От того, что я долго глядел на яркий огонь, в глазах у меня появились темные пятна. В пламени мне померещился человеческий силуэт. Я не мог разобрать, была ли это просто игра воображения, вызванная частичным ослеплением, или кто‑то действительно стоял посреди пожара.
Я замер в проеме своей комнаты, изумленно разглядывая темную фигуру в огне. Вот неизвестный оглянулся, и я узнал в нем Бренна. Он прищурил белые глаза, расхохотался каркающим смехом и поманил к себе, приглашая меня в огонь. Я сорвал со стены занавес, еще не охваченный пламенем, и накинул его на мальчика. Когда я взял Волчонка на руки, он обхватил мою шею руками и тоскливо завыл.
– Не вздумай преображаться, – сказал ему я, – иначе мне не донести тебя.
Я шагнул в пылающий коридор навстречу Бренну. Огонь тут же охватил меня. Задыхаясь от невыносимой боли, я шел вслед за силуэтом в развевающемся плаще. Боль, страшная, раздирающая боль горящей на мне плоти мешала идти, но я все же медленно двигался к выходу. Невзирая на боль, я мог идти, идти и дышать.
По двору бегали ополоумевшие люди с ведрами. Все кричали, сбивали друг друга с ног. Пламя перекинулось на другие строения. Никто не обращал на нас внимания. Перепуганные собаки метались по двору, жалобно воя, на нас они никак не отреагировали. Я отошел подальше от пожара, положил Волчонка на землю и, развернув обуглившуюся тряпку, с радостью обнаружил, что на его теле нет ожогов. Он был весь черный от сажи и еле дышал. Только тогда я вспомнил о собственной боли, испытанной мною в горящем доме, осмотрел свои руки и ноги – ожогов не было. Я сел рядом с Волчонком, пытаясь сосредоточиться и прийти в себя. То, что произошло со мной, было по меньшей мере чудом. Мой умерший вождь спас меня из горящего дома. Я прошел за ним сквозь огонь и остался жив.
Пламя перекинулось с дома на пристройки. Сараи, где жили ученики мага, уже пылали. Их даже не пытались тушить, все усилия были направлены на дом. Огромный дом сопротивлялся, горели пока лишь его гостевое крыло и центральная часть.
Видя, как огонь пожирает деревянные строения, я испытывал почти кощунственное удовольствие. Пламя, пламя, все сгорит в этом пламени, ничего не останется. Пусть сгорит в нем мое прошлое, моя память, все, все!
Среди пылающих строений мне вновь померещился силуэт Бренна, его хохот оглушил меня, и тогда я догадался, что смеется он надо мной, над моими мыслями, над моим желанием сжечь в этом пожаре собственное прошлое. В огне можно сжечь все, все, кроме огня.
Теперь я понял, почему Гвидион не позволил сжечь тело Бренна на погребальном костре. Пламя не горит в огне. Бренн – Огонь! И тогда под каркающий смех и гудение пламени вновь зазвучал голос Жреца, голос‑колокол:
«Фомор! Огонь!» Я вспомнил вторую фразу из произнесенного Жрецом заклинания. Охваченный волнением, я чувствовал, что сейчас вспомню что‑то еще, что‑то очень важное, но в это время меня начал дергать за руку Волчонок и отвлек от моих воспоминаний.
– Залмоксис, – стонал мальчик, – о, Залмоксис, ты вынес меня из огня.
Я взглянул на ребенка и увидел, как его чумазая детская физиономия расплывается в глупом выражении благоговения. Тогда я поднялся на ноги и, проверив, хорошо ли держится Меч, схватил детеныша за шиворот и поволок за собой.
Ворота были распахнуты, множество людей сновали по двору с ведрами, кувшинами и прочими нехитрыми приспособлениями, которыми обычно пытаются бороться с огнем.
– Самое время покинуть этот гостеприимный дом, – сказал я. – Хайре, Аристокл!
