Люди богатые и с положением 9 глава

Она, конечно, права, хотя, возможно, говорить правду человеку, который зайдет ко мне на кухню и спросит, что это я сделала со своей губкой для мытья посуды, будет несколько неловко. Что же касается клиента, я все ему рассказала, и он просто побоялся залезать глубоко, чтобы не потревожить там мою губку.

 

 

vendredi, le 23 Janvier

 

К огромному моему изумлению, Он позвонил. Тот, с которым у меня было Свидание. Он не заподозрил нелад­ного, он отправился на север полазить по горам, и у него просто не было возможности позвонить. Услышав его голос, я не могла не улыбнуться. Кто знает, может быть, дело стоит того, чтобы продолжить.

Он пригласил меня в театр. К сожалению, я люблю оставлять свои вечера для работы, да и поиздержалась я

что-то за последнее время, надо было срочно зарабаты­вать. Должно быть, это все из-за моей дурацкой привычки тратить все свои деньги на всякие пустяки. Я вежливо отклонила его предложение, но сказала, что мы могли бы встретиться как-нибудь на неделе.

— Если вы не хотите со мной встречаться, скажите пря­мо, я не обижусь, — тихо проронил он.

— О нет, это вовсе не так, — я тут же пошла на попят­ный. — Мне было бы очень приятно с вами встретиться. — Не каждый мужчина предлагает тебе встретиться и схо­дить с ним куда-нибудь после того, как ему стало извест­но, что с тобой можно переспать и так, без всех этих штучек. Если с мужчиной в первое же свидание ложишься в постель, он считает, что это достаточное основание для того, чтобы на все грядущие памятные даты преспокойно открывать банку пива и преспокойно смотреть футбол — и таких большинство.

Но Он, как мне показалось, был не такой. Совсем не такой.

— Обещаете, что мы встретимся? — слышно было в труб­ке, что он улыбается.

— Обещаю, — ответила я, улыбаясь ему в ответ.

samedi, le 24 Janvier

Настали праздники: китайский Новый год. Как прави­ло, я не жду его и не знаю, когда он бывает, но сегодня клиент на прощание подарил мне завернугое в золотис­тую фольгу домашнее печенье с предсказанием. Я и не знала, что существует обычай дарить такое печенье, но было приятно думать, что случайно выбранный и запечен­ный в печенье кусочек бумажки содержит в себе ключ к твоему будущему. Впрочем, вероятность того, что это пред­сказание сбудется, не больше, чем в гороскопе, напечатан­ном в бульварной газетенке.

Первое предсказание гласило: «На следующей неделе вам позвонит один очень веселый человек».

Этот текст меня позабавил. Что бы это значило? Что человек позвонит на следующей неделе после того, как было напечатано это предсказание, или на следующей неделе после того, как печенье было разломано, или просто «на следующей неделе вообще»? Какой-нибудь педант непременно заявил бы, что если вышеозначен­ный звонок от одного очень веселого человека не про­звенит в период между данным моментом и двадцать девятым числом, то значит, они имели в виду следую­щую неделю.

Второе предсказание гласило: «В следующем году вас покажут по телевизору».

Это предсказание напугало меня еще больше (черт по­бери, я очень надеюсь, что оно не сбудется), а кроме того, с ним можно проделать ту же самую вычислительную операцию, что и с первым. Если я не возникну на экране ящика в год Обезьяны, тогда, ясное дело, это должно случиться в год Петуха.

По совершенно не имеющим ко всему этому отноше­ния причинам, я с нетерпением жду, чтобы поскорей на­стал год Петуха*.

 

dimanche, le 25 Janvier

Странный побочный эффект нашей работы — особая чувствительность к личным человеческим запахам.

Я не всегда принимаю душ сразу после свидания. У меня есть один постоянный клиент, который купает меня в ванне у себя дома; он моет мое тело губкой, намылен­ной миндальным мылом. Но с другими я предпочитаю не торопиться и принимаю душ у себя дома.

