В своей книге «Бзежинке — Биркенау», изданной в Варшаве в 1965 году, А. Фидеркевич пишет:
«…Я работал напротив того блока, в котором помещался Карбышев, и имел возможность часто видеть генерала, наблюдать, как к нему подходили его соотечественники, беседовали о чем-то с ним, а когда уходили, — улыбались.
Мне тоже хотелось подойти к генералу, познакомиться и поговорить с ним, но все не находил в себе смелости. Когда же я узнал, что генерал тоже несколько раз пытался подойти ко мне, но соображения конспирации удерживали его, я решил, что должен познакомиться с ним. Однажды, в один из солнечных дней, я направился к генералу, сидевшему в это время у стены барака. Увидев меня, он довольно живо поднялся и, пожав мне руку, сказал:
— Я знаю вас, доктор, по рассказам наших людей.
Он похвалил меня и, заметив мое смущение, добавил:
— Вы хорошо относитесь к нашим, советским…
В дальнейшем мне еще несколько раз довелось встречаться и беседовать с ним, причем получалось так, что рассказывал я, а он задавал вопросы и расспрашивал.
Помню, с каким интересом и вниманием он слушал мои рассказы о политическом положении в оккупированной гитлеровцами Польше, о Польской рабочей партии и ее боевых организациях, об Армии Людовой, а также о гитлеровском терроре на моей родине. При этом генерала интересовали подробности: где сражаются поляки, какие формы приняло сотрудничество с Советским Союзом. Когда я сообщил ему, что из СССР в Польшу прилетела группа польских коммунистов и что мы имеем связь по радио с Москвой, он довольно улыбнулся и спросил:
— А есть ли в Армии Людовой советские люди?
В лагере я находился уже несколько месяцев и поэтому немного знал о событиях в Польше. Я откровенно поделился с генералом всем, что мне было известно об отрядах Армии Людовой, ушедших в леса, о диверсионных актах против гитлеровцев, о налетах на „Кафе-клуб“, немецкий ресторан, „Митропа“ и типографию продажной газетенки „Новый Варшавский курьер“. При следующей встрече я передал генералу подробности смелой операции спецгруппы, совершившей налет на Варшавский банк.
Каждую новость об участии советских товарищей в польском партизанском движении генерал принимал как подарок. Точно так же он воспринял известие о крупных советских десантах, высаженных в тылу фашистской армии на территории Люблянщины. Оказалось, что Карбышев довольно хорошо осведомлен о деятельности советских партизан в Польше. Когда я спросил, как ему удалось узнать об этом, генерал улыбнулся и сказал:
— Вот это и есть третий фронт, и так должно быть!
Он уверял меня, что победа уже близка, что Польша вскоре будет свободной и независимой.
Необычайно скромный, генерал во время раздачи пищи всегда стоял в стороне, не требовал добавки и делал выговор своим, соотечественникам, когда они приносили ему какое-либо „лакомство“ — кусочек лука или пайку хлеба:
— Хочешь помочь мне, а сам останешься голодный? Ты молодой, тебе еды нужно больше, чем мне.
Получив от жены посылку, я пытался поделиться чем-нибудь с генералом. Его очень трудно было убедить в том, что у меня хватает еды. Только, когда я сказал, что посылки, получаемые польскими коммунистами, собираются коммуной в общий „котел“ и ему выделена равная часть, как и всем остальным, он согласился.
Генерал Карбышев охотно беседовал со мной, но советовал встречаться пореже.
— Не все в лагере мыслят так, как вы. В блоке немало реакционеров, врагов Советского Союза и коммунизма, — говорил он.
Опасения его имели основание».
В начале августа 1944 года Карбышев был выписан из лазарета и направлен на поле «Д», но помещен не в блок № 8, где находилась основная масса советских военнопленных, а в блок № 7. Здесь начальником был польский партизан Юзеф Поляк из Руды Катовицкого воеводства. Он сочувственно относился к советским людям, которые называли его Юп (по начальным буквам имени и фамилии).
Юп поселил генерала в своей комнате и постарался создать ему возможные удобства. В первую очередь, считаясь с его преклонным возрастом, начальник блока решил избавить генерала от непосильных тяжелых работ, назначил уборщиком, что обеспечило ему свободное передвижение по лагерю.
