Без дома
Вы знаете этот старый фильм, который всегда показывают по телевизору на Рождество? «Волшебник страны Оз»? Я его обожаю. Особенно злую Западную колдунью. Мне нравится ее зеленое лицо и злобное хихиканье, но больше всего я люблю ее крылатых обезьян. Чего бы я только не отдала, чтобы завести себе хоть одну такую – злющую и стремительную! Она носилась бы по небу, хлопала крыльями и как только почуяла бы в воздухе противный запах растворимого кофе и талька, «аромат» учительницы‑мучительницы миссис Сейчас‑Меня‑Вырвет Бэгли, бро‑си‑лась бы прямо на нее и с диким визгом утащила куда подальше.
Уж В. Б. получила бы как следует! Я всегда потрясающе сочиняла рассказы, но с тех пор как попала в эту дурацкую новую школу, миссис В. Б. только и пишет: «Очень небрежная работа, Трейси! Следи за орфографией!» На прошлой неделе нам задали придумать рассказ «Ночью». Классная тема, правда? Ну, я и написала восемь с половиной страниц об одной девушке, на которую однажды в темную зловещую ночь напал маньяк и чуть ее не убил, но она прыгнула в реку и подплыла к разбухшему от воды трупу. Затем еле‑еле добралась до берега и увидела, как с кладбища льется мерцающий свет. Оказывается, там была оккультная секта, которая мечтала принести в жертву невинную юную девушку, и эта девушка была как раз то, что им требовалось.
Мой рассказ был по‑настоящему ТАЛАНТЛИВЫМ, гораздо интереснее всех статей, которые пишет Кэм. (Я вам скоро о ней расскажу.) Мне кажется, что такой рассказ вполне можно опубликовать. Я напечатала его на компьютере Кэм, чтобы все было поаккуратней, и включила программу для исправлений, надеясь, что миссис В. Б. придет в восторг и напишет: «Превосходно, Трейси! Ставлю тебе десять баллов из десяти, и еще приклей себе три золотые звездочки на тетрадь. А во время большой перемены я куплю тебе пакетик леденцов». Представляете, что она написала на самом деле? «Видно, что ты старалась, Трейси, но это очень несвязный рассказ. У тебя больное, исковерканное воображение». Я посмотрела в словаре слово «исковерканный». Миссис Бэгли советует нам смотреть незнакомые слова в словаре. Оно означает «лишенный прежней формы». То, что надо! Мне хотелось бы исковеркать миссис Сейчас‑Меня‑Вырвет Бэгли. Я бы ее коверкала и коверкала до тех пор, пока бы у нее глаза на лоб не полезли, а руки и ноги не закрутились вокруг толстой задницы. Вот было бы здорово! Стоит мне написать какое‑нибудь чуть‑чуть неприличное слово, как миссис Бэгли прямо из себя выходит. Не знаю, что бы она делала, если бы я действительно выругалась и сказала бы что‑то вроде *****, или *****, или вот еще ***** (ничего не поделаешь – цензура!!!).
Потом я посмотрела в словаре словосочетание «бесцельно бродить». Оно означает «идти ради собственного удовольствия в неопределенном направлении». Именно этим я сегодня и занималась вместо того, чтобы сидеть в скучной школе, – прогуливала и бродила по городу в прекрасном настроении без всякой цели, а на свои карманные деньги купила большой фиолетовый блокнот. Буду писать в нем свои сверхстрашные страшилки, такие «исковерканные и бессвязные», какие только смогу придумать. А еще напишу историю о себе. Вообще‑то я уже все о себе написала в «Дневнике Трейси Бикер». Назову свой рассказ «Дневник Трейси Бикер – 2», или «Что еще произошло в жизни храброй и замечательной Трейси», или «Невероятные приключения потрясающей и необыкновенной Трейси», или «Для тех, кто хочет еще почитать про ужасную Трейси Бикер, которая гораздо злее злой Западной колдуньи из „Волшебника страны Оз“».
