Похоже, мы сможем вернуться домой, где нас не только будут проклинать, но и попытаются понять. Не все, но хотя бы кто‑нибудь… Оказывается, у жестяных солдатиков тоже бывают лица. И с нами можно разговаривать. Если чуть‑чуть присмотреться. Чуть‑чуть, самую малость. Заглянуть в души плоских металлических героев, выстроенных на столе.
А если скосить глаза вправо, то в самом конце бесконечной колонны можно увидеть долговязую фигурку с косо раскрашенным ранцем и блеклым красным крестом на облупившейся краске. Это я – младший лейтенант четвертой роты сводной бригады войск специального назначения. Макс Убер, жестяной солдатик на чужой войне.
Минус сто
На мою переаттестацию собралась огромная толпа. Груда тыловых чиновников в погонах горели желанием полюбоваться «клоуном», который не только вернулся живым из мясорубки на архипелаге, но и вновь просился обратно. При этом не смог сдать ни один из нормативных тестов и провалил собеседование на профпригодность. Такое шоу показывают редко, поэтому центральный зал штаба бригады спецназа был забит под завязку. И главную роль в представлении отдали мне.
Я устроился на скрипучем стуле и с интересом слушал бубнящий голос секретаря, зачитывавшего мое лично дело. Из вороха канцеляризмов периодически вываливалось:
– Поощрял неуставные отношения… Проявил неуважение к старшему по званию… Неадекватен во время боевых действий… Утеряно имущества на сумму…
Зал тихо гудел, сопровождая почти каждую фразу ехидными шипящими комментариями. Но я ждал главного: когда в бой вступит главная артиллерия. Генерал и его замы умчались в боевые части, которые переукомплектовывали по четвертому разу за полгода. На базе резерва остались лишь мелкие пешки, рангом не выше полковника, купившие правдами и неправдами бронь. Как любили говорить мои сослуживцы: «Главные уроды и плесень сейчас обитают за пределами подлета гаубичного снаряда. Загляни в тыл – и увидишь реальную армию во всей ее красе». Правда, с приходом хунты ряды зажравшихся тыловиков чуть‑чуть почистили, но оставшийся балласт до сих пор считал, что именно они решают, кому и как надо служить и умирать.
Наконец, утомившись бухтением секретаря, председатель аттестационной комиссии встал, выложив круглое брюхо на покрытую зеленым сукном столешницу, и требовательно побарабанил наманикюренными пальцами по хрустальному стакану:
– Спасибо, господин капитан, мы услышали достаточно. И как написано в заключение медицинской комиссии, младший лейтенант не адекватен. Он не выполняет приказы, нарушает субординацию и позорит звание офицера! Поэтому я предлагаю…
– Что вы сказали про честь офицера? – поинтересовался я, медленно встав. – Можно еще раз, я не расслышал.
– Вы. Позорите. Честь. Офицера. Войск. Специального назначения! – радостно продекламировал полковник, гордо выпятив брюхо вперед. Я, как мог, изобразил строевой шаг, подойдя к столу, и от души врезал в зубы этому уроду. Жаль, кастет у Самсона забыл одолжить. Но и так получилось неплохо. Этот «пончик» сковырнулся, будто ему бейсбольной битой по башке дали.
В зале стало тихо‑тихо, будто каждому из присутствующих сунули лом в задницу, и теперь народ переваривал новые для себя ощущения. Я же аккуратно достал из кармана сложенный листок бумаги, развернул его и прочел, смакуя каждое слово:
– За проявленное мужество и спасение жизни подчиненных во время боевых действий младшему лейтенанту Максу Уберу присвоить внеочередное звание старшего лейтенанта. Назначить командиром медицинской команды номер шесть и отправить в зону дислокации сводной бригады войск специального назначения на Либертад. Подпись: генерал Штадт. Дата…
Аккуратно положив листок перед секретарем благородного собрания, я повернулся к выпученным глазам тыловых крыс и тихо и вежливо спросил:
– Кто еще хочет мне рассказать про честь офицера спецназа? Мне, защищавшему эту честь и заплатившему кровью за право носить погоны? Нет таких? И хорошо… Когда эта гнида прочухается, посоветуйте ему написать рапорт генералу. Можно и не один, а несколько. Не поверите, в джунглях постоянно не хватает хорошей бумаги в нужниках…
Честно говоря, я совершенно не боялся и наслаждался крошечным спектаклем, который устроил. Еще три дня тому назад, перед вылетом в части, самый главный убивец бригады вызвал меня к себе и задал только один вопрос:
– Убер, какого черта ты болтаешься у меня под ногами? Если врачи тебя комиссовали, проваливай на гражданку. Если же ты здоров, то почему до сих пор здесь?
