Порча, кликуши и бесноватые
Д-ра м. Н. В. Краинскаго,
Директора Колмовской психиатрической больницы.
Посвящаю настоящий клинический очерк дорогому и глубокоуважаемому учителю моему, профессору Павлу Ивановичу Ковалевскому, в день 25-ти летнего юбилея егo учено-практической деятельности. Считаю при этом долгом заявить, что я, как и большинство из многочисленных учеников Павла Ивановича, рассеенных по всей России и служащих русской психиатриии на кафедрах университетов, в правительственных и земских больницах,—глубоко уверен, что во всем том, что мне удастся сделать на пользу науки и на пользу многочисленных душевнобольных, проходящих через мои руки, я всецело обязан тем строго научным и гуманным принципам, которые мы всегда слышали от нашего учителя. С глубоким уважением и признательностью вспоминаю я ту строгую научную дисциплину, которая была всегда отличительною чертою школы Павла Ивановича, а безусловное, лишенное всякой снисходительности, требование им от своих учеников исполнения своего долга, при том не допускающее никаких компромиссов со своими убуждениями и совестью, немало облегчает его ученикам трудную задачу борьбы в практической деятельности и жизни русских психиатров.
Будучи учеником Павла Ивановича; я—через десять лет после оставления им той должности, где и протекли лучшие годы его деятельности, где развивалась и формировалась личность Павла Ивановича, как деятеля и ученого,—имел честь поступить в это психиатрическое заведение врачом, а позже занимать и должность моего учителя. Здъсь я мог убедиться как колоссально плодотворен был тот труд и энергия, которые были вложены в деле Павлом Ивановичем. Несмотря на всевозможные извращения которым было подвергнуто все сделанное Павлом Ивановичем, несмотря на самые неказистые искажения его деятельности некоторыми лицами,—его идеи и принципы не сгладила даже десятилетняя анархия Сабуровой дачи. Та же Сабурова дача убедила меня в том, что истинная оценка деятельности рано или поздно не заставит себя ждать и я во всеуслышанье утверждаю, что я, через 12 лет после ухода Павла Ивановича с Сабуровой дачи, слышал слова справедливости и чести по адресу его деятельности со стороны его личных врагов и недругов, а высшей похвалы добиться трудно. Я не скорблю о том, что русская жизнь, общество—все кроме беспристрастной области науки—слишком рано лишились Павла Ивановича, как энергического деятеля в жизненной борьбе. Это общий удел крупных деятелей общественной жизни. Чистая наука и практическая психиатрия в лице многочисленных учеников Павла Ивановича покажут русскому обществу, что его принципы и учение не будут заглушены терниями, которыми так полна русская, особенно земская, психиатрическая деятельность. Я думаю, что если взвесить те успехи, которыми обязана русская психиатрия П.И.Ковалевскому, который один из первых снял в России с умалишенных цепи,—из невозможной клинической Сабуровой дачи устроил хотя и на время образцовое учреждение, основал первый русский психиатрический журнал, создал в короткое время многочисленную школу учеников, а своими блестящими лекциями до последнего времени привлекает все новобранцев в ряды русских психиатров—притом выполнил все это совершенно один, без помощи, скорее при помехах со стороны многих—то придется признать положение, “что и один в поле воин”.
Я рад, что в настоящее время Павел Иванович, вдали от жизненной борьбы, будет еще долго руководить русской психиатрией, посвятив все свое время чистой науке и, как идеальный клиницист, будет своими блестящими сочинениями дополнять нам то, что раньше его ученики слышали через посредство живого слова в клинике. Если официальное Отечество не всегда ценит по достоинству своих деятелей, то нужно только вспомнить, может ли быть высшая награда для ученого и клинициста, когда он уже не в прежней тоге ректора и государственного сановника, а в виде скромного частного лица— видит еженедельно на своих лекциях в торжественном зале университета—многочисленную толпу, честных, чуждых посторонних соображений и, тем не менее, самых строгих судей. В этом, а не в тоге государственного сановника мне представляется та высшая награда и венец, которым увенчан юбилей 25-ти летней ученой деятельности моего дорогого учителя.