Преобразившись в волков, мы бросились прочь из горящей усадьбы. Почти два дня мы мчались без остановки, преодолев огромное расстояние, пока не выбежали к небольшому селению. Усталые и измученные, мы улеглись спать на опушке леса, а утром проснулись голодные.
– Мы должны перевоплотиться в людей, – сообщил я Волчонку.
– Это еще зачем?
– Охота может занять много времени, нам проще поесть какую‑нибудь человеческую пищу в селении. Мы там разузнаем получше, что это за места, поедим, а потом решим, что делать дальше.
– Как это, что делать?! – завопил Волчонок. – Нам нужно спешить на помощь дакам! Я думал, раз мы бежали, значит, ты согласен нам помочь.
– Слушай, у меня есть свои дела, можешь ты это понять? Кроме проблем твоего племени, на свете имеются еще и другие вещи.
– Но тогда мое племя погибнет! – заплакал мальчик.
– Знаешь, мое племя тоже погибло, – безжалостно проговорил я.
– Не говори «тоже»! – завопил Волчонок и затопал ногами. – Мои родичи еще живы!
Внезапно он замолчал, вытер сопли и слезы, очень серьезно посмотрел на меня. Мне трудно было вынести его детский, полный мольбы, взгляд. Волчонок всхлипнул, и я подумал: он еще такой маленький, себя я даже не помню в его возрасте. А этот малыш уже борется за существование всего племени, он такой серьезный и ответственный для своих лет. Может быть, это потому, что он сын вождя. Хотя сын вождя того племени, в котором я вырос, мой друг Шеу даже в более старшем возрасте, чем Волчонок, был отпетым хулиганом и гулякой. Он, как, впрочем, и я, бросил свое племя ради женщины. Наши сородичи погибли в бою с врагом, пока мы наслаждались обществом своих возлюбленных.
Тяжелым камнем лежала у меня на душе вина. Я ушел из стаи, погнавшись за глупой мечтой. И вместо того чтобы отомстить убийцам моего племени, я стал служить им. Я оправдываю себя тем, что моя воля, мой Гвир, принадлежала тогда Моране, жене одного моего врага и сестре другого. Она никогда не позволила бы убить их, а пойти против Гвира было невозможно. А когда я стал свободен от клятвы, я уже был слишком привязан к своим бывшим врагам и простил их, но не себя. Правы те, кто утверждает, что волки не знают преданности. Конечно, нет. Волки могут только любить или ненавидеть, волки слишком эмоциональны для промежуточных чувств.
Это воспоминание и навело меня на мысль: я помогу племени Волчонка выжить и этим искуплю свою вину перед собственной погибшей стаей. Я заглянул в небесные глаза заплаканного детеныша и сказал:
– Что ж, будь по‑твоему. Я сделаю для твоих сородичей, что смогу.
Мордашка Волчонка тут же повеселела, он завизжал и повис у меня на шее.
– Я знал, я сразу понял, что ты настоящий бог, Залмоксис! Ты самый лучший, самый лучший!
Я отцепил от себя ребенка и, взяв его за подбородок, сказал ему, стараясь придать своему голосу строгость:
– Запомни, глупыш, я не бог. Я – оборотень, как ты и твои сородичи.
Волчонок запрокинул голову и залился детским, беззаботным смехом, Я уселся перед ним, дернул его за руку. Он плюхнулся напротив и уставился на меня задорными глазками.
– Рассказывай, где искать твое племя.
– Я не знаю дорогу, но чую ее. Нужно долго идти туда, – Волчонок махнул рукой на северо‑восток. – Идти нужно, а не разговаривать, – серьезно добавил он.
– Нет уж, сначала расскажи мне, что там за места.
– Севернее, где кончается эта страна, начинается Бескрайний Лес. Он очень древний. Он простирается далеко на север и на восток, и никто не знает, где он заканчивается, такой он огромный. В этом лесу протекает Великая Река. Вдоль реки много человеческих селений. За рекой – Волчий Дол и гора, ну, не очень большая, зато названная в твою честь – гора Залмоксиса. Там и живет мое племя.
