Она могла бы процитировать кого-нибудь из великих поэтов. Все сразу поняли бы, что Беатрис была способна лишь сочинять грязные, омерзительные стишки, а Андрианна была умна и образованна. Она размышляла, какую именно цитату и с каким именно комментарием можно было бы продекламировать, выдав ее даже за свое собственное сочинение. В конце концов, вряд ли кто-нибудь из присутствующих сумел бы разгадать этот мелкий обман.
Что же, в следующий раз именно так она и поступит, решила Андрианна и легла в постель, ожидая Гая, который каждый вечер приходил к ней с тех пор, как они жили на вилле.
Но на этот раз Гай не пришел, и она мучила себя вопросами и сомнениями, что именно она сделала не так.
Наконец Андрианна заснула, решив, что отныне будет женщиной самого изысканного стиля и сумеет произвести на кого угодно сногсшибательное впечатление.
На следующий день Андрианна поднялась раньше всех на вилле, надела купальник и пошла в Ла-Скалера, на самый дальний от виллы пляж. Гаю придется немало ее поискать — это будет достойным наказанием за то, что он покинул ее прошлой ночью.
На пляже не было раздевалок, поэтому, искупавшись, Андрианна просто легла на песок, купаясь в теплом и ласковом солнце, подставив лицо его лучам. Она так мало спала ночью, что почти сразу задремала, думая сквозь сон, как скоро Гай найдет ее здесь.
Когда Гай проснулся, то подумал об Андрианне лишь в третью очередь. Сначала он подумал, что голоден, потом — что нужно принять душ. По пути в столовую он постучал в дверь к Андрианне. Она не ответила, он постучал еще несколько раз, а потом решил не тревожить ее больше.
На застекленной террасе уже был накрыт стол и собралось несколько человек: его отец, Беатрис, леди Патрисиа, промышленник Силвио Пуччи и его друг, маленький человек восточного типа, получивший прозвище «Марко Поло», а также принцесса Марита Кортина, наследница из Оклахома-Сити. Все живо обсуждали, чем именно заняться сегодня.
|
|
Вопрос быстро разрешился после того, как одна из сестер Черрути, владелица мавританского домика на побережье, пригласила всех желающих поехать к ним покупаться, потом пообедать, потом потанцевать, потом отведать несколько изысканных коктейлей. Она вот-вот ожидала почетную гостью — принцессу Грейс, поэтому решение необходимо было принять немедленно и ехать в том, в чем есть, не теряя времени на переодевание.
Джино решил, что поедет морем, на яхте, а все остальные пусть присоединятся к нему или добираются сами. Он пошел будить своих гостей.
Гай вновь постучал в дверь Андрианны, чтобы предупредить ее об отъезде. Он вновь не получил ответа и решил оставить все как есть, тем более что времени в запасе совсем не оставалось. Тем более, если ее не слишком-то развлекла итальянская актриса Беатрис, вряд ли она будет осчастливлена знакомством с бывшей американской актрисой, ставшей принцессой Монако.
Когда Андрианна очнулась от сна, голова ее раскалывалась, тело покраснело, а сама она чувствовала такую слабость, что еле встала на ноги. Ноги не слушались, она попросила помочь ей других купальщиков, которые пришли в ужас от того, как она обгорела на солнце.
— Боже мой, как долго вы лежали на солнце? — спросила ее женщина. Андрианна попыталась ответить, но не могла связать и двух слов.
|
|
Наконец она сумела объяснить, что живет на вилле Форенци. Двое мужчин взялись доставить ее туда. Гости, оставшиеся на вилле, ужаснулись тому, как она обгорела, и посоветовали слугам побыстрее уложить ее в постель. У Андрианны поднялась температура, ее била лихорадка, и она еле стояла на ногах.
Когда несколькими часами позже вернулись Форенци, Джино вызвал врача, а Гаэтано сидел рядом с ней на краю постели, держа ее за руку, утешая, как мог, и целуя кончики ее пальцев.