Так продолжалось до осени 1944 года.
Именно тогда произошел случай, изрядно напугавший самого Юпа, — об этом он рассказал в письме автору книги:
«Однажды ночью, возвращаясь с „работы“, к нам в блок зашел лагерфюрер Шварцхубер, по обыкновению пьяный. Выслушав мой рапорт, он спросил:
— Где этот сибиряк, старый русский генерал?
Разговор между Шварцхубером и генералом был резким. Карбышев сказал, что всем советским военнопленным в лагере известно заявление Советского правительства: за каждого убитого в лагере русского военнопленного немецкому командованию придется строго отвечать.
— Не мешало бы вам, герр Шварцхубер, принять это во внимание. За убийство русских военнопленных и заключенных в Освенциме вам также придется ответить по всей строгости законов международного права.
Я и писарь блока Петрушанский даже побледнели от страха. А Шварцхубер, выразив на лице гримасу недовольства, неожиданно спросил:
— А вы могли бы подтвердить, что я, оберштурмфюрер СС Шварцхубер, давал такие распоряжения преступного характера по отношению к советским военнопленным?
— Что вы, что вы! — проговорил я скороговоркой, желая отвести удар от Карбышева.
Содержание беседы оберштурмфюрера с Карбышевым очень живо обсуждалось заключенными лагеря. Мы ожидали репрессий, но их не последовало. Отношение к советским военнопленным несколько изменилось к лучшему».
Часто приходил к Карбышеву польский заключенный Давид Шмулевский, один из энергичных руководителей освенцимского подполья. Он был в рабочей команде кровельщиков, что давало ему возможность бывать во всех лагерях Освенцима и Биркенау, а также в четырех крематориях. Установив самодельный аппарат в ведре для краски, Шмулевский сумел заснять массовые зверства эсэсовцев, отравление заключенных в газовых камерах Биркенау и сожжение их трупов в печах крематориев на кострах. Эти снимки остались навеки потрясающими документами чудовищных жертв фашизма. Они выставлены в мемориальном музее Освенцима.
Когда Красная Армия, вступив на территорию Польши, погнала гитлеровские войска к границам Германии, в Освенциме заговорили о вооруженном восстании. Заключенные узнали о смелом рейде партизанского отряда Ковпака в Карпатах, о выброске там советского воздушного десанта. Это окрылило всех. Подпольщики решили посоветоваться с Карбышевым, возможно ли выбросить такой десант и в Освенциме.
Карбышев скептически отнесся к этому плану. Он предложил сосредоточить усилия на организации массовых побегов, чтобы установить более тесные контакты с партизанами, действующими в прилегающих к лагерю районах. По мнению Дмитрия Михайловича, была необходима тесная связь советского подполья с польским Сопротивлением как в концлагёре, так и за его пределами.
Видный участник освенцимского подполья Виктор Александрович Иванов предоставил нам свои воспоминания, уточняющие обстановку в лагере в тот период:
«В начальной стадии кое-кто из нас высказывал мнение, что оттягивать выступление не следует. Надо немедленно и решительно действовать… Но рассудительный полковник Карцев, на которого была возложена обязанность руководить восстанием, сдерживал порыв товарищей. Он считал, что преждевременное выступление принесет не победу, а поражение и гибель.
Решить сложную задачу было не так просто и легко. Лагерь охранялся примерно шестью тысячами отборных, вооруженных до зубов эсэсовских головорезов. В их распоряжении были даже пушки. Поблизости — воинские части вермахта.
А узники имели всего-навсего шесть пистолетов, несколько десятков патронов к ним да две гранаты, с большим трудом принесенные в разобранном виде в лагерь. При том необходимо учесть, что наши боевые ряды состояли из людей, истощенных голодом и изнуренных непосильным трудом.
Многие не служили в армии, никогда не держали винтовки в руках. Вот мы и взвешивали тщательно, всесторонне все „за“ и „против“, прежде чем решиться на такой ответственный шаг, как всеобщее восстание. Положение осложнилось еще тем, что в начале лета выбыли из центрального лагеря Освенцима в филиал Буны многие боевики подполья — А. Ф. Лебедев, В. С. Ситнов, П. С. Махура и погиб Федор Сгиба.
