Одно из преимуществ моей работы заключается в том, что я не привязана к обеденному перерыву, когда у остальных единственная возможность, высунув язык, бегать по магазинам. Поэтому я предпочитаю ходить по магазинам днем, где-то после двух.
— Наверное, живете поблизости? — спросил меня как-то продавец в овощном возле станции метро, когда я выбирала себе яблоки и киви.
— Да, в соседнем доме, — ответила я. — Я тут работаю няней.
Вопиющая ложь, поверить в которую может только умственно отсталый, поскольку меня здесь ни разу не видели с ребенком на буксире, и, если не приезжает мой Мальчик, продуктов я набираю всегда на одного человека. Но он все равно после этого взял манеру время от времени спрашивать, как детишки.
С соседями я обычно сталкиваюсь крайне редко, разве что по вечерам, когда они видят, как я, разодетая в какое-нибудь шикарное платье или костюм, в полной боевой раскраске, с только что помытой головой, сажусь в такси.
— Прогуляться? — вежливо спрашивают они.
— Сегодня помолвка у лучшей подруги, — отвечаю. Или: — Решили немного выпить с коллегами по работе.
Они понимающе кивают головами и желают хорошо повеселиться. Я открываю дверцу машины и быстро пытаюсь сообразить, какую историю наплести водителю.
mercredi, le 17 decembre
Сегодня встречалась с А-1, А-2, А-3 и А-4. Они не всегда тусуются вместе, но если уж собираются, то кушают как следует.
Все четверо уже ждали меня в одном тайском ресторане. Так получилось, что на этот раз я неожиданно явилась последней — как минимум трое из них по природе очень любят всюду опаздывать. Мы расцеловались и уселись за уютный угловой столик.
А-1 сразу же сжал мне колено, как-то глумливо захихикал и принялся болтать какую-то чушь. А-2 сидел и щурился на меню. А-3 дулся в самом углу, как всегда, а А-4, с просветленным лицом, смотрел куда-то в пространство.
— Ну что, ребята, чем вы теперь занимаетесь? — спросила я.
— В общем-то, особенно ничем, — первым отозвался А-1. Он произнес свои слова, как мог бы их произнести какой-нибудь учитель, обращаясь к классу.
— Ничем особенным, в общем-то, — сказал А-2.
А-4 перевел взгляд из пространства на мое лицо и заулыбался.
— Тратим попусту драгоценное время, как обычно.
— А на работу вам что, ходить не надо, что ли?
Все они живут не в Лондоне, но по делам бывают в городе почти регулярно.
— Теоретически, да, — проворчал А-3. Волосы на голове у него рыжие. Этакий восхитительный суровый северянин.
— Короче, сплошная чепуха, — сказал А-2, поворачиваясь ко мне. — Сама-то ты как? Что поделываешь, с кем встречаешься? Все в порядке?
— Пока да, — ответила я.
Подошел официант взять наш заказ. А-1 для каждого выбрал особое блюдо. И чтоб ни один из нас не знал, какое. Так сказать, сюрприз. А-3 с большой неохотой расстался со своим меню. А-2 спросил, как дела у моего Мальчика.
— Предложила ему переехать ко мне, — сказала я.
— Ошибка, — сказал А-1.
— Большая ошибка, — поправил его А-2.
А-3 недовольно пробормотал что-то, но никто не расслышал.
А-4 продолжал беспричинно улыбаться. Вот почему я люблю его больше всех остальных.
В моем кармане заверещал телефон. Начальница. Она спрашивала, могу ли я подъехать на «Мерилбоун» в четыре. Я не сразу поняла и переспросила:
— Четыре — время или номер дома?
Оказалось, время. Я посмотрела на часы. Вполне, и даже очень. Мои верные друзья старательно делали вид, что не слушают.
Когда люди узнают, что мои самые близкие друзья — это, в основном, мужчины, причем, почти со всеми из них я спала, они от удивления открывают рот или на лоб у них ползут брови. Но с кем еще прикажете спать, как не с людьми, которых ты хорошо знаешь? С первым попавшимся незнакомцем, что ли?
Ответ очевиден.
Впервые я поняла, что заниматься сексом приятно, когда я переспала с А-1. Это у меня своеобразная точка отсчета. Тот день я запомнила на всю жизнь. Помню, как большая его фигура загораживала собой свет, льющийся из единственного окна в его квартире. Я лежала под ним и улыбалась. Он протянул руку, нежно взял меня за лодыжку и поднял мою ногу, пока она коленкой не уперлась мне в грудь. Потом то же самое и со второй ногой — он как бы сложил меня пополам и потом только вошел в меня.
