Оправившись от своего второго солнечного удара, Андрианна вернулась к прежней жизни, стремясь быть осторожнее с солнечными ваннами. Она надевала темные очки и носила их целыми днями, снимая лишь тогда, когда нечаянные облака плотно скрывали солнце... Она стремилась, чтобы ее глаза как можно реже видели другие люди... Ведь глаза — зеркало души. А она не хотела, чтобы кто-нибудь заглядывал к ней в душу...
Когда уехала Пенни, в ее жизни образовалась пустота, которую нечем было заполнить. Она скучала по Пенни, по ее живости, жизнерадостности, способности продолжать «и тарахтеть и трахаться» — как она сама любила повторять, невзирая ни на что. Но была и положительная сторона в ее отъезде. Распадалась их четверка — она, Гай, Пенни и Гарри. Значит, она будет меньше видеть Гарри.
У Гарри сразу же появилась новая девочка — северная птичка из какой-то скандинавской страны. Потом последовала птичка из Лондона, и еще, и еще... Они сменяли друг друга, и отличались одна от другой лишь скоростью, с которой появлялись и исчезали. И каждый раз Гарри ожидал, просил... чтобы она и Гай, он и новая девушка образовали четверку. Когда Андрианна умоляла Гая оставить ее в покое, потому что она едва выносила один вид Гарри, его бледно-зеленые глаза, тот просто уходил один.
Неожиданно появился проблеск надежды, потому что сам Гай наконец устал и от Гарри, и от его развлечений... Он начал чаще общаться со своими прежними приятелями — автомеханиками. Как казалось Андрианне, среди них он чувствовал себя в своей тарелке. Но насколько ей самой было уютно среди этой публики? Она задумывалась о том, как чувствовал себя сам Гай, переходя из одного мира в другой. Или он просто чувствовал себя неспокойно и хотел бы вернуться домой, к отцу, зажить так, как прежде? Или он совершенно подсознательно бежал от Гарри, — может быть, и от нее, — разрываясь между собой-мальчиком и собой-мужчиной?
|
|
Когда она начинала чувствовать себя плохо, то думала: какая в конце концов разница, где именно Гай проводит время. Их жизнь все равно зависит от Гарри! Каждый серьезный вопрос Гай бежит решать к нему. Иногда она предлагала переехать от Гарри и снять комнату в другом месте, думая, что в этом ключ к спасению. Но все тщетно. Гай лишь улыбался, пожимал плечами и говорил: «Мы съедем отсюда, в свое время... Ты по-прежнему моя сладкая, невинная крошка Энни. Ты никак не можешь понять, что всему свое время и место...»
Ее физическое состояние, однако, ухудшалось, и она пыталась скрыть это от Гая. Труднее всего было скрыть боль. Но она не могла вынести даже мысли, что Гай побежит советоваться о ее болезни с Гарри, который скорее всего предпишет ей наркотик. Она была уверена: что уж он-то помог бы пристраститься к наркотикам. Но всем было известно, что следовало потом. Стоит появиться склонности к наркотикам, деньгам или извращенной форме секса, как рано или поздно ты становишься шлюхой — в том или ином смысле, а одним прекрасным утром оказываешься мертвой...
Однажды утром она проснулась, чувствуя себя хуже, чем когда бы то ни было. Из-за лихорадки ее охватила полная апатия, все части тела ее безумно болели. Она была совершенно не в состоянии встать, принять душ, накраситься, надеть свой белый костюм Шанель с маленькими золотыми пуговками и поехать в Танжер, хотя уже все было готово для очередного рейса, а новая партия наркотиков ожидала их на другом берегу пролива.
|
|
В самую последнюю минуту Гай сумел убедить Сисси и Сен-Клу поехать в Танжер вместе с ним.
Хотя Андрианна чувствовала себя отвратительно, но все же она поцеловала Гая на прощание и отметила про себя, как красив он в белоснежном костюме, как прекрасны его черные курчавые волосы. Она подумала, что он напоминал Гэтсби, хотя, насколько она помнила, Гэтсби был грубоват.
Лишь когда Гай уехал, она вспомнила, что, по книге, Гэтсби был обречен — с самого начала. Он был меченый. Она застонала от боли, которая превосходила физическую боль.
Задержана была только Сисси. Это случилось после того, как — в нарушение обычной процедуры — ей предложили открыть чемодан. Она попала под арест, а Гай вернулся домой цел и невредим. В его сумке не нашли ничего, кроме того, что обычно берут с собой мужчины, отправляясь в двухдневное путешествие.
Гай вернулся домой свободным, но расстроенным, как никогда. Андрианну потрясло, что она перед тем думала о нем, сравнивая с Гэтсби. Тем не менее меченым оказался не Гай, а Сисси, обреченная с той самой минуты, как ступила на паром. Таковы были правила игры у Гарри. Попасться, в крайнем случае, должен был лишь один член команды. Сисси не была заранее намеченной жертвой — арестовать должны были Андрианну, и лишь болезнь спасла ее. Гарри хотел, чтобы ее арестовали!