Итак, место, где родился Волчонок, звалось Волчьим Долом, впрочем, как же ему еще зваться? Волчья Застава – так звались горы на Медовом Острове, где я вырос. Волчья Долина, Волчьи Пещеры, Волчья Тропа – каких только названий не приходилось мне встречать. Что уж взять с волков, если даже каждого второго своего ребенка они называют Волком. Природа дала нам многое, но, видно, обделила воображением.
Что ж, если я не смог участвовать в битве за Волчью Заставу, где погибло, сражаясь, мое племя, может быть, мне удастся отвоевать Волчий Дол и этим хоть частично искупить свою вину.
– А Звероловы живут дальше по реке, – сказал Волчонок.
– Звероловами вы зовете охотников? По лицу Волчонка пробежала тень, он горестно вздохнул и сказал:
– Как же, охотники! Стали бы мы тебя тревожить из‑за охотников. Звероловы даже не люди! То есть они были людьми. Они – колдуны, оборотни. У них нет запаха, их нельзя почуять заранее, они подбираются незамеченными. У них железное оружие, и они истребляют нас. Нет, не так, как люди‑охотники. Их не интересуют простые волки, только волколаки.
– Колдуны‑оборотни? – Я покачал головой, такого мне еще не приходилось слышать.
– Да, это настоящие убийцы, наш жрец говорит, они такие сильные, потому что пользуются железным оружием.
– Ты сказал «наш жрец»? Разве у волков бывают жрецы? Волчонок смутился:
– А как же иначе? Кто же будет доносить до нас волю Залмоксиса, если не его жрец?
Действительно, странное это племя. Обычно волчьи племена обходятся без жрецов или шаманов, поскольку, не поклоняясь никому и не проводя никаких обрядов, не нуждаются и в служителях. Но, видимо, даки уподобились людям не только тем, что изобрели себе бога, объект для поклонения, но и завели, как и другие племена, собственного жреца для проведения ритуалов.
– Как тебя привезли сюда?
– Сначала по Великой Реке, потом по морю, потом по дороге, потом опять по морю. Мне было так плохо, что я ничего не запомнил. Они не сразу нашли, кому меня продать. Я слишком дикий для этих людей, – гордо произнес Волчонок.
– А как вообще эллинам удалось поймать тебя?
– Да как бы они меня поймали‑то? Нет, меня не поймали, а подобрали, когда река вынесла меня на берег. Я был без чувств.
– Ты что, тонул?
– Как же, – фыркнул Волчонок. – Что я, плавать не умею? Ну, неужели ты не понимаешь, как я попал к тебе? Ну, разве ты не знаешь? Меня же принесли в жертву, я посланец! Мое племя послало меня к тебе, Залмоксис. Трупы посланцев принято отдавать Великой Реке. Она течет прямо в море, за которым Чертог Воинов, она относит посланцев к Залмоксису. Но я не умер, видно, копья были тупые. А может, так и надо было. Ведь в итоге река принесла меня к тебе.
– Ты хочешь сказать, что твой жрец хотел тебя убить?
– Это твой жрец, – хмыкнул Волчонок. – Волки не убивают волков. Я же посланец! Жрец посылает вестников к тебе, чтобы они донесли до тебя наши молитвы. Но как бы я добрался до Чертога Воинов живым? Живым туда хода нет, поэтому меня умертвили.
–Как?
– Как всех посланников. Уж ты‑то должен знать. Меня подбросили вверх и поймали на копья. А потом отдали Великой Реке.
– И после всего этого ты еще рвешься спасать свое племя?
Я был потрясен. Для меня не было новостью, что люди приносят человеческие жертвы. Они вообще любят убивать друг друга. Но дела людей меня мало интересуют. Я всегда гордился близостью к природе, естественностью своей жизни. И я впервые слышал о такой мерзости: волки убивают себе подобных! Нужно ли спасать таких волков?
А Волчонок, словно догадавшись о моих сомнениях, захныкал:
– Звероловы убивают нас, они убили моего младшего братика, а он был еще детенышем. Звероловы убили семью моего дяди, а у него было так много волчат. Они режут нас, как скот на бойне.