***
Летом 1899 г. я был командирован Медицинским Департаментом в Гжатскй уезд Смоленской губернии для изучения и принятия мер против возникшей там особенной нервной болезни эпидемического характера. Эта командировка, а также занятия в публичной библиотеке дали мне возможность познакомиться с чрезвычайно интересным явлением русской народной жизни, именуемым кликушеством. Подробное описание эпидемии, изученной мною в деревне Ащенково, а также литературную обработку вопроса, я предполагаю выпустить в виде отдельной монографии, здесь же думаю дать клинический очерк кликушества, как результат изученных мною данных.
Кликушество, начиная с XVI века по настоящее время, есть явление русской народной жизни, игравшее и играющее в ней далеко не последнюю роль. Несмотря на значительный прогресс, имевший место за последние десятилетия в культуре русского народа, кликушество и в настоящее время проявляется в той форме, как она нам известна по литературным источникам XVI и XVII въка, и если оно до сих пор не обратило на себя должного внимания исследователей народного быта и врачей, то это объясняется тем, что оно протекает как бы под спудом обыденной жизни и прорывается лиш в виде отдельных взрывов в форме судебных процессов по расправе с колдунами или повальных эпидемий.
Кликуш, по собранным мною данным, в настоящее время в России следует считать многими тысячами, если не десятками тысяч.
Распространено кликушество по всей России, но преимущественно на севере и в Великороссии. Особенно много кликуш в Московской, Смоленской, Тульской, Новгородской и Вологодской губерниях, хотя и все вообще соседние с Москвой губернии отдают кликушеству изрядную даь. К югу много кликуш находим в Курской губернии, но дальше в Харьковской и в южных губерниях кликуши становятся очень редки и постепенно исчезают. На западе есть еще центр, куда стекается много пришлых со всей России кликуш—это Kиево-Печерская лавра.
Но в юго-западном и северо-западном крае, несмотря на существующие там понятия о колдовстве, кликушество в чистой форме не встречается. Зато по всему северу России и далее на восток по всей Сибири кликушество широко распространено, составляя обыденное явление народной жизни. На севере распространена особая форма кликушества в виде томительной икоты. Интересно, что в несколько измененной форме оно встречается у лопарей, а на востоке у киргизов.
Кликушество в чистой своей форме свойственно почти исключительно женщинам. Хотя во многих случаях, особенно при эпидемиях кликушества, упоминаются заболевания мужчин, но это обыкновенно бывают либо настояще душевнобольние, либо просто суеверные люди, прурочивающе свою старую болъзн к порче; типичных же проявлений кликушных припадков у мужчин почти не бывает.
Кликушество свойственно исключительно крестьянскому населению и тесно связано с его мировоззрением, с суевериями, поверьями и даже поэтическим творчеством его. Поэтому кликушество нельзя рассматривать как болезнь в тесном смысле слова— это скорее просто бытовое, социальное явлениие жизни русского народа и основывается оно на глубоко укоренившемся в народном убеждении вере в “порчу”. Причины, почему кликушество не исчезает из русской жизни, кроются еще и в религиозных верованиях народа. Учение о бесноватости, признаваемое Евангелием и Ветхим Заветом, дает основане народу глубоко верить в возможность вселения нечистого духа в человека.
Большую, если не первенствующую роль в развитии кликушества в России, играют монастыри, особенно московские и окрестных губерний. Уже в течение нескольких веков сюда стекаются на богомолье кликуши со всех сторон России с надеждою получить исцеление. Здесь их отчитывали специальными молитвами монахи, здесь им давались травы и священное масло, а в некоторых монастырях, как например в Москве в Симоновом монастыре, для бесноватых служится особая обедня, и отец Марк отчитывает их специально в продолжении шести недель. По монастырям во время службы, на крестных ходах и богомольях у чудотворных икон можно видеть массу кликуш, впадающих в состояние припадков. Эти припадки сильно поражают производимым ими впечатлением воображение окружающих и бурная картина виденного припадка хорошо запечатлевается в памяти простодушной поселянки, пришедшей на поклонение святынь из глухой русской деревни. Здесь большинство русских кликуш воспринимают и бессознательно обучаются тем проявлениям бользни, которые они позже, когда становятся сами кликушами, воспроизводят, благодаря болезненному подражанию.
Жизнь деревенской русской женщины далеко не красна. Тяжелая работа, частые роды и кормление, частые неурядицы в семье, традиционная непрязнь со свекрами, вот те обычные условя, которые не очень красят ее жизнь.