Конечно, Гай никогда не поверит этому — как же ждать подобной подлости от щедрого, удачливого, открытого Гарри!
Андрианна лежала в постели совершенно разбитая, а Гай сидел рядом в запятнанном грязном белом костюме и нервно курил одну сигарету за другой. Гарри небрежно развалился на белой софе, напротив него, и попыхивал сигарой.
|
|
— Сисси выберется, можешь не беспокоиться. Ее богатенькие папочка и мамочка уже на пути сюда, чтобы помочь выпутаться своей доченьке.
Андрианна потянула Гая за рукав, чтобы привлечь к себе внимание.
— А что, если они не знают о случившемся?
Гай повторил ее вопрос Гарри:
— А что, если они не знают о происшедшем. Что, если они не захотят помочь ей?
— Тогда пусть выпутывается сама.
— Нет, Гарри, — Гай в отчаянии покачал головой. — Нас это тоже касается. Мы не можем бросить ее на растерзание.
— Что же ты предлагаешь? Пойти всем вместе в полицию и сказать: «Слушайте, ребята, эта девушка невиновна. Она даже не представляла, что везет наркотики. Виноваты мы. Освободите ее и посадите в тюрьму нас». — Гарри засмеялся. — Поверь мне, Гаэтано, друг мой. Испанская тюрьма — это не шутки. Кроме того, если замешана одна девчонка, да еще из богатой семьи, с ней не будут слишком суровы. На то и рассчитан мой план. Попадается, в крайнем случае, кто-то один. Если бы попался ты, она в тот же день покинула бы страну. Она ведь знала ставку, не так ли?
— Знала, да. Но я заверил ее, что не будет никакого риска, что нас ни за что не задержат на таможне.
Гарри опять засмеялся:
— Ей следует посидеть в тюрьме несколько месяцев за то, что она поверила твоему трепу. — Гарри сделал непристойный жест.
Андрианна невольно закашлялась.
Гарри усмехнулся:
— Гай, приглядывай за Энни, пока я решу, как быть с нашими клиентами, которые ожидают конфискованную порцию гашиша.
— А что с Сисси?
Гарри устало вздохнул:
— Слушай, Гаэтано, это не мое дело, и я не собираюсь им заниматься. Если тебе хочется валять дурака, валяй на здоровье. Но сначала сделай мне одолжение и освободи эти комнаты от своего присутствия. Я не слишком-то строг, но у меня есть правила: никакого лишнего багажа. Я вернусь завтра утром. Надеюсь, вы двое к тому времени уедете.
Как только хлопнула дверь, Гай прижал руку Андрианны к своей щеке:
— Я позвоню отцу, он посоветует, что сделать и как помочь Сисси.
Андрианна согласилась.
Гай ушел в другую комнату. Андрианна слышала, как он что-то говорил по телефону, слова его прерывались плачем. Когда он вернулся в спальную, то лишь сказал: «Отец приезжает». Потом лег рядом с ней, они лежали просто так, крепко прижавшись друг к другу, понимая, что одна из глав их жизни близится к концу и никто не в силах помешать ей завершиться.
Только после того, как Сисси Сен-Клу вышла на свободу, Гай привел отца к Андрианне. Бледный, он стоял рядом с отцом. Джино сурово посмотрел на Андрианну. Она решила, что сейчас он начнет ее ругать, будет обвинять ее в том, что по ее милости Гай чуть не оказался на краю пропасти. Но Форенци спросил:
— Как давно вы больны?
— Я не знаю, — прошептала Андрианна. — Это приходит и уходит...
Джино повернулся к Гаю:
— А ты, крупный делец от наркобизнеса, конечно, слишком занят, чтобы позаботиться о своей девушке? Посмотри, как она похудела! Как она бледна! Как слаба! Посмотри, она опухла. Ты, наверное, очень важная шишка в мире наркобизнеса? Или так занят развлечениями, что некогда было позвать доктора?
— Нет, нет, — Гай вытянул руки, как будто защищаясь. — У нас был доктор. Всего пару месяцев назад. У Энни был тогда второй солнечный удар. Помнишь? Как тогда, в Порт Эрколе. Доктор сказал, что это — солнечный удар, — голос Гая замер. Он глубоко вздохнул и сказал: — Потом ей стало гораздо лучше, но вот совсем недавно... — Гай опустил голову.
— Гай здесь ни при чем, мистер Форенци, — прошептала Андрианна. — Когда я плохо себя чувствовала, я просто ему ничего не говорила. Он даже не знал...