Глубоко и всесторонне обдумывалось восстание и в центре интернациональной антифашистской организации, в которую входили не только советские, но и польские патриоты: Бернард Сверчин, Юзеф Циранкевич, Шимон Зайдов, Тадеуш Холуй и Давид Шмулевский, немецкие коммунисты Эрнст Бюргер и Герман Лангбойм, австрийцы Иозеф Маснер и Гейнрих Дюрмайер, югослав Людвиг Локманис, чех Алексей Чепчик. Они имели большой опыт, пользовались авторитетом и оказывали сильное влияние на заключенных.
Интернациональный центр решил: восстание преждевременно. Взяли карбышевский курс на связь с польскими подпольными организациями и партизанами.
Между тем Красная Армия гнала фашистов на запад. Отступая, они заметались в панике. Концлагеря смерти в Польше — Майданек, Освенцим, Треблинка и другие — изобличали зверства фашистов. Нужно было замести следы кровавых преступлений. Гитлеровцы незамедлительно приняли меры: послали тысячи заключенных выкапывать трупы, дробить кости и сбрасывать в реки Солу и Вислу».
По воспоминаниям Н. Л. Белоруцкого, в конце октября 1944 года на поле «Е», где раньше находился цыганский лагерь, опустевший после уничтожения всех цыган, стали со всего лагеря выводить узников.
Карбышева и всех, кто был с ним в одном бараке, также выгнали на поле. Дмитрий Михайлович держался ближе к своим соседям — партизану Фурлетову, танкисту Быкову, Алхимову, Белоруцкому.
Заключенные, окруженные эсэсовцами и полицаями, начали волноваться, но вскоре один из немецких коммунистов передал сведения из «шрайбенштубе» — канцелярии: ввиду стремительного наступления Красной Армии, которая сражается в Польше и приближается к Освенциму и Катовице, получен приказ Берлина срочно эвакуировать заключенных из концентрационных лагерей в глубь Германии.
Через час всех узников лагеря строем, под усиленным конвоем эсэсовцев, погнали к железнодорожной ветке на поле «Е» Биркенау и погрузили в товарные вагоны.
«Академия» убийц
Десять дней товарный поезд вез узников на север. На одиннадцатый прибыли в город Ораниенбург. С вокзала довели до лагеря со спокойной вывеской на воротах: «Шутцхефтлагерь» — лагерь по охране заключенных.
Это был Заксенхаузен — образцовая фабрика смерти, концлагерь уничтожения, находившийся в 30 километрах от Берлина. Здесь фашисты готовили кадры палачей, которых после «учебы» направляли на оккупированные территории и в другие концлагеря осуществлять «новый порядок».
Заксенхаузен был и своего рода пересыльным пунктом, вмещавшим одновременно до 70 тысяч узников. Отсюда десятки тысяч заключенных отправляли для уничтожения во Флоссенбюрг, Майданек, Освенцим, Берген-Бельзен, Маутхаузен.
Здесь все было подчинено основной цели — массовому истреблению заключенных. Не простые виселицы, а механические с блоками для подъема, жертвы… Не обыкновенная стена для расстрела, а особый расстрельный пункт с измерительным прибором и станком. Камеры для удушения людей с интенсивной концентрацией газа. Яды для отравления пищи и воды. Лаборатории для преступных медицинских экспериментов. Не только стационарные, но и передвижные крематории.
Широко практиковались телесные наказания. Наиболее распространенное — порка специальной кожаной плетью с металлическим стержнем внутри. И даже пороли на специальном станке.
Внутрилагерная тюрьма имела свою изощренную систему пыток: подвешивание на специальном столбе со связанными руками, поражение нервов длительным резким и сильным звуком.
Была тут и штрафная команда «бегунов» — она существовала для испытания новых образцов солдатской обуви. Заключенный надевал новую пару обуви, вешал себе на спину ранец с грузом в 30 килограммов и ходил или бегал по различным дорогам не менее 40 километров в день. Разумеется, почти на голодный желудок.
Со временем Заксенхаузен оказался не в состоянии вместить всех присылаемых сюда заключенных. Тогда окрестности Ораниенбурга тоже превратили в филиалы лагеря. Наиболее крупные — Хейнкель, Клинкерверк, Лагеркеллер, всего семьдесят три филиала.