— Что ты со мной делаешь? — пискнула я.
— Хочу как можно полней почувствовать твою попу, — ответил он.
Хотя это было со мной рке не в первый раз — о, далеко не первый, — но с ним мне казалось, будто у меня это впервые. «Вот передо мной, наконец, мужчина, — думала я, — который знает, чего он хочет, и более того, знает, что и как надо делать, чтобы получить, чего он хочет».
С А-1 мы встречались несколько лет. Отношения у нас складывались непросто, за одним исключением: в сексе все шло как по маслу. Как только мы скидывали с себя одежду, все обиды, все неприятности тут же забывались, и казалось, что весь мир в наших руках. Я знала, что могу попросить его в постели о чем угодно, и он это сделает, и он знал про меня то же самое. И по большей части на все наши желания мы отвечали друг другу радостным согласием, но если в чем-то и отказывали, что бывало крайне редко, то никто не обижался. Он был первый мужчина, который сказал мне, что я красивая, и которому я сразу поверила, он был первый мужчина, перед кем я не смущалась ходить нагишом. И я восхищалась его внешностью, я его просто боготворила: он был высокого роста, но не слишком, мускулист и волосат. Его темные, прямые волосы, его рассудительный и серьезный голос были восхитительно старомодны. Этот мужчина должен был жить где-нибудь в пятидесятые годы и быть каким-нибудь промышленным магнатом.
Но и ссорились мы с ним, бывало, по-крупному. Чувство мое к нему было настолько страстное, что я не знала, как с ним справиться. Слишком уж оно было глубокое и сильное, и одновременно какое-то для меня скользкое, как жидкая ртуть, которую никак не поймать пальцами. Этим делом мы занимались в спальне, на его кухонном столе, и на рабочем столе в его конторе, когда начальство расходилось по домам. В лифте. На университетской почте.
И делали мы это любым способом, какой только мог прийти нам в голову, какой только можно себе представить, от экзотического (двойное проникновение, паузы, мочеиспускание) до обескураживающе прозаических и тупых (но с миссионерским усердием), когда он, например, смотрел по телику футбол. С тех пор я много раз проделывала это с другими людьми гораздо грязней, но никогда и ни с кем после него не ощущала такой свободы — словно с меня спадали какие-то цепи, и не было границ моим возможностям.
Он был первый, кто принялся шлепать меня по попе ракеткой для пинг-понга. В ответ я взяла кожаную плетку-двухвостку, когда он становился на четвереньки, прикрывая от ударов гениталии. У него была богатая коллекция самой изощренной и кондовой порнографии — прежде я никогда такой не видела, кроме того, мы постоянно покупали и доставали все новые журналы и с энтузиазмом изучали наши приобретения. Он особенно любил — соитие в воде, анальный секс, лица женщин, закапанные спермой, напоминающей лягушачью икру. Все это заняло в нашей коллекции достойное место. Даже вещи, которые не очень ему нравились, такие как скотоложство и лесбийский секс, не выбрасывались — он был настоящий коллекционер. Нам нравилось спокойно разглядывать мужские и женские тела в откровенных позах. Для нас это было просто упоительно. Куда лучше, чем подглядывать тайком где-нибудь в раздевалке спортзала или бросать вороватые взгляды на чье-нибудь голое тело, пока на него не наброшена одежда или не погашен свет.
Потом в моей жизни появился А-2, и я решила расстаться с А-1 — мы были вместе уже несколько лет и привыкли друг к другу. А-2 оказался очень чутким любовником. Он был не только нежным и ласковым, но сильным и основательным, и он никогда не торопился. И еще мне казалось, что он никогда не делает лишних движений, я была очарована тем, как он ходит большими и размеренными шагами. Белокожий, с белокурыми волосами, он порой выглядел совершенным подростком. Да он и в самом деле был совсем мальчик, только очень крупный. На протяжении всего нашего романа я всегда чувствовала, что никакое мужское тело, никакое мужское прикосновение до сих пор не казалось мне столь правильным и точным. В том, что он проделывал со мной, не было ничего лишнего, все и всегда было четко отмерено и гармонично. Его пальцы, его язык неизменно совершали именно то, что я всегда ждала от мужчины, таким я себе представляла безупречного любовника. Тело его было худощаво, но мускулисто. Он был высок, но не слишком, в самый раз. В общем, ничего лишнего.