Джино мрачно покачал головой:
— Да, вы правы. Гай не виноват. Я виноват. Я его плохо воспитал. Я был плохим отцом, и вот результат: мой сын — не мужчина.
Андрианна услышала, как Гай разрыдался, но не стала смотреть на него, чтобы не видеть, как он плачет. Как несчастный, маленький мальчик, которого наказали.
— Не надо, мистер Форенци, пожалуйста. Никто не виноват. Гай очень хорошо ко мне относился. А наркотики. Конечно, это плохо. Но Гай старался достать денег, чтобы нам было на что жить. Он больше ничего не умеет делать.
Джино вытер лицо белоснежно-белым льняным платком.
— Вот, значит, в чем дело. Он не умеет больше ничего делать. Но мне кажется, что вы-то умеете. Если бы вам самой пришлось решать, как раздобыть денег, маленькая Энн, вы избрали бы иной путь их заработать.
Конечно, подумала Андрианна. Она предлагала ему мыть посуду, подавать в ресторане или кафе, работать клерками в магазине — что угодно, но только не работать на Гарри Мэнсфилда. Но она никогда не настаивала на своем варианте. В этом была ее слабость.
Забавно. Она едва знакома с Джино Форенци, но в тот момент, когда он назвал ее ласково «маленькая Энн», приписывая ей больше добродетелей, чем у нее было на самом деле, Андрианна перестала чувствовать себя самозванкой. У нее возникло огромное желание повиниться перед Джино Форенци, рассказать ему, что «маленькой Энн» на самом деле не существовало. Что на самом деле существует Андрианна Дуарте, незаконнорожденная дочь красивой, но глупой женщины, не обладавшей никаким положением в обществе, и мужчины, который не счел даже возможным признать Андрианну своей дочерью. Но Джино Форенци приехал сюда не ради нее. Она здесь была ни при чем. Джино приехал к сыну. Ее пронзила острая боль, но она постаралась скрыть ее, вынудив себя улыбнуться.
— Гай — хороший человек, мистер Форенци. У него столько замечательных качеств. Он очень добрый и всегда может рассмешить меня.
Джино Форенци внимательно смотрел на нее:
— Вам очень больно?
— Не очень. Пожалуйста, мистер Форенци, простите Гая.
Гай плакал где-то в глубине комнаты. Джино наклонился к ней и поцеловал ее в лоб.
— Дело не в том, чтобы простить. Когда кого-то любишь, дело не в прощении. Если дело было бы только в прощении, я умолял бы вас простить Гая. И, кажется, я буду просить вас обоих простить меня... — Он обернулся к Гаю и раскрыл руки — Гай бросился к нему на шею, плача: «Папа!»
Да, конечно, подумала Андрианна, главные роли сейчас принадлежат Гаю и его отцу. Она — лишь часть декорации.
Уже стемнело, когда Джино Форенци ушел, предупредив, что появится завтра, как только решит некоторые вопросы.
Только лишь отец ушел, Гай обошел комнату, включив все огни. Андрианна наблюдала за ним с грустью. Будут ли они сейчас заниматься любовью? Как часто именно в этом он находил решение всех проблем. Как-то однажды, только однажды, она повторила ему слова своей матери. Та сказала ей, что любовь пополудни — золотая. Она сказала это лишь раз. Может быть, поэтому он зажег все огни, чтобы окрасить все кругом в золотой цвет? Или он, как маленький мальчик, боялся темноты?
— Все будет хорошо, — сказала она ему. — Нам не нужно столько света.
— Я знаю, папа обо всем позаботится. Но веселее, когда светло, правда?
— Да, — согласилась она.
Она всегда соглашалась с тем, что говорил Гай, а старые привычки уходят с трудом. Когда все огни были зажжены, Гай лег рядом с ней и стал медленно целовать ее всю: каждый сантиметр ее тела, как будто пытаясь запечатлеть ее всю на память. Он целовал ее волосы, ее веки, ее щеки и шею, ее руки и пальцы, ее груди и живот, ее бедра и ноги, и каждый пальчик ее ноги. Потом они любили друг друга так нежно, как никогда. Андрианна знала, что это было их прощание.
Их золотое время закончилось. Они уже больше никогда не будут любовниками. Но они останутся друзьями. И может быть, так было лучше? Может быть, дружба ценнее, чем любовь?
Вторник. Четыре часа
— Мы здесь уже несколько часов, — сказала Андрианна, делая знак официанту, чтобы он подошел со счетом. — Мне кажется, нас отсюда готовы вышвырнуть вон.
