Вторая ночь в особняке Франсиско Гойи. Занятия закончились час назад. Сейчас около полуночи.
Я снова перечитываю конспект, сделанный во второй день. Эти и другие записи я не смогу забрать с собой, Малевич сразу предупредил об этом. Но записи ничего бы и не дали - подлинный смысл содержится в сказанном, а не в написанном. Тихие голоса ведущих Тренинга, Малевича и Яблонской, их я хочу унести отсюда, а не исписанные выскальзывающим из пальцев карандашом листки.
Тренинг, частью которого я давно являлся, постепенно приобретал зримые очертания. Я по-прежнему не знал, чему он служит, но, кажется, начал понимать, как он устроен.
Перечитываю последнюю запись. Хочется курить. Сигарет здесь нет.
"Тренинг - это все люди, его составляющие, как живые, так и те, кто ушел. Все они, так или иначе, принимают участие в ходе Тренинга и в моделировании поведения друг друга на основе созидательных и разрушительных психических технологий.
Разрушительный механизм активируется Тренингом по отношению к тому или иному участнику в тот момент, когда этот участник готов к переходу в состояние идеи, когда процесс его психического созидания завершен. Побудительным сигналом к саморазрушению участника чаще всего служит специально подобранное сочетание звуков. Также в качестве сигнала могут быть использованы визуальные образы - все зависит от условий прохождения Тренинга тем или иным участником".
Кто-то движется по коридору, кто-то легкий. Я приоткрываю дверь. Это Алиса.
- Привет. Можно зайти?
Заходит.
- У меня точно такая же комната, - сообщает она. - Даже картинка на стене такая же.
- Ты разве не с Яблонской живешь?
Она смотрит на меня удивленно и объясняет:
- Здесь живут только по одному человеку в комнате. Такие правила. Да я с ней жить и не стала бы. Ну ее. Я решила к ней относиться так же, как она ко мне - рав-но-душ-но.
- Получается?
- Пока не очень, - отвечает, подумав.
Чего она хочет от меня? Ей просто скучно или, наоборот, просто интересно?
Мы молчим.
- Я хотел поговорить с Татьяной еще вчера, - заполняю я паузу, - но до сих пор не получилось. Мне кажется, она меня избегает.
- А о чем ты с ней хотел говорить? - любопытный ребенок.
- О ее исчезновении, о мнимой смерти. Я переживал то, что случилось с ней. Вернее, то, чего, слава Богу, не случилось.
- Какой ты чувствительный, Альбрехт! - язвительно замечает Алиса. - Или ты влюбился в Татьяну? Признавайся! Знаю, в нее не сложно влюбиться.
Нет, я не люблю Яблонскую.
- А кого ты тогда любишь?
- Ребенка. У меня будет ребенок. Его я люблю заранее и по-настоящему.
Девочка фыркает - она думает, что я шучу.
- А ты? - спрашиваю я.
- Что я?
- Ты кого любишь?
- Кого попало. Мне все равно, кого любить, лишь бы любить. Я и в тебя могу влюбиться, если хочешь.
Я внимательно разглядываю ее - сейчас Алиса кажется мне совсем другой, не избалованной нимфеткой, а милым циником на заре собственного цинизма.
- Что произошло с Яблонской в клубе? - меня действительно это интересует.
- Убили девушку-двойника, - ответила Алиса. - Перед концертом должно было проходить шоу ее двойников, а убийца, по-видимому, об этом не знал. После этого убийства Татьяна спряталась за городом, скрылась от всех. Никто кроме ее продюсера, Малевича и меня не знал, что Яблонская жива. Она и мне-то позвонила только два раза за все это время. И на Тренинге она ни кого не подпускает к себе близко. Она всех боится - Малевича, Ренуара, тебя...
- А меня-то ей чего бояться? - удивляюсь я.
- Как чего?! - Алису, похоже, моя реакция удивляет еще больше. - Ты же главный убийца в Тренинге!