Дома у него была стиральная машина, а у меня тогда еще не было. Как-то раз я забежала к нему постирать и обнаружила в стиральной машине свои трусики.
— Интересно, как они сюда попали? — спросила я.
— Когда ты на той неделе ушла, я страшно скучал, ну вот и решил их немного поносить, — ответил он.
Я внимательно их осмотрела. Бедра его были столь узки, что трусики пришлись ему впору, он не порвал и даже не растянул.
— Хочешь, оставлю тебе несколько штук? — пошутила я.
— Пожалуй, — серьезно ответил он.
У меня был ключ от его квартиры. Проснувшись и позавтракав (если очень хотелось есть, то яйца всмятку с жареным хлебом, а если не очень — капучино и тоненький кусочек халы), я прыгала на велосипед и мчалась прямо к его дому. Вставал он обычно поздно, и когда я приезжала, то заставала его еще под душем. Дверь в спальню обычно бывала распахнута, и я тут же направлялась к шкафчику, в котором лежало штук двадцать, а то и больше, трусиков. Выбрав какие-нибудь, я клала их в ящичек его тумбочки, стоявшей возле кровати, и возвращалась в гостиную. Он выходил и одевался. Никаких комментариев по поводу трусиков, их он оставлял на потом.
Почти все дни мы проводили вдвоем. Он работал дома, а я в то время подрабатывала в книжном магазине неподалеку. Когда я сидела в магазине, он, бывало, делал перерыв и приносил мне горячий кофе или чай. Мы читали литературные приложения к журналам. Я советовала ему, что стоит читать, а что — барахло. Коллеги мои по работе были: чокнутая тетка лет за пятьдесят, непросыхающая от абсента, и всегда отсутствующий начальник с вечно несчастным лицом. Почти каждую неделю мне приходилось отрабатывать их часы, но меня это не расстраивало. Там же были книги, много книг. Бывало, в магазин заходили известные авторы, и это были волнующие моменты. Правда, я приметила, что все они сначала мчались к полкам, чтобы проверить, стоят ли на месте их книги и хорошо ли видны заголовки и их имена, а уж потом подходили ко мне поздороваться.
После работы А-2 обычно ждал меня дома, сидя на диване. Я входила и молча, без лишних слов направлялась прямо к нему. Он сидел, закинув руки за спину, пока я зубами расстегивала молнию на его джинсах. Это было не так-то легко, но мне удавалось. Наконец, о боже, вот она, перед самым моим носом шелковая или кружевная ткань, распираемая спрятавшимся под нею крепким членом. Я прижималась лицом к его промежности и всей грудью с наслаждением вдыхала сквозь трусики аромат скопившегося пота, мочи и первых нетерпеливых капелек семени. Я трогала его губами, лизала языком ткань трусиков, пока она не намокала и не прилипала к нему.
А-2 любил вертеть мной, ставить меня то так, то этак. Он, не торопясь, раздевал меня догола, но оставлял трусики. Когда он входил в меня — почти всегда в задний проход, — он сдвигал их немного в сторону; он всегда при этом сжимал свой пенис у самого основания, там, где яички.
Прошло несколько месяцев, и оказалось, что одних трусиков ему недостаточно. Я купила себе летнее платье, коротенькое и цветастое. Он примерил его на себя. Я не могла удержаться от смеха и немедленно трахнула его прямо в этом платье. Лишь немного подпортило удовольствие то, что у А-2 бедра узкие, уже моих, а ноги красивей.
Как-то раз в выходные он предложил:
— А давай-ка мы с тобой сходим по магазинам!
Он не поскупился на несколько коротеньких, прелестных платьиц, которые поселились в его шкафу по соседству с трусиками.