Поэтому выхожу я, скажем, из такси, поднимаюсь по лестнице к себе в квартиру и вдруг чувствую какой-то запах. Не обязательно связанный с сексом, и не какой-то особенный запах, просто аромат человека. Запах его тела или волос, или крема для рук, который остался на моей коже или одежде, иногда он смешивается с моим соб­ственным запахом. И я знаю, что как только приду до­мой, я разденусь и стану нюхать складки своей одежды.

Могу ли я узнать человека по запаху? Говорят, обоняние из всех наших чувств сильней всего связано с памятью. А еще, обонянию меньше всего придают значение, это у нас какое-то второстепенное чувство. Оно как бы слиш­ком эфемерно, оно играет совсем малую роль в нашей жизни. Сильные запахи скоро начинают нас раздражать, мы быстро от них устаем, но запахи тонкие, связанные с воспоминаниями, вызывающие у нас сложные ассоциа­ции, — о, они всегда беспокоят нас, мы вдыхаем их с на­слаждением и надышаться не можем.

У моего Мальчика запах крепкий, но не скажу, что неприятный. Он часто и обильно потеет. После долгих игр в постели, когда он вставал, пот крупными капля­ми тек у него по спине и груди. Запах был не тяжелый, но соленый, и я иногда облизывала его тело досуха. Даже от самых пустяковых ласк на спине у него высту­пали крупные капли пота. Стоило только прикоснуться к его руке, и она становилась влажной. Он клялся и божился, что я — единственная женщина, которая име­ет над этим власть. Помню, я шутила, что он, наверное, произошел от собаки: они тоже тяжело дышат, когда возбуждаются.

Как-то раз пересекая улицу, я вдруг почувствовала запах одеколона, которым, должно быть, пользовался мой клиент. Я помню, как брала в руки эту гладкую зеленую бутылочку в его ванной комнате. Или однажды утром я надевала туфли, и их запах почему-то напомнил мне об одном клиенте, кото­рый был у меня еще в самом начале недели. Но в тот мо­мент у меня не возникло мысли, типа: «этот человек пахнет кожей, или старыми кроссовками, или потными носками». Нет, это было бы слишком грубо. Но существовало некое глубинное и совершенно необъяснимое подобие запахов, некая таинственная связь запаха и образа человека. Б итоге, еще до обеда я скинула туфли, потому что никак не могла отвязать­ся от мыслей о работе. Но эти примеры относятся к событи­ям, разделенным довольно небольшим отрезком времени, и ничего не говорят о долговременной памяти.

Иногда проходит мимо меня человек — и я вздрагиваю: так ведь пахнет А-1. Мы с ним давно уже просто друзья, кажется, прошла целая эпоха, как закончился наш роман. От него шел запах горячего песка. Меня всегда так и тянет пойти вслед за таким человеком, куда бы он ни направлял­ся. Хочется схватить его за локоть, пока он не скрылся в толпе на станции метро, или нацарапать на клочке бумаги записку и незаметно подсунуть ее ему в карман. Я хочу знать, какими духами он пользуется. Хочу спросить, какое он имеет право пахнуть так, как пахнет сам секс.

 

lundi, le 26 Janvier

У Н. есть одна подруга, ее зовут Энджел, она такая же рабочая лошадка, как и я. Я постоянно ее где-нибудь встре­чаю — мы ходим в одни и те же места.

Я всегда восхищалась ее фигурой, хотя самой мне не хотелось бы иметь такую. Никаких женственных округлос­тей: узкие бедра и точеная попка. Поистине торжество скуль­птурной инженерии, одни только ноги прямо от шеи, длин­ные волосы, и все остальное выверено до последнего санти­метра. Проснуться в один прекрасный день в ее удивительном теле, облаченном в платье от Версаче? — это был бы кош­мар и ужас. Но стараться переделать свое собственное тело по ее образцу бесполезно, будет только хуже.

