Я чувствовал себя очень уставшим. Последние несколько дней были слишком динамичны для меня. Жизнь Альбрехта Дали на глазах обрастала новыми подробностями, не всегда приятными. Мне хотелось чего-то, чего в жизни Альбрехта Дали не было, но я не мог понять, чего именно.
По дороге домой я купил последний компакт-диск Яблонской. Мухиной дома не было. Я включил CD и принялся проверять квартиру еще более тщательно, чем раньше - почему-то мне казалось, что сумка с кокаином спрятана именно здесь. Яблонская напевала легкие джазовые мелодии, через две песни на третью срываясь на диско. Пела она действительно неплохо, по крайней мере, ее голос показался запоминающимся. Раньше я ни разу специально ее не слушал.
Сумки нигде не было. Зато удалось найти небольшой пакет с кокаином - полграмма, не больше. Мысли о кокаине привели к тому, что я все-таки его отыскал, пусть и в меньшем количестве. Я вынюхал две продолжительные дорожки и передернулся. Реальность быстро подменялась своей кокаиновой копией - более яркой и отзывчивой.
По привычке я уселся за компьютер - обычно в это время я работаю минут тридцать-сорок. Вести дневник Альбрехта Дали мне не хотелось, да и рассказывать в нем было нечего. Я провел пальцем по клавиатуре: ЯЧСМИТЬБЮ. Этим я зарабатываю на жизнь - вожу пальцами по клавиатуре, а потом продаю эти ЯЧСМИТЬБЮ, расставляя их в другой последовательности. Так было, когда я был Альбрехтом Дюрером. Я стал Альбрехтом Дали, и ничего не изменилось.
Почему Сальвадор использовал для предсмертной записки листок из моей книги? Совпадение.
Совпадений не бывает.
Я достаю записку Дали из кармана и делаю то, чего не делал никогда раньше - читаю собственную книгу после того, как она была издана.
Не буду полностью цитировать то, что я прочитал - художественной ценности этот текст не имеет, уж я-то знаю. Название книги - "Средство против скуки". О том, как три десятиклассника задумывают совершить серию террористических актов в московском метро, и что из всего этого получилось. Текст на странице, которую я держал в руках, начинался словами: "Значит, мы просто пешки в этой игре, просто пешки! Это он все придумал, он нашими руками все проделал и при этом остался в стороне. А теперь мы заперты в ловушке, из которой смог бы найти выход только он!"
Другой персонаж советует парню, впавшему в истерику, успокоиться, они все-таки выбираются из западни (кабина машиниста в поезде без тормозов) и аккуратно погибают страниц через десять.
Снова шахматы? Или они мерещатся мне под кокаином?
Гоген просигналил за окном - пора ехать.
Клуб любителей женщин
С Миро я столкнулся возле входа в ресторан, в котором мы все встречались.
- Нашел сумку? - спросил он после приветствия.
- Нет ее, - ответил я. - Я все квартиры осмотрел.
- Осмотри еще раз, - посоветовал Миро. - Если хочешь, я вместе с тобой поезжу.
За столиком уже сидели Ван Гог с Роденом, а также молодой человек неопределенного рода занятий, которого все звали "Марик" - Марк Шагал.
Ван Гог: Ну что, так и будем висеть в кабаках, ничего не предпринимая?
Шагал: Ты о чем, Винсент?
Ван Гог: Тебя, Марк, это тоже касается. Речь идет о двух самоубийствах.
Роден: Винсент считает, что последует третье, четвертое...
Шагал: Понятно. Винсент рассказывал мне о своих опасениях.
Миро: А если мы просто уберем Яблонскую?
Роден: А если это просто самоубийства?
Шагал: Убийство Яблонской - проще сказать, чем сделать. Она - звезда. Я не стал бы с этим связываться.
Миро: Мы можем обойтись и без тебя.
Шагал: Пойми меня правильно, Жоан. Во-первых, она женщина. Во-вторых, мне нравится, как она поет...
Ван Гог: А как она посылает наших друзей на тот свет, тебе нравится?
Роден: Вам нужно остыть, ребята. Вы так серьезно обсуждаете убийство Татьяны! Придите в себя! У нас нет никаких доказательств того, что она причастна к самоубийствам.
Миро: Завещание Дали - лучшее доказательство. Она стоит за Тренингом. Она присвоила себе все деньги.
Роден: Каждому из нас выгодна смерть другого. Не нужно начинать то, что наверняка закончится обоймой трупов.
Ван Гог: Начало уже положено. И, заметь, не нами!
Роден: Я отказываюсь продолжать эту тему. Я - против. Это мое мнение, и ты его слышал.
Шагал: Огюст прав - вы рано начали этот разговор.
Миро: ОК, давайте дождемся, пока еще кто-нибудь из нас полезет в петлю! Какие у нас были планы на сегодня?
Роден: Собирались после ужина сыграть в бильярд.