Вот эта то предрасполагающая обстановка, глубокая религиозность и суеверная боязнь порчи дают самую благопрятную почву для развитя кликушества. Если принять во внимание, что никто не разубеждаетъ их в этом убеждении, а духовенство даже поддерживает его, то понятным станет, что с кликушеством не так то легко бороться.
Гораздо меньшее значение в числе причин кликушества имъют условия, отмеченные некоторыми авторами. Безысходная нужда и бедность, пьянство и физическое истощеше, по моему мнению, вовсе не составляют причин кликушества. Скорее можно сказать, что большинство кликуш происходит из сравнительно зажиточных семей, которые менее обременены тяжелою заботою о куске насущного хлеба. Также и грамотность не оказывает никакого влияния на кликушество. Ащенково сравнительно деревня зажиточная, в каждом дворе большинство людей грамотных, пьянства в ней нет, а кликушеская эпидемия царит в полном своем развитии. Грамотность, даже достаточное образование недостаточны для того, чтобы искоренить суеверия, а умение читать священные книги вело к тому, что местные крестьяне с текстом священного писания (четьиминеи) в рукахъ опровергали мои уверения о том, что бесноватости не существует.
Кликушеству подвержены все возрасты отъ 12-ти лет до глубокой старости, как девочки, так замужние и вдовы.
Проявляется кликушество в двух видах: в форме отдельных случаев и в виде эпидемй. Отдельные кликуши есть почти в каждой великорусской деревне, но пока она одна—явление это не играет большой роли в общественной жизни. Но когда возникает эпидемия кликушества—она становится бедствием для всего населения. Много женщин заболевает одна за другою, страх охватывает все население, а роковые предсказания кликуш о том, что “вот закричит еще такая то”,—сбываются неизменно и охватывают ужасом остальное население. Озлобление против мнимого колдуна, имя которого кликуши выкликают растет и нередко ведет к кровавой расправе с невинною жертвою. Бедные больные женщины становятся неспособными к работе и материальное благосостояние семьи рушится: одним словом, получается описанная выше картина, которую я застал в Ащенкове.
Эпидемии кликушества вовсе не так редки, как об этом можно думать по имеющимся литературным указаниям и длятся они иногда годами.
Вообще кликушество редко протекает короткое время и проходит бесследно. В большинстве случаев болезнь длится много лет, а нередко и всю жизнь. Выздоровления встречаются, но редко,—не более 20—30 %. Несмотря на усиленное отчитывание-в монастырях, куда они несутъ последние свои деньги, кликуша остается больною и лишь редко выздоравливает. Но зато облегчение в монастырях получают очень многие кликуши.
В народном убеждении болезнь эта не поддается никакому лечению, кроме отчитывания, почему кликуши, несмотря на свои тяжкие страдания, к врачам не обращаются.
“Доктор против этой болъзни ничего не стоит,—вот святыня другое дело”. С успехом, однако иногда лечат кликушество знахари, травами, наговорами. Во всяком случае, выздоровлния бывают и тогда женщина возвращается к своему обычному состоянию, в каком находилась до болъзни.
Начинается болъзнь большею частью сразу, с точно определяемого больными момента, который обычно, совпадает, согласно народному убеждению, с каким-нибудь происшествием, к которому больная прурочивает свою порчу. Часто, встретившись с подозреваемым в колдовстве лицом, но много чаще поев или выпив у него, или получив от него какую-либо вещь, больная вдруг чувствует себя неладно. Наэлектризованное суеверным страхом и скрытым дотоле опасением воображение, быстро поражается мыслю о том, не испорчена ли она. С мельчайшей ясностью в больном воображении восстановляется картина того, как она откушала у колдуньи, как поднеся кусок ко рту не осенила его крестным знаменем и не произнесла мысленно очистительной молитвы. Воображение дополняет остальное: тут всплывает и лукавая улыбка и недобрый глаз колдуньи; тут вспоминается и сказанная ею когда то угроза—и в пораженной опасешем душе возникает готовое уже решение — глубокое убежденье о том, что она испорчена. Хорошо знакомая в деревн картина порчи, тяжелые страдания больных женщин во время припадков их болезни уже не раз тяжело поражали деревенскую обитательницу и вот теперь мысль о том, что и ее ожидает такая же участь и страдания, что отныне и она будет на веки “порченая”, всецело завладевает психикой будущей кликуши. Все ее внимание сосредотачивается на ее ощущенияхъ; она чутко прислушивается к своему организму и в это время достаточно самого незначительного повода, простой боли под ложечкой, чтобы вполне укоренить убеждение, господствовавшее до тех пор в форме опасения.