Транспорт, в котором был Карбышев, из Заксенхаузена направили в Хейнкель.
А Хейнкель — это авиазавод, спрятанный в сосновом лесу.
Восемь производственных цехов из железобетона, алюминия и стекла были расположены на территории завода. Параллельно, на расстоянии в шести метрах от них, размещались склады для хранения запасных частей и деталей, столовые для заключенных лагеря и вольнонаемных рабочих. Под столовыми и складами находились спальные комнаты узников, оборудованные деревянными койками в три этажа. На каждой койке спало по два человека.
Кроме цехов «галей», на территории завода-лагеря было еще 30 бараков — их немцы называли «блоками». Один из них занимала лагерная канцелярия.
Завод выпускал тяжелые бомбардировщики «хейнкель». Условия работы были крайне тяжелыми, особенно в горячих и клепальных цехах.
Карбышев в Заксенхаузене нашел давно и энергично действовавшее антифашистское подполье. В него входили рабочие и военнопленные двадцати национальностей.
Руководящее ядро — отважные немецкие коммунисты, соратники Эрнста Тельмана: Георг Шуман, Матиас Тезен, Эрнст Шнеллер, Франц Якоб, Эрих Больц, советские генералы А. С. Зотов и С. А. Ткаченко, инженер Лев Подгурский, врач Григорий Фетисов, офицеры Константин Горбунов, Александр Родин, Борис Дорохов, Николай Назаров, французы Дье, Пантелен, Ботье, чешский коммунист Антонин Запотоцкий.
Многие подпольщики становились жертвами гестапо и эсэсовцев. Но на их место вставали новые патриоты, самоотверженные борцы с фашизмом.
Наиболее крупная группа сопротивления создалась в филиале лагеря в Хейнкеле. Завод не мог обойтись без вольнонаемных немецких рабочих. Русские, польские, чешские, словацкие парни, угнанные в Германию, тоже формально не находились в заключении. Лагерный режим в Хейнкеле был несколько слабее, чем в других филиалах. Кроме того, здесь не было каменной стены, а только ограда из колючей проволоки.
Все акты саботажа и вредительства на заводе тщательно подготавливали и скрывали. Рабочие портили все, начиная от заклепок, винтов, гаек и кончая сверлами, резцами и другим инструментом. Стремясь нанести ощутимый ущерб производству, заключенные почти во всех цехах изготовляли из дефицитных материалов игрушки, портсигары, зажигалки, предметы домашнего обихода. Выводили из строя и уничтожали сложные и ценные приборы — жирокомпасы, автопилоты, высотомеры, кабельную сеть.
С весны 1943 года начались воздушные налеты союзной авиации на Германию. Все чаще завывали сирены, все больше времени проводили рабочие в подземных спальнях, куда их загоняли при дневных налетах.
19 апреля 1944 года послё очередной воздушной тревоги рабочие не смогли вернуться из убежищ в цеха к станкам. Многие цеха превратились в развалины. На год было приостановлено производство самолетов.
Воспользовавшись бомбардировкой завода, Подгурский, Гайдуков, Дье, Пантелеи и Вотье перебили все автопилоты, хранившиеся в контрольной мастерской, разлили бидоны с дефицитным маслом.
Д. М. Карбышев в Хейнкеле близко сошелся с одним из руководителей подпольной организации А. М. Дитятковским, которого привезли на завод из главного лагеря в начале октября. Это был человек лет сорока, общительный, невысокого роста, подвижный, рано поседевший, с серыми умными глазами. В лагере его называли Анисимовым, Гришиным или просто Батей. Он быстро завязал конспиративные связи с очень многими заключенными в лагере и на заводе и с вольнонаемными рабочими — немецкими коммунистами. Советские люди к нему особенно тянулись — он всегда знал самые последние новости о военных событиях на фронтах и о том, что происходит в Советском Союзе, так как получал их от немецкого коммуниста, который имел тайный радиоприемник в лагере.
Дитятковский посвящал Карбышева в намечаемые группой планы борьбы. При содействии немецких коммунистов, работавших в канцелярии, Дитятковского часто под видом больного устраивали в ревир, где он и беседовал с Карбышевым, снабжал его сводками Совинформбюро, делился с генералом продуктами, которые получал «с воли».