Доктор Ронселло заявил, что никогда в жизни не видел такого солнечного удара. Он прописал Андрианне постельный режим и целый набор масел и мазей.
— Но я не только обгорела, — запротестовала Андрианна, еле шевеля растрескавшимися губами. — Я еле могу говорить, а руки и ноги стали как каменные.
— Солнечный удар, моя девочка, — очень серьезная вещь. Вы сделали огромную глупость, что остались спать на открытом солнце, — сказал ей доктор с упреком. — Солнце в больших дозах очень вредно. Некоторым же людям оно просто противопоказано.
Но доктор все же был озадачен ее тяжелыми ожогами и аллергической реакцией. Хотя девушка и была англичанкой, но кожа ее не была слишком бледной, а темноволосые люди имеют повышенный иммунитет к солнечным ударам.
— Надеюсь, через несколько дней все прояснится. Оставайтесь в постели, смазывайте ожоги маслами и мазями, а в следующий раз не выходите на солнце без широкополой шляпы. Если же вдруг решите поспать на солнышке — прихватите с собой большой зонт. Хорошо?
Несколько следующих дней Андрианна не поднималась с постели и не выходила из комнаты. Она не хотела, чтобы кто-нибудь из гостей, особенно Беатрис, увидели ее с красной облупившейся кожей.
|
|
Гай был к ней очень нежен и внимателен, понимая, что часть вины за ее нынешнее состояние лежит на нем. Он часами находился у ее постели, вместе с ней завтракая и обедая. Они играли в настольные игры (Гаю особенно нравилась «монополия».) Гай постоянно поддразнивал Андрианну, говоря, что она не так уж плохо выглядит, она же чувствовала, однако, что он становится беспокойным.
В десять вечера, соскучившись по Гаю, которого не видела с обеда, Андрианна поднялась с постели. Она надела кимоно с изысканной вышивкой, подаренное ей Джино, чтобы немного отвлечь от болезни, и отправилась на поиски Гая. Она нашла его в комнате для игры в карты. Он стоял на коленях перед Беатрис де Аяла и занимался тем, о чем Андрианна читала в энциклопедии по сексу.
Андрианна оцепенела. Она читала об этом в соответствующих книгах вместе с Николь и Пенни, теперь же могла увидеть все своими глазами.
Андрианна в ужасе смотрела на актрису, которая, кажется, уже пребывала в экстазе и торжествующе в упор смотрела в глаза Андрианне. Гай продолжал ласкать ее, даже не заметив, что в комнату кто-то вошел. Андрианна не стала ожидать развития сцены и бесшумно вышла из комнаты.
Позже, когда к ней пришел Гай, она не смогла удержаться от злых упреков:
— Как ты мог? Эта ужасная женщина!
Гай был огорчен, но не происшедшим, а тем, что его застали на месте преступления. Андрианне это было совершенно ясно.
Он испытывал лишь некоторое раскаяние, объяснив Андрианне, что не стремился доставить удовольствие себе или актрисе, но хотел лишь сделать приятное своему отцу.
— Сделать приятное своему отцу?.. Я не понимаю...
— Я объясню тебе. Видишь ли, отец увлекся белокурой леди Патрисией.
Андрианна недоуменно подняла брови. Гай пожал плечами:
— Это правда. Ты ведь знаешь, что иметь дело с Беатрис — одно наказание. Не дай бог, она решит, что ее бросили... А так она вроде тоже при деле. Поэтому я выполнил просьбу отца и развлекал Беатрис, пока отец был занят с Патрисией. Здесь просто не о чем говорить!
— Ну уж нет! Как раз есть о чем поговорить! Значит, твой отец попросил тебя развлечь Беатрис, а ты встал перед ней на колени и уткнулся ей носом в ее... в ее...
Гай сокрушенно покачал головой:
— Давай не будем продолжать, а то все можно испортить. Я оказал своему отцу услугу. Теперь, может быть, забудем об этом прискорбном эпизоде и не будем тратить время зря? Лучше насладимся оставшимися двумя днями каникул.
