Причиною всего этого бунта и смуты, появившихся из мира бытия и разрушения, был мехтер Кабули 15, дом которого находился внизу стены «высокого арка», там, где был его величество, покойный государь Абулфейз бахадур-хан, подобно пери, скрывающийся от взора людей в бутылке времени, чтобы далеко было от. его лица все доброе и злое. Упомянутый мехтер, ведя [с ним] знакомство, отправился на тайное совещание со всеми эмирами, где изложил им просьбу его величества, стременем которого достойна быть Луна, Абулфейз Мухаммед бахадур-хана, / 6 б / [что он желает быть ханом]. Он известил собрание о царственных милостях, [которые ожидают эмиров в случае возведения ими на престол Абулфейза] и обнадежил [их] тем, что ему всегда доступно его местопребывание 16. Так как все эмиры были того мнения, чтобы, исторгнув кипарис Убайдуллахова роста из парка царствования, посадить [вместо него] Абулфейзово молодое деревцо, то они приняли просьбу Абулфейза 17 с тем, чтобы [все] это дело взял на себя мехтер Кабули, о чем они его и попросили. Что касается естества [самого] бунта и возмущения упомянутого Джаушан калмыка, то он-то, как свирепый Марс, залил кровью, как киноварью и мышьяком, эти страницы истории [Убайдулла-хана], так что [само] кровожадное сердце Бехрама 18 растопилось [от жалости] в этом лазурноцветном замке. Действительно, тот, у кого никогда не бывает улыбки на устах, кто всегда смотрит вниз, у того складка его лба подобна отравленной шашке, а взгляд его, как стрела неумолимого рока, ввергает в горесть. Джаушан калмык был человек / 7 а / смуглолицый, со сверлящим взглядом глаз; соединяя с неприступностью надменность и упорство фанатика, он мало имел предшественников в этом отношении. Упомянутый мехтер Кабули, основываясь на нерасположении, которое он таил в своем сердце против его величества, государя, равного блеском Джемшиду, заключив с Джаушан калмыком тесный братский союз, выдал ему и его братьям восемь тысяч [тенег] как цену крови [Убайдулла-хана]. Он [18] разжег [этим] огонь смуты и погубил множество огородов, садов и цветников [жизней].
Когда султан весны разбил палатку и шатер миндаля и фиалок на равнине лугов и взвалил [целый] паланкин бутонов на молодого верблюда розовых кустов; [когда] он прокричал шелестящим тюльпанам: «Взойдите на лугах!», опоясался шашкою зелени, сел на пестрого коня дней и ночей и повесил за плечо круглый щит из роз, а исторгающее жизнь острие копья – шип розы – положил на руку; / 7 б / [когда] он заиграл на флейте из нарцисса и забил в барабан похода перед наккара-ханэ 19 из изумрудных почек – тогда он направился в «Матерь городов» розового цветника 20.
Стихи:
Выступил на войну государь весны,
Из цветников он столько покорил крепостей,
Навязал целые вьюки бутонов цветов,
Воссел на молодого верблюда из розового куста.
Громко зашелестели тюльпаны,
Шелкоукрашенными дворцами стали сады и огороды.
Обиталища цветов через [все] это позолотились
Из-за смены дней и ночей.
Опоясал безжалостный султан весны
Вокруг талии меч из лилий и зелени.
Непрестанно он играл на флейте из нарцисса,
Колотя в литавры из розовых лепестков.
Направился очаровательный государь весны
В сторону «Матери городов», садов и огородов.
