Глава 1 - Страх
Страх - это страсть воистину поразительная, и врачи говорят, что нет другой, которая выбивала бы наш рассудок из положенной ему колеи в большей мере, чем эта.
М. Монтень
БАРАК ДЛЯ МУЖЧИН – КАМЕРА #8 – НОЧЬ ПЕРЕД ИГРОЙ
Холодно. Почему так холодно?..
Длинные ряды клеток тянутся во все стороны, разделенные узкими коридорами, по которым время от времени проходят люди в черных масках и мантиях. Похоже, это наши тюремщики, хотя я не уверен. Они молчат, ни на что не реагируют. Несколько раз посылал их по матери – никакого эффекта. Одно правило: нельзя шуметь. Шумных быстро успокаивают дубинками.
- Парень… Пс-с, парень…
Каждая клетка – решетчатый куб три на три метра. Железные прутья в палец толщиной, ржавый ноздреватый металл поблескивает медью в свете тусклых ламп под потолком. Пол бетонный и замшелый, насквозь провонял сыростью и мочой. В одном углу соломенный тюфяк, в другом дырка в полу для отправления естественных надобностей – вот и вся меблировка.
- Слышишь меня? Парень…
Барак кажется бесконечным, не знаю, сколько здесь коридоров. Клетки-камеры сливаются одна с другой, и очень скоро начинает казаться, что все вокруг состоит из железных прутьев. Железных прутьев и людей в белых пижамах за ними.
Я очнулся часа три назад, не знаю точно, с меня сняли часы и все остальное. Итог моих наблюдений таков: в каждой камере по одному человеку, мужчина, одет в белую робу, возраст и цвет кожи значения ни имеют. Женщин я не видел.
- Вот же человек… Совсем от страха одурел.
Кто-то бесцельно меряет шагами свои девять квадратных метров. Кто-то, прижавшись к решетке камеры, перешептывается с соседом. Кто-то тихо поскуливает, забившись в угол. Некоторые лежат без чувств на тюфяках, точь-в-точь как я три часа назад. Это новенькие – тюремщики заносят их в камеры на носилках и сбрасывают на землю, словно мешки с картошкой.
Чем они меня вырубили… Клофелин? Хлороформ? Диэтиловый эфир?
Как же болит голова. Все тело ломит, словно его не несли, а кантовали по бетону ногами…
- Ты что, оглох, белобрысый? Эй, я тебе говорю…
- А… что? – вздрагиваю, оборачиваюсь.
Сморщенный сухой дядька под пятьдесят, почти совсем лысый, только по бокам головы летящий белесый пушок. Мой сосед по камере справа… или слева… черт его разберет, где здесь лево, а где право.
- Ну, наконец-то! Очнулся! Тебя что, еще не отпустило?
Тупо таращусь на мужика. Да, наверное, еще не отпустило.
- Кто вы?
Мужик довольно крякает:
- Товарищ по несчастью. Можно на ты.
Почему-то мне кажется, что он мне вовсе не товарищ. Что он один из тех, подсадной, ненастоящий.
- Не хотел трогать тебя сразу, первые несколько часов люди здесь, как зомби.
Жилистая рука с раскрытой ладонью вытягивается сквозь прутья решетки, однако я не пожимаю ее. Просто смотрю. Несколько секунд рука висит в воздухе, потом затягивается обратно, точно змея-альбинос.
- Понимаю, - улыбается мужик. – Физические контакты запрещены. Поэтому они рассадили нас по одиночкам. Чтоб мы не поубивали друг дружку… раньше времени.
Я стою посреди камеры, жестоко вырванный из собственных мыслей, бешеным локомотивом проносящихся через голову, и понимаю, что именно они удерживали меня от сваливания в плоских штопор паники последние пару часов. Теперь же, когда локомотив почти остановлен, я чувствую цепкие холодные пальцы ужаса, заползающие мне под робу.
- Во-от, - довольно тянет мужик. – Теперь вижу, приходишь в себя. Чувствуешь?
- Что?
- Терпкий привкус на языке. Это адреналин. Чувствуешь страх? Подожди, скоро он захватит целиком, и тогда будешь как один из этих, - он указывает на одного из скулящих мужиков в клетке через коридор. – Жалкое зрелище.
А ведь он прав. Я чувствую.
- Влад, - представляется мужик. – Хотел бы продолжить - Дракула, но увы, всего лишь Шпрутов.
- Лев, - отвечаю, и ответное бонмо приходит само собой: - Хотел бы сказать, что настоящий, но…
Влад разражается лающим хохотом, зажимает ладонями рот, опасливо озираясь. Тюремщиков поблизости нет.
- Откуда, Лев?
