящие отступные. Впрочем, это дело времени.
Улыбаясь, Палмер продолжал идти в южном направлении вдоль Лексингтон-авеню. Созерцание этого последнего бастиона среди опустошенного, превращенного в руины квартала подействовало на него успокоительно. Дело было, конечно, не в том, что хозяин дома заломил непомерную цену. Просто, владея хорошей вещью, он старался использовать ее наилучшим образом. Но мысль о том, что против все сметающей на своем пути лавины Великого прогресса мог еще устоять этот одинокий бастион, доставила Палмеру известное удовольствие.
Конечно, если бы перед ЮБТК встала такая проблема, размышлял он, то именно в его, Палмера, обязанности входило бы сокрушить этот одинокий бастион всеми имеющимися в его распоряжении средствами. Но поскольку сейчас это было заботой «Фёрст нешнл», ему было приятно созерцать эту картину.
Ожидая перехода у светофора на углу Пятьдесят второй улицы, Палмер обдумывал, что же ему сказать Бэркхардту, когда они наконец встретятся. Передача в прессу информации о его назначении без предварительного согласования с ним самим была, несомненно, серьезным нарушением установленного порядка. Надо получить у мисс Клэри более подробные сведения, прежде чем он пойдет объясняться с Бэркхардтом, Но он должен проявить максимальную твердость. Обойти этот инцидент молчанием значило бы с самого начала ослабить свои позиции, а это может сказаться на характере его дальнейших отношений с Бэркхардтом и банком. Палмер не мог этого допустить, надо было сегодня же предпринять лобовую атаку и со всей решительностью настоять на своем.
Палмер понимал, что, ставя этот вопрос перед Бэркхардтом, придется одновременно коснуться и личности Бернса. Почему этот человек вообще был связан с ЮБТК? Когда положение банка настолько пошатнулось, что пришлось прибегнуть к помощи субъектов, подобных Бернсу?
Бернс сам по себе не мог принести вреда, но лишь до тех пор, пока он не связан с респектабельным банком, решил Палмер.
Люди его типа вполне на месте во многих других отраслях бизнеса, где внешняя, чисто показная сторона имеет решающее значение.
Но банк, хотя он, как и все в этом мире, должен иметь свою внешнюю, показную сторону, по своей сути явление более сложное. В его основе лежит самая конкретная ценность – деньги. Это фундамент, на котором воздвигаются сложные конструкции бизнеса и сервиса. Стоит лишь банку в своих взаимоотношениях с обществом упустить из виду эту концепцию – как это уже имело место в ряде случаев,– немедленно в движение приходит процесс упадка, утраты престижа и доверия в глазах клиентов,– процесс, неминуемо ведущий к катастрофе.
Кто такой Мак Бернс? – спрашивал себя Палмер. Каким образом Бэркхардт оказался связанным с ним? Может быть, по линии рекламного агентства, которое возглавлял Бернс? Почему Бэркхардт так упорно не желал иметь дела лично с Бернсом и в то же время так настаивал на том, чтобы Палмер побыстрее наладил с ним отношения? Почему до настоящего времени отношения между Бэркхардтом и Бернсом держались в тайне? Что нужно было ЮБТК от Мака Бернса? И до каких пределов Бэркхардт готов рисковать репутацией, а может быть, и большим, прибегая к его услугам?
Палмер только шагнул, чтобы сойти с тротуара на мостовую Пятьдесят первой улицы, где он стоял, как вдруг перед ним, едва не задев его, за угол завернул большой семиместный черный «кадиллак». Палмер отпрянул назад. Его удивило, что он мог так глубоко задуматься над всем этим, что даже перестал обращать внимание, куда идет. Черт бы побрал этого Бернса, подумал Палмер, и Лэйна Бэкхардта вместе с ним.
Тут Палмер вспомнил, что толстяк в ресторане, прощаясь с Бернсом, упомянул какое-то имя. Стоя на углу, Палмер напряженно старался вызвать его в памяти. Небрежно произнесенное, оно будто скользнуло мимо него, но в то же время успело оставить след где-то глубоко в тайниках его мозга. Палмер почти интуитивно ощущал, что должен знать это имя и что непременно его вспомнит.
Напрягая память, Палмер закрыл глаза. Кто-то толкнул его, он снова чуть не оказался на мостовой и сразу же открыл глаза.
Большой Вик!