Да… Помните, я вам рассказывала об этом фильме? Там есть один эпизод, которого я по‑настоящему боюсь. Просто смотреть не могу. В первый раз я даже чуть не расплакалась. (Вообще‑то я никогда не плачу. В этом отношении я как кремень или подошва на старых ботинках. Или на новых. Как самая крепкая подошва «мартенсов»…) Это сцена в конце фильма, когда Дороти ужасно надоело жить в стране Оз. Конечно, если бы вы меня спросили, я бы сказала, что это ненормально. Кому охота возвращаться в черно‑белый и скучный Канзас‑Сити и оставаться обычным ребенком, у которого отбирают собаку, если можно танцевать в серебряных туфельках в Изумрудном городе? Но Дороти весь фильм так по‑дурацки себя ведет! Все никак не может понять, что ей и нужно‑то только щелкнуть каблуками своих туфелек, и она снова окажется дома. Вот и все. Так вот, именно тот эпизод, где она говорит: «В гостях хорошо, а дома лучше», – меня и достал. Потому что сама я так сказать не могу. Совсем не могу. У меня нет дома. Ну, во всяком случае, до недавнего времени не было. Если не считать детского дома. Если место, где ты живешь, так называется, ты можешь точно быть уверен, что это не настоящий дом, а просто мусорная свалка для ненужных детей. Некрасивых, дурных и трудных детей. Тех детей, которых не хотят усыновлять. Детей с истекшим сроком годности, как продукты, которые уценивают, а потом выбрасывают на свалку. Ну, конечно, в этом доме были и совсем ужасные дети, такие, например, как Жюстина Литтлвуд…
Мы были заклятыми врагами, но потом помирились. Я даже дала Жюстине свою замечательную ручку с Микки‑Маусом. Естественно, пожалела об этом на следующий день и даже попросила вернуть, притворившись, что только одолжила ей ручку на время. Но с Жюстиной этот номер не прошел. Куда там! С Жюстиной всегда так: котлеты отдельно, а мухи отдельно. А также осы, пчелы и другие насекомые.
Странно, но сейчас мне ее не хватает. Даже когда мы были заклятыми врагами и играли в слаб о, нам все равно было весело. Я всегда лучше всех придумывала самые невероятные, дурацкие и жестокие испытания. Я никогда ничего не боялась и всегда выигрывала, пока в наш детский дом не пришла Жюстина. И даже тогда я все равно выигрывала. Почти всегда. Но Жюстина и сама умела придумать такое!..
Я по ней скучаю. И по Луизе тоже. Но особенно мне не хватает Питера. Вот это странно – поначалу, когда он поступил к нам, я терпеть не могла худосочного старину Питера. А теперь мне кажется, что он был моим лучшим другом. Если бы я могла с ним опять встретиться! Особенно сейчас. Потому что я гуляю сама по себе, и, хотя мне весело прогуливать и я нашла самое лучшее в мире укрытие, все равно мне как‑то одиноко.
Было бы здорово с кем‑нибудь подружиться. Когда ты из детского дома, нужно завести себе как можно больше друзей, потому что у тебя нет семьи.
Ну, у меня, положим, семья есть. У меня самая замечательная, самая красивая, самая лучшая мама на свете. Она страшно знаменитая голливудская кинозвезда – постоянно снимается, ее всюду приглашают, и у нее нет на меня ни минутки, вот почему я в приюте.