Домашнее задание
То, что сообщила мне Алиса, я принял как должное. Я давно подозревал, что меня используют не только как записывателя. Вот все и прояснилось.
Как оказалось, на моей совести была смерть, по меньшей мере, трех участников Тренинга. Это Роден, Миро и Дали.
- Ты подсознательно нашел те сигналы, которые привели к саморазрушению каждого из них, - продолжала рассказывать Алиса. - А тебя, в свою очередь, побудили к этому другие участники Тренинга. В том числе и Яблонская, и я...
Она с ногами забралась в кресло, гармошкой задрав пижамные штаны выше острых коленок.
- Сигналом для Родена послужили слова "прямо сейчас" - он воспринял их как команду, - интонации Алисы напоминают учительские. - А для Миро достаточно было просто звуков его имени в соответствующий момент.
- А что связывает меня со смертью Сальвадора? - спросил я, придвинув свое кресло ближе к ней. - Когда он покончил с собой, я находился в другой стране...
- И ты даже не знал тогда о его существовании, - заканчивает она вместо меня. - Но сигнал к самоубийству он нашел именно в твоей книге. Поэтому Тренинг и нанял тебя убийцей.
- Нанял?
- Я говорю условно, - Алиса профессионально щелкает жевательной резинкой.
- Но зачем?
- Чтобы ты выполнял разрушительную функцию, если нужно. Как у тебя в конспекте написано, - она тыкает пальцем в листок, лежащий на столе.
- Я не в том смысле, - отбираю у нее свои записи. - Зачем нужны все эти смерти?
Алиса долго не отвечает, смотрит на меня, слегка прищурясь.
- Я думала, ты знаешь, - роняет, наконец, она.
Потом медленно, с расстановкой, чтобы я сумел все понять и запомнить:
- Уход в нужный момент, в нужных обстоятельствах - это доступ к вечности. Тренинг для каждого определяет этот момент, Тренинг создает соответствующие обстоятельства. Все участники Тренинга станут единой идеей, которая миллиардами букв распространится по Земле. На завтрашнем занятии Малевич будет рассказывать об этом. Хочешь трахаться?
Оказывается, я ждал лишь этого приказа, чтобы наброситься на нее, разрывая в клочья ее тренинговскую пижаму и беззвучно повторяя: "Хочу".
Я услышал выстрелы в доме, как только кончил. Возможно, они звучали и раньше. Мы вскочили и подбежали к окну. Посреди двора горела "Чайка" Малевича, три человека в масках и с пистолетами пробежали от ворот к дому. Я выключил свет, и правильно сделал - кто-то уже открыл стрельбу по окнам, пули летели из темноты за забором.
- Уходим, - сказал я Алисе. - Одень это.
Я бросил ей свою пижаму, сам оделся.
- Где Яблонская? - спросил я, когда мы бежали по коридору.
- Этажом ниже.
Мы находились на пятом.
На лестнице мы столкнулись с одним из боевиков. На наше счастье мы вывалились из-за поворота и сбили его с ног - он покатился у нас под ногами, словно бревно на воде, разбивая голову о ступени. Я подобрал его пистолет, который пригодился уже через секунду - в коридоре четвертого этажа пришлось застрелить длинного парня с винтовкой на плече.
- Яблонская там! - мы понеслись туда, куда Алиса махнула рукой - в конец коридора.
Дверь комнаты висела на одной петле, несколько дырок от пуль отметили стену рядом с дверью. Мы оказались внутри, когда в коридоре снова началась стрельба. Я повалил Алису на пол - пули свистели в темноте на уровне пояса.
- Таня! - позвала Алиса.
По отражению ее голоса я понял, что комната гораздо больше, чем я решил сначала. Из ее дальнего угла донесся то ли вздох, то ли стон.
- Кто здесь? - спросил я темноту.
- Яблонскую убили... - это был голос Малевича, треснувший, очевидно, от пули. - Ренуара убили... Может, всех, кроме вас. Это ведь ты, Дюрер?
Давно не слышал своего имени.
- Да, это мы с Алисой.
