Наталья Александровна Загвоздина
Дневник
Текст предоставлен правообладателем https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=427942
«Дневник»: Время; Москва; 2010
ISBN 978‑5‑9691‑0557‑7
Аннотация
Наталья Загвоздина искусствовед, много лет проработала в музеях Москвы и подмосковном Абрамцеве. Стихи пишет давно. Лауреат литературного конкурса «Живое о живом» (Дом‑музей Марины Цветаевой, 2002).
«Дневник» – первая книга стихотворений – и по сути, и по форме подлинно дневник, свод поэтических признаний автора. Раздумья дня сегодняшнего перетекают в прошлое, воспоминания проецируются на реальность, рождая сложную образность, полную явных и потаённых смыслов: «То время, не ведая нас, течёт непрерывным потоком. И мера ему не дана. И наши тугие тома – короткая летопись только…».
Наталья Загвоздина
Дневник
Небо! Лей на нас свет златого солнца
Или твоих облак густую влагу,
Лишь гони далече осенним ветром
Мрачные тучи.
Ты скажи, о дева, что благосклонна,
Или покажи мне свою досаду,
Но не будь безмолвна, как эти тучи
Осенью холодной.
То, что здесь названо дневником, остановлено в момент сдачи рукописи.
Отсюда «холодная» тема, не вполне отвечающая призыву вступительных строф, адресованных «целой жизни» и написанных когда‑то пятнадцатилетним сыном.
Время действия – четверть века, и пристально – два истекших года.
С благодарностью за участие и внимание близким и незнакомым – автор.
Зима 2010
Из 2010
Портрет
Без ропота закрыть глаза – и так остаться.
Зелёный с синим – и – жемчужная щека…
Прозрачная волна, волна мазка густая…
И в раковине звук скрипичного щипка…
Заглядывая за – в себя – взираешь молча,
быть может, раньше нас познавшая сейчас,
состарившихся и… и не имевших мочи
глядеть, как далеко глядишь, не осерчав
на время и его движение по руслу,
на каждый поворот, где скудный, где с лихвой, –
заглядываешь в глубь, как водится по‑русски, –
о, зрячая душа, смотрящая слепой!
* * *
Уйти из мрака – вот соблазн…
Уйти из декабря – соблазн. Соблазн –
остаться и прожить. Декабрь не шутит.
Не скроешься и выпорхнувши с глаз
Создателя – тогда зачем и шуму?!
Не прятаться! Пред Ним стоять, любя.
Имеющий не пожелает больше.
Горит огонь. Уходит дым, клубясь…
Уходит год. Уходит жизнь. И больно.
Остаться в декабре, как на посту.
Дождаться прибавления минуты…
Не поддаваться на ночной посул –
уйти из мрака. Чтоб – не обмануться.
Убывающее
Город битый, больной, упакованный в снежный мешок,
отдышался за ночь.
Кто бродил, и не раз, от заставы к заставе пешком,
посыпал, словно пеплом, головушку хладным песком –
не досчитывал ног.
Путник битый, больной, затерявшийся в чреве ночном,
встанет вновь в караул.
Постоит и опять колебаться бессонно начнёт…
Поколеблется и остановится – знать бы на чём…
Не сыграешь на счёт.
Ночь и день, день и ночь. Зимний город, тепло на счету,
чаша чаянья сверх…
И живёшь… И ногою встаёшь на черту…
И не хочешь – за дверь.
* * *
То ль терновником – рот,
то ли ватою сердце полно.
Монотонным ковром
раскатается день за полночь.
В ватном коконе стук
еле слышен и тесно во рту.
Полететь бы к Гнезду,
но оглянешься – ты снова тут –
здесь, где крылья растить –
не безделица, ветер под дых…
Где из вздоха «Прости!»
вызревают прощенья плоды.
Так прости же, прости!
Лишь припасть на коленях к Отцу,
и росток прорастить –
не теперь – так хотя бы к Концу.
* * *
По кубику, помалу из затей
сложить, как будто, дом…
Не ведая, не зная, что затем
в нём выживешь с трудом…
По малой половице, по шажку –
поглубже на чуток
проходишь, продвигаясь к «посошку»
за будущей чертой…
А день перечит святочным снежком
печали мировой
и пробует «отправиться пешком»
от язвы моровой.