Развивается болезнь очень постепенно и достигает полного своего развитя в течеие нескольких недель или месяцев. Кликуша долгое время скрывает свое болезненное состояне и иногда оно обнаруживается для окружающих лишь тогда, когда оно в период полного своего развитя разрешится кликушным припадком.
Первые признаки болъзни проявляются обыкновенно в виде некоторых субъективных болезненных ощущениях и изменениях характера и настроения больной. Одним из первых признаков появляется боль под ложечкой и чувство подкатывания “под сердце”. Часто эта боль есть ничто иное, как столь хорошо знакомая врачам, работающим в деревне,— обычная желудочная боль диспептического характера, обязанная своим проихождением плохому и неправильному питанию. Но пораженное мыслью о порче воображение приурочивает эту боль и оценивает ее как порчу и проявление кликушной болезни. Раньше малозаметное, почти привычное для больной ошущение, теперь поглощаетъ все ее внимание. Она начинаетъ действительно страдать. Вскоре присоединяются другие болезненные явления. Развивается настоящий истерический глобус, чувство стеснения сердца, а болезненность под ложечкой достигает нередко такой степени, что, при легком надавлени на эту область, больная вскрикивает. Больная чувствует, что под ложечкой у нее сидит какое-то твердое тело, чувствует, как это тело подступает ей к горлу, давитъ ее. Параллельно развивается метеоризм, живот вздувается, а сосредоточенное на своих ощущениях внимание больной, мешает отхождению газов и отрыжке, которые до того времени совершались беспрепятственно. Далее появляется онемение спины и конечностей, чувство ползанья мурашек и больную начинают беспокоить самые неопределенные болезненные ощущения, появляющиеся без всякой правильности в различных частях тъла. Она получаетъ впечатлешие, будто что-то перебегает у ней в организме, ударяя и стреляя то в одно, то в другое место.
Вместе с тем резко меняется характер и душевное состояние кликуши. Она становится замкнутой, скрытной и вместе с тем раздражительной. Все мысли ее сосредотачиваются на болезни и вне этого ее ничто не интересует, ничто не веселит. Грустная, сосредоточенная кликуша вместе с тем уже очень рано принимает вид безропотной страдалицы. Она покорно, безропотно отдается в руки постигшего ее несчастья и эта черта характера очень замечательна для кликуш. Таким образом подготовляется и развивается исподволь эта болезнь, которая в следующем своем пероде проявляется весьма бурно. Мысль о своем страдании переплетается с действительными болезненными ощущениями и оба фактора в развитии болезни играют почти одинаковую роль.
Бывают однако случаи, когда у многих деревенских женщин, отчасти истеричных, отчасти физически больных, истощенных и малокровных, болезненные расстройства и ощущения существуют годами, иногда чуть не всю жизнь, когда внезапно брошенная ей мысль о том, что она испорчена, сразу поражает ее глубоким убеждением и она становится кликушею, присваивая себе и проделывая все те явления, которые она наблюдала у другихъ кликуш.
В течение этого продормального периода у кликуши подготовляется проявление болезни в типической ее форме,—именно следующим образом. Кликушество и его проявления хорошо известны в деревнях, а народные предания твердо укоренились в убеждении деревенских жителей.
В связи с этими народными понятями о кликушах и порче, воображение заболевающей кликуши постепенно подготовляется к предстоящим ей страданиям и у ней очень последовательно развивается боязнь святостей.
Это обыкновенный вид obsession, в форме присвоенной навязчивой идеи, укореняющейся при помощи внушения и самовнушения. Боязнь эта возникает не из идеи об одержимости злым духом, а наоборот, последняя возникает на основании этого явления виденного и заимствованным у других кликуш.
Боязнь святостей, строго говоря, есть главный симптом кликушества, если не как болезни, то как социального явления. Из этого явления выводится заключение о вселении в них нечистой силы и не будь его, большинство кликуш превратилось бы в простых истеричных женщин и кликушество в русской жизни никогда бы не имело такого большого социального значения.
Уже с самого начала болезни кликуша начинает ожидать, что у ней скоро появится нетерпимость к святым предметам, иконам, ладану и к церкви, как она видела это у других кликуш.