Кого это я пытаюсь обмануть??? Не вас. Даже не себя. Когда я была маленькая, я всем так и говорила, и некоторые ребята принимали мой рассказ за чистую монету и даже вели себя так, как будто он произвел на них большое впечатление. Зато теперь, когда я завожу свою киносказку, они недоверчиво поджимают губы и за моей спиной хохочут. И это те, кто подобрее. А остальные прямо в лицо мне говорят, что я чокнутая. Они даже не верят, что у меня мама – актриса. Я точно знаю, она снималась в каких‑то там фильмах… Мама прислала мне большую красивую фотографию, на которой она в декольтированном вечернем платье. Но сейчас, слушая меня, ребята толкают друг друга, хихикают и говорят: «В каком это фильме снялась твоя мама, Трейси Бикер?» Поэтому я их луплю. Иногда по‑настоящему. Я здорово работаю кулаками. Иногда, правда, только воображаю, что у меня это хорошо получается. Вот бы и с миссис Бэгли так поступить. Глупо говорить учителю в глаза все, что ты о нем думаешь. Сегодня утром она задала нам написать новое сочинение – «Моя семья». Предполагалось, что нас учат писать автобиографию. Отличный способ для любопытных учителей выведать все секреты своих учеников! Так вот, Вырвет Б. велела нам приступить к работе и, застревая толстыми бедрами между партами, стала с трудом пробираться к моей. Благополучно добравшись, она склонилась надо мной и приблизила ко мне свое лицо. В какую‑то ужасную секунду я даже подумала, что она собирается меня поцеловать!
– Ты, конечно, напиши о своей приемной матери, Трейси, – прошептала она так, что у меня защекотало в ухе от мятного запаха пастилок «Тик‑Так».
В. Б. думала, что ее никто не слышит, но весь класс перестал писать и уставился на нас. А я уставилась на них и, как можно дальше отодвинувшись от миссис Бэгли, твердо сказала:
– Я напишу о своей настоящей маме, миссис Бэгли.
И стала писать. Страницу за страницей. Сбивчивым почерком, не заботясь о правописании, точках и заглавных буквах, потому что все это пустая трата времени. Я написала потрясающий рассказ о себе и о своей маме. Только мне не удалось его закончить, потому что миссис Бэгли снова совершила путешествие по классу и, склонившись надо мной, самым неприличным образом стала из‑за моего плеча читать мое сочинение. Затем она тяжело вздохнула. Я думала, опять начнет зудеть по поводу моей неаккуратности, орфографии и запятых, но на этот раз она заныла не из‑за того, как написана работа, а из‑за ее содержания.
– Снова тебе не дает покоя твое богатое воображение, Трейси, – сказала она сладко‑фальшивым покровительственным тоном. Она даже несколько раз произнесла «так‑так», покачивая головой и глупо ухмыляясь.
– Что вы имеете в виду? – резко спросила я.
– Трейси, не разговаривай со мной таким грубым тоном. – В ее голосе послышалось возмущение и все такое. – Сколько раз я объясняла, как надо писать автобиографию? О себе и своей жизни нужно писать правду.
– А это и есть правда. Самая настоящая правда! – возмутилась я.
– Хватит, Трейси, – сказала она и начала зачитывать вслух отрывки, на этот раз не пытаясь понизить голос, как будто это была революционная прокламация: «Моя мама – кинозвезда. Она снимается в голливудских фильмах вместе с Джорджем Клуни, Томом Крузом и Брэддом Питом. Они все считают ее очень талантливой и хотят стать ее бойфрендами. В новом фильме Леонардо Ди Каприо будет исполнять роль ее младшего брата. На репетициях мама с ним очень подружилась, и он видел мою фотографию, которую она все время носит в сумочке. Он говорит, что я классно выгляжу, и хочет мне написать».
В этом месте, передразнивая меня, миссис Бэгли ядовито заговорила высоким голосом. Весь класс так и покатился со смеху. Некоторые от смеха чуть не описались. Миссис Бэгли ухмыльнулась и поджала губы.
– Ты действительно в это веришь, Трейси? – спросила она.
И я сказала:
– Я действительно верю в то, что вы глупая старая кошелка и можете сниматься в фильме про летучих мышей‑вампиров.