Пенни сверилась со своими наручными часиками, претенциозным изделием из нержавеющей стали с незначительными следами золота, но зато с бриллиантиками, и сказала:
— Но сейчас только десять минут пятого. Что нам делать до семи? Ставлю последний доллар на то, что Николь не предложит никакой еды, по крайней мере, до десяти. Все в этом мире, кто уважает себя, не обедают до девяти[12]. Николь обедает на час поздней. Она уважает себя больше, чем все. Достаточно вспомнить горшочки с комнатными растениями, которые она привезла из своего шато во Франции, сама упаковала в детские пеленки перед поездкой в Соединенные Штаты. Знаешь, она расставляет их на всех кухнях по всему миру, где она поручала своим медсестрам скрещивать лук с салатом или еще с чем-то подобным.
— Ну, Пенни, ты уж слишком! — засмеялась Андрианна.
— Нет, я серьезно. Я думаю, что это более подходящее занятие для медсестер, чем вышивать орнамент на шелковых трусиках для принцессы Ди или принцессы Каролины. Разве нет? Кроме того, будет прекрасно, если Николь даст мне свои травки в качестве свадебного подарка, но рассаженные в посуду из чистейшего серебра — вместо обычных глиняных горшочков. Это — оригинальная мысль. Что нужно невестам в первую очередь? Господь знает, что мне нужно. Может быть, серебряные подсвечники от Тиффани, или хрустальные вазы от Картье, или сервизы от Неймана. У мамы до сих пор хранится все, что надо, оставшееся от моего неудачного замужества с мистером Ричардом «Автобусом» Таунсендом. Она все завернула в мягкую бумагу и положила в пластмассовые коробки до лучших дней.
— Хорошо, буду это иметь в виду, когда пойду делать покупки для невесты, у которой есть все, что надо. По крайней мере, я знаю, что не над о дарить тебе. Но мне трудно придумать что-нибудь настолько оригинальное, как французская травка в серебряных горшочках.
— А почему бы тебе просто не прислать бутылочку шампанского на наш свадебный вечер? В хрустальной или какой-либо другой вазочке, в уютном гнездышке в виде большого букета цветов? В любом случае можешь быть уверена, что Николь будет стараться сделать более чем потрясающим этот вечер, хотя бы и для нас, простых смертных. Уверяю тебя, она не на шутку уже озадачила торговца цветами, чтобы он украсил ее квартиру гигантскими тюльпанами в горшочках из очаровательного сент-пошерского фаянса.
— Почему ты думаешь, что это будут тюльпаны?
— О, глупая девочка. Потому что тюльпаны сейчас самые шикарные, самые модные цветы, а цимбидии — уже вчерашний день. Разве ты не знаешь этого?
Андрианна пыталась подавить смущение:
— Стыдно признаться, но я не знала, что цимбидии уже отошли.
— О Господи, как же ты собираешься изображать из себя настоящую светскую хозяйку, если ты не следишь за модой? — спросила Пенни с деланным ужасом.
— Полагаю, что я не одна такая. Но, может быть, и ты тоже. Ты почти так же осведомлена о моде, как и Николь. Ты знаешь, что мода — на тюльпаны, а цимбидии отошли, и уже считаешь это достаточным.
— Нет, я не думаю, что готова изображать из себя настоящую светскую хозяйку. Я думаю, не имеет значения, обставлена ли квартира в Нью-Йорке по последней моде, когда Николь находится в Палм-Бич, или даже дом в Палм-Бич, если она в Париже. Ты понимаешь меня? Николь обладает такими талантами, что могла бы управлять государством или международной компанией, вместо того чтобы заниматься чепухой, практически ничем.
— Действительно, Пенни? Трудно назвать Эдварда ничем. Когда Николь вышла за него замуж, он был послом США!
— Ну и что? Ей не нужен ни он, ни его деньги.
— Не нужен? Кто может знать, что кому нужно, а что нет? Тебе нужен Буби? Или Рик Таунсенд? Хорошо, может быть, и да, но по причинам, которые ты сама пока не осознала.
— Это очень тяжелая тема. Поэтому скажи мне: почему ты думаешь, что мне нужно было выйти замуж за Гая? Он купается в деньгах. Но ведь я не нуждаюсь в деньгах. Или ты думаешь, что мне нужно до ужаса много секса? Сверхтраханье? Ладно, правда, что я предложила бы высшую премию за действительно хороший секс, но поскольку то, что нужно для него, на деревьях не растет, он не может быть главным в жизни. А не думаешь ли ты, что мне нужна дружба — добрый друг? Или ты думаешь, может быть, что мне нужна любовь? Потому что я по-настоящему люблю Гая, знаешь ли...
— О, Пенни, думаю, всем нужна любовь.
Пенни выпрямилась:
— А ты, Энни? Что нужно тебе? Неужели ты не такая, как все? Неужели тебе не нужна любовь?
«О, да, мне нужна любовь. Может быть, больше всего...»
Она определенно нуждалась в любви Гая, но он неспособен был дать ей такую любовь, как ей хотелось. Мужскую любовь. Она подумала о всех мужчинах, которых знала. Ни одного настоящего мужчины, ни одной настоящей любви...