Короче говоря, тою весною / 8 а / счастливый и могущественный государь, его величество добродетельный Убайдулла-хан, выразил желание направиться в «Матерь городов» Балх, обрадовать и осчастливить, разлученных [с ним обитателей] Дома печалей и осмотреть ту область, нет ли в ней каких-либо недостатков 21; вместе с тем осчастливить и возвеличить [своим вниманием] Ни'матулла-бия, который уже давно был в пустыне разлуки с лицезрением государя, подвизаясь на поприще управления «Городом мужей» Термезом 22. Однако эмиры того времени, вроде Ма'сум ходжа аталык сарая, Худаяр диванбеги мангыта, Фархад парваначи утарчия, Бек оглы дадха багрина, Ходжа Кули мирахур катагана и других, не согласились на эту поездку его величества / 8 б / и обратились к нему с последовательным рядом [19] просьб, чтобы его величество, стременем которого достойна быть Луна, в настоящее время задержался в веселом дворце прекрасной Бухары, приказав большинству эмиров отправиться в Балх и там совместно с Адиль аталык мингом, правителем той области, заняться рассмотрением и устранением недостатков и упущений в делах последней. [Но] отмеченный знаком Рустема и видом Феридуна величество на просьбу упомянутых эмиров не согласился и постановил на том, чтобы в счастливый час и в благоприятное время отправить в чарбаг Пир-и Марза небоподобные дворцовые палатки, заслуживающие специального внимания небесных сфер, царские дворцовые принадлежности 23. Во исполнение этого приказания служащие – фарраши 24 навьючили [все это] на огромных двугорбых верблюдов [и отправили по назначению]. В соответствии с [этим] роковым распоряжением двор убежища мира [Убай-дулла-хана] обосновался в упомянутом чарбаге. Говорят, что последний первоначально называли чарбаг Ка'би что / 9 а / основателем его был Ходжа Исмет. Теперь же, ввиду того что его благодатный мазар находится поблизости от этого чарбага, последний называют Пир-и Марза по той причине, что св. Ходжа [Исмет] всецело занимался земледелием (дихкани). Поскольку же словом марз называют культурную, обработанную землю, а ходжа был духовным наставником (пиром) крестьян и сам возделывал землю, то за это и получил имя Пир-и Марза (Покровитель пахотной земли). Простой же народ называет это место теперь Филь Марз. Некоторые же стоят на том, что в этом месте когда-то подох слон, почему место это получило название Фил-и Мурда (Мертвый слон). В повседневном же употреблении простонародье зовет [это место] Филь Марза.
Словом, когда счастливый хан-мученик пожелал сесть на коня и отправился в Пир-и Марза, мехтер Шаф'и 25, сподобившийся совершить паломничество в Мекку и Медину и служивший [еще] Абдула-зиз-хану и Субхан Кули-хану, сняв с головы чалму и опустившись на колени, сказал: / 9 б / «Государь, я старый [слуга и] богомолец ваших отцов! В этом [месяце] сафаре, столь смутном, вам, разумеется, лучше всего замедлить свой выезд. Я полагаю, что это путешествие угрожает жизни вашего величества». Счастливый хан-мученик [на это] соизволил сказать: «Мехтер мой, я [ведь] не избран рукою какой-либо твари, чтобы впасть мне в несчастье от руки враждебного создания. Если царство, которое мне подарил всевышний господь, он отнимает у меня, то я – раб его. [20]
Стихи:
Мы – рабы [его], и наше спасение (букв. средство) – в его благоволении,
Для несчастного же раба где (?) предел имеющему случиться с ним? 26
День, когда твари исповедали творца своим владыкою, есть то, что по господнему предопределению
Достойно нас [и] то, что нам [сверху предначертано], тоже нас касается.
Словом, упомянутый мехтер замолчал [и не стал больше уговаривать хана]. Его величество [вполне] счастливо сделал местопребыванием своего [правления] чарбаг Пир-и Марза.
Прошла после этого неделя. В вышеупомянутую ночь на среду, которая была ночью, по соизволению Аллаха, / 10 а / черною и мрачною, как сердце злодея, темною и печальною, как траурное платье, в столь позднее время в [этом] коловратном мире, с каменным сердцем, как сердце упорного фанатика, исповедника религии насилия в жестокое время, подобное сердцу человека, оплакивающего покойника и глубоко уязвленного страданием, – в такую ночь войска звезд выстроились рядами над этим чарбагом вокруг его стен и мерцали, [наблюдая], что происходит за [стенами]. Надев железные латы, узкоглазые [многочисленные] звезды нападали на непорочный дворец султана неба; кровожадный Марс провел по горлу счастливого хана-мученика, Солнца [вселенной], кинжалом погибели, и подол тюльпаноподобной зари омочился кровью в том дворце мрака.
Стихи:
Ночь, подобная тавру горести, невыносимо мучительная,
Ночь, как сердце тирана, [исполненного] скверных поступков,
Ночь темнее, чем глаз врага,
Черная, узкоглазая, погруженная в железо,
Ночь мрачная, подобная волосам оплакивающего покойника,
Черная, непроглядная, мрачная и тонкочувствующая,
Ночь, как сердце влюбленного, / 10 б / полное горести.
[В каковую ночь] звезды стали подобны желтому лицу, –
В ту ночь мстительное небо
Стало соучастником врага в убийстве шаха.
[После] вечерней молитвы 27, когда уже была полная раскаянья ночь Страшного суда, Ма'сум аталык, приспособляясь к обстоятельствам времени, послал донесение [хану], чтобы его величество государь, равный по достоинству небесной сфере, был осведомлен о стенах августейшего [21] арка и ставки, что как бы судьба не устроила [с ним] какой-либо каверзы 28. Когда государь, счастливый мученик, уяснил себе смысл посланного ему упомянутого аталыком донесения, он сжег последнее н сказал: «Я не воробей, чтобы в страхе улетать с ветвей дерева при звуке тетивы пращи 29, я ведь и не феникс, чтобы остаться на [горе] Каф 30, гнезде упования на божественную милость».