Несколько дней назад я выходила в свет — и вот в од­ном месте зашла в дамскую комнату, чтобы подкрасить губы. К несчастью, это оказалось одно из ультрасовремен­ных мест с умывальником, похожим, скорее, на какое-то корыто, в котором струя воды брызгается во все стороны, а слишком уж узенькое зеркало подсвечено как-то снизу и наискось и освещает только пространство между ключи­цей и подбородком. Да, вот такое волшебное зеркальце, оно не льстит, оно никому спуску не даст.

Итак, поразмышляв о том, что туалет явно проектиро­вал какой-то дизайнер-женоненавистник, я обернулась — и вдруг увидела Энджел: она сидела, скорчившись на полу, и всхлипывала. Меня она еще не успела заметить. Было что-то такое хрупкое в ее поднятых плечах и склоненной шее, что я не смогла так вот взять и уйти.

— Что случилось? Что с тобой? — прошептала я, опуска­ясь на колени рядом.

Задыхаясь и всхлипывая, она выложила мне всё: и не­приятности с ее мужчиной, и семейные проблемы, потом про операцию, которая у нее недавно прошла неудачно, потом — что это была за операция. Оказалось, несколько лет назад Энджел стала жертвой бандитского нападения, прошумевшего на всю страну. И в тот день была как раз годовщина этого ужасного инцидента.

— Так это было с тобой? — удивленно спросила я. Она кивнула. — Боже мой, как мне тебя жалко, бедняжка.

Она показала мне шрамы по линии волос, оставшиеся от пластической операции. Я нежно обняла ее. Потом стала рассказывать про свои последние несколько лет, о том, что лишилась семьи, о том, что порой чувствую себя в этой жизни какой-то пробкой, которую швыряют по своей воле бескрайние океанские волны. О том, что все время стараешься быть бодрячком, закусив губу, не заме­чать удары судьбы, но от этого порой становится еще хуже. Да, этот мир несправедлив, это уж точно. Да, все это послано нам как испытание. Она ни в чем не виновата. Нет, не надо все время только и делать, что улыбаться, каждый день, каждую минуту.

Мы просидели там с ней почти целый час; люди заходи­ли и выходили, перешагивая через нас или просто обходя. Потом Энджел встала, поправила на себе одежду, причеса­лась. Я, конечно, не ждала, что вот теперь у нас с ней сразу наступят отношения, как у двух ангелочков, но, по крайней мере, начало было положено.

Я не про то, что каждую пятницу по вечерам мы ста­нем сидеть с ней вдвоем у телевизора, поедая горы чип­сов. Нет, я имею в виду нежное, молчаливое понимание, взаимное приятие. Едва уловимый наклон головы с друго­го конца комнаты при встрече — и этого достаточно. Не­кий тайный союз двух понимающих друг друга женщин.

А вчера вечером мы снова встретились. Это был уже другой клуб, и туалет был другой. Я поздоровалась. И бы­ла больно уязвлена в самое сердце: она сделала вид, что меня не заметила. Мне было так обидно, что я сразу бро­силась к Н.

— Ну да, — сказал он, — ничего удивительного. — Я по­тратил на нее кучу времени, но она неисправима: она может в десять секунд из бедненькой и несчастненькой девочки превратиться в бесчувственную сучку. Никогда не знаешь, чего от нее ждать, на что можно напороться.

 

 

mardi, к 27Janvier

 

Звонила начальнице, чтобы обсудить рабочее расписа­ние на ближайшие дни. Разговаривая, она то и дело хихи­кала, что как-то мало вяжется с ее холодным восточно­европейским фасадом.

— Что это с вами? — спросила я. — Может, я позвонила не вовремя, может, она теперь как раз ударами плетки радостно дрессирует ленивых и неповоротливых клиентов, да мало ли что.