– Господин генерал, – начал я издалека. – По медицинским показателям я в норме. Но по меркам моего ротного не смогу бегать с полной выкладкой еще месяц или два. Боюсь, я стану обузой парням, если меня забросить туда немедленно. Да и ваши штабисты упорно тычут меня рожей в секундомер, когда по утрам пыхтят следом на спортгородке.
– Можешь дать штабистам в рыло, – отрезал Штадт. – Я разрешаю.
– Без дураков? – не поверил я своему счастью.
– Лейтенант… Если я сказал можно – значит можно!.. Только без трупов. За трупы с нас спросят. А про беготню – бригада выкуривает остатки наемников с вулканического массива. Осталась там какая‑то паршивая сборная дивизия, и зарылись как кроты по норам. Поэтому вместо беготни приходится копать и взрывать. И раненных у меня до черта… Если готов поддержать ребят, то в воскресенье туда уходит борт с пополнением, вылетай с ними.
– А приказ?
Так я стал обладателем волшебной бумаги, с удовольствием воспользовался индульгенцией на мордобой, и чуть позже массировал свою худосочную задницу на гремящих железных лавках транспортника, битком забитого бритыми налысо новобранцами. Я даже сумел подружиться с сержантом, который по ошибке решил на меня наорать за неопрятный внешний вид и мешковатый комбинезон без погон. Достав из кармана мутно‑зеленые звездочки, я попросил его помочь прикрутить их согласно уставу, а потом достал из набитого медикаментами мешка фляжку с коньяком, и мы неплохо провели время.
Я вернулся на проклятый богами архипелаг, чтобы превратиться из доктора в крота. Но мне было плевать. Потому что я вернулся к своим ребятам. Я вернулся домой, на войну.
* * *
– Ты придурок, док, – поприветствовал меня капитан Кокрелл, помогая выгрузить ящики с барахлом из авиетки. – Нормальные люди уже давно разбежались с этого балагана, оформив себе пенсию по инвалидности, и лишь тебя угораздило сунуться в то же самое дерьмо.
– Тоже рад тебя видеть, – усмехнулся я, подтянув к распахнутой двери деревянный ящик, звенящий плотно набитыми бутылками. – Местное пиво брать не рискнул, поэтому еще на сортировке махнулся с каптерщиками на «Будштадт» с материка. Принимай.
– Надо же! – восхитился ротный, хлопнув по загребущим рукам Самсона, который на слово «пиво» сделал молниеносную стойку. – И что послужило валютой?
– Расписал на бумаге, какой КПП сколько и чего берет, когда пропускает на базу из самоволки. Надеюсь, хотя бы в одном из пунктов я не соврал. Когда предупредил, что комендант базы каждого пойманного свежует лично и отправляет в бессрочные городские патрули.
– На периметр в городе теперь военную полицию поставили, так что твои фантазии и близко с реальностью не пересекаются.
– Зато пивом разжился, – я выгреб последний мешок и выпрямился рядом с черной дырой посреди утоптанной площадки. – Рассказывайте, что тут у вас и как?
Вновь набитая новобранцами под завязку, четвертая рота играла в подземные войны в лабиринте ходов и каверн, изрезавших стены давно потухшего вулкана. Выбитые из джунглей жалкие остатки наемников вместе с ополченцами окопались здесь, превратившись в крайне опасных кротов, стрелявших из любой щели и минировавших любые тропы. По доброй традиции наши ребята перед вылетом снова наведались в криминальные районы, к родственникам и друзьям. И теперь опутали все подходы к своим позициям разнообразным датчикам. А на крошечный автономный буровой агрегат размером с бейсбольный мяч просто молились. С его помощью уже несколько раз пробивали неожиданные дыры к «соседям» и поджаривали их напалмом.
Но в целом ситуация приближалась к патовой: необстрелянные ребята гибли, подрываясь на растяжках или словив пулю в темных коридорах, а наемники не собирались сдаваться. Обе стороны закапывались все глубже, плодя трупы и почти не показываясь на поверхность.