Словом, в описываемую ночь упомянутый мехтер Кабули и привычный [к таким делам] Джаушан калмык устроили в соборной мечети Бухары, являющейся местом сосредоточения молящихся, / 11 а / совещание при участии сорока человек, называвших себя кырк казах (сорок казахов), с главарями заговорщиков: Ланг Мухаммед Мурад туркменом, Дост Мухаммед ишик-ака-баши багрином, сыном Ширгази-бия, Клыч диванэ, который был из числа слуг 31 упомянутого ишик-ака-баши 32, и проч. Приняв на себя обязательство [убить хана], они пошли на все, не исключая и перспективы смерти. Из усадьбы мехтера Кабули, которая, как упоминалось выше, находилась внизу арка, заговорщики взобрались с восточной стороны до верха высокой цитадели, куда [даже] ветер не проникал в своем дуновении, проделали там отверстие на манер того, как это бывает в пчелином улье, и Джаушан калмык вместе с братьями Мухаммед Салаха курчи, сыновьями Абдулла-бека и другими, подобно лисам, проникли в тот цветущий дворец / 11 б / и поспешили в ту же ночь разыскать его высочество, коему сопутствует при стремени Луна, Абулфейз-хана, покуда не удостоились быть в присутствии его высочества. [Тогда] все сборище заговорщиков закричало, что хана убили в [чарбаге] Пир-и Марза. Услышав этот крик, все рабы и слуги [двора] отчаялись видеть живым его высочество, но последний в это время был еще жив, пребывая на постели спокойствия.
В эту ночь Ланг Мухаммед Мурад убил в гареме Ходжу Балту, который, узнав о происшедшем, хотел выйти [наружу]; мехтера Шаф'и убил Мухаммед Салах курчи. Та ночь [по своим ужасам] казалась ночью Страшного суда. Если бы не было Солнца ханской красоты, Абулфейз-хана, то близко было бы к тому, чтоб от страха и ужаса сердца превратились в трепет, а души поверглись в смятение 33. / 12 а / Это происшествие случилось около полуночи.
Когда счастливое известие [о предположении возвести на ханский престол Абулфейза] достигло до всех эмиров, Худаяр-бий, Фархад-бий, Ходжа Кули-бий, Султан-бий и все эмиры, которые были в наличности, на той же ранней заре достигли утра свидания с его величеством ханом. Послали за Ма'сум аталыком, стали непрерывно бить [22] в большой барабан, возвещая об избрании ханом Абулфейза, и кричали: «Счастье – государство Абулфейз-хана!» и обнадежили народ свежим известием [о новом] хане. Однако, когда в ту темную ночь в Бухаре распространилось известие об этом ужасном происшествии, каждый из эмиров и из прочих подданных, пораженный, вставал [с постели] и хлопал от радости в ладоши; многие же от огорчения ударяли себя по голове рукою сожаления. Тюря Кули кушбеги найман, которого его величество хан-мученик, обласкав, возвысил из праха ничтожества до зенита величия, / 12 б / предоставив ему должность кушбеги вместо уволенного Абдулла хаджи, который теперь спокойно завернул ноги власти в подол терпения и спокойно сидел, – этот Тюря Кули, услышав обо всем происшедшем, бежал [из Бухары], поспешив к хану в Пир-и Марза. Когда он достиг до августейшего местопребывания (букв. до августейшей урды), то известил дворцовую челядь 34, чтобы она, разбудив от сладкого сна его величество, сопутствуемого Луною, подняла бы его с постели покоя, ибо судьба проявляла к нему другое коварство и небо обнаружило великую беду. Дворцовые люди в ту же ночь передали это гаремным женщинам, и те, разбудив его величество, доложили ему, что ужасный мир и непостоянная судьба / 13 а / подвинули на это [дело] группу негодяев. Последние проникли в августейший арк, убили Ходжу Балту и мехтера Шаф'и и заполнили и увенчали престол миродержавия драгоценными камнями и блеском существа Абулфейз-хана, а убежище халифского достоинства, [Убайдулла-хана], свергли с престола халифства и господства.
И тот вождь эпохи, государь мира, [Убайдулла-хан], со всею отвагою, которая была в нем, соизволил сказать следующее: «Как осмелились проникнуть в высокий арк эти скверные подонки общества и совершить столь гнусное дело?! Воробей если и залетает в гнездо орла, то он рискует попасть в когти смерти, если пичужка притязает стать фениксом, то от дуновения воздуха, образуемого взмахами его крыльев, она перестает существовать.