– Пожалуй, мне нужно разобраться и с твоим племенем, и со Звероловами! Сколько же идти до Великой Реки?
Волчонок вытер слезы и задумался:
– Точно не знаю, может, даже месяц. Я вздохнул:
– Мне придется потратить на тебя и твое племя уйму времени, и только на одну дорогу уйдет целый месяц.
– Я думал, ты перенесешь нас туда сразу, – разочарованно сказал Волчонок.
– Как это сразу?
– Очень просто! – охотно пояснил Волчонок. – Ты же бог! Неужели боги ходят пешком, как простые смертные? Нет! Они перемещаются по небу на волшебных колесницах.
Конечно, я помнил о замечательных Переходах между Мглистыми Камнями, позволяющих за мгновение перемещаться из одного места в другое. Неплохо было бы уметь пользоваться такими Переходами, да вот только без Гвидиона я не смог бы их открыть.
– Ну, вот тебе лучшее доказательство, что я не бог! Я не умею перемещаться по небу, и мы пойдем пешком, ну прямо как самые что ни на есть простые смертные, – усмехнулся я.
Физиономия Волчонка выражала такое разочарование, что мне стало жаль его. Я шлепнул его по пухленькой детской щечке и сказал:
– Ничего, мы все равно доберемся до твоей стаи. И если твои соплеменники не будут слишком сопротивляться, я научу их управляться с железным оружием. А сейчас пошли в деревню, только сначала нам надо искупаться. Мы оба обугленные, точно головешки, и можем напугать мирных жителей своим видом.
Волки каким‑то неведомым путем определяют дорогу к своему дому, но мне казались не слишком убедительными уверения Волчонка в том, что он знает, куда идти. Во‑первых, он еще детеныш, чувство ориентации у него развито не так хорошо, как у взрослого волка. Во‑вторых, его везли другим путем. Нужно расспросить у местных жителей о дороге к Бескрайнему лесу.
Неизвестно, как отреагируют хозяева на заглянувшего к ним волка. В большинстве своем эта реакция не слишком положительная. Так что, если ты оборотень, не спеши объявлять об этом, входя в чужой дом. И хозяевам будет спокойнее, и тебе. А потому нам следовало придать себе достойный вид.
Мы спустились к озеру, на берегу которого разместилось небольшое село. Я затащил упирающегося мальчишку в озеро и окунул несколько раз в воду. После чего обнаружил, что волосы у Волчонка светло‑русые, а кожа не смуглая, как показалось мне сначала, а почти белая. Я потрепал его по вихрам и сказал:
– У тебя редкий для волков цвет волос.
– О, ты еще не видел мою сестру, – задорно ответил Волчонок, выбираясь на берег,
– Так у тебя еще и сестра есть? Что же ты сразу не сказал, тебе не пришлось бы так долго меня уговаривать.
– Ах ты! – возмущенно воскликнул мальчишка. – Видел я, что делалось в доме этого эллина, – Волчонок прыснул от смеха и покраснел, но потом, посерьезнев, добавил: – К моей сестре даже близко не подходи.
– Нет, это же надо, какой негостеприимный народец, – сказал я, смеясь. – Как спасать их, так я бог, а как молоденькая сестрица, так близко не подходи.
Волчонок посмотрел на меня очень серьезно и осуждающе.
Мы подошли к селу, состоящему из десятка хибар. К калитке первого же трухлявого забора, за которым виднелся небогатый домишко, мы и направились. Во дворе копошились куры. Увидев нас, они подняли невероятный переполох.
На пороге дома появилась женщина в старом, залатанном платье.
– Чужестранцы, – процедила женщина и оглянулась. В дверном проеме за ее спиной маячил человек, вооруженный колом.
– Мы не причиним тебе вреда, госпожа, – произнес я смиренным голосом, – мы хотим лишь расспросить дорогу. Я могу наколоть тебе дрова или выполнить какую‑нибудь работу по дому.