- Слушай внимательно... - слышно, что Малевичу тяжело говорить. - Для тебя занятия закончены. Осталось домашнее задание... Марк Шагал.
Ниже одновременно разбились несколько окон.
- Выполнишь это задание - и свободен... - он еле говорит. - Тренинг отпустит тебя.
- Он умирает, - говорит Алиса. - Скажи ему, что все сделаешь.
Но Казимир Малевич уже умер - смерть его прозвучала в комнате явственно, словно рождение трещины в стекле. В дом вдруг пришла тишина, только несколько моторов взревели за окном.
Они уехали.
Я поднимаюсь с пола, помогаю Алисе, щелкаю зажигалкой. До того места, где лежит Малевич, тусклый шар бензинового света не достает - он освещает лишь широкую кровать и на ней тело Яблонской с длинной красной полосой от левого соска, через белую простыню на пол к причудливой формы пятну, поблескивающему алым.
Ловушка. Вид изнутри
Четыре часа утра. В квартире пусто - Мухиной нет. В такой же ограниченной стенами пустоте находится сейчас и Алиса - я завез ее домой, проверил, нет ли засады в ее квартире, пообещал скоро позвонить.
Мне опасно здесь находиться, но не вернуться сюда я не мог. Наверно, я вернулся за Мухиной. Раз ее нет - за пистолетом и за кокаином. Пистолет я перед уходом спрятал в кармане куртки, что на вешалке в коридоре. Оружие на месте. Теперь у меня два пистолета - тот, что подарил Роден и тот, что я подобрал этой ночью. Проверяю - в каждом из них по одной пуле. Я заряжаю обе пули в один из пистолетов, другой закидываю на шкаф. Деньги... Вот деньги. Ага, остался кокаин.
Я вооружаюсь высоким табуретом и фонариком - свет в квартире включать не хочу - и откидываю циновку, скрывающую антресоли. Банки с коксом на месте. Я достаю их оттуда. К донышку второй банки приклеилась цветная выцветшая фотография.
На ней изображен двадцатилетний (понятно из даты на обратной стороне карточки) Сальвадор Дали рядом с девочкой лет пятнадцати, поразительно на него похожей. "Саля и Галя" - выведено рядом с датой.
Сестра, а не брат? Интересно, все ли участники Тренинга об этом знают?
Я прячу фото в карман, пересыпаю кокаин в кулек, немного нюхнув по ходу.
Нужно вызвать такси.
- Куда будете ехать?
- Вокзал, - вру я на всякий случай - я собираюсь в гостиницу на окраине, отсидеться там несколько дней, а потом уже драть отсюда.
- Перезвоню, когда машина будет внизу, - обещает диспетчер.
Так, что еще? Документы, бритва, солнцезащитные очки - все летит в сумку.
Я решаю еще понюхать, достаю со дна сумки кулек, на туалетный столик порошка высыпается раз в десять больше, чем требуется. Звонит телефон - это значит, такси уже внизу.
- Выхожу.
- Куда ты выходишь? - это голос Ван Гога.
- Привет, Винни, - говорю я. - Как мило, что ты звонишь! Ты, наверно, волнуешься за меня?
- Я действительно волновался, - отвечает он. - Я уже знаю о том, что случилось в особняке у Гойи. Ренуар мертв. Все мертвы, кроме тебя и одной девочки. Кстати, где она?
- Дать ей трубку или просто передать привет? - я решил поиздеваться над Винсентом.
- Открой дверь.
В дверь позвонили.
Идеальное убийство
Звонок все звучал и звучал, а я вертелся по комнате, словно ужаленная осой собака. Деньги, документы и пистолет - все это извлекается из сумки и перемещается в мои карманы. Сумку - под кровать.
Ван Гог пытается открыть дверь своим ключом, но безуспешно - запирая замок, я оставил в нем ключ. Винни продолжает трезвонить с новой силой, барабаня при этом в дверь ногой.