Я знала, что у него есть и другая женщина. Он сообщил мне об этом еще до того, как мы стали с ним спать. Вероятно, я пыталась уверить себя, что там у них все уже почти кончено: жила она далековато, в другом городе, в нескольких часах езды, а кроме того, насколько я успела узнать, вела она себя с ним как настоящая стерва. Но вот как-то раз ему пришло в голову съездить в этот город, захотелось вдруг встретиться с тамошними друзьями. Несколько дней я ходила, стараясь не замечать раздражающий вес ключа от его квартиры в кармане, но потом не выдержала, уж очень сильным было искушение. Я пришла к нему на квартиру, перевернула все вверх дном, пытаясь найти хоть какое-нибудь свидетельство ее существования: фотографии, письма. И нашла-таки. Одна фотография особенно меня поразила, даже сердце защемило: и в самом деле прекрасное лицо, ослепительная улыбка и пижама, расстегнутая до пупа. Я отыскала номер ее телефона, имя, и позвонила. Трубку никто не снял. Я оставила на автоответчике сообщение: «Это подруга А-2, я просто хотела поговорить с вами — не беспокойтесь, это не срочно». Она перезвонила.
— Здравствуйте, — услышала я в трубке, голос ее звучал устало.
Я едва удержалась, чтобы не закричать. К горлу подкатил ком, в ушах застучало.
— Вы знаете, кто я? — спросила я.
— Наслышана, — ответила она.
Я рассказала ей все про нас с А-2. Она казалась совершенно спокойной.
— Что ж, спасибо, — сказала она под конец.
Через день после того, как он вернулся, я примчалась к нему.
Он ждал меня. Он сказал, что я очень ее расстроила. Какое я имела право совать свой нос, куда не следует?
Я молчала. Меня всю так и трясло от злости. Как это, какое право? Он что, не знает, что такое ревность?
Один из наших учителей в школе как-то проводил беседу с девочками из нашего класса: рассказывал нам про свою брачную жизнь.
— Любовь — это прежде всего твое решение, — заявил он перед аудиторией девиц, в крови которых так и бушевали гормоны. Мы только хихикали в ответ. Любовь это — никакое не решение, при чем здесь решение или не решение, когда все фильмы, которые мы смотрели, все песни, которые мы слушали, говорили нам про другое. Любовь — это сила, любовь — это достоинство и добродетель. Мы все были тогда в том очаровательном возрасте, когда любая из нас могла в своей спальне отсосать у лучшего друга собственного брата и тем не менее продолжать верить в его чистую и истинную любовь.
А потом я втюрилась, причем в парня, который постоянно делал мне больно. И тогда я постепенно стала понимать, что учитель-то был прав. Ведь для того, чтобы кто-то мог войти в твою жизнь, ты должна сама впустить его, открыть ему дверь. Конечно, это не дает никакой гарантии, что, впустив, ты будешь всегда контролировать ситуацию, но зато в этом есть какая-то ясность, в этом есть логика.
Контролировать ситуацию, вот что для меня было важно. Но я тогда впервые узнала, что такое ревность, она застала меня врасплох, как когда-то первая любовь, и ревность точно так же, как и первая любовь, буквально разрывала меня на части. Мы с А-2 стали ссориться, мы ссорились, а потом трахались, трахались, а потом снова ссорились... но со временем стали ссориться все больше, а трахаться все меньше.
И сам характер нашего секса тоже изменился. Когда-то он, бывало, наденет мои трусики, наклонится и, смеясь, подставит мне свой зад. А я, тоже со смехом, хлещу его хлыстом для верховой езды. Через несколько минут он бежит в ванную комнату, возбужденно спускает трусы и смотрит на свой зад в зеркало. И если ткань трусов не успела отпечататься на голой заднице, мы возвращаемся и продолжаем в том же духе. В общем, весело было.
А потом я просто стала хлестать до тех пор, пока кожа его не покрывалась рубцами и не начинала кровоточить. Или пока он сам не просил прекратить. Угрюмо стаю как-то.
В те времена, когда мы спали вместе, А-2, засыпая, обнимал меня, и объятия его длинных рук были крепки, как тиски. Я обычно сплю неспокойно, дрыгаю ногами, сбиваю простыню — а он сдерживал меня, успокаивал. Если я начинала, как сверчок, тереть нога о ногу, он сразу понимал, что мне холодно, и грел мои озябшие ноги своими. Когда он клал мне руку на живот, я всегда просыпалась, глядела на него и удивлялась, что спит он совершенно неподвижно. Наше тело столь беззащитно. Когда он спал, я могла в любой момент поранить его. Вот он медленно переворачивается, вот его широкая спина — чем не удобный момент вонзить в нее что-нибудь острое?
Однажды я проснулась еще до того, как зазвонил будильник: шторы были раздвинуты, за окном хмурое серое утро. Услышав, как он вздохнул, я подумала, что он уже проснулся, и повернулась к нему. Он дремал, пряча свои длинные руки, сложенные какими-то странными изломанными углами, под подушкой.