Стихи:
Если в гнездо орла полетит воробей,
То от когтей [орла], несущих страдание, он проститься со своего жизнью.
Если он на [свое] несчастье направится к жилищу феникса, / 13 б /
То в вечер смерти он разлучится с своею жизнью. [23]
Но [хан] не знал, что у дурно воспитанной и огорчающей судьбы есть такое положение, что она лютого льва низвергает в колодец хитростью лисицы и укусом мошки губит могучего слона. В это время до высочайшего слуха донеслись нестройные воинственные звуки большого царского барабана, [несшиеся] из города. Его величество хан, достоинством равный небесному своду, а запальчивостью – Солнцу, опоясался поясом энергии и успокоил обитательниц гарема, [сказав им]: «Не будьте робки, потому что мы тоже имеем группу лиц, которые уже много времени громко заявляли о благожелательном отношении [к нам] и звонко били в барабан самоотверженной преданности под этим пышным голубым [небесным] сводом. Надеемся на божественное милосердие, что завтра к могущественному [высочайшему нашему] порогу 35 / 14 а /...
В этом происшествии эмиры, имевшие распрю с особою его величества, осведомившись о положении его, и всего менее желавшие его благополучия, окружили занимавшийся им чарбаг плотным кольцом, так что его величество никак не мог выбраться из этого заколдованного круга. Так что, куда бы он ни смотрел, всюду видел знаки его чародейства. После этого [ему не осталось] ни могилы, ни савана. Бог даст, мы опишем [дальнейшие] события.
Когда его величество, несчастный хан, увидел, что птицеловы рока раскинули [над ним] сеть со всех шести сторон 36 и отовсюду кричат душе, заключенной в тело: «Здесь разлука между нами!» 37 – он предоставил сердце сладкой смерти 38 и вкусил чашу ядоносного напитка горести. Рассыпающим перлы языком он воскликнул: «Друзья мои, мы связали уже сердце [наше] со смертью и покидаем все то, / 14 б / что привлекало нас в мире, [посему] мы утвердились в мысли надеть одежды путешествия из этого тленного мира во дворец вечности». И затем, обращаясь к самому себе, хан говорил –
Стихи:
«Тело есть верховое животное, привязанное на конюшне в день войны,
Лучше [поэтому] в день битвы иметь [под собою какую-нибудь] клячу.
Выросла из сада нашего существования [роза], полная бутонов,
Лучше бы ей быть в уголке головного убора вождей.
Сердце – стеклянный сосуд, полный крови горести,
Разбитое камнем случайности оно покидает свою родину».
И [опять], обращаясь к себе, он говорил: «О тело, не проводи в беспечности эту ночь и не забудь своей подруги-[души], ибо завтра [24] тебя напоят из чаши: «всякая душа вкусит смерть» 39, в ней же покой сердец и веселье мыслей. О пленник небытия, покончи же с любовью к своей жизни на коврике михраба!» 40.
Мухаммед Рахим [бий] парваначи был мотыльком, сгоревшим в кружении вокруг украшающей сердце свечи. / 15 а / Но рок и случай, проявив коварство, пресекли нить дружбы между свечой и бабочкой. Когда ужасная весть о всеобщем нападении [на хана] достигла слуха Мухаммед Рахим-бия и он увидел, что стечение людей оказалось на одной стороне и – что может сделать капля с морем, [как и] одинокий всадник с [целым] войском? – он, поневоле завернув ноги раздумья в подол терпения и неподвижности, не предпринял ничего [для спасения своего государства]. Великодушный же хакан проводил ту ночь в Пир-и Марза; большинство его слуг, вроде Шакир мирахура, Афлатуна курчи и Тюря-Кули кушбеги, обратились к нему [с предложением своих советов], как бы ему спастись из сего потопа несчастья. Его величество однако не соглашался 41 [с ними и говорил]: «Что за низость – оставить свою семью в руках злодеев, а самому уйти! В конце концов нужно же умереть, ибо ни одному человеку не избежать смерти. Если пришел смертный час, / 15 б / то никаким средством не отстранить его! И вот, взвалив одежды существования на верблюда небытия, мы поспешим [теперь] с караваном смерти во след за исчезнувшими [навеки] людьми.
Стихи:
«Вот я отправился следом за исчезнувшим караваном [смерти],
Тяжелы у меня воспоминания о своем существовании.
Не затрудняй же [себя] раздумываньем об огорчительных обстоятельствах моей жизни,
[Ибо] это горестное происшествие вне пределов объяснения!
В новогодний сезон сады нашего веселья
Подобны лицам возлюбленных, пляшущих осенней порою [по сборе винограда].
От того, что пришел день смерти, стало известно такое положение:
Этот мир – преходящ и огорченья мира – тоже преходящи».