На миг мне показалось, что она собирается подтвердить свои вампирские качества и вцепиться клыками мне в шею. Конечно, ей этого хотелось. Но она просто выставила меня из класса и велела стоять за дверью. Видите ли, устала от моей наглости! Я сказала, что меня от нее тошнит, и это хорошо, что ее зовут миссис В. Бэгли. Другие дети могут гадать, что означает буква "В", – Вера, Виолетта или Ванесса, – но я‑то знаю, что ее имя – Вырвет, и оно очень подходит к ее фамилии, потому что она похожа на содержимое бумажного пакета, который дают в самолете, когда тебя тошнит.
В. Б. вернулась в класс, когда я высказала только половину того, что хотела, и дальше я разговаривала сама с собой, привалившись к стене и уставившись на свои туфли. Я сказала, что мне доставляет удовольствие прогуливать ее уроки, потому что она скучная‑прескучная и ни за какие коврижки не хочет нормально учить детей. Она не хочет учить нас не только за коврижки, но и за нугу, сливочную помадку, лакрицу и рахат‑лукум. И я убедила себя в том, что стоять в коридоре мне очень даже нравится.
В это время мимо прошел мистер Хатеруэй с маленьким хлюпиком из третьего класса, у которого текла кровь из носа.
– Сама с собой разговариваешь, детка? – спросил он.
– Нет, я говорю со своими туфлями, – злобно ответила я. Я думала, что он тоже на меня накинется, но он только кивнул, продолжая вытирать платком струйку крови из‑под носа малыша.
– Я тоже люблю поговорить со своими ботинками, когда мне грустно, – сказал он. – Это друзья, которые всегда меня понимают. Я думаю, что для доверительной беседы лучше всего подходят ботинки фирмы «Хаш Паппиз».
Хлюпик хныкнул, и мистер Хатеруэй снова вытер ему нос.
– Пошли лучше, дружок, в медпункт.
Он слегка кивнул мне, и они ушли. До этой минуты я была убеждена, что новая школа ужасна на 100 процентов, а сейчас, может быть, на 1 процент она стала нормальней, потому что мне понравился мистер Хатеруэй. Если бы меня выгнали из шестого класса к малышне, он мог бы быть моим учителем. Но все равно школа была противной на 99 процентов, поэтому я решила из нее убраться.
Это оказалось проще простого. На перемене миссис В. Б. делала вид, будто не замечает меня. Ноздри ее раздувались так, словно от меня воняло. Поэтому я молча обменялась с ней любезностями, тоже наморщив нос, но меня проигнорировали.
После перемены был урок музыки с мисс Смит, поэтому за меня отвечала уже она. А я не собиралась торчать на музыке: мисс Смит тоже ко мне придирается, и только потому, что однажды я ударила барабанной палочкой по чьей‑то голове вместо барабана. Поэтому я с беспечным видом проскользнула по коридору, как будто направлялась в туалет, и очень осторожно пересекла вестибюль, хотя миссис Лудовик была занята малышом и его носом. Там было так пусто, как после третьей мировой войны. Прошмыгнув в дверь, я оказалась во дворе. Главные ворота были закрыты, но для супер‑Трэйси это не препятствие. Я вскарабкалась на стену и в одно мгновение перемахнула через нее. Свалившись с другой стороны, я оцарапала колени, и, хотя кровь быстро остановилась, они остались ужасно грязными. Наверное, в кровь мне попала куча микробов, и в любую минуту могла подняться температура, а изо рта пойти пена. Мне и вправду было не по себе, а еще очень хотелось есть. Зря я потратила все свои деньги на блокнот! Особенно жалко, что он такого же фиолетового цвета, как обертка от молочного шоколада «Кэдбери». Скоро у меня из‑за этого слюнки потекут. Мне очень хотелось все бросить и побежать к Кэм, но часы только что пробили час. Время обеда. Только вот есть мне нечего. И нечего думать, чтобы возвратиться домой до чая, иначе Кэм что‑то заподозрит.