— Зачем ты прячешь руки, — спросила я, глядя на его торчащие локти: кисти были погребены в недрах постельного белья.
— Чтоб ты не откусила, — сонно промычал он и уснул еще крепче. На дереве под окном защелкал первый утренний скворец.
Он порвал-таки с той, другой женщиной, но я все никак не могла до конца поверить этому, рана осталась, и мы постепенно отдалялись друг от друга, все реже встречались, еще реже спали вместе, пока не настал день, когда вдруг оказалось, что у него завелась другая, да и я тоже не отставала. И ей-богу, оба мы были рады друг за друга.
jendi, к 18 decembre
Ходили с Н. в спортзал и там слегка повздорили. Ничего серьезного. Понятно, что кому-то выгодно, что к нам едет все больше всяких черных и других беженцев, от кого-то зависит, кому выдавать паспорта, а кому нет, но мы разошлись во мнениях о том, стоит ли ограничивать для них всякие социальные пособия и делать скидки на коммунальные услуги. Он был обеими руками за подобные меры, так что я сама удивляюсь, как я не обозвала его вслух параноиком, шовинистом и ненавистником бедных беженцев.
Довольные, что вовремя удержались и не выцарапали друг другу глаза, мы заехали ко мне домой перекусить. Разговор наш больше не касался опасных тем, мы спорили, главным образом, по поводу обуви, чемпионата по регби, а также про то, у чьей жены в журнале «Жены футболистов» самая красивая грудь. Я уверена, мы когда-нибудь преодолеем наши разногласия — и по поводу грудей, и по поводу паспортов и прочих удостоверений личности. Вывод: если ты больше не трахаешься со своим оппонентом, разногласия разрешаются гораздо дольше.
vendredi, le 19 decembre
Моя начальница — женщина, конечно, во всех отношениях прекрасная и достойная, но бывает очень рассеянна.
Я вот о чем говорю: еду я однажды по вызову, водитель кружит по городу, пытаясь отыскать отель «Ройал Кенсингтон» (потом выяснилось, что такого вообще в природе не существует). Опаздываю уже на четверть часа, как минимум. Наконец водила задумчиво изрекает: может, вы имеете в виду отель «Ройал гарден» в Кенсингтоне? Поехали туда, приезжаем, я иду проверять имя клиента и номер его комнаты у портье. Водитель ждет в машине. Оказалось, все правильно. Пришлось щедро дать догадливому водиле на чай. Он уехал довольный.
Клиент только что принял душ и встретил меня в белом махровом халате. Мы прошли в смежную комнату, где сидела с бокалом вина еще одна женщина, рке по пояс голая. Такая маленькая и вполне миленькая блондинка, как я потом узнала, из Израиля.
Я сняла с нее юбку и туфли и зубами развязала тесемки, которыми крепились черные шелковые трусики. Он представил ее как свою подружку, но мне показалось, что тут что-то не все сходится. У меня сложилось впечатление, что знает ее он не лучше, чем я сама. Если она была тоже по вызову, как и я, рабочая лошадка, то уж, конечно, не из нашего агентства. Впрочем, и мое чугье может меня подвести. Но я знаю одно: если в групповичке участвует подружка мужчины, лучший способ поведения — все свое внимание обратить именно на нее. В данном случае это было нисколько не трудно — она пахла детской присыпкой и на вкус была, как теплый мед.
Мы прошли в спальню. Он пристроился ко мне сзади, а она в это время встала на колени и стала обрабатывать меня своим тоненьким язычком, миниатюрными пальчиками и мини-вибратором. У него было исключительно гладкое тело, что вызвало у меня самое неподдельное восхищение и зависть: казалось, этот человек все свободное время проводит в салоне, где удаляют волосы, и бархатная кожа его приятно контрастировала с жесткой густой бородой. Когда он ласкал мои прелести, усы щекотали и слегка царапали мне кожу.
— Интересно, как вам понравится одна идея, — обратилась я к мужчине, когда мое рабочее время было уже почти на исходе, — мне кажется, было бы здорово, если б вы кончили прямо нам обеим на лица.
Израильтянка облизала губки и подмигнула мне. Явно проститутка. Кто ж еще.
Когда все кончилось, я достала маленькую бутылочку абрикосового масла, и она сделала нам с клиентом потрясающий массаж. Если б не полученное поистине огромное удовольствие, я бы черной завистью завидовала ее мастерству. Пока она, словно тесто, колотила и месила ему спину, я собрала разбросанную по комнатам одежду.