СНЕГ
Снег… Не высунешь носа, ноги…
Перекрыты дороги к участью.
Но сердца и под снегом наги…
Состраданья шубейку накинь –
подели свою душу на части!
Знать, останется целой. Метель
рвёт и мечет… Но жизнь‑то подюже.
Затянись поясочком потуже,
сосчитай всех друзей и подружек,
и товарищей разных мастей –
их не меньше метели! Теперь,
в Рождество, в Богородицы Праздник,
снег – участник, виновник, проказник –
настоящее – не на продажу…
Бездорожие – что ж – не стерпеть?!
Кому – колюч и холоден, кому
пушист и мягок, – выбирай, что хочешь,
коль за страницей и «владенья муз»
твой почерк так таинственно‑доходчив…
Ты держишь землю, небо, прячешь люд…
Сам прячешься – грустна весной Снегурка…
Летающий, не видевший пчелу,
летящую с цветка, тебе не грустно?
Ах, глупости! Идёт, идёт, идёт…
Что миру снег? – Идёт без сбоя время
(едино – что и пища, и едок…)
насквозь, тобою щедрого, Борея…
Сменить ли «зимних мух» на всяку тварь,
летающую в августе отрадном,
в воображеньи, мысленно?… Товар –
не равный… Что под небом равно?
Любимо Богом каждое. Оно –
жалеемо, особенно в ненастье,
особенно которое дано
особенно не вымолившим счастья…
Так потерпи, когда открыто настежь…
Так потерпи – всему придёт черёд.
Взгляни в окно – рождественские ели
не сетуют. Твой взгляд удочерён –
усыновлён. И смерти нет в метели.
Н. М.
Я с тобой похожу по морозу вдоль берега рек
среднерусских, с пейзажем обители кроткой.
И замёрзну, конечно, тебя посильней и скорей,
пробираясь одною протоптанной тропкой.
Передашь рукавицы: «Да разве же это мороз?!»,
я слегка улыбнусь: «Мне и этого мало…»
Мне и этого много. А где‑то стучат топором –
знать, готовят дрова, чтоб в тепле покемарить…
Не набиться в друзья тем, кто греет за тысячи вёрст
себе руки – у них круговая порука…
Здесь морозно и дружно, и проблески будущих вёсн
светят нам с куполов, согревая по‑русски.
Не по Чехову
Здесь опять намело… Ну, а в Африке снова жара…
Жизнь уездная – стон и надежда на новое лето…
И, как запертый Фирс, остаёшься один выживать,
удивляясь тому, что и это… полезно.
Доктор Астров в метель не пробьётся, и кто‑то всплакнёт…
Сад вишнёвый в снегу, и почти опустело именье…
И так трудно вписать пару радостных строчек в блокнот,
но окажется вдруг, что не сделано меньше…
Ах, как хочется прочь, в неизвестность, из снега в жару…
Только кто приберёт, подытожит, построит на завтра?
Не проделаешь лаз на «туда и обратно» в «шару»,
пригодишься и здесь, как ребро «динозавра»…
Пропавшее солнце»
Оно вернётся…
А. Грин
…А ведь и здесь бывает свет и солнце бегает по снегу…
И бегают ему вослед, с румянцем, непоседы…
Ему подставить норовят, кто как горазд, побольше…
Но зимний вечер вороват и прячется в подоле
у ночи… Наступает ночь. Кто спит, а кто бессонен…
И где‑то наступает ноль… явившийся…
Без слова.
Оно – вернётся – и без нас, и с будущими нами…
И станет видно небеса со всеми именами.
В мороз
За оконною чащей лесов,
кристаллических, тварная поросль.
Знать, уже наготове засов,
разделяющий намертво порознь…
За окошком курится дымок,
заблудившийся точно в трёх соснах…
В самый раз собираться домой
до того, как в зимовье не сослан…
Снова белка вот‑вот принесёт
мне на счастье в скорлупке орешек,
где и творчество, и ремесло
прорастут, может статься… Не грешен
не живущий. Смотря за окно,
вижу сумерки. Свет на исходе.
С этим светом ещё заодно
мы вращаемся… Царствует холод.