Можно было бы показать ей мои ободранные коленки и сказать, что со мной случилось что‑то очень ужасное и меня отправили домой, но Кэм подумает, что я опять ввязалась в драку. У меня и в прошлый раз были неприятности.
Несправедливо это! Не я первая начала. Во всем виновата Роксанна Грин. Это она, насмехаясь, что‑то сказала друзьям по поводу моей футболки. Она выпендривалась в своей футболке с буквами DKNY, поводя плечами и так и сяк. Я начала ее передразнивать, и все засмеялись. Поэтому она завелась:
– А какая у тебя футболка, Трейси?
И не успела я ответить, как она сказала:
– Знаю, из магазина для бедных!
Все снова засмеялись, но на этот раз совсем противно – ну я и рассвирепела и обозвала ее разными словами. Вроде ничего особенного и не сказала. Но в ответ она обозвала меня безотцовщиной и еще добавила, что это слово как нельзя лучше мне подходит, потому что папы у меня действительно нет.
Поэтому мне и пришлось ее стукнуть, ведь так? И это было справедливо. Только Роксанна и ее девчачьи прихвостни так не думали и нажаловались миссис Вырвет Бэгли. А она, конечно, тоже решила, что это несправедливо, и наябедничала мистеру Донну, нашему директору, который вызвал в школу Кэм. Меня потащили в кабинет, и при этом я еще много чего довольно громко наговорила. Кэм обняла меня и прошипела прямо в ухо: «Остынь, Трейси».
Я старалась. Я попыталась остыть и представить себе, что плыву по прекрасному прохладному озеру с голубой водой. Но я кипела от возмущения, и вода в моем озере тоже закипела, и я сказала директору все, что я о нем думаю, а также о его прыщавых учителях и паршивых учениках. (Ознакомьтесь с моим словарным запасом, миссис В. Б.!)
Меня опять не исключили. Не повезло! Нужно было быть еще нахальнее, потому что я не хочу ходить в эту ужасную школу. И я сама себя исключила. И вот я здесь.
В потаенном месте. Можно даже сказать, «эксклюзивном». В моем собственном доме. Наконец‑то дома! Ну конечно, сейчас здесь не очень уютно. Нужно как следует пройтись пылесосом, да не одним, а тремя, четырьмя или даже пятью. Хоть в доме и пусто, а уборка не помешает. Кругом валяются пустые банки из‑под пива и коробки из «Макдоналдса». Пол завален всяким рекламным мусором – прямо у входной двери можно по щиколотку увязнуть в разных буклетах.
Я выбрала другой путь. Увидела, что дверь закрыта, все завалено, и с другой стороны очень аккуратно пролезла через разбитое окно, а потом прошла в маленький садик за домом, потому что очень хотелось писать. Давно уж брожу по улицам в поисках туалета!
В тот день, удрав из школы, я пошла гулять и вдруг увидела этот пустой дом в тупике, заросшем ежевикой, где так легко спрятаться. Тут я и решила перемахнуть через забор и осуществить задуманное. Только присела – вдруг откуда ни возьмись выскочил черный кот. От неожиданности я подпрыгнула и чуть не описала свои кроссовки! Когда все благополучно завершилось, я представила себе, что очутилась в джунглях, и попробовала поймать кота. В моих джунглях он был тигром. Только приготовилась превратиться в укротительницу – и на тебе! Кот высоко задрал хвост и удалился с гордым видом, промурлыкав: «Мур‑муржалуйста, отстань!»
Пришлось бродить по джунглям и дому в полном одиночестве. Классный дом, хоть и без удобств: воду отключили, свет не горит, а батареи холодные, но в гостиной стоит шикарный диван с бархатной обивкой. Какой‑то пьяница истоптал его грязными ботинками, но я попробовала поскрести грязь и поняла, что от нее можно легко избавиться. Принесу сюда подушку и одеяло и еще чего‑нибудь вкусненького. Ух, у меня даже дух захватило! Только это в следующий раз. А сейчас пора отправляться к Кэм.