Палмер с облегчением торопливо пересек улицу и устремился вдоль Лексингтон-авеню. Большой Вик Калхэйн. Палмер чуть не прошел мимо здания библиотеки. Но тут же повернулся и вошел в сумрачный тихий вестибюль, раздумывая, с чего бы начать. Разумеется, не с «Who's who». [Биографический справочник видных деятелей.] Вместо этого он попросил библиотекаря дать ему справочник для читателей периодических изданий и стал просматривать все, что имеется в нем на букву «К». В январском номере «Нью-Йорк таймс мэгэзин» была опубликована статья о Викторе С. Калхэйне. В мае «Атлантик мансли» опубликовал биографический очерк под заголовком «Большому Вику – большой пирог». В июне журналы «Ньюсуик» и «Нью-Йоркер» также напечатали заметки о нем. Палмер взглянул на часы: у него осталось всего лишь полчаса до первого назначенного им приема служащих в его оффисе. За двадцать минут он успел просмотреть все, что ему было нужно. Материалы, касающиеся Калхэйна, не представляли особого интереса. Отец его был ирландец, а мать – итальянка, по желанию родителей он готовился стать священником, вместо этого оказался в самой гуще борьбы местных политических деятелей, база которых находилась на Сто шестой улице восточной части города. Затем, в годы депрессии, Калхэйн ведет борьбу с организацией Маркантонио, становится наемным организатором политических кампаний и достигает апогея своей славы в период падения Эда Флинна. Теперь же, в возрасте Палмера, Калхэйн, по всеобщему признанию, прибрал к рукам значительную часть политической машины Нью-Йорка. Для Палмера это было не ново. Его внимание привлекло лишь то обстоятельство, что во всех статьях, касающихся карьеры Калхэйна в период после второй мировой войны, неизменно упоминалось имя Мака Бернса. «Таймс» без обиняков назвал его «советником Калхэйна по вопросам общественных связей и рекламы». «Атлантик» дважды упоминал его имя: один раз в связи с жестокой борьбой, разгоревшейся между Калхэйном и Кармином де Сапио, а в другой раз изобразил Бернса «гением, который, по общему мнению, незримо руководил восхождением Большого Вика к вершинам славы». «Ньюсуик» охарактеризовал Бернса как «человека, который мастерски отточил и отполировал Калхейну когти». А «Нью-Йоркер» посвятил ему довольно пространный абзац, в котором говорилось:
«Недавно при встрече с одним из своих ближайших единомышленников Калхэйн заявил: „Мак Бернс? Это же мой близкий друг, к которому я отношусь с величайшим уважением. Изумительный, черт побери, парень во всех отношениях!“ Калхэйн решительно отверг бывшее в ходу предположение, что умудренный опытом советник по делам рекламы Бернс служит для него персональным политическим „мозговым трестом“ и пишет речи для его выступлений. Сопровождая свое опровержение характерным для него резким взмахом руки – жестом, ставшим как бы его „фирменной маркой“, Калхэйн заявил: „Бернс обладает проницательностью и способностями, которых хватило бы еще на десятерых“. Затем, впадая в лирическое настроение, он добавил: „Фирмы, которые работают с Бернсом, получают возможность пользоваться первоклассными мозгами“. В этом случае Калхэйн имел в виду целый ряд весьма солидных финансовых учреждений, которые время от времени прибегают к услугам Бернса. Операции Бернса по вполне понятным причинам довольно пристрастно описывал один из его соперников в джунглях общественных связей, так определив его деятельность: „Если вам нужен Калхэйн, сначала позаботьтесь, чтобы вас поддержал Мэкки Нож. Это еще не гарантия, но все же первый шаг на пути к Калхэйну. В конечном итоге, если у вас хватит денег, вы достигнете своей цели. Бернс – человек исключительно занятый, и связаться с ним можно только по телефону. Одному клиенту, который с трудом дозвонился ему, Бернс ответил резким голосом, в котором все же звучал жалобный вой муэдзинов его родины – Бейрута: „Общественные деятели такого масштаба – это не яблоки, зреющие на яблоне у вас под окном. Калхэйн сочетает в себе ясное и четкое понимание социальной ответственности и твердую хватку политического реализма“. По поводу дружеской связи, существующей между ним и его общественно-политическим идолом, Бернс лаконично заявил: «Бог дарует нам в жизни лишь немногие драгоценные узы, и одной из них является дружба. Я преисполнен благоговейной гордости по поводу того, что одним из моих близких друзей оказался такой человек, как Виктор С. Калхэйн“.