– У меня есть рабы для этого, – надменно произнесла женщина, – мне не нужны работники.
Удивленный такой негостеприимностью, я начал мельком осматривать хозяйство, запоминая, где что лежит, расположение сараев и хибары во дворе. Если нам не удастся найти все необходимое днем в облике людей, мы вернемся сюда ночью и сможем взять то, в чем нуждаемся. Но женщина сжалилась над нами, думаю, вид голодного мальчика разжалобил ее. Он умел смотреть своими голубыми глазами так, что душа замирала.
– Ладно уж, бедолаги, – сказала женщина. – Сначала я накормлю вас, потом поговорим. Идите, да не в дом, туда, в сарай. Видно, досталось вам, у вас такой голодный вид.
Мы с Волчонком проследовали в сарайчик и уселись на полу. Раб стал неподалеку настороже. Вскоре женщина принесла две миски с похлебкой, поставила перед нами и сочувственно качала головой, наблюдая, как Волчонок уплетал похлебку за обе щеки, чавкая и давясь.
– Что ж ты, папаша, так долго не кормил парнишку‑то? – поинтересовалась она. – Разве ж можно так с детьми?
Я оторвался от еды и внимательно посмотрел на нее. Это, конечно, хорошо, что она приняла нас за отца и сына, так мы вызывали меньше подозрений. Но ее замечание мне не понравилось. Действительно, не следует забывать, что со мной ребенок, а не взрослый воин, способный переносить все тяготы путешествия.
Волчонок съел предложенную женщиной похлебку и вареные овощи, выпил две кружки молока, вылизал свои пальцы, причмокивая.
– Известен ли тебе Бескрайний лес, госпожа? – спросил я.
Женщина недоуменно подняла брови.
– Уж не туда ли вы направляетесь?
– На краю леса село, где живут наши родственники, – соврал я.
– Не слышала я, чтобы там жили люди, – пожала плечами женщина. – Идти вам туда долго. Дня два пути по жилым местам, а потом лишь горные хребты. Пройдете через них, и где бы вы ни выбрались, всюду до горизонта будет ваш лес. А уж где там появилось селение людей, я и не знаю.
Я поднялся и, поклонившись хозяйке, произнес:
– Спасибо тебе за доброту и заботу, госпожа. Пусть боги будут так же добры к тебе. Раз ты не нуждаешься в моих услугах, то мы, пожалуй, пойдем. Путь у нас неблизкий.
Женщина улыбнулась, дотронулась кончиками пальцев до моей щеки и сказала:
– Если бы не муж, который должен вот‑вот возвратиться, я бы нашла для тебя какое‑нибудь подходящее занятие.
Она протянула мне холщовый сверток и добавила:
– Здесь лепешки. Не держи свое дитя голодным. Забрав сверток, я поклонился и взял Волчонка за руку, как добропорядочный отец. Мы зашагали прочь по пыльной дороге, протоптанной скотом. По обеим ее сторонам тянулись заросшие травой пастбища.
Когда мы отошли достаточно далеко и поселок скрылся из виду, Волчонок выдернул свою ручонку и с визгом принялся носиться вокруг меня.
– Ну, надо же, глупая женщина приняла меня за сына бога!
– Ты опять за свое, – воскликнул я. – Мы вроде договорились, что я больше не бог.
– Конечно, конечно, – продолжал мальчишка. – Но все‑таки приятно, что я на тебя похож.
От восторга он обратился в волка и обратно. Когда он в очередной раз пробегал мимо меня, я поймал его за шиворот и, приподняв над землей, прорычал:
– Не смей этого делать на дороге! Ты что, щенок, хочешь, чтобы кто‑нибудь увидел это и поднял всю округу для охоты на оборотней?
Мальчишка задрыгал ногами и захныкал:
– Я нечаянно, Залмоксис, я не сдержался. Залмоксис, не сердись, Залмоксис. Я больше так не буду.
Я швырнул его на землю и передразнил:
–Я нечаянно, Залмоксис, не сердись, Залмоксис… Учись сдерживать свои эмоции!