Клиент вышел, чтобы подать мне пальто. Я поцеловалась с девушкой и кивнула на бутылочку с массажным маслом, которую она протягивала мне в своей крохотной ручке.
— Оставь себе, у тебя это лучше получается. Властной рукой он приобнял ее за талию, и у меня в
голове снова что-то щелкнуло. Кто же она в конце концов? Из агентства? Или все-таки его подружка? Я не знала, что и думать. Чаевые, которые он незаметно сунул мне в руку, по сумме были не меньше самого гонорара.
samedi, le 20 decembre
Я отправляюсь домой, на родину, повидаться с родными и друзьями, я это делаю регулярно, так что вошло в привычку. Мой Мальчик тоже на несколько недель уехал к родителям, он тоже делает это регулярно. Я думаю, в нашей жизни должны существовать некоторые священные вещи. В них не должен вторгаться никто посторонний, и даже твой постоянный партнер не должен иметь права видеть, как кто-нибудь из твоих родных напивается до бесчувствия и отключается в туалете.
Путешествие поездом — одно из самых приятных чудес современности. В наше время, когда хватает быстрых, дешевых и более удобных способов путешествия, нам все-таки хочется, чтобы этот старомодный и, смею сказать, совершенно неудобный способ передвижения оставался с нами. Скажите на милость, какой еще вид транспорта вынуждает нас сначала долго добираться до станции отправления, а от конечной станции искать другой транспорт, томиться на вокзале, дожидаясь, когда железнодорожной компании будет удобно начать твое путешествие, потом долго трястись на жестком сиденье, которое будто специально устроено так, что от Кинг-кросс до самого Йоркшира приходится тереться бедрами с каждым случайным извращенцем и вдобавок мучиться жаждой, потому что в вагонах не продают даже газировки.
А я это, что ни говори, обожаю.
Путешествуя таким образом довольно часто, еще за несколько секунд до того, как в динамиках раздается голос проводника, я уже знаю, что до моей станции осталась всего минута, и какой по счету вагон будет ближе всего к выходу с платформы. Даже когда никто меня не встречает и мне предстоит стоять в очереди за такси, я с искренним восторгом ступаю из вагона на платформу. Я с закрытыми глазами могу провести вас от станции до моего дома. И теплое чувство, что я у себя на родине, что я на своей земле, не отпускает меня.
dimanche, le 21 decembre
Сразу после захода солнца мы с отцом пошли погулять. Он заявил, что у него ноги сводит от бесконечного сидения на одном месте, но я подозреваю, что это просто предлог, чтоб удрать подальше от мамы, которая с головой ушла в праздничные хлопоты. Она известная тусовщица, она способна устраивать по пять или даже шесть праздников за сезон. На этот раз она пыталась подхлестнуть наш семейный энтузиазм по отношению к мусульманским традициям и устроить в честь окончания Рамадана вечеринку с фейерверком. Имея весьма смутное понятие, что такое Рамадан, кто его празднует и какие надеть туфли, чтобы было удобнее стоять в садике позади дома и, вытягивая шею, глазеть на разноцветные ракеты, я предпочла прогуляться.
Было уже довольно холодно, даже слегка пощипывало щеки и уши. Мы прошли мимо какого-то дома, из трубы которого валил черный дым.
— Уголь, — авторитетно заявил папа.
Когда я была маленькая, наши печи топились дровами. Ими обогревались, на них готовили еду. Когда появились электрические печи с искусственным, фальшивым пламенем, мне было очень грустно.
Мы уже возвращались к нашему дому, как вдруг увидели, что какой-то человечек с встревоженным красным лицом пытался оттолкнуть свою машину от нашей. Увидев нас, он так и заплясал на месте, делая вид, что ничего особенного не произошло, что он тут ни в чем не виноват, во что поверить было трудно, поскольку ясно было видно, что чей-то идиотский автомобиль уперся в передний бампер нашей машины.
Папа как увидел все это, мгновенно оценил ситуацию и присвистнул.
— Ого, жене это вряд ли понравится, — обратился он к незнакомцу с таким видом, будто недовольство моей мамы само по себе таит в себе страшную угрозу и может убедить незнакомца не пытаться спастись бегством. Он озабоченно обошел место происшествия — даже мне было видно, что случай был пустяковый. Но незнакомец явно был под хмельком — остатки рождественского веселья — и перепугался до смерти.