Передают, что в то позднее время, когда двери жестокости и насилия раскрылись перед несчастным государем, а [все] виды удовольствий и покоя закрылись перед его лицом и караваны слез беспрестанно / 16 а / катились со станций глаз сего государя через город его ланит, [25] пламя же его тяжелых жгучих вздохов превращало в воду самые бесчувственные сердца, он декламировал следующее стихотворение, применительно к его горестному положению:
Газаль:
«Мое сердце от горести стало кровью, поскольку мне быть в доме траура,
Я сегодня хочу расстаться с царством благополучия.
Судьба, как только возымела силу, поступила со мною вероломно,
По допущению рока я тоже хотел бы быть вероломным,
Каждому я обещал покровительство, [а судьба] поступила [со мною] коварно, и я поражен изумлением.
Я не хочу быть знакомым ни с кем в эти дни!
Я – Хусейн своего времени 42 и вижу зло от этих отвратительных людей,
И лучше бы мне также мучиться жаждою в [пустыне] Кербела, [как и Хусейну]!
Следовало [мне], и я испил от людей целый поток несправедливости, –
Не упрекай же меня: / 16 б / [я], Убайдулла, буду со смертью в согласии!»
Словом, в ту горестную ночь все эмиры, отправившись в бухарский арк, единогласно решили убить Убайдулла-хана и сделать государем его величество Абулфейз-хана. Они несколько раз посылали к Ма'сум-бий аталыку, [прося его принять участие в их решении], а он, человек военный, медлил с прибытием [к ним], ибо, [по его мнению], возможно, судьба даст другой оборот делу. Он послал [на разведку] человека и путем шпионажа получил известие, что в Пир-и Марза при хане-мученике никого нет. И [тогда] Ма'сум-бий сел на коня и, на ранней заре прибыв [в арк], поцеловал августейшее стремя его величества, Абулфейз-хана 43. И все согласились на том, что по Чингизханскому обычаю расстелили белый войлок [и подняли на нем Абулфейза, тем самым] возведя его величество, божественную тень, на престол. Его величество хан не согласился было на убийство брата и сказал: «Хорошо было бы [моему] любезному брату / 17 а / отправиться в паломничество к святым местам Аравии и сподобиться [получить] от них почет». Эмиры, [однако], не согласились на это. И когда взошло Солнце, то наставший день был днем, когда бедоносное море пришло в волнение, огонь бунта высоко взметнулся вверх и волк гибели унес Иосифоподобное могущество [Убайдулла-хана] 44. [26]
Я славлю Аллаха достойным его славословием! Тот день был таким днем, в который сердца стали полны боли, а лица пожелтели. В то время, когда взошло Солнце, ты сказал бы: «Вероломные войска звезд Султана [т. е. солнца], когда с восходом освещающего мир Солнца на ристалище божественного всемогущества 45 смешали вместе землю и кровь жестокости, они, как дикие восточные тюрки, захватив в плен закрытых чадрами целомудрия [обитательниц] лазоревого дворца небес, / 17 б / сбросили с них покрывала и повлекли [их] в плен, посадив на сребровидный круп светлошерстого коня небес 46. Государь же, достоинством равный Джемшиду – Солнцу (т. е. Убайдулла-хан), стоял один-одинешенек с глазами, полными кровавых слез, благодаря руке [слепого] рока. В такое время группа военных, крича и вопя, со всех сторон ринулась к саду Пир-и Марза. В это время хан, оставленный всеми и без близкого друга, совершив утреннюю молитву, сел на молитвенный коврик покорности своей судьбе. На его стороне никого не оставалось, кроме Афлатуна курчи и Тюря Куля кушбеги. Вдруг со стороны города раздался крик: «Хватай [его]!» и военные бросились, как на грабеж. Его величество, услышав шум и крики этого сборища, / 18 а / невольно заплакал и, теснимый насилием и жестокостью судьбы, испускал тяжелые пламенные вздохи, так что автор этих строк по этому поводу составил [следующую] элегию:
«О мусульмане, [все] стенания [происходят] от вращения сего высочайшего неба,
[И все] правосудие и несправедливость проистекает от случайностей, совершающихся на земле!
Скорбью возделана земля, жестокости преисполнено небо,
У него готовы бунты [и мятежи] и сто тысяч [их] еще в засаде.
Кроме капель яда, не влило оно в наше горло [ничего],
Хотя и полна бывает меда звезда небосклона.
Я пишу на память историю о жестокости вращения небесного свода и круговорота времени.