Покидая библиотеку, Палмер ломал себе голову над тем, какая может быть связь между Большим Виком Калхэйном и борьбой со сберегательными банками. Выйдя из библиотеки, он повернул на запад и пошел вдоль улицы, пересекающей Пятую авеню, гадая, каково же реальное могущество Калхэйна, сколько голосов он мог бы обеспечить в законодательные органы штата НьюЙорк в Олбани, наконец, в состоянии ли Мак Бернс вообще гарантировать им поддержку Калхэйна. Поравнявшись с огромным зданием правления банка, сооруженным из стекла и алюминия, Палмер признался себе, что он настолько плохо разбирается в политической жизни Нью-Йорка, штата и города, что не может дать ответ на поставленные им же самим вопросы.
В это время дня банк был закрыт для публики, поэтому он постучал в боковую дверь и помахал рукой одному из находившихся внутри охранников. Тот с суровым, неприступным видом подошел к двери, взглянул с удивлением на Палмера, и его лицо сразу расплылось в улыбке.
– Мистер Палмер, не так ли, сэр?
Палмер утвердительно кивнул, подумав: а не пустили ли его фотографию по рукам всех служащих системы ЮБТК, как это делают с разыскиваемыми преступниками?
– Сэр, вам непременно должны дать ключ,– сказал охранник, провожая Палмера к знакомому уже лифту.
– Непременно напомните о ключе, сэр,– повторил охранник на прощанье.
Размышляя над тем, как бы наконец остановить поток этих почтительных повторов «мистер» и «сэр», Палмер пришел к выводу, что пройдет еще немало лет, прежде чем он решится нарушить местный этикет, а к тому времени, наверно, он настолько привыкнет к нему, что, может быть, начнет находить в нем даже удовольствие… В лифте, обернувшись к сверхчувствительной кнопке «ВЭ», Палмер подождал, пока засветится огонек. Затем механический голос сообщил, где лифт остановится. Палмера вдруг охватило беспокойство. Его новый пост и окружающее его подобострастие, политика, люди, подобные Бернсу, эта неприятная история с информацией для прессы – все это вкупе на какой-то момент вызвало в нем смятение и – несмотря на то, что он всячески противился этому чувству,– сомнение в правильности сделанного им выбора. Створки лифта разомкнулись, и Палмер на мгновение зажмурился от ярких солнечных лучей, хлынувших на него с застекленного потолка. Он пошел вдоль длинного, широкого коридора, напоминавшего величественные подходы к египетским тронным залам. Только вместо изображений египетских богов Ра и Озириса здесь должны были бы выситься финансовые боги: божество в образе муравья, олицетворяющее накопление, божество в образе пингвина, олицетворяющее достоинство, затем изображение бога-слона, символизирующего стабильность… и какой-нибудь еще образ, символизирующий займы из шести процентов годовых.
Приближаясь к высокой белокурой секретарше, Палмер уже собрался с мыслями. Девушка встала, чтобы приветствовать его:
– Добрый день, мистер Палмер.– Она передала ему связку из пяти или шести ключей.– Простите, не успела вручить их вам сегодня утром,– добавила она.
Две мысли почти одновременно промелькнули в сознании Палмера: как молниеносно охранник успел позвонить ей о ключах; затем – как обращение к нему «сэр» охранника и «мистер» девушки характеризует разницу в их общественном положении. Во всяком случае, блондинка, несомненно, была привлекательна.
Палмер поймал себя на том, что смотрит не на ключи, которые она держала в руке, а на ее высокую грудь, лишь частично скрытую черным шерстяным платьем, свободно спадавшим с ее плеч. Никакие свободные и плавные линии не могли скрыть от взоров очертания этой пышной… Он взглянул девушке в лицо и увидел, что она краснеет.
– Не покажете ли вы мне, где мой кабинет, я…– Но он не закончил своей мысли. Девушка направилась к позолоченной двери кабинета Бэркхардта.– А разве мистер Бэркхардт уже вернулся? – спросил Палмер.
