– Джамп‑джамп, макаки! Не спать!
* * *
Шесть часов полета для меня превратились в цирк с конями. Где в качестве главного клоуна и деревянной лошади выступал ваш покорный слуга.
За каким‑то чертом на наш борт залезла свора штабных не к ночи помянутого генерала Флапса, один из которых попытался высказать свое мнение о внешнем виде офицера и примере, который этот офицер должен давать рядовому составу. Меня сразу после взлета укачало, и я не придумал ничего лучше, как скормить остатки обеда горлопанящему майору. Ну, он сам виноват. Его честно предупредили, причем первым словом было «простите», а вторым уже «бю‑э‑э‑э»…
Как он орал, бедолага. Про то, где именно меня похоронят, как, сколько раз, и с какой радостью господин майор будет плясать на моей сиротливой могилке. Я так заслушался, что не успел отвернуться и меня вывернуло еще раз. На ту же мишень. И тогда к хору обиженного и оскорбленного штабиста присоеденились остальные. Под такой аккомпанимент мы и летели все шесть часов.
Чтобы с грохотом упавшей аппарели услышать, как к нам вернулись вопли спятивших бабуинов, рвуших несчатные перепонки сиротинушек:
– Джам‑джамп, макаки, шевели булками, уроды! Строиться!..
Ну, что, господа обезьяны. Вот мы и прибыли на Либертад, несколько тысяч тропических островов, сбитых в запутанный лабиринт посреди океана. Самое место для макак, увешанных оружием с ног до головы.
Джамп‑джамп…
Кладбище»
Выгрузка, выгрузка, выгру… Спина болела, руки отваливались, а мы как муравьи все перетаскивали барахло с места на место, расползаясь от забитого техникой аэропорта по всей округе. Над головой стоял грохот от заходящих на посадку «Барракуд» и «Анаконд»,[8]на силуэты которых спецназовцы только желчно плевались:
– Как всегда: комендатура сядет в столице, заплетет все колючкой, и будет гвоздить штурмовиками по любой тени поблизости. А мы поддержки с воздуха в джунглях не дождемся.
Умотавшись ближе к полуночи от этой муравьиной суеты, я собрался устроиться подремать, как по нашему временному лагерю в вытоптанном парке промчался ротный:
– На складах простыни выдают к спальникам. Я хапнул, сколько смог, твоя очередь! Шевелись, медицина, не спи, только «погоны» отоваривают!
– На кой нам простыни? Спальников все равно нет! – Я попытался было отбиться, но капитан был неумолим.
– Завтра покажу, бегом, бегом!
– И сколько просить? По штуке на солдата, или вагон? – попытался я пошутить.
Но мой седой командир лишь подтолкнул меня по направлению к вывеске «Склад бригады N…»:
– Бери два вагона, я обменяю. Ходовой товар, с утра уже не найдешь!
В итоге я потерял час от моего бесценного сна, но сумел дожать серого от недосыпания вещевика и добыл груду грязных серых простыней, которые тут же уволокли мои сослуживцы. Уже и не помню, на какие нужды я их записал: то ли для будущего полевого госпиталя, то ли как запасные материалы для перевязки…
Но ротный оказался прав – к утру половина добытой материи была распущена на лоскуты или покоилась в компактных скатках, а другую половину лихо обменяли соседям на запасные батареи, галеты и несколько коробок пустых мешков. Глядя на мой удивленный взгляд, Самсон смилостивился и объяснил:
– Отличная штука, док. Перчатки нам не дают, а лопатой и киркой будем руки сбивать без счета. Поэтому – обмотал правильно, и копать… От рассвета и до заката… И еще их обрабатывают чем‑то, эти простыни, чтобы насекомые не жрали. Поэтому любые продукты лучше в дерюгу заворачивать, целее будет. Ну и как портянки неплохо пойдут. В дожди никакие носки не спасают…
В отличие от остальных, добродушный громила‑пулеметчик стал называть меня «доком» сразу после того, как я довел до ума его сервоприводы. Насколько я понял, остальные столь уважаемое звание давали только тем врачам, кто лично с ними успел побывать под обстрелом и спас кому‑то жизнь, спешно латая развороченную плоть. Но мне совершенно не хотелось таким образом подниматься в неофициальном «табеле о рангах». Хотя, кто меня спрашивал…
Утром нас распихали по шустрым авиеткам, и компактные машины повезли нагруженную сверх меры роту куда‑то в горы, полукольцом обнявшие набитую войсками столицу. Свесив ноги в распахнутый бортовой люк, капитан Кокрелл допил остатки пива и швырнул пустую банку вниз, на засаженные ровной зеленью пригороды:
– Ну, пора и на «кладбище».