Дома у Кэм
Кэм взяла меня на воспитание. По моей инициативе. Когда я снова очутилась в детском доме, мне так захотелось найти приемную семью! Просто до жути! Об этом даже писали в газетах – так, напечатали небольшое сообщение о моих недостатках. Нахмуренная физиономия на школьной фотографии выглядела не очень привлекательно – неудивительно, что никто не отозвался. Затея с рекламой оказалась не самой удачной – особенно когда кто‑то из ребят принес газету в школу и начал ее всем показывать. Я говорю о другой школе, которая была на порядок лучше. А об этой и говорить нечего – хуже не бывает!
Во всем виновата Кэм. Это она сказала, что нужно туда ходить. Видите ли, очень близко от дома. Знала ведь, что возненавижу школу с самого первого дня! Старое здание из красного кирпича, классы с коричневыми стенами, раздевалка с противным запахом, и почти все учителя пожилые… Говорят так, будто их обучали ораторскому искусству в каком‑то старомодном заведении, – это оттуда у них мерзкий саркастический тон. Сейчас покажу:
«Очень умно с твоей стороны, Трейси, опрокинуть баночку с водой для мытья кисточки». (Случайно, а может, и нарочно прямо на фирменную футболку Роксанны!)
Или вот еще:
«Я просто поражена, что именно ты исписала всю доску неприличными словами, Трейси Бикер». (Замечательно злыми и неприличными словами!)
Или:
«Пожалуйста, Трейси Бикер, не могла бы ты говорить еще громче? Глухая старушка на другом конце улицы не совсем расслышала, что ты сказала». (Мне специально пришлось повысить голос. Как еще заставить ребят в группе к себе прислушаться?)
Ненавижу работать в группе! Все они сидят по маленьким группам – Роксанна и ее банда! Новоиспеченный Алан Ширер с сумасшедшими футбольными фанатами, Бэшер Диксон со свитой, плакса Лизи, придурок Дон, Ханна – «ума палата» и зубрила Эндрю – всех их распределили по группам. А тут еще и я.
Миссис В. Б. каждый раз сажает меня в новую группу. Иногда я сама себе группа. Подумаешь! Мне это даже нравится. Терпеть их всех не могу!
Кэм говорит, нужно постараться с кем‑нибудь подружиться. Не желаю дружить с толпой неудачников! Вот я и ною все время и прошу Кэм забрать меня из этой противной школы и перевести в другую. Бесполезно! Правда, она даже ездила в Лондон и спрашивала, нельзя ли меня куда‑нибудь перевести, но ей там ответили, что все остальные школы в нашем районе переполнены. И она им поверила и не стала больше суетиться. Если ты хочешь чего‑нибудь добиться в этой жизни – надо бороться! Уж я‑то знаю!
– Тебя поставили на лист ожидания, – говорит Кэм таким тоном, словно эта новость меня обрадует.
Вот еще! Полжизни жду, когда же наконец она начнется, моя настоящая жизнь! Когда Кэм пришла в наш детский дом, чтобы собрать материал для своей скучной статьи, я подумала, что удача вот‑вот мне улыбнется. Тогда ей за работу заплатили всего‑то сто фунтов, а обо мне в статье почти ничего и не было сказано. Я решила, что Кэм вполне может стать мне приемной матерью – ведь мы обе писательницы. Еще пришлось ее долго упрашивать! Но я умею добиваться того, чего захочу. А заполучить Кэм мне уж очень хотелось. Просто до жути! Поэтому, когда она сказала: «Ладно, Трейси, давай попробуем! Ты и я, хорошо?» – я ликовала.