– Извини, док, но сверху сидеть тебе смысла нет. Мы раненых до поверхности просто дотащить не успеваем. Пока по лабиринту доковыляешь, по лестницам и щелям протиснешься – время уходит. Там, на отметке минус сто, оборудовано небольшое лежбище. Аккумуляторы стоят, линию от дизеля сверху протащили. Устроишься с комфортом. И под тобой несколько постов будет, неожиданно не подкопаются. Поэтому показывай, что на склад, а что для работы, и пошли…
Так на одного крота в роте стало больше.
* * *
Неделя в конце октября выдалась тяжелая. Вышестоящее начальство требовало срочных результатов, проливные дожди затопили часть коридоров, и вечная сырость превратилась в вездесущую хлюпающую грязь. Одновременно с этим часть слабо укрепленных штолен просела, открыв новые проходы, и на стыке двух противоборствующих миров разгорелись ожесточенные схватки. Тяжелое вооружение помогало мало, важнее были реакция и выучка бойцов, а так же датчики диагностики, ловившие наличие живых существ поблизости. Пока мы дрались с выставленными патрулями повстанцев, молодые спецназовцы громили их в хвост и гриву. Но как только продвинулись глубже и сцепились с наемниками, картина изменилась. Теперь мне каждый час тащили орущих от боли пацанов, получивших пулю или удар тесаком. Но этим еще повезло. Сколько их осталось там, во тьме коридоров, не успевших перед смертью даже понять, что происходит вокруг.
И лишь когда «старикам» удалось пробиться к центральным пустотам, где засел противник, барабанные гранатометы решили исход затянувшегося противостояния. Мы просто обрушили многократными взрывами твердые породы на головы загнанных в угол «ср…х крыс». Потом подорвали все ответвления, которые смогли обнаружить, и медленно выползли на поверхность. Оставшийся месяц относительно сухого сезона вновь пополненная рота лишь выковыривала редких одиночек, сумевших выбраться из разрушенного лабиринта в джунгли.
Обратно под землю нас загнали не минометные обстрелы, а промозглая погода, затянувшая небо серыми тучами и долбившая по бритым затылкам тяжелыми каплями. Электроэнергию можно было уже не экономить, и самодельные калориферы создавали терпимые условия на сотой отметке, где мы и проводили большую часть времени. Наверх поднимались только для того, чтобы смыть наслоения грязи и получить очередные ящики с продуктами. Как невесело шутили парни: «Нас ждет лучшая новогодняя елка, изготовленная из пальмы и увешенная шахтерскими фонариками».
* * *
Я сидел на забитом мусором ящике и зеленкой раскрашивал очередную гранатометную гильзу. Целая вереница щербатых мордашек уже красовалась на ее товарках, выстроенных рядом. Тибур гвоздиком пробивал дырки и ловко мастерил петли из лески. Закрепить узелок на огне свечи – и можно вешать новую «игрушку» на облезлый куст в углу пещеры, заменивший нам и елку, и домашнее растение. Самсон в очередной раз ковырялся в любимом пулемете, добывая из его потрохов крохотные кусочки глины. Каждый поход по узким коридорам требовал потом разборки‑сборки оружия и чистки капризных механизмов. Счастье еще, что постоянная влага и грязь не испортили окончательно металлизированные импланты в телах спецназовцев, хотя калибровать их приходилось в несколько раз чаще, чем на поверхности.
Обтопав сапоги на несуществующем пороге, внутрь ввалился ротный, прижимая к груди безразмерный бумажный кулек, пахнувший на нас давно забытыми запахами фруктов.
– Все, парни, отмучались. Только что «летуны» приволокли кучу барахла и почту из бригады. Завтра сгребаемся и через сутки – на запасную базу у границы карантинной зоны. Местных обормотов там полно, кто еще недавно партизанил против нас. Но в целом заваруха заканчивается. Будем ходить в патрули и жить как белые люди в занятой деревне: каждый день сон на свежем воздухе и водные процедуры.
Я подозрительно покосился на капитана, не прерывая художественные извращения. Жизнь под землей перекосила психику большинства из сослуживцев, и в моду вошли дурные и злые розыгрыши. Одному шутнику даже проломили голову по итогам выяснения отношений. Мало ли, вдруг и Кокрелла переклинило? Но командир аккуратно разгрузил подарки, потом полюбовался на пахучее богатство и довольно вздохнул:
– Надо будет «елочку» не забыть. Поставим в хижине, пусть солнышку порадуется.