При очередной «селекции» его определили в маршевую колонну смерти и отправили в Любек для потопления. Но по дороге, в районе Макленбурга, советские войска освободили узников. После победы над фашистами Анисим Михайлович Дитятковский работал ветеринарным врачом в Кривом Роге до конца своей жизни.
Присланные автору этой книги Институтом марксизма-ленинизма ГДР архивные материалы, а также воспоминания узников Заксенхаузена А. С. Зотова, В. Я. Шамина, И. С. Потапова, В. С. Ионова и Л. И. Никольского прояснили дальнейший ход событий.
Неудачное покушение на Гитлера в Берлине вызвало дополнительные репрессии гестапо и эсэсовцев во всех лагерях, в том числе в Заксенхаузене. Засланные в бараки агенты жаждали напасть на след подполья. По доносу провокатора они обнаружили в подвале главного лагеря радиоприемник. Последовали массовые аресты. Сам Гиммлер направил в Заксенхаузен специальную комиссию для строжайшего расследования. Но ни истязания, ни пытки на допросах не заставили заключенных в чем-либо сознаться или кого-либо выдать.
Все же 11 октября наступила трагическая развязка. 27 заключенных, среди которых 23 немца (в их числе вожаки лагерного подполья Эрнст Шнеллер, Эрих Больц), а также венгр Матиас Тезен, два француза и один чех были схвачены гестапо и расстреляны. Остальных 103 узника отправили в лагерь смерти Маутхаузен. Такая же участь ждала многих других иностранных и советских узников. Чтобы ее избежать, они решили при подходе Красной Армии к Берлину поднять восстание. В разработке плана восстания участвовали генералы Зотов и Ткаченко, руководители подпольных групп. Начать должна была рабочая команда «шпер» — она ремонтировала трофейное оружие, которое предполагалось захватить и частично вооружиться самим. Затем по сигналу команды должны были напасть на охрану лагеря, захватить ее оружие и действовать дальше по указанию штаба.
Казалось, все предусмотрено. Назначены военные руководители, определены задачи каждого члена боевой группы. Однако осуществить восстание не удалось. Налет союзной авиации на Заксенхаузен уничтожил склад оружия, где работала команда «шпер».
2 февраля 1945 года гестапо внезапно, среди ночи, стало будить людей, вызвало по списку 178 подпольщиков. Их построили и повели на казнь. По дороге в крематорий они бросились на палачей. Фашисты дорого заплатили за жизнь советских патриотов. До утра раздавались выстрелы, крики. В этой схватке погибли генерал С. А. Ткаченко, майор Иосиф Козловский, врач Борис Токарчук, старший лейтенант Борис Дорохов, Николай Назаров и еще многие советские люди.
Через день из концлагеря началась массовая отправка подозреваемых в подготовке восстания. Среди них был и генерал Карбышев.
Канадский офицер Седон де Сент-Клер — один из немногих свидетелей гибели Дмитрия Михайловича — находился вместе с ним в Хейнкеле. Он выполнил священный долг воина и рассказал представителю Советской миссии по делам репатриации в Лондоне Сорокопуду об огромном влиянии Карбышева на заключенных — этот факт приведен в очерке Г. Новогрудского «Герой Советского Союза Д. М. Карбышев».
«Все, кто находился в лагере, годились Карбышеву по меньшей мере в сыновья, но не мы его, а он нас поддерживал своей верой в победу над фашизмом, своей преданностью Родине и верностью воинскому долгу. О Красной Армии, о советском народе, о Коммунистической партии он говорил с такой любовью и такой глубокой убежденностью в том, что советские люди освободят Европу от фашистских сил, что ему нельзя было не верить. И он оказался прав.
Патриотизм генерала Карбышева не был пассивным. Он сумел не только умереть мужественно, но и жить мужественно, что было много труднее в том положении, в котором мы находились. Старый человек, он вол среди пленных такую большую агитационную работу, с которой вряд ли могли бы справиться десять молодых. Но фашистские, а карбышевские сводки о положении на фронтах ходили у нас по рукам. На все военные события мы смотрели глазами нашего генерала, а это были очень хорошие, очень верные глаза. Они помогали нам заглядывать в будущее, правильно разбираться в событиях и, что очень важно для меня и для многих людей, похожих на меня, помогали понять вашу великую страну и ее великолепный народ.