Я подавился влажным жарким воздухом и закашлялся. Довольный произведенным эффектом, ротный сунул мне в руки флягу с водой и пояснил:
– Не дрейфь, лейтенант, это мы так полевой лагерь называем.
– Я мла…
– Ой, хватит… Я быстрее себе язык сотру. У нас взводные через одного или лейтенанты, или старлеи. Как заваруха начнется, ты в погонах быстро «поднимешься». На капитана тебя утверждать будут долго, а до него взлетишь мигом.
– Мне и этих звезд хватает, – попытался я отшутиться и не смог сдержать любопытства: – А почему все же «кладбище»? Я в роте всего‑ничего, но более суеверных людей еще не встречал! С чего бы это с загробным миром шутки шутить?
– Потому что счастливое это для нас название, правда, Суерта? **
** Suerte (исп.) – удача
Шустрый латинос, получивший от новых друзей из Конгеладо отличный автомат с прибором ночного видения, довольно кивнул и рассмеялся, вспоминая прошлое:
– О, да, коменданте! Как нас тогда потрошили! Месяц мы давили повстанцев на Карбучире, а потом власть сменилась, коммерсанты ввели наемников и дали нам прикурить. Как нас гоняли, это было что‑то… Штурмовки, артобстрелы, даже танки разок сунули, чтобы жизнь медом не казалась. Мы тогда больше половины за неделю потеряли. И сумели закрепиться лишь на старом кладбище. До сих пор помню: мраморные гробницы, ангелочки с крылышками и тишина… До первого артналета.
– Зато как в склепах хорошо было, – поддержал веселого сержанта ротный. – Наверху пальба, шрапнель ангелочков в пыль перемалывает, а мы в прохладе отдыхаем… Так еще неделю и кантовались.
– А Саму помнишь? Как он в дозоре с разведкой наемников столкнулся?
Народ в авиетке захохотал. Судя по всему, только я был не в курсе бравых похождений нашего силача.
– О, да… Соорудил из какой‑то черепушки каску и устроился в засаде. Три болвана на него вылезли, он и выскочил из кустов. Автомат заклинило, так орудовал им как дубиной. Эти идиоты перед смертью успели лишь заорать и обделаться. Наверное, решили, что мертвые после бомбежки восстали.
Я представили себе черного призрака в ночи, увенчанного чужим черепом, и меня замутило.
– Вот так, лейтенант. И теперь везде, где мы в землю закапываемся, у нас выходит «кладбище». Уж не знаю, с каким богами так повезло, но как у базового лагеря появилось это имя, потери пошли на убыль. Хотя и землю копаем одинаково, и оружие – столь же паршивый хлам, как и раньше. Добро пожаловать в иной мир! Я для медицины даже запасной генератор не пожалею, честное слово.