Закончив очередную оскаленную рожу, я решил поинтересоваться нашим будущем:
– Кэп, ты у нас человек жизнью битый, не первый сезон авральный заканчиваешь. Что потом?
– Патрулирование, что еще, – не понял меня капитан.
Но я был упрям, и еще раз задал вопрос, более внятно обозначив свою мысль:
– Нет, я говорю – когда авантюра закончится? Посмотри – из всех частей, участвовавших в свалке, лишь спецназ гоняют без перерыва. Мы – как палочка‑выручалочка, не смотря на потери. Основные части лишь матерятся, что их посмели перебросить с материка в какую‑то дыру и заставили отработать жалование. Чудо еще, что выполняют приказы. А мы – и в патрулях, и на зачистке, и в десантах. Проще посчитать, чем не занимались… Вот и интересно, что судьба подбросит на закуску. С учетом твоего опыта.
Ротный почистил пузатый апельсин и поделился с Тибуром, который большую часть угощения тут же выделил Самсону. В мрачной тишине Кокрелл тихо ответил, аккуратно не повышая голос, чтобы не слышали за пределами пещеры:
– А дальше будет невесело, док. Потому что ты сам подметил главную черту этой войны: опора командования лишь на крошечную долю армии. На тех, кто не предаст. Остальные – давно превратились в балласт. И когда станет совсем плохо, нас бросят на защиту хунты. Потому что бывшим полковникам просто не на кого опереться.
– И мы?
– И мы пойдем. Потому что по другому не умеем. Как шли под землю и в ядовитые джунгли. Выполнять приказ и следовать данной присяге… Как было на многих других планетах уже сотни раз.
– Замкнутый круг? – спросил я, поставив последнего «бойца» в ряд разрисованных железных болванчиков. – Снова и снова?
– Можно и так сказать. Просто у нас выбор простой: или сдохнуть с голода в нищих кварталах, или прорваться сквозь очередную войну и вернуться домой с деньгами и связями. У бедняков из пригородов вариантов немного.
– Но ведь когда хунту скинут, спишут в расход и тех, кто ее будет защищать до последнего патрона. И ты пойдешь этот путь до конца все равно?
– Я пойду. И парни, скорее всего. Но только рано ты нас хоронишь, док. Как там хунта будет поживать, еще вилами на воде написано. А то, что мы дадим прокашляться кому угодно – это я обещаю. Потому как по другому не умею. Поэтому и пацанов снова поднатаскаю, и Новый год встречу без проблем. Потом посмотрим, как карта ляжет.
Набрав полные ладони «игрушек», я стал помогать украшать корявые колючие ветки. Действительно, что думать о далеком и туманном будущем, когда ждут насущные проблемы. Будет ли продолжение войны, или мы досидим до очередных липовых перевыборов местной сласти и вернемся домой – какая разница? Главное, мы выжили даже здесь, в глиняных норах. А уж наверху, под солнышком, сумеем наподдать кому угодно. Потому что по другому не умеем. Мы – элита элит, завербованные в нищих кварталах бритые затылки. Люди, для которых выживать в любых условиях так же естественно, как дышать. «Проклятое отребье», как нас называют твердолобые в модных галстуках и дорогих костюмах…
Похоже, я все же спятил на отметке «минус сто». Ведь именно тогда я сделал свой окончательный выбор и сказал себе – с кем пойду до конца. Драный долговязый крот, слопавший свою долю фруктов и щедро поделившийся остатками коньяка из неприкосновенных запасов. Старина док…
16. Свой‑чужой
В январе на островах наступило затишье. Сезон дождей угомонился, оставив после себя редкую облачность. Солнышко уже не жарило в полную силу, и мы вполне комфортно обитали в оккупированной деревне. Предусмотрительный капитан выселил жалкие остатки населения на пять миль южнее, забросив туда же несколько бочек с соляркой и инструменты с разграбленного в городе склада. Не успели мы обосноваться в покосившихся домишках, как крестьяне уже заселяли их копии, вовсю чадившие трубами.
– Я предпочитаю делиться, – объяснил свою неожиданную щедрость ротный. – «Регуляры» месяц назад так же пост поставили. «Прислонили к стенке» все взрослое мужское население, остальных выбросили на болота. Потом оказалось, что где‑то в бамбук напихали взрывчатки еще перед отъездом. Ба‑бах, и пятьдесят трупов. Поэтому я лучше помогу аборигенам, дав возможность жить спокойно рядом и подкармливая, чем буду терять людей.