Миро: Кокс будем нюхать? Тогда поехали ко мне.
Как только совершили первый подход к кокаину, сразу же решили звонить проституткам. Шагал принялся трезвонить моделям легкого поведения, которых называл богинями. Девочки пообещали приехать через сорок минут. Я закурил сигарету и вышел на балкон. Миро жил на площади Толстого, и с балкона его квартиры удобно было наблюдать вечернюю кутерьму возле кабачков. Ван Гог тоже вышел на воздух.
- Что ты думаешь по поводу Яблонской? - произнес он.
- Мне нужно еще несколько дней, чтобы ответить тебе, - сказал я.
- У нее может не оказаться этих нескольких дней.
- Вы действительно собираетесь убить ее?
- Пока Роден против этого, мы этого не сделаем, - сказал Ван Гог. - Но я думаю, мы сумеем его переубедить. Яблонская слишком вызывающе себя ведет.
- Ты говорил с вдовой Пикассо? - я меняю тему разговора.
- По поводу шахмат и книг? - он смотрит вдаль, словно забыв про меня на долю минуты. - Я не буду разговаривать с ней об этом.
- Почему? - удивился я.
- Парни, идите нюхать! - прокричал Миро из комнаты.
Раздался звонок, вслед за которым появились четыре девицы. Все они были одинаково длинноноги, улыбчивы и худощавы. И, главное, они были одного роста, что особенно меня удивило.
Девушек было четверо, нас пятеро. Так получилось, что я оказался один в ванне с холодной водой. Я качался на волнах, заплывая все дальше, и с проходивших мимо яхт мне салютовали яркими флагами.
- Здесь занято? - женский голос.
Голая девочка лет шестнадцати, с торчащей грудью и плоским животом, забрызганным спермой.
- Залазь, - предлагаю я.
- Холодная! - ежится она, опускаясь в воду рядом со мной. При этом ее нога касается моей.
- Я добавлю горячей.
- Ты кто? - спрашивает она.
- В смысле?
- Их я всех знаю, - она кивает в сторону комнаты, где, судя по звукам, набирала обороты странная оргия. - А тебя вижу в первый раз.
- Я - писатель, - говорю я.
- Что же ты пишешь?
- Детектив.
- Я читаю иногда детективы, - призналась она. - А о чем твоя книга?
- Сложно сказать, - признаюсь я.
- Тогда о ком? - она формулирует вопрос иначе.
- Обо всех, кого я знаю. О Ван Гоге, о Родене, о Миро. Обо мне. О тебе, если захочешь.
- Не хочу, - она даже отодвинулась от меня, создав несколько миниатюрных волн. - Я не хочу участвовать в детективе.
- Я тоже не хочу, - сказал я.
- Ты забавный, - никогда раньше мне не говорили, что я забавный. Слушая ее голос, я испытывал неведомые ранее импульсы, идущие из потаенной глубины солнечного сплетения.
- Знаешь, такое редко бывает... - я с трудом подбираю слова. - Бывает, встречаешь какого-то человека, случайно, в дурацкой ситуации, и тут же понимаешь, что этот человек близок тебе, находится с тобой на одной волне... Понимаешь, о чем я говорю?
- Понимаю, конечно, - она улыбнулась уголками глаз.
- Сделай мне, пожалуйста, минет.
Ван Гог лежал на диване с сигарой в зубах, Шагал валялся на ковре, время от времени вяло хватая проститутку, сидевшую рядом с Роденом, за ноги, которые та свесила с кресла, в котором курила, всецело отдаваясь этому занятию. Две девушки сидели на корточках возле невысокого столика, убирая со стеклянной столешницы остатки кокаина.
- Нужно за коксом послать, - предложил Шагал.
- Я позвоню, - ответил Миро, появившись в дверях комнаты.
- И закажи еду, плиз, - попросил Ван Гог.
Гулкие часы пробили в коридоре одиннадцать.
Ван Гог встал с дивана, закутался в халат и босиком вышел на балкон.
- Ты идешь, Альбрехт?
Я завернулся в простыню и пошел за ним.
- Ты слишком медленно продвигаешься, - произнес Винсент, выпустив облако дыма с резким запахом.
- Неизвестно, что искать и где искать, - возразил я. - Поэтому мы топчемся на месте.
- Где искать? Ищи здесь. Что искать? Ищи убийцу.
- Нелегко найти убийцу, когда речь идет о самоубийствах.
- Встреться с Яблонской снова. Позвони ей прямо сейчас, - он достал из кармана халата телефон и протянул его мне.
- Я не помню номер, - сказал я.
- Я помню, - ответил Ван Гог.
Дюрер: Алло, Татьяна?
Яблонская: Да. Кто говорит?
Дюрер: Это Альбрехт.
Яблонская: Привет, Альбрехт. Зачем ты звонишь?
Дюрер: Я хотел снова увидеть тебя.