Так у меня появилось свой «склеп номер два»: вырытая в крошечном распадке землянка, со стенами, укрепленными переплетенными прутьями, и низким потолком. Первый «склеп» занял сам капитан, заодно опутав всю округу «могильными рвами», соединив стрелковые ячейки и запасные окопы лабиринтом ходов. За сутки перекидав гору земли и песка, выстроив из утрамбованных мешков микрокрепости, четвертая рота вцепилась мертвой хваткой в крошечный холм, безымянной точкой застывший на далекой штабной карте. «Кладбище» приняло пока еще живых постояльцев…
* * *
Буквально через день на нас вышла из редкого леса толпа повстанцев, и мы открыли свой «похоронный» счет. Видимо, стремительный захват ключевых точек на границе горной гряды прошел незамеченным унидос, и почти четыреста бравых вояк, прущих по руслу пересохшего ручья, вынесло под наши пулеметы.
Грохот первой очереди застал меня по дороге с полевой кухни, где я разжился кипятком. Присев между глинистых стен узкого прохода, я пытался сориентироваться в происходящем. Судя по звукам, с вершины холма дружно ударили по невидимому противнику все четыре тяжелых пулемета. Секундой позже к ним присоединился легкий станковый гранатомет, от выстрелов которого еще на бригадном стрельбище я постоянно вздрагивал. В общую какофонию вплетались скупые автоматные очереди. Решив, что это какая‑то дурная тренировка, я лишь пожалел бесполезно сожженные боеприпасы и, скрючившись, засеменил дальше. Тут нас и накрыло ответным минометным огнем. И мой стакан с кипятком полетел куда‑то в боковое ответвление, следом за вздыбившейся землей.
Как мне потом рассказал все знающий Суерта, местных повстанцев начали тренировать закупленные корпорациями наемники. И одна из таких групп инструкторов как раз шла вместе с отрядом, просачиваясь из пригородов столицы в глубину джунглей. Боевое охранение колонны аккуратно сняла наша разведка, и колонна практически уперлась в спешно подготовленные окопы, не имея представления, что ее ожидает. Но выучка и подготовка профессиональных солдат сказалась, и даже попав под шквальный огонь, они успели оттянуться в кусты, где спешно развернули минометную батарею. И пока их бестолковые ученики метались с криками и беспорядочно палили в нашу сторону, проклятые наемники начали методично долбить по чужим позициям, пытаясь подавить пулеметные гнезда.
Пока обе стороны состязались в точности попаданий, капитан Кокрелл пробился через дезорганизованную переброской штабную паутину и сумел дать целеуказание оседлавшему ближайшую гору дивизиону гаубиц. После чего на посеченный осколками лес обрушился шквал фугасных и шрапнельных снарядов. Через десять минут артиллеристы объявили «отбой», и мы выпустили в стороны усиленные группы поиска. К утру они закончили прочесывание чадящего леса, притащив с собой двух пленных «революционеров». Ни одного живого наемника найти не удалось, только переломанные трупы.
Я стоял рядом с глубокой воронкой и с каким‑то звенящим оцепенением разглядывал остатки моего «склепа». Счастье еще, что инструменты и большую часть медикаментов я не успел распаковать, оставив в отдельно отрытом окопе. Сбоку от меня появился серый от пыли Тибур, чихнул и весело прокомментировал:
– Хана генератору! Вот ротный расстроится… Отличная штука была, мы его у летунов позаимствовали, еще на базе…
Я лишь аккуратно отряхнул налипшую на комбинезон глину и согласился:
– Да, жалко. Я даже не включил не разу…
Сквозь звон в ушах до меня донеслось:
– Медик где?! Медика сюда!
Я сбросил с расстеленного утром брезента комья земли, выдернул из окопчика «дежурную» сумку и побежал на вершину холма. В спину меня напутствовал матерок Тибура:
– Куда ты прешь,…к! По ходам беги, бой только закончился! Поймаешь шальную пулю, ротный тебя еще раз похоронит!