В тысяча сто двадцать третьем году, в священном [мухарраме] 47
В Бухаре возникло бедствие, сопровождаемое ужасами Судного дня,
И внезапно воссияло восходящее солнце Абулфейз-хана. / 18 б /
Померкла во тьме счастливая звезда Убайдулла-[хана, ибо]
Кроме несчастья, [ничего иного] не бывает в развалинах мира.
Куда делся [пышный царь] Джемшид, куда девалось веселье, где вращенье [застольной] чаши?!
Условилась шайка людей убить несчастного государя.
И из Бухары совершила нападение на Пир-и Марза». [27]
Когда весть о нападении этой вероломной банды достигла до высочайшего слуха, его величество понял, что все проистекает от козней судьбы. И в горести и беспомощности, обратив лицо [свое] к этому голубому и замечательному небу и к этим девяти слоям синих небес, с глазами полными кровавых слез и с печальными вздохами от жестокости и тирании судьбы, говорил такие слова –
Стихи:
«Когда услышал о нападении народа государь несчастных / 19 а /
Он испустил [идущий] из души и сердца вздох, полный горести и безнадежности.
Он сказал: «О тиранический круговорот небес, [твое] возмездие [происходит] от твоей несправедливости,
Тебя создали из естества вероломства! Кольца твоих звезд не меньше, чем цепи [рабства],
[И] не меньше, чем тюрьма, будет твой созданный тиранией чертог.
Ты в одно мгновение несправедливо убиваешь сотню безгрешных людей,
[И] никогда не делается веселым твое невеселое настроение.
В такое, [как сейчас], время блеск меча скорби стал [твоим] знаменем;
Забила волна из облака бедствия, которым кипит твой поток».
Когда несчастный государь, этот бездольный владыка, увидел, что народ принял твердое решение убить его, обнажил для этого свои мечи / 19 б / и поднял копья поразить его насмерть, – он вошел в свой гарем, где все целомудренные обитательницы, плача, стали целовать его в розовые щеки.
Его величество, несчастный хан, поправил на себе оружие, надел на себя еменскую кольчугу, опоясал египетскую шашку 48, перебросил за плечо щит и, накрыв голову шлемом 49, обратился к тем несчастным, угнетенным [злым роком], к тем злосчастным, готовым умереть со словами: «О мои собеседницы и мои подруги, сегодня такой день, когда розовый цветник моих ланит погубит [холодный] ветер осени, а мои сладкие уста станут жадною добычею муравьев могилы; голову и / 20 а / стан мой поразит [насмерть] оружие небытия, а мои оба нарциссу подобных глаза наполнятся могильною землею. Если [когда-либо] пройдете по саду и увидите случайно розу, вспомните о розах моих ланит; если же вы посмотрите на кипарис, то вспомните о моем стройном стане! [28]
Стихи:
Если ты посмотришь на розовый цветник, ты вспомнишь меня;
Увидишь завиток гиацинта – вспомнишь мои кудри,
Всякая роза и тюльпан, которые возвышаются на лугу перед твоим взором,
Напомнят тебе о моем стройном, как кипарис, стане и о моем румяном лице!»
Крики, смятение, плач и вопли отовсюду поднялись из среды слабых и несчастных женщин, и матерь (родительница хана), плача, громко оплакивала его. Государь-мученик, прощаясь со всеми обитательницами гарема, говорил: «Это последнее [мое с вами] свидание и последнее прощание!» / 20 б /
Стихи:
«Он отправился в гарем и со скорбью сказал последнее «прости» [своим подругам]:
«Прощайте, мои дорогие подруги, прощайте!
О какая разлука [с вами], жемчужинами цветника жизни!
Прощайте же все целомудренные жительницы [гарема], прощайте!»
Терзаемые невыносимым горем, все плачущие невинные [красавицы] сказали:
«Прощай, государь, отказавшийся от дома и домашнего достояния!» 50
Очи небесного свода, [созерцая это], выжимали [из себя] капли алых слез, [а]
Шах, не переставая плакать, все время говорил: «Прощайте!»
Ночною порою запылал огонь грабежа и скандала
И лишил сердце государя несчастных [надежды] на жизнь.
Едва хан успел проститься со своею семьею и своими домашними, как вдруг [совсем близко] раздался необыкновенно сильный крик / 21 а /, и все грабители проникли в гарем, [в это] убежище женской части, и бросились все грабить, унося все, что попадало им под руку. В это время его величество, имея в руке лук, взял стрелу и поразил ею одного из [этой] банды так, что тот отправился [в ад] за дровами. Несчастный государь, посмотрев вокруг себя, никого не увидел из своих сторонников: ни одного друга, ни одного разделяющего с ним печаль, ни одного товарища и ни одного сострадательного человека, – ни извне, ни изнутри ни одного доверенного слуги, ни одного интимного приятеля. Все те, которые [столь еще недавно] громко заявляли о [29] своей к нему любви, все теперь презрели [свою] верность своему государю, обнажили мечи и [выявили свои] каменные сердца. [А он] – пленник [своего безвыходного положения], с глазами, источающими кровавые слезы, / 21 б / продекламировал такие
Cтихи:
«Когда государь во время [постигшего его] несчастья посмотрел во все стороны,
Он увидел на лицах людей яркое проявление предательства.