Волчонок поплелся рядом, изображая саму сдержанность и покорность. Так что мы опять стали похожи на отца с сыном. К вечеру мы дошли до следующего села, состоящего всего из трех дворов. Мы свернули с проселочной дороги в лес, где собирались расположиться на ночлег. Волчонок с жадностью проглотил все запасы еды, выданные нам сердобольной женщиной, и мне пришлось задуматься о нашем дальнейшем пропитании. Несмотря на то что пробудить жалость в людях, держа за руку такого очаровательного ребенка, как мой Волчонок, оказалось не так уж трудно, этот способ добывания пищи претил моей волчьей сути. Мне казалось куда естественнее войти в дом с мечом и, перерезав его жителей, забрать все, что нужно. Этому меня научил Бренн, так жили мои прежние друзья из поэннинского войска. Но, видимо, сказалась непродолжительность моей службы в поэннинской армии, и я ограничился лишь мелким воровством, без грабежей и убийств. Среди ночи я забрался в один из сараев, где хозяева хранили запасы еды и кое!
–какое барахло.
Я сразу же набил мешок всяческой едой, а потом принялся рассматривать остальное. Я выбрал оселок для заточки Меча, теперь, после принятия решения спасать стаю Волчонка, мне нужно было заботиться о своем оружии. Но главной моей находкой стал кожаный бурдюк с вином.
К концу следующего дня начал накрапывать дождь, и мы нашли замечательную сухую пещерку. В нее вел лаз, хорошо прикрытый ветками. Пещерка была такая малюсенькая, что мы едва поместились в ней вдвоем. Подъев все запасы пищи, мы обратились в волков и уснули, прижавшись друг к другу спинами.
Проспали мы почти сутки, вылезли из пещеры, отдохнувшие опять голодные. После вчерашнего ужина у нас остался только бурдюк с вином. Я приложился к бурдюку и выпил его полностью, останавливаясь лишь для того, чтобы перевести дух. После этого я сел, прислонившись спиной к шершавой коре ароматной ольхи, и стал наблюдать за резвившимся Волчонком.
Несколько раз он подбегал ко мне, хватая зубами за край одежды, тянул ее, призывая меня поиграть с ним. Я отмахивался и даже пнул его разок, когда он не на шутку увлекся и порвал мой плащ. Я был слишком подавлен той ответственностью, которую взвалил на себя, решив помогать неизвестному мне племени. Смогу ли я стать полезным погибающим волкам, справлюсь ли с их обучением, сумею ли приучить к металлу?
Вспомнив об оружии, я достал Меч Орну из импровизированных ножен, образованных лоскутами кожи, и обнаружил на его лезвии зазубрины. Во время моей жизни в Каершере товарищи научили меня ухаживать за металлическим оружием, это должен был уметь каждый воин. При воспоминании о том, как кельты бережно обращались за своими мечами, мне стало стыдно. Я не извлекал Меч из ножен с тех пор, как, обезумевший, таскался по римским землям. Правда, я не чувствовал себя хозяином Меча, у меня всегда было ощущение, что я лишь временный его хранитель. Об этом Мече наши барды слагали песни. Это был Меч героев, королей и богов. Куда мне быть его владельцем. Я взял Меч своего вождя, чтобы выполнить клятву мести, или, возможно, сам Меч выбрал меня для мести за своего хозяина. В любом случае месть завершена, и я намеревался вернуть Меч Гвидиону или королю Белину. Я уже давно обладал этим оружием, но впервые решил просто разглядеть его. Это был очень большой Меч, больше тех, которыми сражались кельтские воины. Массивная черненая рукоять заканчивалась навершием в форме человеческой головы, изогнутая гарда была выкована в виде двух спиралей. На каждой грани были нанесены древние, незнакомые мне знаки.
Пытаясь лучше рассмотреть навершие рукояти, я поднес его ближе к глазам. Черную голову со злым лицом и почти звериным оскалом украшала традиционная корона кельтских королей. Особую свирепость лицу придавало то, что один глаз был прищурен, от чего все лицо перекосилось.