Я послушался доброго совета, и спрыгнул в ближайшую паутину траншей. А когда домчался до изрытой воронками вершины, уже не слышал никого вокруг. Потому что ублюдки‑наемники оказались на удивление хорошо подготовлены, и перед смертью успели дорого продать свои жизни, разменяв их почти один к одному…
* * *
Шестерых раненных мы отправили в госпиталь, а еще пять человек погрузили в черных скрипучих мешках. Я устало смыл кровь с ладоней и ответил на немой вопрос командира:
– Первый самый тяжелый. Сержант, что маму звал все время… Поражение печени, кишечника, большая кровопотеря. Я его подготовил к полномасштабной операции, он сейчас на стимуляторах и медблоке. Если до хорошей операционной продержится, то спасут… Остальные чуть получше.
– Будет ему операционная. Пока мы в боях не завязли, госпиталь пуст, возьмут без очереди. А ты молоток, лейтенант. В прошлый раз мы смогли спасти лишь тех, кому в конечности попало. Но при минометном обстреле таких почти не бывает.
Я встряхнул опустевшей сумкой и поинтересовался:
– И часто нас теперь так? Запасов тогда максимум на пару недель хватит.
– Нет, это мы просто неудачно напоролись. Может, еще разок‑другой с отходящими группами «постучимся», потом будет затишье. Как раз на ближайшие высоты еще артиллерию подтянут, потом точки подскока для штурмовиков пенобетоном зальют, и начнется наша обычная рутина: мы кого‑нибудь по кустам ловим, нам подарки в спину швыряют… Поэтому недельку ты тут пообживайся, а потом я тебя с группой поддержки в город зашлю. Раз уж у меня хирург в роте, сюда народ потянется по любому. Поэтому по госпиталям гуляй, как хочешь улыбайся, но тяни на «кладбище» все, что сможешь добыть: вашу хитрую технику, «дурь», любые материалы. Как начнут полосы бетонировать, я сумею отщипнуть и выстрою тебе здесь отличное логово, никаким снарядом не сковырнуть. По моему опыту, мы здесь надолго, надо обустраиваться.
Я лишь устало отмахнулся:
– Какое логового, капитан? Вон, первой же миной землянку накрыло. И для операционной надо столько земли перекопать, проще ребят в город перебросить, чем тут мариновать. Да и зачем это?
Но ротный лишь крепко взял меня за шею и притянул к себе, упершись лбом в лоб:
– Не тарахти, медицина! Надо будет, я все свои связи подключу, но будет тебе и бункер бетонный, и дизель запасной с горючкой. На своем горбу доволочем, хапнув на ближайшем аэродроме. Но – будет!.. Потому что без тебя сегодня я бы шестерых мальчишек похоронил. Которых ты вытянул и кому шанс подарил домой вернуться. Ради этого я тебе черта из‑под земли достану, только терпи! Трудно будет, это лишь начало, но надо справиться… Поверь, не раз еще тебе спасибо скажут, когда в сезон дождей все тропы затопит, а летуны на прикол встанут. Сюда ребята пойдут, потому что ты у нас единственный доктор на ближайшую сотню километров. Остальные все при штабных остались… Поэтому терпи, лейтенант. Ради парней. Ты же упрямый…
– Я упрямый, капитан, ты прав… И мы прорвемся… Ради парней…
Через пару часов мой «склеп» отстроили заново, и я вселился повторно, но уже без генератора. Аккуратно разложив ящики с медикаментами и запас инструментов, мне оставалось лишь повторять услышанную где‑то фразу: «в одну воронку снаряд дважды не падает». Повторять и молиться, чтобы проклятые наемники и «революционеры» не тревожили больше наше милое «кладбище», пахнущее гарью и испятнанное оспинами накрытий…
Летуны
Неделя жары сменилась легкой хмарью набежавших облаков, и ротный собрал боевую группу для набега на ближайший аэродром, откуда должны были прислать грузовой борт с продуктами:
– Завтра заглянем к летунам в гости, готовьтесь… Кстати, медицина, тебя тоже касается. Командир полка просил тебя на огонек заглянуть, будет золотые горы сулить.