— Вот это человек! — говорили мы между собой о Карбышеве. — Советский Союз может гордиться такими гражданами, тем более, что, судя по всему, в этой удивительной стране Карбышевых много…»
Когда линия фронта приблизилась к Берлину, фашисты приступили к уничтожению заключенных Заксенхаузена и его филиалов. Специальная команда эсэсовцев во главе с гауптштурмфюрером СС Молем в короткий срок казнила около 5 тысяч человек.
Перед эвакуацией остальных заключенных немцы провели особый отбор с «экзаменом» на выносливость в ходьбе. Тех, кто плохо ходил, слабых и больных, стариков, инвалидов, детей эсэсовцы отправляли специальным транспортом для уничтожения в Маутхаузен. Остальные 50 тысяч человек по приказу Гиммлера должны были быть погружены на баржи в каналах реки Шпрее и там 16 апреля 1945 года потоплены.
Но фашисты не смогли выполнить этот чудовищный замысел. Не хватало барж, да и сосредоточить их в одном пункте оказалось невозможным. Тогда эсэсовцы приняли другое решение: оставшихся заключенных отправили пешком в порт Любек, намереваясь погрузить их там на суда и потопить в открытом море. Но и этому помешало быстрое продвижение советских войск к Берлину. Советские танкисты в районе Гривица (Мекленбурга) успели освободить большую колонну узников Заксенхаузена, следовавшую «маршем смерти» по дорогам Бранденбурга и Мекленбурга к Балтийскому морю.
Карбышев, несмотря на испытанные за три с лишним года лишения в фашистских тюрьмах и концлагерях, перед отправкой в Маутхаузен чувствовал себя сравнительно неплохо. Сил и здоровья Дмитрию Михайловичу, безусловно, хватило бы до освобождения, как бы ни ухудшались условия его жизни. Но во время частых перебросок из лагеря в лагерь — в мороз и вьюгу, на открытых платформах и в товарных вагонах — он обморозил себе ноги и поэтому ходил плохо.
В начале февраля партию заключенных пригнали из Хейнкеля в главный лагерь и втолкнули в барак № 36 — изолятор для русских. Лечь никто не мог. На каждом месте трехъярусных нар сидело по два-три человека. В течение дня в барак все приводили новых людей. Вечером, после поверки, привели еще несколько пожилых заключенных и среди них двух стариков. Оставшись без места, они присели на нижнем ярусе нар, которые уже были заняты тремя молодыми узниками. Старики все время о чем-то оживленно разговаривали по-французски, причем один из них называл другого «мсье женераль». Неожиданно «мсье женераль» обратился к своим соседям по нарам на чистом русском языке и спросил:
— Ребята, не найдется ли у вас чем разрезать хлеб?
У одного парня оказалась ложка с остро заточенным концом. Он дал ее старику.
А через несколько минут беседа уже была общей. Старик расспрашивал своих соседей, кто они, откуда и долго ли находятся в Заксенхаузене.
Ребята оказались украинцами: Роман Червинский из Львова, Дмитрий Павленко из Винницы, а Иван Друль — колхозник из Дрогобычской области.
— А вы кто такой, дидусю? — робко спросил Роман.
— Советский генерал-лейтенант Дмитрий Михайлович Карбышев, — произнес старик неожиданно твердым, помолодевшим голосом.
Вот когда начался по-настоящему нескончаемый разговор. Парни сразу же потеснились, устроили возле себя генерала. И пошли расспросы…
Узники, попавшие в Заксенхаузен всего несколько дней тому назад из какого-то лагеря под Познанью, уверяли, что слышали артиллерийскую канонаду, когда их эшелон стоял на станции Франкфурт-на-Одере. Дмитрий Михайлович подтвердил: вполне возможно, так как сейчас советские войска находятся не дальше чем в 150 километрах от Берлина.
— Они еще нас нагонят! Вот увидите, хлопцы! — убежденно сказал генерал.
В лагере пробили отбой. Разговор оборвался на полуслове.
Уснули так, как сидели — согнувшись, обхватив колени или примостившись впритык к соседу.