Она чутко прислушивается и с замиранием сердца ждет удара церковного колокола. Она колеблется и не решается пойти в церковь, боясь, что там она упадет в припадке. Ее тревожит то, что окружающие, не подозревая в чем дело, удивляются, что она не ходит в церковь, и зовут ее. После долгого сомнения, больная решается пойти в церковь и тут, заранее настроенная и уверенная в том, что с ней случится, она ждет Херувимской песни и, заслышав ее, разражается кликушным припадком.
Первый припадок кликушества в огромном большинстве случаев происходит либо в церкви, либо при каком-нибудь богослужении. Проявляется самый припадок весьма различно.
Наиболее частая и типичная форма его состоит в том, что кликуша начинает “кричать на голоса”,— симптом, от которого болезнь и получила свое название. Крик кликуш крайне различен и чрезвычайно неприятно действует на окружающих. Следует различать двоякого рода крик: кликуша издает лишь бессловесные звуки с различными переливами и интонацией, притом совершенно без всякого ритма и правильности. Крик этот напоминает всхлипывание, голоса животных, собачий лай, или кукуканье,— очень часто он прерывается громким иканием, или рвотными звуками. Голос кликуши пронзительно громкий и почти весь крик построен на высоких нотах. Каждая музыкальная фраза крика постепенно ускоряется и повышается crescendo, потом вдруг обрывается, кликуша набирает в себя воздух и повторяет крик снова. В других случаях кликуша сразу начинает выкрикивать определенные слова. Выкрикивает она их неправильно, отрывочно и громко. Содержание выкрикиваемых слов весьма, различно. Чаще всего она кричит: “ой лихо мне, ой тяжко, страдааю, страдааю” и т. д. Иногда же сразу начинает выкрикивать, что в нее насадили чертей, что ее испортили: “заставила страдать! Ай Секлюха, вот погуляем, страдааю” и т. д. Кликуша выкрикивает, что она испорчена и имя того лица, кто ее испортил. В народе существуют различные приемы, чтобы заставить кликушу назвать имя испортившаго ее лица, ибо по народному преданию кликуша во время припадка можетъ назвать его. Обычный для этой цели прием состоит в том, что подходят к припадочной, берут ее за безымянный палец левой руки и спрашивают—большею частью этот прием оказывается успешным. Довольно распространенное явление, что кликуша в церкви и вообще во время припадка начинает богохульствовать и эти припадки их действуют наиболее тяжело на окружающих. Впавшая в неистовство кликуша ругает иконы, причастиие, священника самыми площадными словами, при этом плюет на иконы и порывается бить их. Любопытно, что кликуши часто весь крик свой выкликают от имени 3-го лица, именно от имени сидящего в них беса.
Редко припадок ограничивается одним криком, почти всегда выступает целая группа двигательных симптомов. Кликуша падает на землю, но падение это резко отличается от эпилептического. Несмотря на сильное, по-видимому, падение, довольно стремительное и быстрое, мне не случалось видеть и читат о том, чтобы кликуша при падении расшибла себе голову или конечность. Это тем более странно, что падают они с шумом и звук падения тела кликуши о пол вселяет опасение за целость ее организма. Не только раны, но ссадины и синяки у кликуш очень редки. Другое характерное для падения кликуш обстоятельство то, что при падении кликуша, не смотря на свое по-видимому безсознательное состояние, не задевает и не портит окружающих предметов. Так, падая в церкви среди икон и ставников, кликуши не задеваютъ их.
После падения на пол, при продолжающемся выкликивании, кликуша начинает биться, производя самые разнообразные, по быстроте и силе, движения. Многие изследователи принимают эти движения за судороги, но, на основании своих наблюдений, я думаю, что они не имеют с судоргами ничего общего и представляют собою просто беспорядочные, порывистые движения; хотя и совершаемые кликушею в ненормальном душевном состоянии экстаза, но имеющие все признаки произвольных целесообразных движений. Кликуша катается по полу, беспорядочно мечется, бьет руками и ногами об пол, извивается, по выражению многих наблюдателей, “ломается”. Движения эти то усиливаются, то стихают, вообще никакой правильности в их течении не наблюдается.
Эти три признака: крик, падение и двигательное возбуждение и составляют собственно наиболее существенные явления припадка. Продолжение этого припадка также совершенно неопределенное: от 10 минут и до 2—3 часов. В последнем случае кликуша временно затихает, как бы отдыхая и набираясь сил, чтобы потом припадок возобновился с новою силою.