– С чего бы? – удивился я, на секунду вывалившись из послеобеденной дремы.
– Его недавно на должность сунули, вот и старается подгрести под себя все, до чего лапы дотягиваются. Сам понимаешь, в нашем деле по‑другому нельзя: кто не успел, тот с голой задницей перед руководством отчитывается…
Ранним утром мы выгребли присланные коробки, оставив большую часть роты на хозяйстве, и вольготно устроились посреди опустевшего трюма. Неразлучная парочка Самсон и Тибур делилась мудростью военного сосуществования:
– Летунов никто из «сводных» не любит. В основном там грамотные, кто хотя бы школу окончил. «Белая кость» и белые рожи. И живут они не в пример богаче других войск. Как на аэродром не попадешь, столько добра вокруг, просто руки так и чешутся… А уж как они спецназ ненавидят, просто слов нет. Кто больше всех просит штурмовку? Мы. Кто без нормальной авиаподдержки ни одну паршивую высоту зачистить не может? То же мы. Кто в ночь‑полночь вызовы шлет, и борт для раненных выбивает? Опять мы… С другой стороны, с нами приходится дружить. Потому что любого сбитого пилота добывает именно спецназ. А здесь джунгли, на авиетке не подскочишь и бедолагу с кочки не подберешь. Вот и воюем по тихому. Мы у них прем все, что цепями не приковано, а они или грузы «напутают», или стараются заранее патрулирование в спокойных районах расписать и потом наши крики о помощи лишь комментируют: «ресурсов нет, потерпите»…
– Так ведь одну проблему решаем, на одной войне горбатимся? – удивился я, в очередной раз продемонстрировав свою дремучесть.
– Не прикидывайтесь, господин младший лейтенант, – осуждающе покачал головой Адди, успевший соскочить «с иглы» в армию до того, как окончательно превратился в ходячий скелет. Парень был механиком от бога и его взяли для ремонта оружия, не смотря на столь неприятное прошлое. Я разок уже успел его поймать рядом с запасами обезболивающих, но ограничился только тем, что теперь вечерами колол ему курс слабых заменителей «тяжелой дури». Адди существенно полегчало, и он теперь упорно обращался ко мне строго по званию. Другие мое звание вспоминали, лишь когда хотели поглумиться над очередным гражданским «ляпом». – Не надо изображать из себя идиота, вам не идет… Проблема у каждого на любой войне одна – остаться в живых. Остальное – слабая видимость человеческих отношений.
– Точно, дядя мех, поэтому при любой заварушке наши «повелители неба» предпочитают отсиживаться за спинами «сиротинушек», и прилетают лишь когда плацдарм отбит и зачищен, чтобы забрать остатки раненных и личные жетоны убитых… Кстати, ветошь у тебя с собой?
И бритые затылки склонились над разобранным оружием, чтобы в очередной раз с любовью покопаться в стальных кишках лучшего друга солдата – штурмовой винтовки или укороченного автомата. Больше половины роты щеголяло с неуставным оружием, но никому не было до этого дела. А полученные в подарок хитрые системы слежения позволили уже перехватить без потерь две чужие разведгруппы. И для меня, наблюдавшего среди парней ежедневную взаимовыручку и помощь в решении любых проблем, было странно слышать про столь антагонистические отношения с другими военными, которых послали на одну общую бойню.