Но Андрианна была не способна забыть о происшествии. Она считала, что обязана поговорить с Джино Форенци, какое бы уважение она к нему ни испытывала. Она решила дождаться удобного случая и поговорить с ним наедине.
Наконец такой случай представился. Андрианна нервничала и, запинаясь, все же спросила Джино, как он мог попросить своего сына развлекать такую женщину, как Беатрис? Сначала Форенци рассердился, потом тон его стал холодным, потом он загрустил...
— Простите моего сына, — попросил он извиняющимся тоном. Он еще молод, ему надо многому научиться, как молодому животному.
Значит, она должна была простить Гая за ложь, потому что отец не просил его развлекать Беатрис подобным образом? Или она должна простить измену? Относился ли сам Джино серьезно к верности и измене? Николь когда-то говорила ей, что французы и итальянцы едва ли знают значение слова «верность».
Очевидно, у Андрианны был очень растерянный вид, потому что Джино улыбнулся ей:
— Будь вы моей дочерью, малышка, я бы сумел вас убедить, что никогда не стоит воспринимать всерьез слова моего сына или какого-нибудь иного молодого животного. По крайней мере до той поры, пока мальчик не превратится в зрелого мужчину, а может быть, и после этого не стоит...
Судя по всему, совет, который Джино дал Андрианне, означал, что он все же сердится на своего сына. После обеда она подслушала их разговор, обрывки которого доносились через дверь в библиотеку.
— Как ты смеешь? В моем доме!
— Какая разница? Она же не твоя жена, а обычная шлюшка.
— Не в этом дело. Мальчишка не имеет права заниматься любовью с чужой женщиной, тем более если это любовница его отца.
— Значит, этот человек должен быть по-отцовски снисходительным.
— Может быть. Но лишь в случае, что сын ведет себя по-мужски, а не как проститутка.
— Тогда, видимо, отец должен показывать хороший пример.
— Ты только и делаешь, что доставляешь мне хлопоты, с тех пор как...
— С тех пор как — что? Как умерла моя мать? И кто виноват, что она умерла с перерезанным горлом, как свинья? Но она-то не была свиньей. Свиньями были все твои женщины после ее смерти...
— Я предупреждаю тебя, Гаэтано. Прежде всего, научись говорить вежливо, если ТЫбудешь зарываться, то не получишь от меня впредь ни лиры.
— Я найду где взять денег. Увидишь. Но вот меня ты не увидишь больше никогда.
— И чем же ты станешь заниматься? Продавать себя богатым американским путешественницам, которые отдыхают на Ривьере? Кажется, ты преуспел в этом занятии прошлым летом в Ницце.
— Они, по крайней мере, забавны, не то что твоя шлюха.
— Да неужели? Что же ты тогда к ней липнешь? Неужели чтобы отомстить мне?
Но вскоре голоса их стали мягче, и Андрианна вдруг поняла, что отец и сын плачут.
— Гаэтано, сынок, ты должен понять, что хорошо, а что плохо. И надо, наконец, научиться понимать, когда время веселиться, а когда время быть серьезным. Как иначе ты собираешься возглавить мою компанию?
— Я стану таким, папа. Дай мне только время.
— Но как много времени тебе понадобится?
Гаэтано что-то пробормотал, Андрианна не расслышала, что именно. Потом они оба рассмеялись, и стало тихо. Вероятно, и отец и сын решили выпить немного коньяку в знак примирения.
Конечно, ей было приятно услышать, что они помирились, но она была и разочарована. Ни разу во время разговора не прозвучало ее имя! Как будто измена Гаэтано не имела никакого к ней отношения.
Неожиданно Андрианна вспомнила разговор, который состоялся у них перед отъездом на каникулы. Ей пришло в голову, что уже тогда Гай знал, что обязательно ее разочарует.
Когда они вернулись в школу, Андрианна уже простила Гая. Гай, в свою очередь, простил ей то, что она нажаловалась отцу, — по его мнению, это было в высшей степени бесчестно.