Подробный анализ виденных мною многочисленных припадков дал мне следующие данные. Органы чувств у кликуши во время всего припадка продолжают функционировать. Обоняние сохранено и больная почти всегда реагирует на вдыхание аммиака. Глаза у кликуши во время припадка почти всегда закрыты, притом произвольно, попросту зажмурены. Если их открыть насильно, они тотчас же снова закрываются. Но в те короткие моменты, когда кликуша открывает глаза, она видит и замечает окружающее быстро и правильно, что помогаетъ ей избегать при своих бурных движениях столкновения с окружающими предметами.
Кликуша хорошо слышит во время припадка и воспринимает правильно слышимое; так, в церкви она согласует свои крики с ходом церковной службы, что можно особенно характерно наблюдать на ночной службе в часовне св. Пантелеймона в Москве. Часто во время самого разгара кликушеского приступа можно вести с больною беседу, причем она отвечает вам от имени сидящаго в ней беса. Труднее исследовать вкус, но, по-видимому, и он сохранен. Один раз я не получил у кликуши во время припадка реакцию на горчицу, которою я смазал ей язык, но здесь, видимо, была примесь симуляции и задержка вкусовой реакции. В функции остальных головных нервов также никаких отклонений заметить во время приступов не удалось. Зрачки никогда не претерпевают изменения; они не расширены во время припадка и все время реагируют на свет. Движения глаз вполне сохранены, а часто наблюдаемые мигательные движения и жмуренье глаз аналогичны общим движениям, свойственным припадкам кликуш. Мимика лица очень беспорядочная; выражение лица обычно показывает страдание, лицо подвижно, часто выражает злобу, но слезы почти никогда не появляются.
Часто бывает щелканье зубами, но настоящего тризма я не наблюдал.
Многие авторы упоминают о выделении у кликуш во время припадков пены изо рта.
По моим наблюдениям, это явление очень редкое. В одном случае больная взбивала слюну в пену искусственно. Плюются больные нередко и особенно часто в церквях на иконы. Прикусывания языка у кликуш никогда не бывает. Часто отмечают судорожный спазм глотки, который появляется у кликуш, когда им насильно дают причастие. Благодаря этому спазму, кликуши не в состоянии проглотить причастие. Очень часто кликуши икают, производят рвотные движения и как бы давятся. Однако рвоты я у кликуш во время припадка не видал. Многие больные как будто бы усиленно отдуваются, дуют, издают сопящие и хрипящие звуки. Дыхание учащенное и губокое, вздохи время от времени сменяют прерывистое дыхание. Интересно, что цвет лица во время припадка, даже сильного, мало меняется. Резкого цианоза почти не бывает, хотя кликуша усиленно надувается. Во всяком случае симптом этот выражен много слабее, чем об этом упоминается во многих описаниях. — Пульс почти всегда ускоряется до 100—110, но сердце бьется правильно и аритмии не замечается.
Исслдование чувствительной сферы во время припадка довольно затруднительно. Большинство кликуш на уколы не реагируют. Я, однако, сомневаюсь, чтобы здесь имелась настоящая анестезия. Тактильную и температурную чувствительность исследовать невозможно, так как кликуша на подобные вопросы во время припадка не отвечает. Но на неожиданный укол булавкой, а особенно на ожог спичкой, реакция, особенно в первый раз, получается вполне отчетливая. Далее, однако, кликуша приспособляется и на повторные довольно сильные раздражения уже не отвечает. Мне думается, что кликуши чувствуют боль и вообще всякое кожное раздражение, реакцию же задерживают искуственно.
Как на доказательство пониженной чувствительности у кликуш во время припадка часто указывают на то, что они бьются, не щадя себя, обо что попало. Если, однако, принять во внимание, что почти никогда при этих кажущихся столь сильными ударах не наблюдается соответствующих им поврежденний, то это заставит относиться к этому мнению с известной осторожностью.