* * *
До момента, как на вашего покорного слугу нацепили погоны, я считал, что во время войны армия занимается непосредственно боевыми действиями. Солдаты воюют, отдыхают, лечат полученные раны и снова воюют под мудрым управлением отцов‑командиров. Но в реальности, как оказалось, большая часть войск предпочитала лишь имитировать какую‑то видимость войны, а основное время занималась обменом и торговлей. Причем в оборот вовлекалось все, до чего могли дотянуться шустрые руки сообразительных ребят: продукты и боеприпасы, амуниция и отобранные у гражданских ценные вещи. Если кто‑то не мог себе позволить «махнуть не глядя», то в этом случае просто пробовали стащить нужное у более зажиточных. Для «сводных» частей, кого снабжали по остаточному принципу, закупленные или украденные грузы зачастую означали лишний день‑два‑неделю жизни. Мало того, иногда в наиболее хитрых штабных головах рождались директивы по зачистке максимально безопасных районов поближе к передовой. И туда забрасывался десант мародеров, которые отправляли «до выяснения» в фильтрационные лагеря каждого, попавшегося под руку, а сами грабили опустевшие жилища. Поговаривали, что раньше эти же умники шли следом за боевыми частями, которые выбили противника из населенного пункта. Но, заметив столь наглый грабеж у себя за спиной, проливавшие кровь солдаты стали просто минировать захваченные ими дома. Когда это стало чуть ли не повсеместной практикой, тыловые части предпочли больше совсем не показываться в районах, где стреляют.
К столь «забавным» отношениям с мирным населением можно добавить активную бомбежку пустых дорог, ради получения лишней отметки «боевой вылет», артналеты на любые группы гражданских, попавших в зону наблюдения, а так же спорадические перестрелки на границе ответственности любой расквартированной в пригородах части. После чего я только удивлялся, почему в отчаянные «революционеры» не подалось все местное население, щедро «обрадованное» высадившимися войсками. Наверное, от немедленной тотальной войны на выживание нас спасало лишь то, что три четверти унидос жили в городах, а там все же поддерживался хоть какая‑то видимость порядка.
Выгруженные коробки с пересохшими галетами мы заменили на плотно набитые мешки с местной разновидностью марихуаны и груду начищенного до ослепительного блеска разнокалиберного оружия, которое годилось разве что для колки орехов. Три дня тому назад один из дальних дозоров наткнулся на небольшое поле с колосящейся отравой и охрану поблизости. «Борцов за независимость» разоружили и заставили скосить делянку. После чего груз, включая отобранное оружие, доставили на базу и прогнали незадачливых пленных пинками обратно в лес. Как мне объяснил капитан, за утерю оружия несчастных ждала смерть в «революционных рядах», поэтому, чем объясняться с комендатурой, возиться с бумажками и делиться добытым, было куда проще прогнать грязных неудачников куда подальше, и забыть об их существовании.
– Это пока мы такие добрые, – озабоченно пробормотал капитан Кокрелл, пересчитав плотно упакованный груз. – Пока с повстанцами по мелочи грыземся, можно и пленных отпускать, и спать ночами спокойно. А вот как корпорации посчитают расходы, да в затылке почешут, тогда сюда двинут наемников. Для короткой победоносной войны. И мы столкнемся уже не с крестьянами, а такими же битыми волками, как сами. И наши детские шалости закончатся… Слушай сюда! Если хоть горсти недосчитаюсь, найду урода и заставлю в одиночку такое же поле разведать и новый караван пригнать! Мне только обкурившихся идиотов на постах не хватает… Зато сколько добра махнем на эту гадость…
Для того чтобы избавиться от навязчивого внимания принимающей стороны, ротный пожертвовал мне две бутылки коньяка, и сразу по прилету организовал «братство родов войск». Собрав в кучу всех болтавшихся рядом «господ офицеров», меня напутствовали крепким толчком в спину, и я отбыл в составе целой делегации ценителей халявы в местный клуб, куда позже подтянулся и командир полка. Мои две жалкие склянки послужили лишь запалом к пирушке, и скоро на стол уже выставили шоколад, шпроты, различные разносолы и остро пахнущую канистру с напитком местного производства. И пока мои сослуживцы сновали между ангаров и наводили коммерческие контакты, я провозглашал бесконечные тосты, слушал ответные здравницы и надеялся, что груда заранее выпитых препаратов хоть чуть‑чуть спасут мою печень от гибели, а голову от чудовищного похмелья.