Андрианна же вернулась назад в «Ле Рози» более умной женщиной, чем до знакомства с Бедламом. Она прониклась убежденностью, что на самом деле не стоит так уж полагаться на Гаэтано. К тому же их отношения уже никогда не станут прежними...
Она поняла и две другие вещи. Первое, что стиль и умение себя преподнести гораздо важнее в женщине, чем ее подлинные добродетели. Второе, что ей ни в коем случае нельзя лежать на солнце.
* * *
Андрианна вынула одну розу из вазы и понюхала. Ее аромат стал острее, чем накануне. Как странно, что цветы, умирая, источают более сильный и более сладкий аромат, хотя красота их постоянно блекнет...
Во вторник в полдень
Был уже полдень, когда, наконец, из лифта вышла Андрианна. Она была в шубе — Джонатан сразу заметил ее появление в холле. Он долго ждал, но ее появление застигло Джонатана врасплох — он даже не сразу успел закрыть лицо газетой. Как только она прошла мимо и не спеша вышла через центральный подъезд на Пятую авеню, Вест вскочил и бросился через боковую дверь на Пятьдесят девятую авеню, обежал угол здания, вскочил в лимузин, с размаху хлопнул дверцей и проревел Ренни:
— Она выйдет через секунду. Заводи машину и будь готов ехать за ее лимузином.
— Значит, вы ее все же поймали, — заметил Ренни.
Андрианна вышла на улицу, оглянулась по сторонам, как будто хотела сориентироваться, потом спросила о чем-то швейцара и пошла по улице.
— Она идет пешком! — воскликнул Джонатан взволнованно.
Как это происходит в детективных фильмах? Один полицейский передает другому по радиотелефону: «Объект движется пешком в южном направлении».
— Она движется на юг по Пятой авеню.
— Мне не отставать от нее?
— Да. Езжай очень медленно, так, чтобы держаться чуть позади.
— Нет проблем, — откликнулся Ренни, — если только ребята за мной не выпрут меня на тротуар.
Проблем, однако, не возникло, потому что на улице было много заторов, и машина продвигалась максимум на пару футов в несколько минут.
Они увидели, что Андрианна перешла на южную сторону Пятьдесят седьмой авеню и повернула направо. Джонатан буквально взорвался:
— Куда она идет? Она повернула на запад.
Ренни пожал плечами, повернув на очередном перекрестке направо.
— Может быть, она просто прогуливается? Глазеет на витрины. Многие приезжие любят поглазеть.
— Может быть... Я пойду за ней пешком. — Джонатан уже открыл дверцу и начал выходить из машины на ходу. — Ты следуешь за мной. Если будет необходимо, я снова сяду в машину.
Не обращая никакого внимания на движение, он перешел на южную сторону улицы, прекрасно сознавая, что ведет себя несколько необычно, как бы даже плохо контролирует свои действия. Ему бы и в голову не пришло так неосторожно переходить улицу у себя в Лос-Анджелесе!
Он видел, как Андрианна завернула в «Русскую чайную». В Лос-Анджелесе этот ресторан был известен как место встречи воротил от шоу-бизнеса, контролировавших Восточное побережье. Там они в компании звезд ели блины с черной икрой.
Очевидно, у Андрианны в ресторанчике была назначена встреча. Но с кем? Последовать за ней внутрь он не мог — она сразу бы заметила его.
Вест заметил Ренни, медленно ползущего вдоль противоположной стороны улицы. Джонатан помахал ему рукой и вновь врезался в поток автомобилей — какое-то такси резко затормозило прямо рядом с ним, и шофер забористо выругался.
Джонатан нетерпеливо спросил Ренни:
— Видишь этот ресторан через улицу?
— Вы имеете в виду «Чайную»? Конечно.
— Она вошла туда. Я хочу, чтобы ты тоже зашел внутрь, пообедал и выяснил, с кем она.
— Как же я определю, с кем она будет обедать? Я не знаю в лицо всех обитателей верхних этажей.
— По крайней мере, опишешь мне его.