«О, да, Пенни, я имела виды на всяких Буби и Риков. Но я никогда не шла на такой риск, как ты. Может быть, вначале это был Гай — все они бледнеют перед этим первым возлюбленным. Поначалу казалось, что я убежала от всего этого. Я не могла бы сказать правду. Потом, с годами я научилась вести игру, так хорошо парируя вопросы, что их перестали задавать. Я сумела стать в их глазах тем, чем хотела: вот женщина их мечты, женщина, которую они всегда хотели. Она, которая не существует, но с ней можно разговаривать. Так всегда, когда я ухожу. Но всегда грациозно, с великим чувством стиля».
Что же касается Джонатана Веста... Возможно, он и есть тот самый, что ни на есть, тип мужчины, полного настоящей любви... Но не для нее.
Любить — значит давать так же, как и получать, а что она должна давать?
«Ох, Джонни, Джонни, ты парень, который появился так поздно».
Пенни все ждала ответа на свой вопрос: не нуждается ли она в любви, как и все? Андрианна загадочно улыбалась. Загадочность — это была ее стихия, создавать загадку она умела лучше всего.
— А что заставляет тебя думать, будто я не любила... не имела столько любви, сколько любой другой хотелось бы?
Пенни долго смотрела на нее, прежде чем ответить:
— Если ты хочешь сказать, что ты это имеешь... у тебя это было... так много любви, сколько другие только мечтают иметь, мне трудно тебе поверить... Но, черт возьми, надеюсь, это правда?
Принесли счет, и они немного поспорили, кому его оплачивать.
— Позволь мне, — сказала Андрианна, — мне нужно оплатить этот чек.
Пенни взяла маленькую косметическую сумочку из крокодиловой кожи, достала номерок от пальто.
— Весь мой багаж, — объяснила она.
Они вышли на Пятьдесят седьмую авеню. День сворачивался, начинало темнеть.
— Ненавижу это время дня в Нью-Йорке зимой, а ты? — спросила Пенни, облачаясь в соболью шубку.
Андрианна надела шубку из норки:
— Не знаю, что сказать. Я никогда раньше не была в Нью-Йорке. Даже весной.
— Правда? Не была? Ну, понимаешь, меня очень нервирует такое время дня и года, когда холодно и сыро. Это между днем и вечером. Понимаешь, мне хочется убежать домой, где чувствую себя в безопасности.
Андрианна понимала. Вот только она не знала, где ее собственный дом или, по крайней мере, где она может чувствовать себя в безопасности, в покое.
— Эй, вот и они! — воскликнул Ренни, толкнув локтем Джонатана, который был рядом с ним на переднем сиденье лимузина, припаркованного прямо через дорогу от ресторана. — Ваша подруга и рыжая. Они вышли из ресторана. Идут пешком. Двигаются на восток!
Джонатан быстро взглянул и пригнулся, чтобы не быть замеченным. Его рассмешило, как быстро Ренни стал поворачивать зеркальце:
— Ну и чего мы ждем? Давай развернемся и посмотрим, куда же они направляются.
Пока они ждали выхода Андрианны, Джонатан использовал время, чтобы несколько раз приложиться к бутылке шотландского виски из бара в автомобиле и почитать со вниманием «Уолл-стрит джорнел», как бы облизывая четверть миллиона долларов на рынке ценных бумаг. Он был увлечен этим делом так же, как и преследованием ускользающей Андрианны.
В свое время он учился, поэтому, уезжая из Лондона, понимал, что наступил момент быстрого выхода из системы интернациональной собственности, но потом все это забыл. Сейчас было слишком поздно. Игра с ценными бумагами приносила неудачи. Но таков уж был его склад ума, что потери не слишком нервировали его. Какое все это имеет значение, если он не может заполучить красивую, загадочную Андрианну?
* * *
— Что случилось, Андрианна? У тебя такое лицо, как будто ты увидела призрак.
Андрианна подумала, что, возможно, это и так. На секунду она подумала, что увидела Джонатана Веста в лимузине, припаркованном через дорогу. Но когда взглянула снова, то увидела только шофера, сидевшего на переднем сиденье. Она слишком много думала о нем, и ее глаза сыграли с ней шутку. Действительно, неужели нет других проблем?..
— Ну и что нам делать? Возвращаться в «Плаца»?
— Мы можем побродить здесь, посмотреть на витрины?
— Не знаю, как ты, но у меня попка мерзнет, — Пенни дрожала в своей шубке. — Подожди минутку! Я знаю, что делать! В Шерри сейчас находится бар Гарри. Знаешь, это как в Венеции на Виа Венето. Его называют «Киприани». Пойдем туда, посидим, повспоминаем. Вспомним, когда мы подружились. Ты, я и Джино, отец Гая. Это когда я приехала к тебе в Рим. Самое забавное, что я боюсь его даже сейчас, перед тем как ему предстоит стать моим свекром. Он все еще большой человек, и имидж, который он создает, — могущественный! Воистину всеподавляющий!