Уже поздно ночью застывший под неестественным углом полковник предложил мне побеседовать с глазу на глаз, и сразу взял быка за рога:
– Лейте…нант… Зачем вы залезли в этот паршивый лес? Да… Ни здоровья, ни продвижения по службе, да… И стреляют, сволочи, как чуть пониже пойдешь, так обязательно дыры в пилонах… Да… Вот я и говорю, бросайте этот гадюшник, лейтенант… У нас здесь отличная медицинская служба, а без хорошего хирурга… Да… Повторю, без хирурга – тяжело… То баллон с кислородом на ногу уронят, то пиропатроном руки сожгут… А в город не малый крюк… Да…
– Извините, господин полковник,…
– Без чинов, лейтенант!.. Все же мы свои, одно дело… Да…
– И все же… Я лучше с парнями. Хотя бы пока… Мне спокойнее, когда сто вооруженных до зубов мужиков охраняют мою спину. Они за меня глотку порвут, а я для них вывернусь, но заштопаю в лучшем виде…
– Ну и дурак, – икнул командир полка и загрустил. – А что мне прикажешь делать? С пересылки лишь дуболомы‑санитары поступают, да и тех еще в городе перехватывают. А у меня некомплект. И за каждого болвана, что травму получит, приходится в госпиталь кланяться… Да… Был бы свой костолом…
– Местных возьмите, – предложил я, незаметно пихая в плотно набитый мешок очередную банку шпротов. – Наверняка кого‑то найдете.
– Ты что, идиот? – даже протрезвел на миг мой собеседник. – Потенциального врага и на аэродром, поближе к горючке и летному составу?
– Ну, я же не технаря предлагаю нанять. Врачи обычно аполитичны. Поэтому найдите кого‑то с рекомендациями из мирной жизни, семейного. Супругу с детьми сюда же, на базу. И пообещать, что как заваруха закончится, он сможет выехать на материк. Или еще лучше – когда заваруха начнется… Думаю, за такой шанс местные драться будут…
– А ты что, не хочешь?
– А я, господин полковник, пока вернусь на «кладбище». К моей четвертой роте сводной бригады спецназа. Как мне сказали, младший лейтенант в этих войсках растет быстро. Быстрая карьера и выслуга год за два…
– Как хочешь… Младший… Но смотри, если передумаешь, дай знать…
И я вернулся домой. Утренним рейсом, вместе тяжело гружеными парнями, сумевшими в суматохе добыть мне еще один запасной генератор. Который занял свое законное место в «склепе номер два». А разносолы с офицерского стола мы прикончили в первый же вечер, не забыв отсыпать часть добычи часовым, настороженно слушавшим хрупкую тишину.
* * *
Но как не странно, налаженные первые контакты с расквартированными рядом «летунами» не прервались, а наоборот, переросли в подобие дружбы. Щедро поделившись на неделю строительной техникой и материалами, бравые «потрошители неба» помогли нам оседлать соседний холм, выстроив крошечную площадку «подскока» в распадке между оплетенными колючей проволокой окопами. И теперь при первой возможности своих пострадавших забрасывали к нам, не делая долгий крюк на вечно загруженный аэродром в столице. С него еще нужно было тащиться через весь город до госпиталя, а я смотрел незадачливых бойцов прямо на месте, рядом с остывающими двигателями легких авиеток.
Потратив несколько дней на быстрое обучение чужих санитаров, я в качестве благодарности разграбил их запасные боксы, и теперь наш крошечный смешанный госпиталь щеголял портативным диагностом и крошечным примитивным авто‑хирургом. Вместе с добытыми в городе инструментами, это позволило начать оказывать первую неотложную помощь на месте, а заодно перетряхнуть и довести до ума все понапиханное в парней оборудование.