— Хорошо. А как же машина? Я не могу оставить ее посреди Пятьдесят седьмой авеню.
— Я отгоню ее.
— Вы?
— Да, я.
— Вы просто большой ребенок, — сказал Ренни с сомнением. — Вы слышите хотя бы, что нам сигналят. Мы мешаем движению.
— Тебя это не касается. Выходи и иди в «Чайную». Не беспокойся обо мне. Я из Калифорнии, а там мальчики садятся за руль раньше, чем учатся ходить.
— Мистер Вест, закройте, пожалуйста, дверцу, пока ее не снесла какая-нибудь машина. Этот автомобиль принадлежит фирме, где я работаю, и у вас наверняка нет соответствующей водительской лицензии. Кроме того, сам я в форме, и метрдотель сразу выкинет меня из ресторана — я даже не успею взглянуть на вашу леди.
«Моя леди? О нет, Ренни. Она не моя, и я совсем не уверен, что она леди».
— Слушай Ренни, я предлагаю тебе переехать в Лос-Анджелес и работать в моей фирме. Ты будешь получать вдвое больше того, что имеешь сегодня.
— В качестве кого? — нахально спросил Ренни. — Вашего шофера или вашего личного сыщика?
Джонатан рассмеялся:
— Я предлагаю тебе совмещать должности.
Ренни давно мечтал переехать в Калифорнию, где было двадцать дождливых дней в году и постоянно действующие ипподромы.
— Я согласен, мистер Вест, но вы не спросили меня, какое жалованье у меня сейчас.
— Еще не спросил. Главное, что ты согласился. А теперь послушай, что надо делать. Ты войдешь в ресторан и скажешь, что тебя прислали за клиентом — назови любое имя. Пока они будут проверять, есть ли такой клиент в ресторане, у тебя будет время, по крайней мере, посмотреть, с кем она обедает. Можешь даже разыграть простака и сказать что-нибудь вроде: «Вот тот джентльмен за столиком с леди — как его зовут, у меня чувство, что именно он и есть мой клиент. Как знать? Может быть, тебе назовут его имя просто, чтобы доказать, что ты ошибаешься.
— Да, я смог бы так сделать, — Ренни вышел из машины. Джонатан сел за руль. — Кого мне спросить? Может быть, Рудольфа Пинкни?
Джонатан улыбнулся.
— Рудольф Пинкни? — Да, он не ошибся в Ренни. Он явно человек с воображением. — Хорошее имя, — одобрил он.
Минут через десять Ренни вернулся. Джонатан уже припарковал машину рядом с автобусной остановкой.
— Она обедает не с мужчиной, — доложил он. — С ней леди. Высокая, рыжая, яркая девка...
— Пенни, дорогая, ты выглядишь прекрасно, как никогда. — Андрианна была восхищена и не скрывала этого.
Пенни стала красивой, стройной женщиной, нашедшей, наконец, свой стиль. В шестнадцать лет она была привлекательной девчонкой, ищущей свой собственный образ, — единственное, что в ней было тогда выдающимся, так это бюст. Со времени их последней встречи в Лондоне бюст Пенни стал заметно больше. Тогда она присутствовала на премьере, где Андрианна играла одну из главных ролей. Рыжие волосы, заплетенные в косы, придавали ее облику особое обаяние. Однако в Пенни появилось и еще что-то, и Андрианна решила выяснить, что именно.
Она внимательно изучила свою подругу. На ней была кашемировая шаль, соединенная золотой цепочкой на талии, черное пальто небрежно накинуто на плечи, на запястьях позвякивали золотые браслеты — этой моды Пенни придерживалась еще в годы учебы в «Ле Рози». Наконец, Андрианна решила, что у Пенни изменилось выражение лица, иным стал облик. У нее был вид кошечки, которая только что обнаружила горшочек с жирной густой сметаной.
— Пенни, ты даже не представляешь, как я рада тебя видеть. Ты как солнышко после дождя!