— Уж и не знаю, что теперь делать, — цокал папа языком. — Машина-то, считай, разбита.
Человечек чуть ли не на коленях умолял пожалеть его и не вызывать полицию. Известное дело: отметки в водительских правах, машина не застрахована, дома жена собирается родить какую-то многоголовую гидру, и спасет ее только то, что он прибудет домой вовремя.
— Вот что я тебе скажу, парень, — отец озабоченно тер подбородок. — Давай сделаем так: клади две сотни, и будем считать, что мы квиты.
— У меня с собой только сто двадцать.
— Ладно, давай сто двадцать и вон ту бутылку виски на переднем сиденье.
Незнакомец только коротко кивнул и вручил отцу контрибуцию. Отец передал мне ее подержать, наклонился к машине, незнакомец тоже, и общими усилиями они расцепили бамперы. Незнакомец залез в машину, завел мотор и осторожно отъехал, бормоча под нос слова благодарности. Мы махали ему вслед, пока он не завернул за угол.
— Ну что, неплохой улов, — сказал папа, поворачивая ключ в замке входной двери. Потом отсчитал и вручил половину денег мне. — Маме ничего не скажем, договорились?
lundi, le 22 decembre
Первая проститутка, с которой я познакомилась, была одна хорошая папина знакомая. Можно сказать, они даже дружили. Это случилось, когда я была еще студенткой, примерно в это же время года.
Клянусь, мой папа никогда не был ни сводником, ни сутенером. Но у него есть одна странная черта: он обожает строить всякие неосуществимые планы, разрабатывать прожекты, ну и так далее. Ей-богу, его могли бы причислить к лику святых, будь он какой-нибудь, скажем, убежденный и истовый католик. Его альтруистические поползновения были разнообразны: то он собирался открыть ресторан, обреченный прогореть еще до регистрации в налоговой инспекции, то вдруг становился одержимым идеей восстановить честное имя целого ряда падших женщин. Эти наклонности привели его, в конце концов, к тому, что мать моя раньше времени заработала множество седых волос (возможно, она — тот человек, кого нужно бы предложить Ватикану для канонизации), но за несколько десятков лет совместной жизни с этим чудовищем она привыкла к его закидонам, причиной которых была исключительно его отзывчивость и мягкое сердце.
Не успевал он и рот раскрыть, как она уже знала, что он собирается предпринять еще одно, очередное провальное предприятие.
— Ага, явился с цветами, — рявкала она на него из кухни. — Что, опять что-то затеваешь? Другой причины я просто не вижу! До годовщины нашей свадьбы еще несколько месяцев!
Праздничное рождественское веселье в тот год пошло коту под хвост, потому что я порвала со своим парнем. Впрочелл, еще и потому, что я — не христианка. Пошлость и вульгарность этого праздника порой просто очаровательны, но чаще изматывают и раздражают. В этом году он был просто невыносим. Куда ни посмотришь — толпы народу, которые радовались событию, которое большинство людей во всем мире вовсе не считает из ряда вон по своей важности и значению. И измерялась эта радость бесконечными метрами самой пошлой и дешевой мишуры и никому не нужными, нежеланными подарками. Как-то раз, стоя в очереди в банке, я увидела в дешевом елочном стеклянном шаре собственное отражение, и мне вдруг пришло в голову, как все происходящее бессмысленно и преходяще: и весь этот праздник, и этот банк, и весь мир вообще. Мне было так одиноко тогда, что я была не способна даже злиться по этому поводу. Совсем одна. Никому не нужна. Неудачница. И вернувшись домой, я, как испорченный подросток, занялась рукоблудием, а потом на несколько недель отправилась к родителям, чтобы там как следует отвести душу и развеять дурное настроение.
Видя, что я в дурном расположении духа, отец предложил мне небольшую восстановительную прогулку в гости к одному из своих «друзей». Это оказалась женщина. И вдобавок бывшая наркоманка. Ее, по словам отца, недавно выпустили из тюрьмы, где она сидела за какие-то махинации, на которые она шла, чтобы достать дурь. Выйдя, она вернула отобранное право воспитывать детей, устроилась уборщицей в какую-то гостиницу и теперь старалась держаться подальше от прежних увлечений. Очаровательная, трогательная история. Я только криво усмехнулась, и мы покатили в гости к этой особе.