Весь этот блеск величия государства он приготовил,
Во время же [своего] исчезновения он стал подобен искрам.
Его друзья рассеялись, как звезды из созвездия Девы,
И кроме того полюса достоинства там никого другого не осталось,
То есть, кроме прекрасного и верного Афлатуна времени,
Он, благородно рожденный, прославился [своею] верностью!»
Когда его величество, убежище халифского достоинства, остался один, тот бессовестный народ окружил его со всех сторон и каждый стремился [с угрозами] посягнуть на него. [В это время] Афлатун курчи, который [хотя] и был калмык, но по своей верности был единственным в мире 51, приблизившись к государю и опустившись на колени, сказал: «О несчастный государь, о страдалец-хан, / 22 а / о злополучный монарх, о бездольный владыка! Сегодня начала трепетать [у меня] птичка сердца в клетке тела, желая взлететь на ветви мученичества; а тело за завесою устранения воды и праха и сердце, как полный главнокомандующий, – оба они дышат верностью [вашему величеству]. Сегодня я покорил свою душу и сердце, душу, которой свойственна измена и которая хотела бежать, и сердце, счастьем которого является питье кровавого напитка печали и которое предпочитает постоянство. [Поэтому] я хочу сегодня возвеселить свою плоть 52 в море крови мученичества, чтобы завтра, в день великого представления [божеству], полностью войти в толпу самоотверженных, верных людей». / 22 б / Он сказал это и, подобно соловьям с опьяненными сердцами в клетке тела, принялся стенать и [потом] вскрикнул: «О люди, это – равнина Кербела, а я ее мученик!» Как вдруг какой-то низкий человек [из толпы убийц] ударил Афлатун калмыка по голове, так что тот свалился с ног и упал на землю, смешавшуюся с его кровью. Смотря [вокруг] скорбным взглядом, он говорил: «Боже мой, будь свидетелем того, что я половину своей жизни принес в жертву за [своего] господина!» Его величество хан, [видя все это], [30] плакал и трепетал. А тог подлый человек отделил голову Афлатун калмыка от его благословенного тела и [тем] освободил из сети его бытия птичку его души.
Стихи:
Он сказал: «О государь беспомощного товарища,
Ставшего пленником, подобно ржавчине на кольце цепи горя! / 23 а /
Трепещет [мое] сердце, вкушая удовольствие из источника верности.
Оно жертвует жизнью у ног высокопрестольного государя».
Он сказал и стал подобен опьяненному соловью от восхищенья красотою [своего подвига].
Его изрешетили мечами и стрелами, [сделав], как лист розы, расщепленный на сто частей.
Государь, пораженный этим, плакал и в то же время трепетал в беспокойстве [за свою судьбу].
Так нужно [умереть] рабу, так нужно [кончить дни] эмиру!
После чего государь, почитаемый, как небо и страх ангелов,
Обратил свое лицо к толпе военных и произнес сладкую речь.
Когда Афлатун курчи на пути верности [своему государю] вкусил из [рук] виночерпия – судьбы из чаши меча чистое вино мученичества, его благословенную голову взяли и с торжеством победителей подняли кверху. Из-за этой светоносной головы / 23 б / счастливый государь-мученик, Убайдулла-хан, обратившись к военным, сказал: «О люди, вы знаете меня, что я за человек? Я – роза из розового цветника Надир-хана; я – кипарис из Субханова парка 53. В течение двухсот двадцати лет отцы ваши служили нашим предкам и ели [их] хлеб-соль, а теперь вот уже восемь лет, как вы питаетесь от стола моих милостей, и никто [вам] не поручал кушать соль и разбивать солонку. Если вы нашли мое правление тягостным [для себя], то предоставьте мне отправиться к почитаемой Ка'бе, удовольствоваться вместо царского венца шапкой бедняка и, сойдя с престола счастья, сесть на рогожке бедности. / 24 а / О люди, подумайте о [моей] соли и удержите свои руки от убийства меня, невинного, потому что кровь безгрешного не заснет на земле! Разве среди [вас] нет такого-то и такого-то, которые признательны за [мою] хлеб-соль?». От этих слов одни из людей, [решивших убить хана], встревожились и опустили свои головы, но группа лиц, помнивших обещание Джаушан калмыка 54, без [всякого] указания обнажила перед его величеством шашки и ранила [этим] его печальное сердце. Подняв шум, они поспешили ополчиться против [убежища] мира. Хан сказал [им]: «О люди, ведь теперь [31] священный месяц мухаррам, а я – угнетенный Хусейн! 55 Кроме того, вы знаете –
Стихи:
«В месяце мухарраме я, как Хусейн, измучен,
Страдая от жажды в [долине] Кербела, печальный и без помощника.