– Его еще нет, мистер Палмер,– сказала она и, открывая дверь, добавила: – Мистер Бэркхардт распорядился предоставить этот кабинет вам. Несколько смущенный и ошеломленный этим известием, Палмер проследовал за девушкой в уже знакомый ему огромный зал. А еще через мгновение он уже сидел за столом, а девушка, стоя возле него, быстрыми движениями указательного пальца перебирала ключи на гладкой полированной поверхности стола. Палмер снова отчетливо различил запах знакомых духов, подаренных им Эдис на рождество. У него было ощущение, что духи глубоко проникают ему в легкие.
– Это ключ от главной двери, а вот этот – от боковой,– объяснила девушка.
На мгновение она задумалась, сосредоточенно глядя на оставшиеся пять ключей, и, чтобы лучше разглядеть их, слегка наклонилась вперед так, что грудь ее коснулась Палмера.– Это запасной,– сказала она.– Рядом с ним ключ, э-э… от лифта. После шести часов лифт запирают. Вот ключ от вашего кабинета, а этот самый большой – кажется, от главной конторы.– Взяв большой ключ в руки, она внимательно посмотрела на него и затем уже с уверенностью сказала: – Да, правильно.
Доставая маркировочный карандаш, девушка на этот раз вполне ощутимо коснулась грудью его плеча. Затем она склонилась над ключами и старательно пометила каждый из них.– Вы можете соскоблить эти пометки, когда привыкнете,– сказала она.– Ключом, помеченным цифрой «пять», открывают двери па первом этаже Пятой авеню. Ключи с буквой «Л» – это ключи от лифта. Буква «К» обозначает ваш кабинет. «Г» – ключ от главной конторы банка.
Палмер незаметным движением отодвинулся от девушки. Он старался почти не дышать, чтобы нейтрализовать действие духов. Между этой девушкой и Эдис не было ничего общего, кроме духов. У Эдис было стройное, худощавое тело женщины, которая играет в теннис и вообще следит за собой. А девушка была довольно полная, хотя не чрезмерно, и, казалось, совсем не думала о своей фигуре, ее это, наверно, просто не заботило.
Палмер наблюдал, как она обошла стол и встала перед ним.
– Мисс Клэри готова зайти, когда вы пожелаете,– сказала она.
– Немного позднее,– ответил Палмер.
Посмотрев ей вслед, когда она уходила, Палмер отметил, что его совсем не волнуют мягкие движения ее полного торса, лишь наполовину скрытого свободными складками платья. Он даже подумал, что уж не духи ли Эдис виной тому? Но отверг эту мысль как слишком фрейдистскую. Окинув взглядом кабинет, он обнаружил, что висевшие ранее на стенах картины за время его отсутствия сняли, а позади письменного стола поставили две книжные полки из полированного дерева на высоких золоченых подставках. На столе теперь стояли массивная золотая пепельница, стаканчик для карандашей, тут же были маленький микрофон интеркома и плоская коробочка с 12 кнопками на золотой полированной крышке.
Разглядывая кнопки, он увидел, что одна из них засветилась зеленым огоньком. Еле различимый звук, напоминающий звон хорошего хрусталя, заставил его обратить внимание на пять спасительных букв «скртр». Палмер прикоснулся к кнопке, свет погас, и микрофон ожил, сообщив ему:
– Мисс Клэри ожидает вас, мистер Палмер.
– Хорошо, позднее.
Микрофон снова умолк, и Палмер стал неторопливо разглядывать свой кабинет, отчетливо ощущая зарождающееся в нем чувство собственника. Надо будет выбрать несколько картин для украшения стен. На полки следует поместить что-нибудь полезное, и, пожалуй, ему потребуются еще одно-два кресла. Было бы неразумно загружать эту комнату тяжелой мебелью. Главное качество этого кабинета заключалось в обилии свободного пространства. Глядя на колоссальные размеры окна из сплошного стекла в дальней части зала, где потолок взмывал вверх на высоту 20 футов, Палмер вспомнил небрежно оброненную Бэркхардтом фразу о том, что это стекло такого же качества, как и стекло обсерватории Маунт Паломар.
Ах, старый пройдоха, подумал Палмер. Уступая свой кабинет, разумеется, он рассчитывал подсластить эту пилюлю с преждевременной и не согласованной со мной информацией, касающейся моего назначения. Он глянул на пустую стену напротив себя и подумал, не попытаться ли ему одолжить одну из висящих в коридоре больших картин Брака для того, чтобы заполнить это пространство.