Со стороны двигательной сферы, кроме отмеченных выше явлений, следует упомянуть, что кликуша во время припадка часто со всей силой бьет руками и ногами об пол, но движения ее координированы и рассчитаны. Так, если подставить под удары свою руку, то она ясно избегает ее, направляя свои удары мимо. Часто кликуша, не падая, во время припадка, просто мечется и борется с окружающим. В народе твердо укоренился обычай “держать” кликушу во время припадка: несколько сильных мужчин набрасываются на нее и борются с нею, удерживая ее. Здесь следует остановиться на одном припадке приписываемом кликушам, равно как и средневековым демономаньякам. Говорят, что кликуша во время припадка развивает настолько чрезмерную мышечную силу, что несколько сильных мужчин не могут справиться со слабою женщиной. По моим наблюдениям, это не подтверждается. Если кликуша и развивает несколько большую силу во время припадка, чем обыкновенно, то это легко объясняется состоянием экстаза, в котором она находится. Окружающее же переоценивают силу кликуши потому, что на них действует и производит впечатление сама картина припадка, а во-вторых потому, что они не умеют держать кликушу. Я без труда один совершенно свободно удерживал всх кликуш бьющихся в припадке и нахожу, что развиваемая ими сила во много раз меньше той, которую развивают, например, эпилептики въ состоянии эпилептического буйства.
Замечательно и то, что кликуша во время припадка не дерется и не наносит вреда окружающим, за исключением сравнительно редких случаев, когда кликуша бросается во время припадка на лицо, которому она приписывает свою порчу и наносит ему удары, царапает, плюет, рвет на нем платье и проч. В этих случаях диействия ее вполне произвольны, целесообразны и ими руководит выбор.
Я уже говорил, что настоящих судорог, а особенно opistotonus'a я у кликуш не наблюдал и мне кажется, что авторы, описывающие движения кликуш как судороги, или недостаточно внимательно проанализировали их, или называют их так со слов окружающих (см. ст. Геника Невр. Вест. 1898. 159 т. VI, вып. 4). Впрочем, возможно, что наряду с кликушескими ими наблюдались настоящие истерические припадки.
У кликуш наблюдается еще целый ряд других движений, которые правильнее всего отнести к разряду насильственных движений, часто наблюдаемых v душевнобольных. Сюда принадлежат всевозможные виды трясения и дрожи. Иногда по целым часам мне приходилось наблюдать у кликуш быстрые ритмические движения постоянного темпа и ритма в различных мышцах и иногда с довольно необычной локализацией; так, одна больная, лежа на животе по 4 часа и больше, производила эти движения мышцами спины и ягодиц. Движения эти сходны с теми, которые может произвести каждый, поставив согнутую в колене ногу на носок в сидячем положении и производя быстрые движения.
В конце припадка часто замечается расслабление мускулатуры, что особенно часто наблюдается, если возврат к норме совершается через состояни прострации или сна.
Параличей у кликуш не встречается, даже кратковременных. Указание в этом направлении со стороны Геника личным его наблюдетем не проверено и если имело место, то относится к чисто истерическим припадкам.
Рефлексы во время припадков никаких изменений не представляютъ коленные, сухожильные и кожние рефлексы во все время припадка нормальны. Вазомоторные рефлексы также изменяются слабо. Я уже упоминал, что цвет лица мало изменяется и наблюдаемый иногда цианоз объясняется тем, что кликуша просто дуется и задерживает дыхание.
В народном убеждении и в описаниях большинства авторов отмечается у кликуш особое вздутие живота, метеоризм, сопровождаемый потом обильным отхожденем газов. По отзывам свидетелей живот кликуши на глазах у всех раздувается и симптом этот считается неопровержимым доказательством, исключающим притворство.
По моим наблюдениям, признак этот далеко не так ясно выражен, как на это указываютъ изследователи. Нужно иметь в виду, что метеоризм у деревенских жителей, при их способ питания, явлене слишком заурядное, а потому нет ничего удивительного в том, если отхождение газов часто наблюдается при общем возбуждении больной. У одной больной я наблюдал подробно механизм этого явленя, которое она производила искусственно: приняв определенное положение тела животом к земле, она быстрыми движенями наглатывала воздух и потом сразу выпускала газы в виде громкой усиленной отрыжки и через прямую кишку.
Отрыжка, икота, рвотные движения свойственны большинству припадков.
Секреторная деятельность мало изменяется: указания на усиленное слюноотделение не подтверждаются, потоотделение бывает часто усилено, но и это усиление вполне соответствует двигательному возбуждению.
Мочи исследоват мне не удалось, но я не нашел никаких данных, которые бы указывали на изменеие мочеотделения в зависимости от припадков. Никогда во время припадков не бывает непроизвольного мочеиспускания.
Вот перечень почти всех физических симптомов, которыми выражается кликушный приступ.