Что может быть лучше? Я прямо была на седьмом небе – так хотелось выбраться из детского дома! Мочи не было ждать! Илень‑Мигрень, социальный работник (ее давно ко мне прикрепили), нарочно тянула с оформлением документов. «Не вижу смысла торопить события, Трейси», – говорила она.
Ничего себе! Не видит смысла!
А если бы Кэм передумала?! Ведь ей пришлось ходить на все эти собеседования да еще на курсы. А ей это надо? Она не любит, когда командуют и указывают. Прямо как я! Было так страшно: вдруг Кэм решит, что уж слишком муторное это дело…
В конце концов мы все‑таки провели выходные вместе. Было классно! Кэм хотела, чтобы все прошло тихо: прогулка в парке, вечер у видика и коробка с горячей пиццей, но я сказала, что в детском доме у меня все это уже было. Нельзя ли отпраздновать наш первый уикенд вместе как‑то по‑особенному?
Вы уже слышали о моем таланте убеждать – и Кэм сдалась и повела меня в «Мир приключений» в Чессингтоне. Вот было здорово! А еще купила большого плюшевого питона с глазами‑бусинами и черным раздвоенным языком. Сначала Кэм долго распространялась по поводу того, что не хочет покупать мою любовь, но я заставила питона обвиться вокруг нее несколько раз, и он ей «сказал», что ему так хочется, чтобы мы его купили! Однажды питон проголодался и решил чего‑нибудь пожевать – ну и съел пушистого плюшевого кролика и несколько игрушечных мышей в придачу, а владелец магазина страшно на него разозлился…
Питона Кэм мне все‑таки купила, но при этом заявила, что сошла с ума, – теперь ей придется всю неделю сидеть на хлебе с сыром, так как входные билеты и обед из гамбургера с чипсами стоили целое состояние. Вот бы мне сразу и догадаться, что она жадина! Но в тот момент меня не волновали недостатки Кэм – очень уж хотелось, чтобы она взяла меня на воспитание. А может быть, это она не обратила внимания на мои недостатки?
Во всяком случае, сначала все было так, как будто мы обе нацепили розовые очки и только и делали, что глупо улыбались в нашем безоблачном и розовом, как лепестки цветов, мире. В воскресенье вечером, когда надо было возвращаться в детский дом, Кэм обняла меня почти так же крепко, как и я ее, и сказала, что готова вытерпеть любую волокиту, чтобы взять меня на воспитание.
И все у нее получилось. Вот на этом самом месте моего рассказа и надо было поставить точку. «И жили они долго и счастливо».
Только я не всегда чувствую себя счастливой. И в общем, по‑моему, Кэм тоже не рада.
Сначала все было замечательно. Илень говорит, что у нас закончился так называемый медовый месяц. Теперь понимаете, почему я называю ее Мигрень? Вечно она так заумно выражается! И все‑таки с ней в чем‑то можно согласиться: правильно, Кэм и я были чуть‑чуть похожи на молодоженов. Ходили всюду, взявшись за руки, и если мне чего‑нибудь сильно хотелось, я всегда могла ее уговорить, но никогда не перегибала палку, потому что боялась, что она рассердится и отправит меня обратно. Но прошло время…
Не знаю – вдруг все переменилось. Раньше Кэм водила меня куда‑нибудь, чтобы угостить вкусненьким, и все мне покупала. В основном фирменные вещи, которые мне были очень нужны, иначе на меня нападали бы всякие противные девицы вроде Роксанны. Кэм говорит, что она не может позволить себе такие траты – вот еще! Я точно знаю, что государство ей очень много за меня платит. И она еще смеет жадничать! А писательские гонорары?!