— Ты когда-нибудь слушала группу «Дакнесс»?

— Да, а что?

— Ой, они такие смешные, я чуть не умерла от смеха.

— Ну да, в своем роде.

Возможно, я излишне строга, но что-то не верится, что человек, который выглядит как незаконный ребенок Ро­берта Планта и Стива Перри, а может, и дантиста Остина Пауэрса, способен потянуть на роль рок-идола.

— Можно, я в понедельник и среду возьму отгулы?

— Конечно, дорогая. Бери столько, сколько тебе надо. Потом она разразилась хвалебной песнью про еще одну

песенку, а именно, про «Руки прочь от моей женщины». Жаль только, что ее фальцет был никак неспособен до­стичь стратосферных высот оригинала. Я искренне наде­юсь, что она при этом не прыгала и скакала по комнате в своих белых полихлорвиниловых штанах со шнуровкой. Могу вообразить, сколько можно было бы драть с публи­ки за билеты на такое представление.

Один человек недавно спросил меня, какие услуги я бы не хотела оказывать клиенту. И я так ничего и не смогла придумать. А теперь «подражание насекомому а-ля Фред­ди Меркури из Лоустофта»* стало пунктом номер один в этом списке.

 

 

mercredi, к 28 Janvier

Вчера вечером заходили друзья, не столько затем, что­бы что-нибудь отпраздновать, сколько, чтобы опусто­шить весь мой бар, наполненный бутылками так давно, что и не упомню. Звонила разным людям, послала не­сколько электронных писем, все в самый последний момент. Перед приходом дюжины бездельников, кото­рые считают, что это вполне прилично — нагрянуть как снег на голову.

Настал момент, когда разговор про итальянский Ренес­санс и малых голландцев элегантно вышел на сообщение о том, что в Королевской Академии проходит выставка картин, на которых изображены женщины в разных ста­диях оргазма. Если это правда, я обязательно схожу.

К трем утра со мной осталось только двое крепко пья­ных, однако полезных гостей, которые собрали все тарел­ки и стаканы, загрузили в посудомоечную машину и вы­гнали соседскую кошку. Но сесть за руль ни один из них был явно не в состоянии. Передо мной встала задача раз­ложить их по спальным местам. К несчастью, один из них был Н., а другой — тот самый, с которым у меня было Свидание и с которым я так отчаянно и бесславно траха­лась на прошлой неделе.

 

* Группа "The Darkness" из города Лоустофта подражала Фредди Меркури.

Мы пытались еще о чем-то говорить, пока не стало совсем поздно, и беседа сама собой увяла. Н., похоже, никуда не торопился. То же самое можно было сказать и про второго — думаю, ему очень хотелось остаться со мной наедине. Уже давно прошел тот час, когда я обычно ло­жусь в постель, и я надеялась, что один из них не выдер­жит и отправится домой, но они оказались крепкими пар­нями.

— Ну что ж, — сказала я, — кровать у меня двуспальная, а нас трое, так что одному из вас не повезло, придется спать на диване.

Они переглянулись. Потом одновременно посмотрели на меня. Никто из них не вызвался добровольно отпра­виться на диван.

— Ну, мальчики, вы оба парни высокие, на диване вам будет неудобно, так что предлагаю обоим кровать. А мне диван по росту как раз будет.

И снова — никакой реакции.

— Ну не спать же нам всем вместе, а, парни? Прошла еще минута молчания, в течение которой они

усиленно семафорили друг другу что-то бровями, а я пы­талась расшифровать, что бы это значило.

— Я пойду на диван, — решился наконец тот, с кото­рым у меня было Свидание. Мы по очереди сходили в ванную, я принесла стеганое одеяло и две простыни. Тот, с которым у меня было Свидание, расстелил только про­стыни.

— Ночью будет холодно, — сказала я. — Возьми одеяло.

— Ну, ладно, оставь, — пожал он плечами, — на всякий пожарный.