Яблонская: Увидеть зачем?
Дюрер: Я просто хочу встретиться с тобой. Мы не поговорили в прошлый раз.
Яблонская: Знаешь, Альбрехт, все, что я могла сказать, я тебе уже сказала. Остальное я скажу брату Дали, если он появится. А с тобой я не собираюсь обсуждать ни Сальвадора Дали, ни мои с ним отношения.
Дюрер: Я хотел поговорить не о Сальвадоре.
- О чем же? - в ее голосе я услышал удивление.
- О шахматах, - наобум произнес я.
- Хорошо, - сказала Яблонская после паузы. - Давай сыграем в шахматы. Ты помнишь, где я живу?
Вечер в янтаре
Спускаясь по лестнице от Миро, я встретил двух людей. Первый из них, судя по наглому и одновременно настороженному лицу, был наркокурьером, выполнявшим заказ ребят. Во втором парне, которого я встретил двумя пролетами ниже, я узнал официанта, с которым беседовал в первый день своего пребывания в Киеве.
- Я чувствовал, что встречу Вас здесь, - он поставил пакет из ресторана на ступеньку. - Вот. Это от Вашего брата.
Я взял конверт, подрагивавший в его руке, дал ему десять долларов и вышел на улицу. Под конусообразным светом фонаря я распечатал конверт. В первую секунду мне показалось, что конверт пуст, и сожаления о безвозвратно ушедшей десятке нахлынули на меня. Я перевернул конверт и встряхнул его - на асфальт выпала визитная карточка.
"Казимир Малевич. Организатор Тренинга".
Номера телефона на визитке не было, только адрес электронной почты.
Положив визитку в карман, я собрался ловить такси, но потом решил прогуляться пешком - идти минут десять. Из мерседеса, стоявшего на обочине, мне просигналили. Это Гоген - совсем забыл про него.
- Я иду на Крещатик пешком, - говорю я в приоткрывшееся окно автомобиля. - Хочешь - поезжай за мной.
- К Яблонской? - уточнил Гоген. - Я тоже пройдусь.
Он вышел из машины и пошел в десяти шагах позади меня.
Пьяные люди парами и тройками вываливались из баров и кафе. Ночной ветер нес по тротуару обрывки газет и целлофановых кульков. Немного болела голова - отходил кокаин.
Когда я проходил мимо какого-то затрапезного питейного заведения, охранник вытолкнул из него невысокого молодого человека в потертой кожаной куртке. Он чуть не сбил меня с ног, и я подхватил его под мышки, чтобы парень не упал на асфальт.
- Дюрер? - удивленно произнес он, приняв нормальное положение.
Это был Клод Моне, мой институтский приятель, которого я вижу не чаще раза в год, и всегда радуюсь этим встречам.
- Сто лет тебя не видел, Альбрехт! - проорал он. - Как ты поживаешь? Где ты был все это время?
- Я ездил отдыхать, - ответил я. - А ты как, Клод?
- В полном порядке. Месяц назад развелся, а позавчера разбил машину. У тебя есть деньги?
Я пошарил в кармане и дал ему немного денег.
- На днях отдам, - пообещал Моне. - Я тебе позвоню. У тебя тот же номер телефона?
Какой "тот же", интересно? Я никогда не давал свой номер Моне.
- Как Кете? - спросил он. - Вы по-прежнему вместе?
- Нет, - ответил я.
- Я ее видел на днях. Но мы не разговаривали.
- Наверно, ты ошибся, - сказал я. - Кете нет в городе.
- Значит, она уже вернулась, - возразил Моне. - Я не мог ошибиться - видел ее из окна машины, когда стоял в пробке. Она кого-то ждала возле метро.
- Все в порядке, Альбрехт? - это был Гоген.
- Привет, меня зовут Клод, - Моне протянул Гогену руку, и тот неохотно ее пожал.
- Опоздаем, - сказал мне Гоген, кивнув в ту сторону, куда мы держали путь.
Я попрощался с Моне, и мы пошли дальше.
- Это твой знакомый? - поинтересовался Гоген.
- Как ты угадал?
Я был очень раздражен. Во-первых, самочувствие. Во-вторых, Моне, зачем-то напомнивший мне про Кете. Какого черта ему нужно было заводить разговор о девушке, которую он принял за Кете Кельвиц? Какого черта вообще это все?
Что происходит?
В последнее время я часто задаю себе этот вопрос, и для меня он лишен иронии. Что со мной происходит? Со мной ли это происходит? Происходит ли что-то вообще, или же то, что я вижу вокруг себя - это обездвиженные волны, которые произвожу своими лапками я, муха, застрявшая в застывающей смоле? В янтаре нет жизни, это мне хорошо известно, но я ничего не могу поделать с тем, что моя жизнь становится этим полудрагоценным камнем.
- Пришли, - говорит Гоген.
Наконец-то!