— Ты говоришь так, потому что ты англичанка, — сказала Пенни, хихикая и успевая поддеть целый блин с зернистой икрой, сметаной, взбитым яйцом и луком. Она аппетитно откусила хороший кусочек, не потеряв ни одной икринки. — Англичане всегда все сравнивают с солнцем. Цыпленок говорил, что все англичане страдают солнечной недостаточностью.
Пенни сделала хороший глоток ледяной водки.
— Цыпленок?
— Хэролд Пул, мой первый любовник. Помнишь? — спросила Пенни сухо.
— Да, конечно, я хорошо помню Хэролда. Разве не с вами отмечали в Ритце ваш побег? Я не знала, что ты зовешь его Цыпленком.
Пенни засмеялась:
— Это мама так его назвала, и прозвище пристало к нему. Я привезла его домой в Техас, и мама сказала: «Пенни, я всегда мечтала, чтобы ты вышла замуж за английского аристократа, но для этого цыпленка ты — просто старая задница!»
Теперь засмеялась Андрианна:
— Неужели она так и сказала?
— Сказала! Конечно. Папа, правда, прореагировал по-другому. Он сказал, что я сама цыпленок, чтобы выходить замуж за старую задницу, у которой титулу недоставало долларов. Но знаешь, у него была масса достоинств. — Пенни допила водку, заказала официанту еще и грустно вздохнула. — Интересно, кто сейчас называет его Цыпленком...
Андрианна постаралась вложить в голос как можно больше сочувствия:
— Пенни, дорогая! Ты все еще грустишь о нем и жалеешь, что вы развелись?
Пенни широко открыла глаза:
— Грустить о нем? За кого ты меня принимаешь? Конечно, я не грущу о нем. Как тебе это пришло в голову. Я о нем и не вспоминала уже сто лет. — Она покачала головой. — Я смотрю, ты совершенно не изменилась и, как всегда, неисправимо сентиментальна, старушка Энни.
Андрианна рассмеялась и взяла немного шашлыка. Дело было в том, что сентиментальность в ней будили только Пенни, Николь и Гай.
— Но что бы ты ни говорила, Цыпленок был настоящим джентльменом по сравнению с Риком. Рик Таунсенд был грандиозным ублюдком, которого когда-нибудь видел Техас. Ты же знаешь, в Техасе все грандиозно — даже ублюдки.
— Но ты любила его, когда выходила за него замуж. Я помню, ты так говорила.
— Да, я думала, что любила его, но это же несколько иное, чем действительно любить. Конечно, после Цыпленка Рик Таунсенд — был просто золотом — в прямом смысле слова. Но после Цыпленка... Маму и папу, конечно, привлекали европейские аристократические титулы, но они очень хотели, чтобы я вышла замуж за настоящего техасского парня и...
Официант принес новый бокал с водкой, Пенни сразу отпила из него и заказала бутылку. Потом она поправила пальто, которое постоянно соскальзывало с плеч, и продолжила рассказ не переводя дыхания:
— Давай смотреть правде в глаза. Рик был высокий и очень красивый, у него были огромные ранчо и бесчисленное количество буровых вышек. Я же решила, что уже однажды испробовала импортный товар — теперь надо было проявить чуточку патриотизма. Знаешь этот лозунг: «Покупайте американское!» И что же я получила за свой патриотизм? Ты уже хорошо знаешь ответ на вопрос. Сломанную челюсть.
Андрианна несколько раз слышала эту историю, но не собиралась останавливать Пенни. Она видела ее не чаще раза в год, а разве хорошие друзья не для того существуют, чтобы дать выговориться близкому человеку, выслушать его, не прерывая?
— Более того, — продолжила Пенни. — Когда я лежала в больнице с подвязанной челюстью и могла лишь качать головой влево-вправо, чтобы сказать «нет», и вверх-вниз, чтобы сказать «да», залетает мой милый папочка и говорит, что, конечно, Рик был не прав, сломав мне челюсть, но женщина вполне может довести мужчину до такого состояния. Он сам не раз чуть-чуть не врезал моей мамочке, так она доставала его.