Андрианна очень хорошо помнила то время в Риме. Но она не думала о Джино, как о чем-то запретном. Наоборот. Она нашла его очень добрым, милым, более того — любимым... Во всем.
Вскоре после того, как Джино отвез их обратно в Рим, он отправил Гая в «Ле Рози» для того, чтобы он мог начать свое высшее образование, а Андрианну — к врачам (первый в ее жизни визит к людям этой профессии), чтобы она могла решить проблемы со здоровьем.
Затем, до того как прошли многие месяцы и многие струны были затронуты, Гай оказался в Америке, в Гарварде. Половина отцов, посылавших своих сыновей в «Ле Рози», отправляют их потом в Гарвард, для завершения образования, где парни могут получить дипломы о высшем образовании в области управления бизнесом и становятся лучше подготовленными для командования финансовыми империями и воплощения в жизнь надежд и чаяний своих семей.
Перед отъездом мягкий и нежный Гай пришел попрощаться к ней в клинику в Милане, куда она была направлена из Рима, где так и не смогли определить, в чем заключается ее заболевание.
— Еду добиваться успеха в Гарварде, — сказал он, примостившись на краешке ее кровати и держа ее руку. — Постараюсь, чтобы отец гордился мной. Кто знает, может быть, я доучусь...
— О, ты сможешь! Я знаю, ты сможешь. Ты всего добьешься, если постараешься, Гай! Но твой отец уже гордится тобой. Он мне так и сказал.
— Наверно...
Он пожал плечами в том древнеримском стиле, который был ей хорошо знаком.
— В любом случае я готов заниматься так же старательно, как в старом колледже. Они это увидят в Америке, уверяю тебя. Настоящую усидчивость! И еще я постараюсь заниматься спортом, войду в футбольную команду и сделаю все, что сумею. Никогда не буду ездить со скоростью больше чем двадцать пять миль в час, — засмеялся он. — Обещаю. Не беспокойся обо мне.
— Не буду. Ты собираешься проводить время с этими девицами в Радклиффе? — Ее глаза вдруг наполнились слезами, с которыми она безуспешно боролась. — О, Гай...
Слезы сразу же показались и на его глазах. «Вот что было самое прекрасное в Гае, — подумала она. — Всегда вот этот отклик любви, отклик сочувствия».
— И я не намерен больше беспокоиться о тебе, дорогая Энни. Я знаю, что ты остаешься в хороших, самых лучших, руках. Руках Джино Форенци. Уверен, папа сумеет позаботиться о тебе гораздо лучше, чем я.
А потом он преподнес ей прощальный подарок, золотой браслет с тонким орнаментом из маленьких рисунков.
— Видишь — это наша маленькая школа, «Ле Рози», где мы познакомились. А это маленькое золотое небо. Это было время, когда ты сломала руку и...
— И мы стали любовниками.
— Да, любовниками. А это — сердце, поскольку, что бы ни случилось, ты всегда будешь частью меня самого.
— О, Гай. Ты тоже останешься частью меня. Навсегда.
Были и другие рисуночки на браслете, но Гаю нужно было идти, и она уже выказывала признаки усталости. Поэтому все, что оставалось ему сделать, это надеть браслет ей на руку и поцеловать ее. Сначала в обе щечки, а потом один раз в губы...
— Тебе незачем бояться Джино Форенци, Пенни. Возможно, это — самый лучший человек, которого я когда-либо знала, — благородный, сильный и, возможно, наиболее заботливый.
Пенни посмотрела на нее с любопытством, потом ее глаза расширились:
— Так вы были любовниками, да?
Андрианна только загадочно покачала головой. Любовники? Так много мужчин были ее любовниками. Джино Форенци для нее был гораздо больше, чем любовник...
Рим. 1971 — 1973 годы
Общий lupus erythematosus! В конце концов ее болезнь получила название. Общий люпус еритематозус, болезнь чаще называемая одним словом «люпус», по латыни означающим «волк», — единственная связь между болезнью и волком заключалась в том, что болезнь вызывала сначала симпатичные ямочки на лице, которые потом становились похожими на волчью пасть.
Она лишь однажды обратила внимание на эти ямочки. Это было в Марбелле, когда все казалось веселым и забавным. Теперь Андрианна знала, что пройдет много времени, прежде чем она перестанет видеть в зеркале отражение волчьей мордочки вместо своего собственного.
Доктора, объясняя природу болезни, обращались больше к Джино, чем к ней, видя в нем что-то вроде отца.