Со стороны душевной сферы проследить кликушеский припадок гораздо труднее.
Прежде всего следует отметить, что сознание во время припадка не теряется.
Кликуша ориентируется во времени, в пространстве и узнает окружающих. Одна из главных функций душевной жизни, предполагающая непременную наличность сознания, —выборъ—у кликуши сохранена.
Беснующаяся во время богослужения кликуша следит за ходом службы и сообразует с содержанием молитв не только начало, но и конец припадка, она реагирует на заклинательные молитвы и сразу приходит тогда в себя. Часто можно видеть, как беснующуюся в припадке женщину насильно тащат к причасию, как она отбивается, плюет и богохульствует. Странным образом два первых раза не удается датькликуше причастие, но на третий раз она его с усилием проглатывает и тогда совершается полное превращеше: больная сразу приходит в себя, хотя сохраняет измученный, томный вид. Кликуша сознательна, потому что рассчитывает свои движения, выбирает место куда падает,—выбирает и ризличает окружающих лиц, особенно когда бросается на мнимую колдунью. Она не наносит вреда окружающим. Часто во время самого разгара припадка она ведет разговор от имени сидящаго в ней беса, в 3-м лице и отвечает на предложенные вопросы. Во время припадка кликуша очень ловко оговаривает лиц, против которых она возбуждена.
Но насколько несомненна у кликуш во время припадка наличность сознания, настолько правдива, по-видимому, амнезия ее по отношению к припадку, когда она приходит в себя. Почти все кликуши, придя в себя, уверяют, что ничего не помнят о бывшем с ними и о том, что они говорили или выкликали. Это уверение сначала невольно внушает сомнение, в виду наличности сознания, но оно настолько обще, и так искренно, что заставляет подробнее вдуматься в него.
Больные говорят, будто о том, что с ними было и что они кричали они узнают от других. При этом поражает тот контраст, который замечается в отношении больной к лицу обвиняемому ею в порче во время и вне припадка. Тогда, как во время припадка она со злостью и остервенением выкликает его имя, в свободный промежуток она говорит о нем спокойно, рассудительно, добавляя, что она против него ничего не имеет, а часто даже соболезнуя о нем. Изложенные ниже наблюдения над свойственным кликушам сомнамбулизмом дают ключ к объяснению этой амнези и я думаю, что отрицать ее и считать за притворство не слъдует.
Из других душевных явлений во время припадка, кроме свойственных ему идей бесоодержимости нельзя указать ничего неправильного.
Галлюцинашй у кликуш не бывает, ни зрительных, ни слуховых. ни других органов чувств.
Бреда также нет, ибо идеи бесоодержимости следует отличать от настоящего бреда, как плод суеверия и искренней веры также свойственной кликушам и вне припадков.
Наоборот, многие из симптомов кликушного припадка я отношу к насильственным действям психического происхождения, как-то: крик, копролалия и описанные движения.
Во все время припадка кликуша находится въ состоянии экстаза; чувства ее резко изощрены, восприятие внешних впечатлений необыкновенно быстрое и этим, вероятно, объясняются рассказы об ясновидении кликуш и их способности предсказывать будущее.
Эта способность указывается народной молвой, а также и многими писателями, но критической оцънки она ни кем не подвергнута. Должен сознаться, что с этой задачей не справился и я. На основании своих наблюдений я, однако, не считаю себя вправе отрицать некоторые явления.
То, что я наблюдал лично, сводится к следующему. В Москве, на ночном молебствии у Иверской часовни, я видел кликушу, которая чувствовала за 2—4 минуты приезд кареты с чудотворной иконой и возвещала об этом началом припадка, выкликивая: ("Едет, едет”. Слышать приближение кареты, находящейся за несколько улиц, среди московскаго шума нормальному человеку не представляется воз-можным. В деревне Ащенково в день моего первого приезда, о котором никак не могло быть известно в деревне, кликуши, впав в припадок, говорили, что еще накануне моего приезда они предсказывали, что сегодня “приедут их тревожить”. Собранные мною многочисленные справки единогласно подтвердили эти заявления. Я затрудняюсь объяснить одним совпадением то странное обстоятельство, которое я видел неоднократно, а именно: в тот час, когда я подъезжал к деревне, кликуши впадали в припадки и во время них точно указывали время моего приезда в деревню. У ащенковских кликуш по многочисленны