– Так все равно, при каждом удобном случае нам всадят нож в спину, – засомневался я, заканчивая натягивать гамак.
– Сопли развешивать не надо, – отрезал Кокрелл. – Мы на враждебной территории, друзей здесь не бывает. Просто злить партизан лишний раз не стоит, вот и все. Тогда и проживешь дольше, и спать будешь спокойнее. Полезут в атаку, или попытаются колодцы травить – я им кишки размотаю. А пока они меня не трогают лишний раз, я буду добрый и пушистый. Как «каучуковая жаба».[9]
Приняв приказ командира к исполнению, мы стали дружить с недобитым местным населением, изредка меняясь с ними на продукты и мясо, присматривая за обезлюдевшими окрестностями, и охраняя штурмовики, которые оборудовали точку дозаправки на залитом бетоном поле. Потянулись тихие дни спокойного взаимососуществования…
* * *
Поздним вечером меня разбудил мрачный Самсон. Я спросонья с удивлением стал разглядывать его крепкую фигуру, увешанную оружием с ног до головы. Внешний вид пулеметчика разительно отличался от спокойной дремы вокруг.
– Проблемы у нас, док. Пойдем, потолкуем.
– Кто‑то подорвался? – спросил я, в первую очередь вспомнив бесконечные минные поля, опутавшие зону отчуждения.
– Нет. Но ничуть не лучше… Пошли, сам увидишь.
На краю деревни в свете двух прожекторов стоял худой молодой парень в драных штанах. В ночной тени рассредоточилось несколько наших бойцов, ощетинившихся стволами вдоль дороги. Не успел я подойти поближе, как меня перехватил капитан:
– Не отсвечивай пока, док. Этот без оружия, но по кустам человек десять мы засекли. И там даже пулемет замечен, не говоря о другой мелочи. Хотя парламентер пришел «пустой».
– А что хотят? – меня начало распирать любопытство. Все же тихая однотонная жизнь быстро приедается. Привыкший к адреналиновым взрывам организм требовал стрессовой подпитки.
– Тебя хотят. Говорят, баба у них вот‑вот рожать будет и с проблемами. Просят тебя помочь. Обещают, что за это чужие отряды из нашего района отвадят и нападать не будут.
– Я хоть не акушер, но помочь могу.
– Да? А если шлепнут тебя на обратной дороге? Или, что еще хуже, на цепь посадят и оставят гнить где‑нибудь на болотах? Будешь из‑под палки на них горбатиться, дырки штопать, пока не сдохнешь.
– Вряд ли, – скептически пожал я плечами, пытаясь найти взглядом кого‑нибудь из «старичков». – Доктора обычно нужны живыми и здоровыми. А на цепи медики плохо работают… Тибур! Слушай, прихвати из сарая старый бокс с мятым боком. Там по мелочи разного набрано, как раз для подобных случаев. Принеси, а я пока с парламентером поговорю.
– Зря, – зло сплюнул седовласый командир. – Грохнут, кем тебя заменить сможем? И ведь условие поставили, с…ки, что только тебя проведут, без сопровождающих. И маяка никакого приличного под руками сейчас нет.
– Не пыхти, кэп. Сам говорил – надо с соседями дружить, чтобы поменьше в нашу сторону стреляли. А маяк снять – секундное дело. Толку от него…
Подойдя к чужаку, я задал несколько вопросов, но парень лишь мотал головой и тарахтел:
– Я плохо знать! Плохо! Она болеет, мы носить ее к знахарь! Знахарь не помочь! Ты – помочь! Идти, быстро‑быстро идти!
– Хорошо, сейчас пойдем. Но – ящик тащить будете на себе. Туда и обратно. Понял?
– Да, да! Мы нести, ты идти! Быстро идти, быстро!
Рядом со мной встал ротный и вцепился рукой в грязное плечо парламентера:
– Слушай сюда, папаша… Я твою рожу уже не в первый раз вижу. И в деревне ты мелькаешь, и на рынке появляешься. Поэтому отдельно тебя предупреждаю: мы люди добрые. Но если с доктором что случится, я вам второй Шашем устрою. Понимаешь, о чем говорю? Двух суток хватит?