Переделкино, 24 января
Холод
Вскочив верхом, пришпоривает (дух
захватывает, всем посторониться!)
и, двери открывая на ходу,
выстуживая, кружит по страницам…
Закроемся от холода, от не…
Забьёмся в дрожь, но выпрямимся к лету,
где «шёлковые весточки одне»
и выпущено певчее из клеток
российской непогоды… В холода
припомним рай, оставленный и нами,
и сядем у порога голодать,
отцовского, как дети, снова наги.
Снег в феврале
Г. Д.
Мы были одни. Без начала
шёл снег, занося навсегда…
Деревья с кривыми плечами,
печальные дали… Качались,
как призраки, птицы в снегах.
В такой‑то глуши – и не сгинуть…
До города, видно, сто дней…
Под снежными сводами скиний
счёт времени разве навскидку…
То кажется – близко. То нет.
Но время диктует пожёстче.
В нём жизнь разошлась по счетам.
Из мягкого лона к погосту –
пронзит и без снега до кости…
Ему снегопад – не чета.
Ещё на тему
Метель сравняла всё. Внутри тепло и тихо.
Сидеть молчком и ждать, что сбудется, что нет…
Что вовсе занесло, уже не воплотится,
но что‑то наяву увидится точней.
Когда яснеет взгляд, живёшь прямей и проще.
Москва, совсем как встарь, по грудь погружена
в сугробы… Третий Рим не позабыт, не брошен,
и русская пурга ещё покружит нас…
Не выйти б из снегов, очистивших от порчи!
Но где‑то метроном отмеривает ход…
Пусть будет каждый взгляд очищен и разборчив,
и город не падёт, как пал Иерихон.
Пока трубит метель, готовь ему подмогу…
Молчит вся Божья тварь, попрятавшись в снега,
внесённые сюда… Бумага чуть подмокла…
И мёрзнут пальцы рук, укрывшихся слегка…
В Замоскворечье. Канон
Блаженны нищие духом…
Мф. 5, 3
По Островскому снежно. В Пыжах
Критский Голос. И торжища посвист…
Побирушка, одёжку поджав,
собирает по крошечке постной…
Ноги мёрзнут. Сердечный пожар.
Где‑то здесь Александр Николаич
проходил… И какой‑то «герой»
подавал голытьбе на калачик…
От того – ни двора ни кола ведь…
Новый возраст. Кресты да пороша.
Что не с ними – с другого порога.
Лишь бы сердце для плача – порожне
оставалось. Канона дорога.
* * *
Разглядеть поподробнее жизнь
через линзы натруженных глазок,
не заметив наивно межи,
за какую не хаживал классик, –
чей удел? Стань, как дети, пророк
иль слепой песнопевец, что зорче
остальных… По ноге им порог,
за которым закаты и зори –
се начало с концом. На заре
начинай и закончи с заходом…
Принимает Дитя Назарет
поперёк мировому закону.
К другу
Русский март и поблажки не даст
и соломки не стелет,
и тепло, как птенца из гнезда,
вытесняет, – не с теми,
кто погреться горазд…
Капля точит скалу – даже март не навеки.
Ночь проходит, а днём – он и впрямь не гора,
и живём по старинке, судьбу не коря,
как и надо, наверно…
Я не с тем, кто его поменял на покой
райских садиков с порослью южной…
Здесь своё: долгий обморок, с жаждой в покос,
утолённой нехитрою юшкой.
НАСТРОЕНИЕ
Поскрипывает под подошвой. На душе
постскриптум к декабрю. И холод мировой.
Стенания и слёз что язвы моровой…
Тулупы до земли и ворот до ушей.
Ах, было б дело в том – процвёл бы посох весь
(мечте манящей в тон заманчивая весть).
Люд мёрзнет, снег скрипуч, постскриптум не щадит,
и накрепко скрыл туч Податель нищий диск
луны, повисшей зря, в полтона, в пол‑лица…
Страницы января переча полистать…
…Но оный – при дверях. При двёрех. Ан – и тут.
Январь очередной не краше, но честней.