Бывает два типа «люпуса», которые вызывают нарушения в мышечных связках. У нее была такая форма, которая большей частью отражается на коже, — общая форма проявления недуга. Она более серьезная: страдают связки, прилегающие к коже. Возникают боли, похожие на боли от артрита. Болезнь прогрессирует, приводит к общей слабости. Возникают проблемы с сердцем, легкими, почками, мышцами. Иногда болезнь вызывает кому, даже смерть.
При слове «смерть» Андрианна затаила дыхание, но Джино тряхнул головой, отвергая эту возможность, и взял ее за руку, чтобы успокоить.
— Мы не допустим никогда, чтобы что-нибудь подобное произошло. Доверься мне, Энни!
И она верила ему больше, чем докторам. Джино был большим спасителем, чем любой доктор, большим рыцарем, чем любой мужчина, лучшим отцом, чем ей когда-либо приходилось видеть, и он никогда бы не допустил, чтобы с ней произошло что-то страшное.
Врачи объяснили, что болезнь эта для них во многом еще остается загадкой. Они знают, что чаще она поражает двадцатилетних женщин. Больше они практически ничего не знают: отчего возникает и как лечить. Свою роль они рассматривают, как установление контроля над пациенткой, которой будет позволено жить нормальной жизнью, замедление течения болезни с помощью лекарств, из которых одни годятся для одного пациента, другие для другого... Все это решается экспериментально.
— Мы будем держать это под контролем, будь уверена, Энни, — сказал Джино доверительно. И опять она поверила ему.
Пока подыскивали подходящие лекарства, которые бы зарекомендовали себя лучшим образом (замедляющие течение болезни или даже излечивающие ее), она должна была доверчиво принимать витамины и обезболивающие препараты, а также больше отдыхать и спать. В дополнение доктора рекомендовали ей две вещи: избегать солнца и молиться.
— Молиться о чем? — спрашивала Андрианна, отворачиваясь от Джино и глядя плачущими глазами на врачей. — О выздоровлении? Или только о том, чтобы не умереть?
— Поскольку, как мы знаем, еще ни у кого не было полного выздоровления, вы должны молиться, мисс Соммер, об избавлении от боли, о затухании болезни. Бывает, что у некоторых людей эта болезнь затухает на несколько десятилетий.
Затухание. Волшебное слово. Но молиться за это казалось также нелепо, какой нелепой была сама болезнь. Как люпус (волки), которые появляются незаметно и загадочно, как бы приглашенные по чьему-то капризу, приходят, насколько им нравится, и уходят, когда захотят, оставляя скорбящего хозяина наедине с его проблемами.
Но Джино, как бы заменивший больной отца, был еще и всемогущим магнатом, — он не удовольствовался слепой верой в чудесный добрый случай. Озабоченный возможностью лечения, он отказывался от всякого другого варианта, кроме полного затухания болезни.
— Мы добьемся такого затухания, Энни, которое продлится навсегда. Ты увидишь.
И опять Андрианна поверила ему. Но она никогда не прекращала молиться.
Поиски правильного лечения отняли меньше времени, чем обследования с целью установления диагноза, но осуществлялись с гораздо большим старанием. Андрианна знала теперь, против кого она сражается. Враг был обнаружен, она способна сопротивляться. А если она чувствовала какое-либо отчаяние, Джино умел поднять ее настроение своим неподдельным энтузиазмом и необыкновенным весельем. Он сделал так, что она ни на что не обращала внимания. Ну, приходят какие-то докторишки, ну, экспериментируют с различными лекарствами, чтобы контролировать ее состояние.
Первое, на чем он настоял — это чтобы она продолжила свое образование, если не формально — в школе, то хотя бы под руководством частных, приходящих преподавателей, и он нанял их, преподавателей всех предметов. Она довела до совершенства свой французский и выучила итальянский. Был прекрасный наставник, подготовивший ее в области истории искусств. Художник научил ее рисовать, скульптор показал ей, как обрабатывать камень и как лепить. Был даже такой наставник, который научил ее основным принципам архитектуры. Был и такой, который научил ее высшей математике. Был у нее учитель, поставивший ей голос, преподаватель танцев, сценического искусства, потому что она обожала театр. Она научилась играть на фортепьяно, не блестяще, но вполне прилично, а также на гитаре, просто для удовольствия.
Бывало, что Джино и сам превращался в учителя, причем так же легко, как умел быть близким другом и опекуном. В лучшее время суток превращались вечера, когда Джино рассказывал ей о мире и людях, его населяющих, об автомобильном бизнесе и мире финансов в целом, о вине и прекрасной пище, об искусстве хорошо пожить.
Затем, когда лекарства в конце концов были подобраны и она стала чувствовать себя почти как здоровый человек, доктор объявил, что ее состояние здоровья подконтрольно ему и что она могла бы жить нормальной жизнью здоровой женщины так долго, пока не переутомится или не выставит себя под открытые лучи солнца, но что ей следует помнить о витаминах и лекарствах, которые постоянно нужно будет принимать.