Верь не верь, но папа хотел, чтобы я простила Рика, — сам Рик был уже готов мириться, просить прощения и считать дело законченным. А я сидела, как дура, с перевязанной челюстью, не в состоянии даже накричать на них. Я могла только качать головой. Я ведь ничего не смогла бы поделать с этим извергом, даже если ему вздумалось бы стоять передо мной голым! Наконец, мама прислала записку: «Пенни, хочешь ли ты увидеть сукина сына?» Я сказала «нет». Мама тогда спросила меня: «Пенни, ты бы хотела помириться с ним когда-нибудь?» Я снова покачала головой отрицательно. Тогда мама предложила мне немедленно обратиться от моего имени в крупную адвокатскую контору. Ты даже не представляешь, как я кивала головой — вверх-вниз, вверх-вниз...
В тот день, когда я получила свидетельство о разводе и обеспечение на двенадцать миллионов долларов, моя мамочка сказала мне: «Отныне, Пенни Ли, ты свободная и обеспеченная женщина. Тебе незачем больше прислушиваться к нашим советам, да ты их никогда и не слушала. Поэтому я напоследок дам тебе лишь один небольшой совет. Когда ты соберешься выйти замуж в очередной раз, убедись для начала, что твой будущий муж богаче тебя и что он любит тебя, а не твои деньги».
Папа просто разбил мое сердце. Он плакал, давая свое напутствие, хотя я и не знала, плакал ли он из-за меня или из-за себя. Бедняга любил Рика, как сына. К счастью, они сохранили свои хорошие отношения и пару раз в месяц играют в гольф. Папа посоветовал мне в следующий раз выходить замуж за миролюбивого человека, которого не выведут из себя никакие бабские причуды. Папа был убежден, что мой характер все равно не изменишь, и я могу-таки довести до белого каления даже нормального человека. Итак, в результате сегодня я там, где я есть, — закончила Пенни и потянулась за сумочкой из крокодиловой кожи.
Андрианна откинулась назад:
— Там, где ты сегодня. А где именно ты сегодня находишься?
Вместо ответа Пенни прижала свою сумочку к груди и воскликнула:
— Ой, у нас с тобой одинаковые сумочки, только у тебя черная, а у меня коричневая.
Андрианну ото не удивило. Сумочка была дорогая, и ее владелица вполне справедливо могла полагать, что это единственная в своем роде вещь, достойная занять место в коллекции дорогих сумочек. Есть женщины, которые коллекционируют антикварные украшения, даже картины, или иные предметы искусства — «обже д'ар», — а есть женщины, которые вцепятся мертвой хваткой только в сумочку, если та стоит не меньше четырехсот фунтов.
«Мы с Пенни относимся именно к этому типу женщин, — подумала Андрианна. — Мы знаем цену дорогим вещам. Аксессуарам, которые иногда важнее и ценнее, чем платье или костюм от известного нью-йоркского, миланского или парижского модельера. О, да. Мы-то знаем, что отличная сумка и хорошие туфли — безошибочно выделят из толпы женщину со вкусом. Они даже важнее, чем пресловутые стиль и умение преподнести себя...»
— Ты купила свою сумку на Виа Венето?
Андрианна покачала головой:
— Нет, это был магазин в афинском аэропорту. Но хватит о сумочках. Я хочу знать, где именно ты сегодня находишься, как ты выразилась. Об этом мы с тобой говорили...
— Разве?
Пенни достала из крокодиловой сумочки пачку «Мальборо», выудила сигарету, закурила от зажигалки «Бик».
— Что это? — поддразнила ее Андрианна. — Моя подруга Пенни Ли Хопкинс Пул Таунсенд пользуется простой зажигалкой, а не зажигалкой «Данхилл» или «Картье»? Я не верю своим глазам!
Глубоко затянувшись и выпустив затейливое облачко дыма, Пенни сказала:
— Гай заставил меня отдать свою золотую зажигалку горничной в «Отель-де-Пари», в Монако...