Всё чаще смотрим в ночь и видим ночью снег,
идущий… И часы по‑прежнему идут
в былое… Но скорей, но медленней… Не так,
как прошлого скворцы, стрекозы, мотыльки…
И нового цветка не выпитый нектар –
лишь слаще… Горько так, что тает. Но ты кинь
не камень, а снежок – в неправое, в печаль…
На этом декабрю поставивши печать.
10–12 января
Новый год
Под канонаду, под восторг (о чём восторги?!)
ни думать, ни уснуть.
Они с лихвой уже оставлены во стольких
ушедших. Завтра суть
протрёт глаза. И мы, с протёртыми глазами,
уставимся как раз
в её суровый зрак… Нелёгкого касанья
кто выдержать горазд?!
И мы замрём, без залпов вспоминая
вчерашнего житья
волненье, вихри, власть… Обрывки подминая
избытого шитья…
3 января
По берегам (Фотографии на стене)
Заглядывать не буду – ясный день.
Река, обрыв, погост… Родною речью
снегов и поворотов не перечит
ни местности пейзаж, ни даль за речкой,
застывшей на ходу, ни наша тень,
захваченная в плен стоп‑кадром в тех
местах, калужских, что когда‑нибудь залечат
и этот, с солнцем, шрам начала января…
Из плоской тени плоть объёмно сотворя.
2 января
Не к имени
…А этот, который грустит,
чуть крохи сбиваются в стаю,
по‑птичьему (холоден, тих
и тёмен денёк), нынче встанет
на службу, навытяжку… Всё б
ему в облака, на Пегасе…
Любезный, и не напрягайся –
побалуй кобылку овсом,
рабочую, чёрную, в путь
готовую в оные сроки…
Тебе же, сложившему строки
подобные, верится пусть
в одно и другое зараз,
без трения, войн и потери,
безудержных прений по теме,
с немногим, что долго потерпит…
3 января
А. С. Кушнеру
Чей голос, что рябь на водах,
глубоких и мелких,
и жернов, которым вот так
ворочает мельник,
засыпавший зёрна в помол,
до спазма, до сути,
и чьей горловины помост
до шёпота сужен, –
растёт, на глаза невелик,
на древе без порчи,
и весть! – камнетёс, ювелир –
так выделан прочно.
9 февраля
ВЕНЕЦИАНСКИЙ КЛЮЧ
Сочинение» на тему
…я никогда не мог убедительно претендовать даже в собственных глазах, на то, что… стал…венецианцем…
И. Бродский
Венценосный разворот львиности венецианской.
На венчанье разведёт, по невинности, цыганка
молодого… Знает дно голубых кровей лагуны,
как свинцова тяжесть ног, глубоки души лакуны…
Нам же набережной плеск,
плашка вымытой монетки
да подвытертая плешь
под волной травы… На Невской
было паперти точь‑в‑точь,
где гулял живой Иосиф…
И выстраивались, в тон,
все пути вперёд, по оси,
до Венеции во львах
золотых, с краплёной метой
голубиной… Жизнь – бульвар,
где отмеченным – не место…
Уплывать на Остров и
обретаться рядом с теми,
чью успело отравить
кровь бесстрастное растенье
веницейское. Живи! Карнавалься, прячь под кобальт
дно гондолы, небосвод…
И открой, что кто б из нас ни пинал тебя подковой,
до исхода «не был свой».
9 февраля
Неизбежное
Я помню в лагуне закат
и глас гондольера.
Небесного лунным захват,
рисунок гондолы… Соха
в воде островного вольера.
Я помню её борозду,
податливый воздух
мелодии, пенью… Воздух
над городом, тянущим мзду
в свидании позднем…
Уходим под воду, в печаль
заката и сини,
но плавимся в тех же печах…
Где ей – стеклодува печать,
нам – купол России.
10 февраля
3. Из…
…И выйти из вокзала одному.
По‑новому тогда перед тобою
Дворцы венецианские предстанут.