Парень лишь молча кивнул, обнимая тяжелый ящик с красным крестом, который приволок Тибур. Я прикинул предстоящий марш по ночным джунглям и не стал брать с собой винтовку – только плечи сбивать. Помахав своим на прощание, двинулся по укатанной дороге прочь от деревни, еле различая мелькающую впереди белую рубаху. Рядом с кустами нас встретила молчаливая команда, подхватившая груз. Молодые ребята, почти мальчишки. Новое поколение, шагнувшее в джунгли взамен выбитого войной. Сформировав охранение, отряд двинулся по им одним известным тропам, помогая мне в трудных местах не свернуть шею…
* * *
С первыми лучами зари я уже сидел на жесткой циновке и проводил осмотр больной. Худенькая женщина с секущимися волосами испуганно держала за руку проводника, кусая губы. Я быстро пробежался диагностом по выпяченному животу, потом поставил маленькие датчики на грудь пациентке. Вымытыми в кипяченой воде руками пропальпировал бока, отметив увеличенную печень. Затем пошла рутина: кровь, просьба дать мне чуть‑чуть мочи, осмотр приготовленного завтрака. Затем повторный анализ крови, и я пригласил хозяина потрепанной палатки выйти на улицу.
– Недолеченная пневмония и лихорадка в самом начале. Сейчас сделаем несколько уколов, потом я оставлю препараты и расскажу, как их нужно принимать. Читать умеешь?
– Умею. И читать, и считать, – неожиданно чисто ответил проводник.
– Тогда будешь следовать рекомендациям, и все закончится хорошо. Ребенка я послушал, диагностом основные параметры посмотрел. С малышом все нормально. Если не будете дальше по болотам ползать, то все пройдет без проблем. До родов вам еще полтора месяца.
Прищурившись на всходящее солнце, я быстро посчитал в уме даты и продолжил:
– На повторный курс антибиотиков у меня не хватит. Я дам названия, постарайся найти в городе. Точно знаю, что в старых районах аптеки работают, и нужные препараты там были. А когда срок подойдет, можешь снова в гости позвать. Хотя, хорошая акушерка помогла бы больше.
Уже после обеда, собираясь обратно, я предупредил гостеприимного хозяина:
– Вы на краю болот. Но если полезете дальше, можете ее растрясти. Я бы на твоем месте пока тут сидел, никуда не дергался. Дорогу я запоминать не буду, место найти не смогу. Поэтому подожди неделю‑две, пока супруга окрепнет, тогда и переберетесь в более спокойную нору.
– Твой командир не заставит тебя вспомнить тропу?
– Мой командир хочет вернуться домой. Ему больше делать нечего, кроме как по джунглям бродить и остатки местных гонять. Вам к кому под кровать не загляни – автомат валяется, а бабушки‑дедушки повстанцам продукты таскают по очереди. В любого можно пальцем ткнуть – попадешь в «освободительную армию». Что теперь, моему командиру, геноцид устраивать?
– Он сказал, что если с тобой что‑нибудь случится, нам устроят второй Шашем. Вижу, ты не знаешь, что это такое… Это деревня на другом берегу океана. Молодые ребята решили доказать свою доблесть и отравили продукты, которыми торговали на рынке. Умерло несколько солдат. На следующее утро пришли военные и распяли живыми всех, кто был в деревне. Всех, кто не успел убежать… А потом убивали каждого, кого встречали на ближайших дорогах… Как думаешь, ваш командир может так поступить?
– Если не получит мою тушку вовремя – может.
– И при этом не будет тебя расспрашивать и не начнет искать мой отряд в джунглях?
– Нет. Война почти закончилась, люди устали убивать, даже по приказу.
Человек без имени удивленно посмотрел на меня и лишь развел руками:
– Это нельзя понять. Извините, доктор, но нормальные люди так себя не ведут. Воюют без желания и убивают ради развлечения.
Я положил отобранные препараты на циновку, закрыл ящик и пошел к выходу из палатки. Откинув полог, обернулся и посмотрел на молодого человека с глазами старика:
– Парень, а давно ты смотрелся в зеркало? Кто взял в руки оружие, теряет свою душу, продав ее духам войны. Мы одинаковы. Вы сажаете пленных на бамбуковые колья, мы сжигаем напалмом деревни. И понять, кто больше виноват, уже невозможно. Надо лишь закончить эту мясорубку, пока есть кому убрать автомат под кровать и вернуться на поля. Не знаю, кем ты был раньше: учителем, студентом в университете или чиновником в правительстве. Но твою образованность и воспитание джунгли почти сожрали. Еще чуть‑чуть, и они сожрут твою семью.