— Гай заставил тебя? Гай Форенци? — Андрианна вовремя спохватилась. Она чуть не сказала «мой Гай».
— Да, конечно, Гай Форенци, — сказала Пенни нервно. — Разве среди наших общих знакомых так много Гаев? В общем, мы с Гаем вместе, — она выделила слово «вместе», — поклялись, что бросаем все — сигареты, пилюли, водку, травку, даже ликеры, исключением может быть лишь стакан вина, да и то время от времени. Ты понимаешь, мы вместе. Поэтому не говори ему, что я пила водку. Ты ведь не скажешь? Обещай мне.
— Конечно, — ответила Андрианна почти автоматически, стараясь не показывать, насколько ей неприятен этот разговор.
Она улыбнулась:
— Значит — сбылось? Ты и Гай... вместе? Значит, вот где ты сейчас. Об этом ты и хотела мне рассказать?
— Да. Когда Гай сказал мне, что ты приезжаешь в Нью-Йорк и поселишься в его номере в «Плаца»-отель, мы решили, что я приеду и поговорю с тобой. Расскажу тебе о нас, чтобы кто-нибудь другой тебе не рассказал первым. Вот почему я в Нью-Йорке. Я приехала сюда прямо из аэропорта встретиться с тобой... рассказать самой. Вечером я лечу в Даллас.
Андрианна допила шампанское, заказала официанту еще один бокал, мысленно подбирая слова, которые она скажет Пенни.
— Что же, Пенни, я, как всегда, была рада тебя увидеть, и вовсе не нужно было...
— Но я считала, что нужно. Гай тоже так считал. Что мы просто обязаны все тебе рассказать.
Андрианна через силу засмеялась:
— Обязаны? Но почему? Что бы там ни было между мной и Гаем — это давно ушло в прошлое... Двадцать лет назад. Целую жизнь назад. Боже мой, мне было всего шестнадцать... семнадцать. Целую жизнь назад...
Она взяла бокал с шампанским:
— Но не скрою — я поражена. Ты и Гай! Когда же это все произошло?
Пенни раздавила сигарету и закурила другую.
— В прошлом году, на скачках «Парижский приз». Гай привез Форенци, а я была с Алпертсом. Ты знаешь, Джорджа и Элайн? Они тоже приехали участвовать в скачках. Накануне вечером мы пошли к «Режине», и... ну ты знаешь, как это все бывает. Знаешь, мы друг друга хорошо понимаем, Гай и я. Каждый знает, что именно нужно другому. Отец Гая настаивает, чтобы он остепенился, если хочет возглавить компанию. Он просто жуткий, этот Джино, правда?
— Да нет, я никогда не находила, что Джино — жуткий. — Андрианна по-прежнему аккуратно выбирала слова. — Иногда он бывает утомителен, это верно. Но я всегда считала его прекрасным человеком. Очень сильный. Теплый, заботливый, очень добрый.
— Не будем о нем, пожалуйста. Джино хочет, чтобы Гай остепенился, моих родителей Гай тоже устраивает. Разве можно найти добродушнее, чем Гай? Иногда он может быть плаксивым, но грубым — никогда! Ну а что до маминого совета, то у него в сотни раз больше денег, чем у меня. Энни, мы такая хорошая пара, Гай и я. У нас есть все, что нужно для счастливого брака.
— Брака? Вы с Гаем женитесь?
— Да, конечно, брака. О чем же, по-твоему, я говорила? Еще об одном приключении? Главное же, Энни, я по-настоящему влюблена! По уши влюблена! И уверена, что Гай так же точно влюблен в меня. Кроме того, он меня сексуально очень притягивает. Почему бы мне и не влюбиться в Гая? Его глаза. В них можно утонуть — а какой он в любви! О, я просто умираю. Но я не буду тебе об этом рассказывать, пусть у тебя и было это с ним двадцать два года назад. Или рассказать? — спросила она скромно.
Она взглянула на Андрианну:
— Андрианна, ты что-то бледная. Ты на самом деле все спокойно восприняла?