Помедли на ступенях, а потом…
В. Ходасевич
Куплю в киоске прессу, языка
не зная, на причал спущусь без цели
и тут же окажусь внутри гулянья,
беспечного до… (нету). И плыву…
Часы смещают город на закат,
меняя, без смущенья, мизансцены…
Тот абрис испарился, новый глянул…
Вся жизнь, как этот берег, на плаву…
Наследники Венеции! В трудах
и буднях добывая хлеб и соли,
по новой зазываете туда,
кропя неиссыхающим иссопом …[1]
Счастливая игрушка! Где по сонным
палаццо шарят волны, а не тать…
Где свет из созерцанья света соткан
и нет обозначения у дат…
10 февраля
4. Венеция – шкатулка…
Прихотливая шкатулка
открывается не сразу –
долго лодочка‑шатунья
заморочивает разно…
Что положено в шкатулку,
вынимается не скоро,
но не вынешь и не скроешь
навсегда, что эхом гулко…
13 февраля
Лишь «по водам ступая», зорче зрячих,
то прямо, то в торец,
заглядываешь под покров, вскрывая ларчик:
Венеция – Ларец!
13 февраля
Постскриптум
Не столкнуться лбом с великим,
перетяжкою каналов
продвигаясь вглубь на ощупь!
Натянув на грудь «вериги»
из проверенных анналов,
не по росту жизни тощей…
Суть сегодняшней, торговой
(спи, купец венецианский)…
Век предательски торопит…
И изъян души – цианист.
14 февраля, Сретение
Февральская всенощная
На Сретенье поспешествовать! – в Дом,
где всё, что без избытка, и живот
не делится на части, и не вдоль,
а вкупе сочетается – живёт,
совместно оставаясь – дар и долг.
На Сретенье февральское, в пургу
российскую, престранную теперь,
когда невысыхающий сургуч
на сердце положен – печать потерь;
и Старец, безголосый, дал терпеть
обет за всех… Иди, мой друг, туда!
Бросай волов, именье – позабудь
своё, что ближе к телу, и удач
не жди неукоснительных… Обуй,
чем Бог послал, любезную судьбу…
14 февраля
Непреодолимое
Так выбежать на Сретенье под снег,
соскучившись по белому, по не
земному, холодящему ладонь,
но греющему накрепко как часть
ушедшего, живущего во сне
и памяти, и плавая по ней,
спускаясь, без дыхания, на дно,
аквариума раму раскачать
нешуточно… Всё встанет на места.
Что выплеснуто, высохнет, уйдёт…
Кулик своё похвалит ли, удод –
одно. Ходить по снегу – не мастак.
14 февраля
Без названия
Что, не сбывшись, морочит и рвёт
пополам, то ли жизнь, то ли нить –
то отступит, то вновь заревёт
то ль белугой, то ль зверем (зверьём,
не домашним, неведомым – в сне
не видали такого, что – страх…).
Подавай же обильную снедь…
Оставайся недрогнувший страж!
Снедь – пустяк; наживное – в котёл…
Стань же страж неразменных монет.
Время след на земное кладёт –
только было: рожденья момент,
и обратно из виду – на нет.
«Раю мой!» – повторяет Адам
против двери в потерянный Рай.
Мирового потопа вода
покрывает края через край…
Голубь с веткой летит от земли,
наводя на дрожащую тварь
радость жизни. Мгновенье, замри!
Без свидетелей. Ноев букварь.
Нам ли, выходцам поздним, стенать,
зря из Книги, что свет, что хула?
Лишь поставлена, разом, стена:
то на солнце, то снова в тенях
ты. Попробуй пройти. Вот те – на!
22 февраля
Перед сном
Счастливо, солнечно, заснежено. Потом –
печально, сумерки, затишие… Ночное.
Заманчивое, мягкое… (мучное?) –
не равное дневному… Сна поток,
текущий разноцветными путями,
по‑своему, в обход и через нас,
чуть видимый, как травы через наст,
оставшиеся осенью, утянет
в какую из сторон? Должно, Бог весть.
И ночь творит нам маленькую месть…
22 февраля
Оборачиваясь
Ты подумай – они не придут,
что прошли, как идут к водопою,
по часам, «по реестру» – толпою,
одиноко ли… Видно, толково,
раз им там, за спиною, приют.
Это прошлое, прошлые дни,
что не пятятся, не повторятся.
Им ещё не хватает «до ряда»
проходящего, Боженьки ради,
молодого, в надеждах одних…
Ты его не держи, не гони,
лишь вселись в его вольную лодку
и поправь, если надобно, ловко
направленье… И помни о них,
на подушку склоняя головку…
23 февраля
Не оборачивайся!