- Из Ростова… Ростов-на-Дону.
- Южная столица, - Влад мечтательно закатывает глаза. – Бывал. Москва.
Продолжать стоять посреди камеры нет смысла, локомотив мыслей полностью остановлен. Присаживаюсь на тюфяк и вытягиваю ноги, морщась от боли.
- Колени? – интересуется Влад. – Береги их. Они тебе скоро понадобятся.
Иррациональное чувство, что он подсадной, снова накатывает. Видимо, это читается у меня на лице, потому что Влад говорит:
- Откуда я все знаю? Что ж, я залез по самые ноздри в это говно, друг мой, сделал два расследования для «Инсайдера» и готовил третье, когда они меня взяли. Поэтому я здесь.
- Кто они? – в голосе проскакивает истеричная нотка. Я вдруг понимаю, что ничего не понимаю. – Что это за место?
На задворках сознания я знаю ответ. Но даже мысленно не хочу озвучивать.
- Устроители Игры, конечно. А ты еще не понял? Мы: ты, я, все эти ребята, - он обводит широким жестом барак, - на Игре. И ты – один из участников. Кстати, поздравляю.
Игра…
Вот теперь я чувствую. Терпкий, с металлическим привкусом, он растекается от корня языка до самого кончика и вверх по небу, по щекам, перебегает на затылок и мурашками осыпается вниз по хребту… Адреналин. Страх. Страх.
Шепчу:
- Не может быть. Игра – выдумка. Байка.
- Три расследования в «Инсайдере», анонимки с угрозами жене и детям, убийство двух корреспондентов за последние два месяца. Это то, с чем я столкнулся лично. Байка? Нет, мой друг, это не байка. Ты на Игре. Смирись с этой мыслью как можно скорее, иначе свихнешься. Крыша тю-тю, понимаешь, о чем я? – взгляд Влада затуманивается. - Я знал, что этим кончится… шоколадная Людмила шлет привет.
- Какая Людмила?
- Это так, присказка. Никаких Людмил здесь нет, всех женщин держат в отдельном бараке.
- Женщин?
- Ну да. В Игре, как и в жизни, всегда должна быть напарница, разве нет? Моя жена этого бы не одобрила, но… - Виктор издает горький смешок, - супружеская верность – меньшая из моих проблем сейчас.
Различают пять стадий принятия: отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие. И я уже на первой. Это шутка, розыгрыш. «Скрытая камера» с Валдисом Пельшем. Надеюсь, друзья от души посмеются над моей перекошенной рожей.
- Тебе повезло, - продолжает Влад. – Завезли с последней партией. Я здесь почти неделю. Никогда не думал, что после недели в каменном мешке лучше секса может быть целая куча вещей? Мочалка и горячая ванна, как самый простой пример. Вон тот парень, что скулит в углу – он здесь почти две. Поэтому и говорю: тебе повезло – недолго осталось ждать. Чем занимался?
Мне не нравится, как он говорит «занимался». Как будто я уже умер.
Пытаюсь собрать мысли в кучу.
- Э-э… я журналист.
- Коллега, значит! – оживляется Влад. – Что писал?
Опять прошедшее время. Словно я больше никогда не напишу ни строчки.
- Последнее – статья о войне синдиката «Красная Роза» и клана Белковских за раздел сфер влияния в прошлом году…
- Можешь дальше не продолжать, - обрывает Влад. На лице самодовольство ученого, только что решившего задачу тысячелетия. – Все понятно. Ты ведь знаешь, кто возглавляет «Красную Розу»?
- Онорио Круус, но это псевдоним или кличка. Настоящее имя – ну, есть версии…
- Аскольд Вячеславович Онорин. Отец русский, мать филиппинка.
- Еще одна версия…
- Два расследования в «Инсайдере» и черновик третьего в камине, - снова перебивает Влад. – Я знаю, о чем говорю. А вот чего не знаешь ты: Онорио Круус здесь всем заправляет. Раз в год собирает две сотни несчастных мужчин и женщин и устраивает самую жестокую Игру со времен древнего Рима.
Из ротовой полости словно откачали всю влагу.
- Не может быть…
Влад сладко жмурится, по лицу расплывается улыбка мартовского кота:
- Погоди, скоро сам все увидишь. Поговаривают, что завтра начнется распределение. Недолго осталось…
Последняя фраза окончательно вгоняет в ступор.
Я больше не хочу ни о чем говорить. Прислоняюсь спиной к прутьям решетки, свешиваю голову на грудь. Локомотив мыслей снова начинает свой разбег, но это уже не поможет. Страх охватил меня целиком. Я смотрю на свои руки, сцепленные между собой – белые и костлявые. Руки покойника.