Мы с Н. отправились в спальню. Н. прикрыл дверь.

— Не надо, — прошипела я, — он подумает, что мы с тобой занимаемся любовью.

Я снова распахнула ее настежь.

— Что ты так переживаешь? И вообще, он, может, дав­но уже спит.

Не знаю, почему я так переживала. И не переживала вовсе. Просто мне показалось, что совсем закрывать дверь — нехорошо.

Через несколько часов я проснулась, во рту пересохло — еще бы, столько было выпито. Заковыляла на кухню, что­бы чего-нибудь попить. Тот, с которым у меня было Сви­дание, лежал на диване, свернувшись калачиком. Он все-таки накрылся одеялом, но все равно казалось, что он очень замерз. Я поплелась обратно в спальню, взяла там дубленку, вернулась и накрыла ему ноги. Он даже не про­снулся.

 

jatdi, le 29 Janvier

Все люди либо очень доверчивы, либо я сама вызываю у них больше доверия, чем заслуживаю. Недавно я успешно провела операцию по обработке моей квартирной хозяйки и убедила ее, что моей квартире позарез нужен ремонт. Под тем предлогом, что, мол, все равно большинство кухонных прибамбасов надо менять, я полностью поменяла все зана­вески. Будем надеяться, это все увенчается прекрасным язы­ческим обрядом, во время которого вся старая рухлядь ста­нет, весело потрескивая, гореть ярким пламенем.

Тем временем мне предстоит пережить небольшие до­машние неудобства. Не столь уж страшные, жить будет можно, просто будет слегка некомфортно. Я даже недавно поговорила с одним из А. О приближающемся ремонте.

— Знаешь, если у меня на работе ничего не отменится, я уезжаю на следующие две недели на конференцию. Хо­чешь, возьми ключи, поживи пока у меня.

— Спасибо, ты такой милый, а ты не боишься, что я пролью тебе что-нибудь на ковер?

А. известен тем, что очень ревниво охраняет свою бер­логу. Мне говорили, что даже для вещей своей подружки, когда она жила у него, он выделил всего одну-единствен-ную полочку.

— Я тебе доверяю, — великодушно сказал он, потягивая виски с содовой. — Я верю, что ты хорошая девочка и знаешь, как себя вести в чужой квартире.

Такой вот шутник.

Недавно была такая история: один клиент заказал сви­дание со мной у себя дома чуть ли не на весь вечер. Вытянув почти полную бутылку джина, испытав на проч­ность кровать, пружины которой под нами стонали и выли, истощив все мыслимые темы разговора, он нако­нец скрылся, чтобы быстренько принять душ.

Подобного рода антракты всегда заставляют меня не­рвничать. Не то чтобы я заранее планировала, как бы мне получше обчистить квартиру, но у меня характер такой: всегда признаюсь во всем сразу, даже в том, что не совер­шала. Еще в школе, когда за проступок одного из учащих­ся делали выговор целому классу, виноватой больше всех чувствовала себя именно я. Особенно, если не имела к проступку никакого отношения вообще.

Но большинство клиентов ведут себя очень осторожно. Когда я прихожу к ним не в гостиницу, а домой, они чаще всего откладывают ритуал принятия ванны или душа до моего ухода или предлагают совместную помывку, что­бы не оставлять меня одну. И я нисколько не обижаюсь.

Но этот клиент шустро набросил на себя халат и резво поскакал в ванную комнату. Я осталась сидеть на диване. Сначала хотела было просмотреть его коллекцию дисков, но потом решила, что это будет невежливо. Вместо этого принялась разглядывать акварели на стенах. И поскольку делать мне было совершенно нечего, звонить некому и незачем, читать нечего, ну я и занялась тем, чем на моем месте занялся бы всякий нормальный человек.

Когда он появился в дверях ванной, то к изумлению обнаружил, что я мою посуду.