Не оборачивайся! Здесь
носи в себе незабытое
(не это слово завитое) –
зерно в глубокой борозде.
Не оборачивайся зря!
Здесь мало дела, много долга,
и не хватает жизни толку
закончиться в ноздрю ноздря…
Не оборачивайся, как
упрямая «жена Содома»,
отпущенная с миром. Домом
ей столб солёный – кара кар.
Не оборачивайся вслед
худой хуле, забвенью, распре…
И на Того, Который распят,
смотри, обёртываясь в свет.
23 февраля
80‑Летие Алексия II (Ридигера)
Почивший Патриарх да кроха‑пёс,
да небо, могилы и кресты.
Да Промысел, да Крест, который нёс,
да слёзы небесной красоты.
Бессмертная душа ещё в земной
юдоли (знакомые края).
Идущий впереди идёт за мной –
се воин, споручником храня
меня с тобой… Теперь, заглядывая
в очи Предстателя, ловлю
нездешний свет, тепло нездешнее
и молча я чувствую – люблю.
23 февраля
ЧТО ОБЩЕГО, НЕ ЗНАЮ,НО ФЕВРАЛЬ…
1. Нет, не февраль…
Какой февраль изменчивый, однако.
Бульвар в снегу. Дорога, тротуар –
в распутице, дожде… И только одинаков
со звонницы размеренный удар,
зовущий, возвещающий… Высоко,
кто верностью и преданностью полн.
На мир невысоко смотря из окон,
сосед мой делит целое… И пол –
пространства жизни видит и не видит
другую половину… Смесь, февраль…
Без паузы накручивать на винтик
сомненья продолжает месяц‑враг
текущее…
Без календаря
Текущее… Текущее утащит
в берлогу, где и дрёма, и медведь.
И выставит на дальний перекрёсток,
и исподволь позволит полетать…
В нём есть, как отражение у тайны,
обратное и будущего весть.
Ты в нём что несуразный переросток,
примеривший костюм не по летам…
В нём справно, но и будущим, и прошлым
приправлено житьё.
И хочется вложить умеренную прошву
в безмерное шитьё.
23 февраля
Где грустно так…
На белый свет не посмотрев,
сижу, плету кудель.
Немеют пальцы. После треб
так надобно гудеть
ногам… За пальцами душа
подводит, от и до…
И вылить на сердце ушат
неплохо. Хворь – водой
стирается… Стереть изъян,
зажить другой судьбой…
Но, бросив рукоделье – я ль?
предстану пред Судьёй.
25 февраля
У окна
Как год назад, на волю поворот.
Но из окна насмотришься ль на волю?
Что толку заглянуть на волю из‑за рамы?
Пейзаж привычен и едва теперь пейзаж.
Лишь чаять и болеть и знать его заране
смотрящему туда и выпавшему аж –
не из окна, не из… Но выпавшему веско.
Пойду и подниму хоть что‑то, хоть чуть‑чуть.
Мир делится всерьёз не тленной занавеской –
Завесой. Воля – Там. Здесь – медленно молчу…
25 февраля
В третьем лице…
Все стрелы выпустила в цель,
без цели… Но колчан
тяжёл и давит… Помолчать –
отрада. И на цепь
сажает, как приблуду‑пса,
бессилие и гнев…
И гладит пса по волосам,
а этот жмётся к ней…
25 февраля
Не о лесе…
Глядишь, и вырос лес,
где был один подлесок.
Да ведь и ты взрослей,
и это, знать, полезно.
Ухаживай, храни
и береги от порчи –
он крепок и раним,
и не грешит отпором
ненужному… Живёт
соединеньем с тварным
потоком и широт
не знающим букварных…
26 февраля
Февраля
День грядущий впереди –
лоскутное одеяло.
Горы, впадины – пройди! –
не упав разок в те ямы.
Март приблизившийся нем.
О весне ни сна, ни слова…
И заглядываешь – нет? –
на дворе отродья злого…
Нет. Дворняги, вороньё,
воробьи, безвредней брата…
Сам везёшь туда‑обратно
неподъёмное враньё.