В тот вечер Джино забрал ее с собой, чтобы отметить это дело. Они пошли в «Остерию дель Орсо», ресторан, который Андрианна считала более романтическим, чем любой другой во всей Европе. Там, во дворце, построенном в шестнадцатом столетии, посетители ресторана вкушают пищу под золотым потолком при свечах, воткнутых в старинные серебряные подсвечники, а их уши наслаждаются превосходной игрой на струнных инструментах.
В длинном, обтягивающем платье из белого крепа, с ожерельем, хорошо лежащем на ее груди, Андрианна чувствовала себя сказочной принцессой, возбужденной, может быть, даже несколько опьяненной... Ей нравилось все, все, что происходило в тот день, все казалось прекрасным. Она чувствовала, что вполне вероятно появление ее Прекрасного Принца, который прилетит на крыльях и унесет ее, чтобы остаток вечера провести вместе.
А затем, после нескольких стаканов вина и превосходной телятины, запеченной с грибами, за которой последовал великолепный торт, пропитанный ромом, после чашки кофе-экспрессо и конфеты от Франжелико, произошло нечто. Из внутреннего кармана пиджака Джино извлек маленькую бархатную коробочку и преподнес ей. Дрожащими пальчиками она открыла ее, и то, что увидела, заставило ее затаить дыхание.
Когда она переживала худшие дни в своей жизни, Джино постоянно старался развлечь ее подарками: колечко с жемчугом, золотой браслетик, малюсенькое сердечко на цепочке, брошка в виде черепашки с глазками из сапфиров, бусы из розового жемчуга. Этими подарками он стремился поддержать в несчастной девушке бодрость духа. Но это кольцо действительно было настоящим ювелирным украшением: огромный изумруд в обрамлении бриллиантов. Такие кольца дарят любимым, женихи — невестам.
В смущении она посмотрела на Джино. Что значит это кольцо? Может быть, он собирается просить ее руки? Означает ли оно конец одного типа отношений и начало другого? Был ли Джино ее Сказочным Принцем, просто превратившимся в этого человека, как и положено в волшебной сказке?
— Ох, Джино, это восхитительно! Я даже не знаю, что сказать.
— Не надо ничего говорить, кроме того, что оно тебе нравится и что ты будешь носить его как талисман, сохраняющий твое здоровье.
— Но это слишком много! Сегодня даже не мой день рождения.
— Сегодняшний день даже важнее дня твоего рождения. Это день, когда ты стала «защищенной медициной молодой женщиной». Он должен быть отмечен особым подарком.
— И все-таки подарок... чересчур... Очень дорогой. А вы и так продемонстрировали свое благородство... Более чем благородство. Нет, Джино, я не могу принять это.
Тогда он взял ее руку и поцеловал кончики пальцев.
— Теперь слушай меня внимательно, Энни, и слушай старательно. Поскольку я отец Гая, я достаточно стар, чтобы быть твоим отцом, и я собираюсь дать тебе один отеческий совет. Ты достаточно взрослая, чтобы понять его. Когда кто-то предлагает тебе что-то дорогое, то ли совет, то ли некую материальную ценность, бери это! Хватай обеими ручками и наслаждайся или сбереги на случай дождливого дня. Жизнь — капризная вещь. В один день она за тебя, в другой — против. И чем больше ты будешь рассчитывать на лучшее будущее, тем дальше оно будет от тебя. А теперь позволь мне надеть это тебе на пальчик.
Она встала, выставив правую руку, а он надел кольцо на третий палец, причем оно пришлось совершенно впору. Потом он встал и расцеловал ее в обе щеки, и они пошли домой.
Когда она готовилась лечь в постель в ту ночь, она подумала, как прекрасно было то, что произошло с ней в этот вечер. Так или иначе она и Джино пересекли какую-то невидимую линию. С этого вечера она и он будут все меньше отцом и дочерью и все больше настоящими друзьями, как двое взрослых. Но потом, после того как она выключила свет, легла в кровать и укрылась одеялом, и лежала в темноте, она стала гадать, почему же, несмотря ни на что, что-то щемило ее сердце?..
В последующие месяцы она и Джино стали не только друзьями, на почти равном уровне, но и хорошими компаньонами во всех смыслах этого слова, хотя они и продолжали прежние отношения учителя и ученицы. Наиболее впечатлил ее тот случай, когда он взял ее в лучшие дома моды Парижа и Милана, учил ее великому искусству моды, искусству одеваться со вкусом. Он решил, как она должна выглядеть. Черный цвет больше всего подходит к ее черным волосам и лицу цвета слоновой кости. А когда они посетили наиболее фешенебельные выставки мод и присутствовали на показе мод, у нее ни разу не возник вопрос, правилен ли был его выбор, правильно ли он определил ее стиль.