Теперь наша «вольница» под руководством мудрого капитана медленно приобретала вид действительно боеспособной единицы, жестко контролирующей прилегающую территорию. Это никак не афишировалось на уровне бригады, но на выделенном нам участке мы перекрыли все тропы, законопатили все норы и заставили безалаберную вражескую партизанщину держаться подальше. Что тут же благотворно сказалось на количестве обстрелов, шальных ранениях и расходе лимитированных боеприпасов. Мы аккуратно вступили в полосу затишья перед «большой заварухой», тратя каждый спокойный день на отращивание клыков и накачку мускулов. Пробурив холмы насквозь, рота вцепилась в чужую землю мертвой бульдожьей хваткой. А «летуны» тут же отреагировали на относительную безопасность окружающих джунглей и сунули наш квадрат в свой хитрый план полетов. И теперь зудящие в поднебесье «Барракуды» и «Анаконды» стали частыми гостями над головами спецназовцев.
А вот с парнями с центрального аэродрома и группы тяжелой авиации мы так и не сошлись. Их интересовали лишь препараты, чтобы снимать похмелье, а к «червям из джунглей» они относились просто погано: даже до разговоров старались не снисходить, и лишь цедили что‑то презрительно сквозь зубы. Пару раз столкнувшись с таким обращением, ротный тихо завелся и побеседовал с многочисленными знакомыми, заставив целый вечер радиста трудиться и устанавливать связь с рассыпанными вокруг многочисленными опорными пунктами. После чего какая‑то добрая душа не поленилась подбросить на склад гнездо муравьев‑листорезов, и печенью с шоколадом пришел конец. А следом на доске приказов появился желчный листок, где аршинными буквами было написано: «Просим прощения, покойнички, но ваше место падения не входит в нашу зону патрулирования».
Скандал был страшный, но, несмотря на груду приказов, матерщины и криков о боевом братстве, летный состав среди обитателей джунглей поделили раз и навсегда. И проштрафившихся зазнаек называли теперь только «автопохоронная команда», выделив в «летуны» группы боевой поддержки, штурмовую авиацию и санитаров. Дошло даже до того, что горючку предпочитали тащить именно с центрального аэродрома, щадя запасы соседей.
Как философски заметил один из пилотов, заглянувший к нам на огонек с очередным грузом продуктов и почтой:
– Ничего, ребята, это все временное. Год назад так же с танкистами бодались, когда те не проставились с прибытием… Все закончится, как только нам рожу начистят. Как пожгут высотников при первой серьезной заварухе, так про вражду и забудем. Потому что смерть уже не разбирает, какие именно погоны на тебя напялили в военкомате. Для нее мы все – лишь расходный материал.
– Не дребезжи, братишка, – разлил остатки фляги ротный. – Все там будем. Но до начала паршивых деньков я еще не одну стружку сниму с зазнавшихся уродов. Чтобы помнили, кто их ж…у будет из кустов выковыривать, когда хряпнутся… Ну, не кашлять…
Я привалился к нагретому борту авиетки и прислушался к комариному писку звена «Барракуд» в высоте. Наши соседи честно прочесывали пока безопастные джунгли, чтобы заработать очередной «боевой вылет». И вернуться домой без истерзанных огнем фюзеляжей… Удачно вам отработать, парни, и пусть количество взлетов будет равно количеству посадок. А уж если где гробанетесь, мы найдем и выручим. Потому как умирать все равно вместе…
Снайпер
Стрелок пришел на третий день сезона дождей. Какая‑то умная и хитрая голова пустила перед ним очередную группу «революционеров», которые стали методично топтаться на границе наших владений. И когда два взвода зажали повстанцев в клещи и начали истребление, снайпер сделал первый выстрел. Он убил троих и растворился в упавших на джунгли сумерках. Пока спецназовцы разобрались, что их друзья погибли не в результате ожесточенной перестрелки, пока попытались прочесать округу и поискать следы: враг исчез.