– Не пойму, одноглазый он или просто прищурился, – сказал я вслух сам себе.
Черная голова на рукояти сощурила второй глаз. Я присмотрелся внимательнее, пытаясь понять, действительно ли это произошло или я просто плохо разглядел голову при первом осмотре. Честно говоря, я немного испугался и не решился ощупать руками навершие, чтобы проверить, не обманывают ли меня мои глаза.
– Интересно, чья это голова? – произнес я тихо.
– Ты и в самом деле хочешь это знать? – ответила мне черная голова.
От испуга я выронил Меч и отпрянул. Меч лежал в траве, поблескивая на солнце. Я оглянулся вокруг и даже принюхался, в надежде увидеть кого‑нибудь, чей голос я мог услышать. Но никого не было. Где‑то неподалеку резвился Волчонок. До меня доносилось его повизгивание и шелест кустов. Не обнаружив никого, кому мог бы принадлежать этот голос, я осторожно нагнулся к Мечу, его рукоять утонула в траве и была не видна.
– Проклятье! – сказал я сам себе. – До чего же ты дошел, если начал бояться собственного меча! Так недолго докатиться и до сумасшествия.
Я заставил себя поднять Меч и посмотреть на его рукоять.
– Действительно, – произнесла голова, причем я отчетливо видел, что она шевелила губами, отвечая мне, – действительно, крайне глупо бояться Меча, который столько раз защищал твою жизнь. Что же касается сумасшествия, – тут голова открыла один глаз и оценивающе посмотрела на меня, – то лишь безумец может бросаться один против целой армии хорошо вооруженных воинов. Но зато ты тогда не боялся меня.
Голова скорчила гримасу, которая, судя по всему, должна была изображать улыбку.
– Это невероятно, – прошептал я, – разве может меч говорить?
– Конечно, нет, ты просто докатился до сумасшествия, – съязвила голова.
– Кто же ты? – спросил я, проигнорировав иронию.
– Кто же ты? – ответила мне голова. – Кто же ты, несмышленыш, не знающий, кого он держит в руках? Или, может быть, ты слеп, и не видишь, что я – Меч!
– Мечи не разговаривают, – промямлил я растерянно. Голова опять сощурила оба глаза, помолчала, потом сказала:
– Я бы мог поспорить, но если ты настаиваешь, если тебе легче жить с такой мыслью, то я могу и помолчать.
– Нет, нет, – заверил я Меч, испугавшись, что он обидится, – пожалуйста, говори. Нет ничего странного в моем удивлении, ты со мной уже несколько месяцев и еще ни разу не произнес ни слова.
– Позор тебе! Я с тобой уже несколько месяцев, а ты впервые вынул меня из ножен, не считая той бойни, которую ты учинил в первые дни обладания мной. И к тому же ты ни разу не задал мне ни одного вопроса, – ответила голова.
– О! – воскликнул я. – У меня невероятное количество вопросов.
Голова хмыкнула.
– Во‑первых, как тебя называть? – спросил я.
– Меч Орну, – ответила голова, – как же еще?
– Похоже, я не слишком‑то тебе нравлюсь, Меч Орну, – проговорил я.
– Кому же понравится, когда его месяцами держат голодным. Я Меч, мне нужна кровь. Хоть капля крови. Неужели здесь нет никого поблизости?
Внезапно нахлынула боль и сдавила виски, я испытал чудовищную потребность убить. Поблизости был лишь Волчонок, копошащийся в кустах и, судя по чавкающим звукам, занятый поеданием чего‑то, пойманного им, – Волчонок, такой доверчивый и по‑детски совершенно беззащитный передо мной. Поддавшись внезапному порыву, я надсек Мечом свою руку и измазал лезвие в собственной крови.
– О, сразу видно, что ты истинный воин, – сказал Меч, – так поступали не многие мои обладатели. Но Бренн всегда поступал так, когда рядом не было никого, чьей кровью он мог бы напоить меня. Я благодарен тебе за то, что ты услышал мой зов, поднял меня и отомстил за моего хозяина.