Кэм говорит, что мало зарабатывает. Совсем крохи. Сама виновата. Не то пишет! Тратит кучу времени на скучные статьи для больших журналов, в которых даже картинок нет! А ее книги и того хуже. В жутких мягких обложках – про бедных женщин и их проблемы. Кому охота читать такую ерунду, я вас спрашиваю?! Писала бы что‑нибудь романтическое! Давно ей твержу, что можно быстро разбогатеть на книгах в красивых глянцевых обложках, которые все берут с собой в отпуск. Про красивых женщин с кучей шикарных нарядов и про сильных и преуспевающих мужчин. Ну и вот, потом с ними происходят разные приключения… В таких книгах много говорится о грубом и жестоком мире.
Кэм только смеется надо мной и говорит, что терпеть не может таких книг. Еще ей наплевать на успех. А вот мне нет! Я хочу, чтобы моей приемной мамой можно было похвастаться. А как похвастаешься? Ведь о ней никто не слышал! И нет в Кэм ничего особенного или сексуального. Она не пользуется косметикой, а волосы у нее такие короткие, что не требуют никакой укладки и просто торчат в разные стороны. И одевается она ужасно. Одни футболки да джинсы – и уж, конечно, не от дизайнера. И дом у нее выглядит неухоженным.
Я‑то надеялась, что буду жить в большом доме с шикарной мебелью и разными прибамбасами, а не в такой убогой квартирке. У Кэм на полу даже нормального ковра нет! Обычные доски, покрытые лаком! И несколько ковриков, разбросанных тут и там… Конечно, если мне захочется покататься по полу, то пожалуйста – наш вполне сойдет для этой цели, только вот смотреть на него невозможно. А видели бы вы наш диван! Кожаный‑то он кожаный, но обивка вся потрескалась, и Кэм приходится ее прятать под большим лоскутным пледом и старыми подушками, расшитыми крестиком. Подушки она сама вышивала. Она и меня пыталась научить вышивать крестиком. Неудивительно, что это так называется: чем дольше ты вышиваешь, тем злее становишься и тем больше тебе хочется поставить крест на этом занятии!
У меня есть своя комната, но по размеру она мало отличается от той, что была у меня в детском доме. Подумать только – чуть больше буфета!
А Кэм еще и вредная… Сначала говорила: делай с комнатой все, что захочешь. Ну, безусловно, у меня были кое‑какие идеи. Мне хотелось огромную кровать, пуховое одеяло в шелковом пододеяльнике и собственный туалетный столик с подсветкой вокруг зеркала. Как у кинозвезды… Еще мягкий, как кошачий мех, белый и пушистый ковер, а также собственный компьютер, чтобы писать рассказы. Ну еще, конечно, музыкальный центр, домашний кинотеатр с видео… Свисающую с потолка трапецию, как в цирке, чтобы было на чем тренироваться… Еще чтобы из моей комнаты была дверь в отдельную ванную, где я могла бы целыми днями плескаться в белой пене.
Кэм повела себя так, будто я шучу. Когда до нее дошло, что мне совсем не до смеха, она сказала:
– Хватит, Трейс. Как все может поместиться в такой коробке?
Тут она права. Как можно было меня сюда поселить?! Я что, вещь какая‑нибудь, которую можно передвигать с места на место? Почему нельзя жить в комнате Кэм? Там почти нет никакой мебели, кроме книг да маленькой кровати. Вот пусть Кэм со своими пожитками и переедет в мою!
Я изо всех сил пыталась ее убедить. Ныла и канючила, но Кэм была непреклонна. Так я и оказалась в этой каморке и еще должна благодарить судьбу за то, что мне разрешили самой выбрать краску для стен и купить новые шторы и пододеяльник для пухового одеяла. Я выбрала черный – он как нельзя лучше соответствует моему мрачному настроению.
Не думала, что Кэм воспримет это всерьез и клюнет на черный. Черные стены, черный потолок… Правда, это она предложила нарисовать блестящие серебряные звезды. Неплохая идея. Вообще‑то я не очень люблю черный цвет. Я не боюсь! Ничего не боюсь, но мне нравится лежать в кровати, смотреть на потолок и видеть над головой сияющие звезды.