Не проливайте [все] поголовно воды лица моего 56 безжалостным мечом,
Хотя вокруг [моего] одиночества [вздымаются] волны моих слез (букв, моего жемчуга). / 24 б /
В знатном происхождении – свет, а я – Субханов свет очей, 57
В сейидском достоинстве я – розовый куст из цветника пророка.
Я всех вскормил у вкусного стола своего,
И в воздаяние за [подобный] поступок мой помощник – злосчастье.
Никто не подумал о споре с ним,
Как оно разобьет куском гранита мое хрупкое стекло».
Короче говоря, когда убийцы вошли в [ханский] гарем к принялись за грабеж, пленный государь увидел, что все они заодно, все тесно сплочены [и ему не будет ни от кого пощады]. Неотвратимо тот дом был территорией, подобной дому судьбы, построенному насилием, или подобной замку небесного рока, который унес в тот дом убежище добродетели [хана-мученика]. Один мучитель-военный, по имени Кучик-Хайван минг, проломав отверстие в стене комнаты, [где находился хан], вошел с четырьмя-пятью человеками и схватил его величество за пояс, хан сказал: / 25 а / «Как тебе не стыдно хватать [столь дерзко] за пояс своего благодетеля и обесчестить себя на весь век! Какая тебе польза убивать меня?!» Но тот злодей-злоумышленник, не обратив никакого внимания на слова государя, вцепился в него и с такой силой нанес кулаком удар [по лицу] его величества хана, что тот проглотил два [выбитых] зуба. «О низкий человек, – восклицает хан, – ты думаешь убить меня и полагаешь, что легко тебе пройдет мое несправедливое кровопролитие! Я надеюсь, что ты не достигнешь своего желания».
Стихи:
Нелегкое дело – они пролили кровь невинного
И посыпали прах горести на голову жизни несчастного.
Нетрудное [дело] – [поразив] мечом беспомощного,
Они смешали [его] с землею и кровью государя Кербела [имам Хусейна]
Нетрудное [дело] – у несчастного / 25 б / с сотней насилий и жестокостей
Разорвали нить жизни мечом горести! [32]
Тот злодей [Кучик-Хайван минг], схватив его величество за ворот, потащил его наружу, ибо питал к нему старую злобу за то, что его величество во время своего путешествия в Самарканд разрушил его укрепление 58. Но тот лев из чащи ловкости (т. е. Убайдулла-хан), схватив за талию Кучик-Хайвана, как воробья, ударил его о землю, так что все вскрикнули [от неожиданности]. Хан схватил [было] рукою за кинжал, но тот случайно остался у него под кольчугою. Когда хан искал кинжал, Кучик со всем своим скотством 59, не надеясь освободиться из-под руки хана, закричал своим мулозимам 60: «Помогите мне!» – как будто он был пленником в когтях льва. И неожиданно злая судьба пришла ему на помощь, / 26 а / [так что] охотник попал в руки дичи или лев стал пленником в лапах лисицы.
Один из его «сирот», подбежав, ухватил благословенные ноги хана, потащил к себе и свалил с ног тот свободный кипарис, ту стройную пальму. Упомянутый Кучик-Хайван, вскочив на ноги, сел на беззлобную грудь того сидящего на почетном месте [государя], плода от древа благородного происхождения. Ты сказал бы [при виде сего], что земля и время восстонали и вскричали [от горести]. Вопль поднялся из среды закрытых стыдом целомудрия [обитательниц гарема]. Хан-мученик же бился под руками и ногами Кучик-Хайвана и проливал потоки кровавых слез горести из облака очей. Свое несчастное положение он выражал такими словами –
Стихи:
«Увы! Я – несчастный, плачущий, [всеми] покинутый,
Схваченный врагами / 26 б / спереди и сзади,
Упал на землю беспомощности;
Небо же растворило [передо мною] двери насилия, и
Сердце полно боли от крика и плача,
Тело изранено мечом злодея;
Голова подобна пузырю моря, наполненному кровью,
А шлем – цвета красного тюльпана;
[И нет никого вокруг]: ни задушевного друга, ни помощника,
Ни родственника, ни везира, ни личного секретаря!
Верность далека от сердец друзей,
А жестокость [в виде] злобного меча – в руке гордого [злодея].
Судьба решила убить меня,
Нар