– Так, значит, это ты заставил меня совершить все те глупости?
– Мне нужна была кровь убийц моего хозяина. – Меч издал тихий стон и продолжил: – Мечи страдают, когда гибнут их владельцы.
– Ты тоже любил его? – спросил я. Голова на рукояти Меча погрустнела и сморщилась, точно печеное яблоко.
– Пусть когда‑нибудь меня поднимет рука столь же достойного и отважного вождя, каким был Бренн.
– Почему же ты выбрал именно меня, ведь рядом были и другие воины, куда более достойные и отважные, чем я.
– Ты и я, мы связаны, – медленно, как бы раздумывая, проговорил Меч. – Никто из тех, кто был рядом, не смог бы поднять меня, никто, кроме тебя и Гвидиона.
Я вспомнил, как братья Бренна вдвоем с большим трудом приволокли Меч и подняли его на телегу, чтобы положить на грудь мертвому вождю.
– Но почему же ты не выбрал Гвидиона? Он наверняка смог бы отомстить за своего брата лучше меня и, конечно, куда более достоин владеть тобой.
– Да, безусловно, Гвидион, как и ты, связан со мной, но мне неподвластна воля Гвидиона. Когда‑то, очень давно, он даже отказался от меня, хотя мой прежний владелец подарил меня именно ему.
– Кто же был твой прежний владелец?
– О, их было много. И все они были великие воины, и все они давали мне всласть напиться кровью. И никто из них, заметь, никто не заставлял меня так долго испытывать жажду и не хранил меня много месяцев в соломе под собственным лежбищем.
Я хотел было напомнить ему, что Бренн после женитьбы мирно жил вместе с Мораной в Каершере и не участвовал ни в одном из походов, учиненных королем Медового Острова и его братьями. Но тут же вспомнил, что Каершер был северным оплотом Поэннина, его пограничной крепостью, и Бренн не давал скучать своему Мечу, гоняя по ближайшим болотам местных дикарей. И если стычки с дикими племенами нельзя назвать достойной битвой, то кровавой бойней это было определенно. Мне стало ужасно стыдно за свое долгое бездействие.
Я завернул Меч обратно в куски кожи. Не лучшие, конечно, ножны для такого великого Меча. Прежде я видел его в других ножнах, кожаных, украшенных с обеих сторон длинными коваными пластинами из бронзы с инкрустацией из драгоценных камней. Но Бренн, видимо, потерял их или оставил в Каершере.
Я прикрепил Меч к спине и призвал Волчонка отправляться дальше. Мечу не придется долго ждать, очень скоро он познакомится со вкусом крови новых врагов – Звероловов.
Мое сознание, находившееся в полудремотном состоянии после смерти Бренна, начало пробуждаться. Когда есть цель, сразу все становится на свои места. Ясно, что нужно делать, куда идти. Я понимал, что это цель временная, что она только отдаляет решение других проблем, куда более важных, но все же я был рад и ей. Судьба призвала меня для свершений, а Гвидион всегда говорил мне, что все мои беды лишь оттого, что я не слушался зова Судьбы.
Глава 4
Северный Ветер
С гиканьем и лаем умчалась вдаль Дикая Охота. Разбуженные ею птицы смолкли, и на поляну вновь опустилась тишина. Гвидион остался один. И тогда из ущелий и пещер, из тайных лазов и скрытых ходов выползло Одиночество. Оно пробралось неслышно, притворившись туманом. Оно окружило Гвидиона, беззвучное, бездушное, сжало его в свои тиски и грозило раздавить. А вслед за ним появилось Бессилие, оно оседало на коже каплями росы, пробиралось от замерзших пальцев к ладоням, а дальше по рукам стремилось достичь сердца и впиться в него ледяными когтями. Гвидион не боялся Одиночества, но Бессилие его страшило. Магу, который был способен править мирами, Бессилие казалось самой ужасной карой. И тогда Гвидион позвал старого друга.