– Не мы начали эту войну! – возмутился командир отряда, сжав кулаки.
– Но хоть дайте нам ее закончить и уйти… Ради всех нас…
Встав рядом с узким проходом между зарослями, я сунул полегчавший ящик ближайшему партизану и попрощался с высыпавшими на поляну низкорослыми вояками:
– Удачи, господа повстанцы. И чтобы нам не встречаться больше…
К закату я уже был дома.
* * *
Мой поход к «соседям» принес нам неожиданные послабления. В деревне мне теперь меняли продукты с существенными скидками. А когда я заикнулся про мясо, попросили заехать еще раз и пригнали отличного быка. Правда, каждую субботу теперь у рыночной площади собиралась молчаливая очередь из женщин с детьми. И стоило нашему старому грузовичку зафырчать на дороге, как мои пациенты вставали и приветливо махали руками: дядя доктор прибыл, вот удача! На пост к нам больше никто не приходил, предпочитая вопросы со здоровьем решать в деревне, не мозоля глаза разгрузками с гранатами и потертыми винтовками.
Единственный скандал, который устроил Тибур, произошел в один из больших базарных дней. Взбешенный Самсон выдернул из очереди молодого идиота, забывшего снять с пояса пистолет и тесак. Мотая парня, как тряпичную куклу, пулеметчик рычал ему что‑то нецензурное. Флегматичный Тибур приволок старосту деревни и прошипел перепуганному старику, показав пальцем на притихшую толпу женщин и детей:
– Дед, вы тут расслабились без меры? Ты сам правила на доске вывешивал. За неучтенное оружие – расстрел. За поддержку партизан – расстрел. За нападение на патрули и минирование дорог – расстрел. Ты что думаешь, вы убивать будете, а мы по доброте душевной вам пулевые ранения штопать?… Берешь болвана и пинками гонишь его в то болото, откуда он вылез. Так быстро, чтобы я закрыл глаза на секунду, открыл – и уже никого нет… А если еще раз такое повториться, то мы приедем без дока и наведем тут свой порядок. Быстро и без дураков. Понял? И сам будешь тогда малышне уколы ставить и таблетки выдавать. Если кто в живых останется…
И, получив пинок под зад, староста деревни исчез в жарком воздухе, прихватив с собой слишком расслабившегося «партизана». Больше мне на глаза в деревне повстанцы не попадались.
* * *
С моим образованным врагом я встретился через месяц. Молчаливый молодой человек подошел перед нашим отъездом на базу, поздоровался и сказал:
– Мы не нашли акушерку.
Я договорился о месте встречи, и вечером еще чуть‑чуть поругался с ротным, который с большой неохотой отпустил меня на неделю.
– Знаешь, док, если тебя там пристукнут, я найду твой с…ный труп, заставлю местных колдунов оживить, и расстреляю показательно перед строем еще раз! Развели бардак на войне, просто черти‑что. Будто на курорт приехали…
Капитан ворчал чисто для проформы. А ящик с новыми бинтами и системами для переливания, которым заранее расплатились «аборигены», взял с удовольствием. Правда, сам использовать не рискнул, но уже договорился махнуть его по бартеру на ночную оптику у соседей. Так я неделю провел на болотах. Где принял роды, присмотрел первые дни за новорожденным, и поддержал медикаментами маму. Мы даже пообсуждали со счастливым отцом виды на мирную жизнь, перспективы сельского хозяйства и будущий рост туризма на островах. При этом аккуратно обходили любые политические вопросы и старались не вспоминать о возможной встрече по разные стороны прицела.
Уже собираясь назад, я поинтересовался:
– А тот милый покойник, что болтается на краю лагеря. Что‑то стянул? Или еще чем провинился? Очень уж радикальный способ внушения вы использовали.
– «Непримиримый», – нехотя отмахнулся командир партизан. – Приходят, предлагают нападать на блокпосты, солдат взрывать. Только зачем это нам? На побережье за каждого убитого штурмовкой отвечают, гибнут женщины и дети в первую очередь. И терять людей, когда вас выведут через месяц‑два… Не вижу никакого смысла.
– Бардак, – кратко подвел я итог беседе. – Вы вешаете своих, чтобы закончить войну. Мы лечим ваших детей и пинками отправляем солдат обратно в джунгли, если кто попадется на глаза. Скоро начнем совместные базы строить.