Возможно, я заслуживаю большего доверия, мне ка­жется.

 

 

vendredi, le 30 Janvier

 

Вчера днем шел снег. Какие-то студенты выскочили от­куда-то целой толпой и принялись обстреливать друг дру­га снежками. Девушки шли по улице парами и тройками, прижимаясь друг к дружке под зонтиками, которых на всех не хватало. Хотя уже было темно, в воздухе был раз­лит какой-то спокойный, рассеянный свет — в теплом сия­нии уличных фонарей большие пушистые снежинки свер­кали и медленно опускались на землю.

Я отправилась на встречу с А-2. В последнее время он влачил существование один, без подружки, и длилось это уже довольно долго. Впрочем, недавно он подцепил кого-то на своей конференции, какую-то девицу из Манчесте­ра. Далековато мотаться, чтобы переспать с ней. Он пыта­ется уверить меня, что у них отношения не исчерпывают­ся одним только сексом. Впрочем, хоть А-2 и прекрасный парень, но врать совершенно не умеет.

Мы устроились в одном баре, сидели и смотрели в окно, как на скользкой, покрытой гололедом улице бьются друг о друга автобусы и прочая уличная техника. Местечко было из тех, где всегда сохраняется довольно высокий коэффициент кожаных посадочных мест в баре, и где

всегда, независимо от количества посетителей, орет музы­ка. Нам пришлось надрывать голос.

— Ну, что ты думаешь про латекс? — проорал А-2 мне на ухо.

— Латекс? — рявкнула я в свою очередь, не совсем уве­ренная, что поняла его правильно. — Вообще-то, неплохая идея.

Недавно у меня проявилась повышенная чувствитель­ность к веществу, которое попадает мне в рот, когда я отсасываю у клиента, — у меня начинают распухать губы и щиплет во рту. Думаю, это могло случиться от спермици-да презервативов «Дюрекс».

— Нет, я хочу сказать, — он сделал жест, будто натягива­ет перчатку, — латекс. Как он ощущается, понимаешь, по­скольку...

— Ты имеешь в виду секс с резинкой?

— Это такая девушка, что черт меня подери! — восхи­щенно прокричал он. — Ну, так что, ты когда-нибудь это делала?

— Нет, по полной программе нет. С катетером и мас­кой, и все такое? Нет.

Ух. «До самой уретры» — эта фраза, вероятно, самая не эротичная из всех, что я способна себе представить.

— Мне так хочется туда отправиться.

— Будь осторожен, ты ее спугнешь.

— Она сама предложила. Ну — что скажешь?

— Мне кажется, многовато детской присыпки. И ду­мать не хочется, как это может пахнуть.

— М-м-м... А мне как раз хочется.

Откуда берутся люди с этой дрянью? И не станет ли там слишком душно?

— Маньяк. Ты же говорил, что у вас не один только секс, — это твои собственные слова.

— Да и ты бы не отказалась из любопытства.

— Кто, я? — я прижимаю ладонь к груди, выражая при­творное удивление. — Да я бы вообще никогда и ни за какие деньги. Я тут чиста, как... — киваю за окно, — как первый снег.

— Конечно, кто угодно, только не ты. Еще будешь? — проорал А-2 что есть мочи, стараясь перекричать дикий рев, который у них называется песней, — группа была та­кая, что неприлично и называть.

— Что-нибудь покрепче, если у них, конечно, есть. Чтоб побольше алкоголя. Иначе я эту музыку не вынесу. Прав­да, чтобы расслабиться, я могу попробовать представить, как ты трахаешь надувную куклу.

 

samedi, le 31 Janvier

В такую погоду, как сегодня, человек должен смиренно признать свое поражение, забыть про: «бывает и хуже» и принять порядок вещей, как он есть. Лучше всего ситуа­цию можно обобщить так: колготки плюс чулки плюс-носки под брюками, «боже мой, неужели придется пользоваться общественным туалетом, проделывая немыс­лимые фокусы со всем этим обмундированием». Впро­чем, возможно, это небольшая плата за то, что живешь в зимней стране чудес, сплошь покрытой грязным снегом.