Я часто думал о том, каким образом Миро очутился на моем балконе. У меня был единственный вариант ответа - с крыши. Я уже на балконе. Внизу, возле дома стоят две машины - автомобиль Ван Гога и такси. Для того, чтобы попасть на крышу, нужно проделать достаточно долгий путь по карнизу к углу здания, где по прямоугольным выступам как по лестнице можно, теоретически, забраться наверх. Я перешагиваю через ограждение балкона и оказываюсь на карнизе. Дверной звонок теперь еле слышен. Первые три шага даются легко - можно держаться за подоконник. Потом несколько шагов до соседского окна - по дороге хватаюсь за ржавый крюк, торчащий из стены, спасая, наверно, этим свою жизнь, и вот я у следующего окна. До угла дома с имитацией лестницы - метров пять идеально ровной стены. Между жалюзи, которыми закрыто соседское окно, возникают полоски света - хозяин проснулся, в его дверь звонят. Я понимаю, кто так поздно пожаловал в гости к моему соседу, понимаю, зачем. Ван Гог решил добраться до меня тем самым способом, которым я сейчас собираюсь бежать - через балкон.
Удивляя сам себя, я в пять шагов преодолеваю карниз, дважды чуть не соскользнув в утренний воздух. Мои пальцы хватаются за один из угловых выступов, когда в доме раздается выстрел. Это означает, что Ван Гог через несколько секунд окажется у окна. Этих секунд мне хватает, чтобы, сломав все ногти, выкарабкаться на холодную черепичную крышу. Я лежу на черепице, пытаясь отдышаться. Слышно, как несколькими метрами ниже распахнули окно.
- Вставай, Дюрер! - слышу я приказание откуда-то сверху.
Это Гоген. Он сидит на деревянном ящике метрах в десяти от меня. В его руке - самый большой пистолет, который мне приходилось видеть.
Я послушно встаю.
- Руки так, чтобы я их видел, - чеканит Гоген. - Оружие?
Отрицательно качаю головой. Он собирается обыскать меня, но останавливается, не дойдя пять шагов - ему звонят. Зуммер его мобильного - сейчас это единственный звук на всем Печерске. Гоген засовывает пистолет дулом под мышку и достает из правого кармана дребезжащий телефон.
- Да, я на крыше, - отвечает Гоген невидимому собеседнику. - И Дюрер здесь, все в порядке... Что?... Хорошо.
Я не успеваю узнать, что именно хорошо - Гоген по прежнему видит мои руки, но в одной из них теперь пистолет.
- Сука! - истошно кричит он, выпуская трубку из пальцев. Телефон падает на черепицу и сползает к краю крыши. Рука Гогена тянется к пистолету под мышкой, но этого времени мне хватает, чтобы нажать на курок. Одна пуля пролетает мимо цели, смертельно раня голубя, сидящего на ограждении, вторая пробивает Гогену лоб.
Я подхватываю его телефон и пистолет. Куда бежать? Наверно, туда, в сторону восхода, где рукой подать до крыши соседнего дома, с которой, я, возможно, сумею спуститься во внутренний двор. До соседней крыши не так близко, как казалось, но я все же прыгаю, теряя в полете пистолет Гогена, и падаю не на крышу, а на широкий козырек балкона на верхнем этаже. Жесть гудит от удара, наверно, я разбудил весь дом. Отсюда легко выбраться на крышу. Было бы легко, если бы не разбитые в кровь колени и отказывающаяся действовать левая рука. Боль адская, но время от времени она отступает, оставляя меня на жестяном выступе одного. Воспользовавшись продолжительным отсутствием боли, я выбрасываю свое тело на крышу и проползаю метров десять по ее краю в поисках пожарной лестницы. В гулком дворике я оказываюсь через три минуты, из двух арок выбираю левую, и вот уже бреду по незнакомой улице прочь от Ван Гога, от смерти, от всего.
Из глубин кармана раздается звонок. Свой телефон я успел потерять во время бегства. Это звонят Гогену.
- Алло, Дюрер? Давай все обсудим.
Это Винни Ван Гог, мой старый приятель.