И в такие дни, как эти, только негодяй и невежа может сморозить что-нибудь типа: «раздались вы в бедрах девуш­ка». Именно поэтому мне пришлось убить Н. и закопать его труп под слоем вечной мерзлоты на Хэмпстед Хит*.

 

 

УДАРНИЦАМ ЛОНДОНСКОГО СЕКСУАЛЬНОГО ФРОНТА -ПЛАМЕННЫЙ ПРИВЕТ!

 

FEVRIER

Изюминка

То есть, собственно, такая вещь, которая выделяет де­вушку среди других, то, чем она особенно славится. Неко­торые своим внешним видом, другие — блестящей техни­кой секса или другим каким-нибудь особенным, специфи­ческим талантом. Мне, например, часто приходится заниматься анальным сексом, а также сексом с легким доминированием над партнером, но это не моя изюмин­ка. Моя изюминка — оральный секс. Я очень часто удоста­ивалась комплиментов за то, как классно я отсасываю: перед тем как начать, я всегда спрашиваю у мужчины, хочет ли он кончить мне в рот или нет, а если да, то как долго он хотел бы продлить сам акт. Многие мркчины не верят, что время наступления оргазма в моих руках, или, точнее, в моих губах. Глупенькие, конечно, в моих, в чьих же еще. Мркчины, что с них взять.

 

Назойливые лизуны

Таких людей много в мире. Их не переделать, да это и не входит в мои обязанности, хотя мягкий намек, тактичный совет в удачно выбранную минуту может стать для такого мужчины полезнейшим уроком из все­го, что он вынес от нашей встречи. Но нужно знать, когда говорить, а когда лучше попридержать свой язык. Особенно это касается тех минут, когда он трендит без умолку.

 

Музыка

Мне очень не нравится манера некоторых режиссеров перегружать звуковую дорожку кинофильма всяким му­зыкальным дерьмом, которое якобы усиливает впечатле­ние от сцен, изображающих постельные игры. Музыка — это дело вкуса, и обычно сразу видно, напялил ли человек на себя наушники потому, что любит музыку, потому, что он от нее торчит, или потому, что ему кажется, что так теперь модно ходить, все так ходят. Серьезные дела не делаются под сладенькие мелодии Лютера Вандросса — так правильное настроение не создашь. С другой стороны, если человек дерет тебя в задницу под звуки «Весны свя­щенной» Стравинского, значит он по-настоящему, страст­но любит музыку.

 

Звуки

Вот подходящая альтернатива музыке. Он хочет твоей реакции — дай ее ему. Но ради бога, не вопи в постели, изображая бешеную страсть, если он сам ясно не дал по­нять, что ему этого хочется, что ему это приятно. Он платит тебе за секс, какой он хочет, а не за твою глупость.

 

 

dimanche, le 1 fevriev

 

Я ходила в театр с тем, с кем у меня было Свидание. Но не в какой-нибудь навороченный, с дорогущими билета­ми в Вест-Энде. Нет, он пригласил меня на представление, поставленное одним из его друзей в каком-то ресторан­ном кабаре, — пьесу одного из самых моих любимых дра­матургов эпохи Ренессанса. Я даже слегка засомневалась — стоит ли смотреть постановку этой пьесы на современной сцене.

— Ты будешь потрясена, когда увидишь, что они с ней сделали, — уверял он меня. — Потрясающий у них дуэт получился.

В ту ночь после вечеринки, когда он спал у меня в гостиной на диване, а Н. в моей постели, все трое встали рано и выползли на кухню пить кофе. Я проводила их обоих на улицу, сначала усадила в машину Н. и помахала, ему рукой на прощанье, а потом пошла с моим Первым Свиданием за угол к его машине. Я боялась, что была не права, продемонстрировав накануне ему свою холодность, но нет, перед тем как умчаться в даль лондонских улиц, он запечатлел на моих губах нежный поцелуй. Возможно, у меня есть еще один шанс.

Вечером поехала на метро смотреть с ним этот шедевр. Он уже был в ресторане, сидел за столиком с каким-то своим другом, с которым сразу меня и познакомил. Чело­век оказался известный, правда, право его на известность заключалось в том, что он еще ребенком сыграл в каких-то рекламных роликах, а поскольку выглядел теперь, как минимум, на все пятьдесят, не удивительно, что я его не признала, да и ролики эти тоже не припомнила. Поэтому мы совсем немного поговорили про тернистый путь к успеху и славе, а потом разговор перешел на компьютеры и связанные с ними проблемы. Я считаю, что компьюте­ры — это сущие монстры, пользы от них почти никакой, кроме помощи в продвижении товаров на рынок и рас­пространении порнографии. А в остальном очень похожи на мужчин. А поэтому и вреда от них не так уж много, если хорошенько подумать.

Пьеса для двух актеров шла в помещении наверху. С первых же минут я поняла, что она мне не нравится, зато длинное мускулистое бедро Первого Свидания крепко прижималось к моему, смеялся он не часто и только тогда, когда надо, и если не принимать во внимание фальшивую игру актеров, которые кривлялись всего в нескольких метрах, сидеть с ним рядом в темном поме­щении было довольно приятно.

Пьеса кончилась, публика повалила вниз подкрепиться у стойки бара. Я увидела одного из актеров и присоедини­лась к толпе, расточавшей ему неумеренные и незаслужен­ные комплименты.

— Ну как, что вы об этом скажете? — спросил меня один из друзей Первого Свидания, глядя мне в глаза с хитрой улыбкой, когда актер, наконец, раскланялся и ушел.

— Вяловато, — ответила я. — Ни живости, ни страсти.

— В смысле?

— Да что там говорить, я бы лучше могла сыграть. Тут я повернулась к Первому Свиданию и произнесла

фразу из пьесы, ту самую, которую произносил тот самый актер. И при этом гладила рукой его рубашку, делая вид, что он — Елена Троянская. И он достойно отвечал мне, игриво увертываясь от моих заигрываний. Потом оба повернулись к этому его другу.

— Очко в вашу пользу, — сказал он.

Мы с Первым Свиданием осушили свои стаканы и смы­лись.

Он предложил подвезти меня до дому. Ему было не совсем по пути, но я согласилась.

И снова мы болтали — обо всем и ни о чем. Я в не­скольких словах рассказала ему, как у меня все закончи­лось с моим Мальчиком. Он поведал мне о своей послед­ней подружке, с которой тоже расстался совсем недавно. Я вдруг подумала про А-2 и ни с того ни с сего брякнула:

— Помню, для меня было большим откровением од­нажды понять, что ты не обязан любить кого-то за то, что он любит тебя. А еще, что нельзя говорить тому, кто любит тебя, что твоя любовь — неправильная, что это ошибка.

Последовало молчание.

— Это хорошо, что ты сказала, — произнес он, с визгом срезая угол у Гайд-парка. — Потому что я тебя люблю.

Так-так, нет-нет, ну, пожалуйста, нет. Я почувствовала себя загнанной в ловушку собственными словами.

— Спасибо, — ответила я. А что было еще говорить, ког­да в этот самый момент в груди у меня было совершенно пусто? Ну не могла я ответить на его чувство, и все туг. Пока не могла. А может, и вообще. Мы остановились, поднялись ко мне, отправились в спальню, занимались сексом, спали. Он проснулся рано — привычка человека, зарабатывающего честным трудом. Так, по крайней мере, я думаю. Завтрак прошел тихо, почти без слов, после чего он отправился восвояси.